Текст книги "Тетушка против (СИ)"

Автор книги: Тата Алатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 15

Невесомое, но явно неуместное прикосновение губ обожгло, как крапива. Не то чтобы прежде ей не целовали рук, конечно, целовали! Словоохотливый зеленщик, ухажеры Пеппы в надежде задобрить тетушку, а также один очень старый, подслеповатый ловелас, перепутавший ее со своей невесткой.

Никто из этого списка не был так оглушающе красив, как Рауль Флери, никто не обладал его изяществом, не говоря уж о пышной родословной. И, по правде говоря, никогда еще тщеславие Маргарет не подвергалось столь сильному испытанию. Со смущением, вовсе ей не свойственным, она ощутила, что краснеет.

Крайне раздосадованная и собой, и Раулем с его галантными придворными манерами, она торопливо отняла руку и размашисто вышла из гостиной, не оглядываясь и ничего не объясняя. Первым делом Маргарет направилась в комнату алхимика, расположенную в дальнем и пыльном коридоре, где в прежние времена прятали от хозяйских глаз прислугу самого низшего ранга. Не нужно было оглядываться, чтобы понять: Рауль молча следует за ней, не утомляя расспросами.

Лишь когда Маргарет бесцеремонно распотрошила торбу, с которой прибыл Бартелеми Леру, ее слуха коснулось: «Ох, Пруденс…», – тихое и изумленное. Достав несколько пар обитых кожей алхимических перчаток, она молча вручила одну Раулю, вторую заправила за собственный пояс и так же целеустремленно направилась в сторону склепа.

– Я вот что подумал, – сказал он, нагоняя ее в саду, – возможно, нет нужды копать могилу для Люки, коль у нас так много надгробий вокруг.

– Хотите пристроить его к одному из ваших предков? – уточнила она, мимолетно удивившись трезвости его рассуждений. – В таком случае, нам понадобится лом, да покрепче.

И она тут же свернула к покосившемуся сараю, где многие поколения садовников хранили свои инструменты. Там царило запустение, как и во всех других уголках замка, однако лопаты, вилы и грабли по-прежнему находились на своих местах. Среди прочего инвентаря нашелся и лом, ржавый, отчего-то кривой, но все еще солидный. Прихватили они с собой и долото, прилежно ждавшее своего часа на заваленном всяким хламом верстаке.

Вооружившись таким образом, они вернулись в склеп, где тщательно простукали старые надгробия в поисках наиболее гулкого и пустого звука. При этом Маргарет искала те плиты, под которыми со временем могла образоваться пустота, а Рауль тщательно следил за тем, чтобы могила принадлежала мужчине. Он утверждал, будто совершенно недопустимо уложить Люку рядом с дамой.

– Вы полагаете, ваш гувернер способен соблазнить покойницу? – не поверила Маргарет.

– Уж больно прыткие в нашем замке мертвецы, – угрюмо отозвался он.

Наконец, они определились с соседом для Люки – им оказался неведомый Маргарет дядюшка основателя замка, – кое-как выгребли трухлявый раствор вокруг плиты и с невероятным усилием, ухватившись в четыре руки за лом, сдвинули плиту в сторону. Старый камень осыпался, внизу действительно оказался проем, за триста лет земля основательно просела.

– Бог мой, – простонал Рауль, заглядывая вниз, – я только надеюсь, что смогу найти достойный ответ, если на том свете мой прапрапрапрадядюшка спросит, зачем я потревожил его покой.

– Давайте сначала с этим светом разберемся, – хмуро посоветовала Маргарет.

Он посмотрел на нее – с тем едва знакомым, давно забытым выражением, которое частенько появлялась на материнском лице, когда оно обращалось к дочери. Сейчас, будучи взрослой и крепко стоящей на ногах женщиной, Маргарет назвала бы это выражение нежностью, но никак не могла сообразить, для чего Раулю смотреть на нее именно так.

– Милая моя Пруденс, – мягко сказал он и вдруг подул на ее вспотевшие и явно растрепанные волосы, – вы ведь могли уехать из замка и строго-настрого запретить мне появляться на вашем пороге. Подвешенная вниз головой мумия в семейной лаборатории – очень веский повод дать жениху от ворот поворот. Даже Жозефина сочла бы его таковым.

Она раздраженно и немного суетливо пригладила прическу, спешно отступая.

– Ваша светлость, – резко ответила Маргарет, – я дала вам слово, что помогу найти клад, а я не из тех женщин, кто разбрасывается словами понапрасну.

– Я запомню, – пообещал он с улыбкой, а потом решительно надел перчатки. – Я сам перенесу сюда Люку, подождите немного.

Оставшись в одиночестве, она тут же забеспокоилась. Что, если мумия рассыпется в прах в руках Рауля, обдав его ядом? Что, если растечется лужицей? Что, если вцепится ему в глотку? Маргарет твердо велела себе оставаться на месте, но буквально изнывала от желания проверить: не случилось ли чего с бестолковым графом без ее пригляда?

К счастью, он появился совсем скоро, медленно волоча бывшего гувернера на руках, как невесту. Осторожно уложив его на край плиты, Рауль встал на колени, глубоко вздохнул.

– Что мы скажем Бартелеми, когда он очнется и не найдет тело? – спросил он, явно начиная тянуть время.

– Что мы предали его земле со всеми почестями, – пожала она плечами. – Вы граф, это ваша земля и ваше право. Не беспокойтесь, ему и самому теперь не с руки жаловаться в гильдию – как он объяснит там, почему отправился пить вино и дрыхнуть вместо доклада? Как объяснит, где потерял мумию?

– Вы коварный противник, – похвалил он, вздохнул еще раз и бережно толкнул Люку к провалу. Покойник скатился туда тихо и плавно, и темнота поглотила его.

На то, чтобы поставить плиту на место, им потребовались считаные минуты. Отложив лом в сторону, они засыпали надгробие сухой землей и каменной крошкой, придав ему практически первозданный вид.

– Что теперь? – спросил Рауль, выпрямляясь.

– Лаборатория. А именно – содержимое склянок.

– Опасно прикасаться к неизвестным алхимическим растворам, – поежился он.

– Мы и не будем, – она тоже надела перчатки, – просто сольем их в ведро и выльем в болото. И пусть Бартелеми исследует, что останется.

Так они и поступили.

***

Поднимаясь на холм к замку от болот, Маргарет вынуждена была признать, что Рауль не такой уж белоручка, каким кажется. Они на славу потрудились, прибираясь в лаборатории, смели весь пепел из печи и заменили растворы обычной водой. На самом деле, большая часть склянок оказались пустыми, и это изрядно облегчило их задачу.

На счастье, ничто не взрывалось и не булькало, и только болото пошло мелкой рябью, когда они утопили в нем ведро со всем его загадочным содержимым.

В замке по-прежнему царила тишина. И Мюзетта, и Бартелеми мирно спали, что позволило двум заговорщикам привести себя в порядок и сменить одежду.

– Вы же не отравили их насмерть? – прошептал Рауль, спустившись в столовую, где Маргарет убирала со стола. Она искоса глянула в окно, где все еще высоко сияло солнце.

– Подождите полчасика, и сами не рады будете количеству жалоб, которые извергнутся из этого бедолаги, – спокойно заметила она. – Вино пополам со снотворным всегда приводит к мигреням. Я знаю это потому, что нянюшка Латуш вечно перебарщивает с хересом.

– Не больно-то вы ее жалуете, – усмехнулся Рауль, открывая перед ней дверь, чтобы она могла пройти с подносом.

– Не терплю тех, кто путается у меня под ногами, – уведомила его Маргарет, даже не удостоив взглядом.

И он все же не потащился за ней на кухню, хотя явно собирался. Возможно, боялся остаться наедине с алхимиком, который вот-вот проснется в самом дурном расположении духа.

Отвязавшись от надоедливого графа, Маргарет наконец смогла выдохнуть. Близость к Раулю Флери утомила ее, он вызывал в ней неодолимое желание держать спину ровно и следить за каждым своим словом, движением, чтобы не дать повода снова целовать ей руки или, что еще страшнее, дуть на ее волосы.

Она занялась ужином, однако мысли по-прежнему кружили вокруг этого человека, который казался по-настоящему сраженным горем, узнав в мумии своего гувернера. Сама Маргарет не понимала отца и не скорбела по нему, но меньше всего на свете ей хотелось бы, чтобы он вдруг оказался злодеем. Что она испытала бы, узнав, как он пытал и мучил людей? Каким бы потрясением для нее стало, если бы об этом проведал кто-то еще?

Ей не хотелось сочувствовать Раулю – еще чего не хватало! – но поневоле жалость нет-нет да и касалась ее сердца. Для изнеженного бесполезного аристократишки сегодня он держался довольно стойко, правда ведь? Расправился с кувшинкой – тут она улыбнулась – с таким героическим видом, будто победил дракона. Перепрятал мертвеца, без жалоб дошел до болота и обратно и даже сам тащил ведро.

Нет, не зря она сюда прибыла, оставив Пеппу без присмотра. При ближайшем рассмотрении Рауль Флери оказался вполне сносным кандидатом в мужья, а то, что беден, так что же. Доходов с шахты хватит супругам на долгую и безбедную жизнь.

По крайней мере, он не пустышка, сказала себе Маргарет. Нет, не пустышка.

Она принялась воображать, как обрадуется Пеппа, когда окажется, что больше нет никаких препятствий для ее брака. С каким гордым видом нашлепает везде фамильные гербы Флери и будет именовать себя графиней. В нынешние времена титулы ничего не стоят, но все еще подогревают честолюбие.

Эти мечты были прерваны появлением постанывающей и покряхтывающей Мюзетты, несчастной и виноватой.

– Заснула я, – призналась та, устало опускаясь на колченогий табурет, – видать, совсем стара стала. Вы уж не говорите хозяевам.

– Не скажу, – заверила ее Маргарет, отправляя в печь пирог из остатков груш, меда и сыра, – если вы подадите ужин вместо меня. Совсем я сегодня умаялась, бегая по поручениям их светлости. То ему чая, то компота, то булочек. А уж воды на свои умывания сколько извел, страх просто!

Мюзетта с готовностью согласилась.

***

В этот день Жан вернулся в замок один, привезя с собой записку от Жанны. Она сообщала, что герцог Лафон оказался настолько любезен, что пригласил их погостить несколько дней в его поместье, и что они с Соланж намерены согласиться.

На словах он рассказал, что битый час прокрутился вокруг дома Бернаров, угостив яблоками кухарку и потравив байки с конюхом. Ни про скандалы, ни про дурные слухи выведать не удалось, якобы молодая госпожа объявила себя затворницей, чтобы поддержать сосланного в замок возлюбленного.

Это удивило Маргарет: по ее наблюдениям, Пеппа не была склонна к самопожертвованию. Неужели ее чувства к Раулю действительно глубоки и серьезны? Звон свадебных колоколов казался все ближе.

Пришедший в себя Бартелеми укрылся в комнате, где улегся в кровать, попросив мокрую тряпочку на лоб и поплотнее задвинуть шторы. До завтра ни о каком дальнейшем обследовании лаборатории речи не шло, что всех вполне устроило.

Когда стрелки часов уже подбирались ко времени ужина, на кухню заявился Рауль и потребовал, чтобы пирог ему уложили в корзинку, поскольку он желает его попробовать на лоне природы, любуясь закатом. И не будет ли милая Пруденс добра сопроводить его на пикник.

Маргарет совсем забыла о том, что они намеревались встретить заход солнца возле западной стены замка, и теперь расстроилась. Она чувствовала себя усталой и разбитой, у нее ныла спина и болели руки – давала о себе знать каменная плита, которую они двигали туда-сюда. Чертыхаясь про себя, она поплелась вслед за неугомонным Раулем снова в сад.

По дороге она поведала ему о решении Пеппы разделить его участь, отказавшись от шумных развлечений.

– Как это мило со стороны Жозефины, – с куда более кислым лицом, чем полагалось счастливому кавалеру, отреагировал Рауль.

– Чем вы сейчас недовольны? – удивилась она.

– Чем, чем, – вспыхнул он. – Пруденс, разве мы с вами не условились о том, что вы освободите меня от всяких обязательств, когда мы отыщем клад?

– Если мы отыщем клад, – поправила она его скрупулезно. – Пока нам встречаются сплошь покойники.

– В любом случае, – объявил он сумрачно, – я скорее отправлюсь на службу к Лафону, чем женюсь на вашей племяннице.

– Как? – воскликнула Маргарет, остановившись. Она уже почти смирилась с ним, а он изволит капризничать! – Да ведь вы сами затеяли этот брак, а теперь решили отказаться? Да что с вами такое, право слово!

– Не вы ли меня упрекали в продажности? – тоже вспылил он.

– Да какое вам дело до моих упреков!

– А вот есть дело, – заупрямился он. – Ну же, Пруденс, не смотрите на меня, как на таракана. Что поделать, если вы сами заставили меня передумать?

– Я? – она буквально задохнулась от негодования. – Да как у вас язык только повернулся!

Ничего не ответив, он лишь развел руками. Мол, чтобы было, то было, к чему теперь отпираться.

– Я вас действительно отказываюсь понимать, – признала она, когда он снова зашагал по саду, беззаботно помахивая корзинкой. – Пеппа молодая, красивая, веселая и богатая. Чего вам еще не хватает?

– Пожалуй, мне всего с избытком, – засмеялся он. – А как же любовь, моя дорогая?

– Да что вдруг! – разозлилась она. – Жили же вы без этой любви много лет и еще столько же протянете. Без нее даже здоровее будете.

– Откуда такой пыл? – спросил Рауль, все еще посмеиваясь. – Неужели и вы стали жертвой моего очарования? Так зачем же отдавать меня в чужие руки, Пруденс? Оставьте себе, я с радостью соглашусь.

– Как вы смеете… – выдохнула она растерянно. – Разве это смешно?

– Смешно то, что вы ни с того ни с сего передумали, – возразил он, помрачнев. – И раз уж мы оба не понимаем друг друга, то почему бы нам просто не насладиться ужином и этим отличным видом?

За перепалкой Маргарет и не заметила, как они прошли очередную арку и оказались снаружи замковой стены. Внизу перед ними расстилался осенний пейзаж с золотом листвы у подножья холма. Низкое солнце все вокруг подсвечивало алым.

Рауль достал из корзинки плед, опустился на него на колени и протянул руку, предлагая свою помощь.

– Присаживайтесь, Пруденс, – мирно предложил он, – ни к чему тратить чудесный вечер на склоки.

В такой позе он выглядел как человек, который делает предложение, и это окончательно вывело Маргарет из душевного равновесия.

– Вы невыносимы, – самостоятельно усевшись на противоположный край пледа, пожаловалась она. – Незрелы и несерьезны. Разве можно играть такими вещами, как брак? Что станет с репутацией Пеппы?

– Объявите, что я недостоин вашей семьи, – пожал он плечами. – Плевать. Судя по всему, сестрам удалось договориться с герцогом о продаже вина, а значит, зимний сезон Соланж обеспечен. Вот увидите, своими цепкими коготками она отхватит себе состоятельного мужа. Что касается Жанны, с нее довольно и семейной гордости.

– Это ваше последнее слово? – удрученно спросила она.

Рауль повернул к ней свое лицо, которое в закатном свете казалось смуглее и старше. Уходящее солнце безжалостно подсветило и морщинки вокруг его глаз, и глубокие складки между бровей и возле губ.

Теперь он был серьезен и печален, но явно лишен сомнений и раскаяния.

– Видите ли, в чем дело, Пруденс, – тихо проговорил он, – я ведь повидал много женщин, и ваша племянница, при всех ее очевидных достоинствах, не вызвала во мне и тени волнения.

– И отлично, – горячо одобрила она. – От лишних волнений ипохондрия приключается!

– Лишь когда мужчина встречает женщину, поразившую его как молния, и зарождается та искорка безумия, которая делает нашу жизнь по-настоящему интересной.

– Какая чушь, – отмахнулась Маргарет, – а если вы никогда не встретите такую женщину? А если она будет бедна?

– Поздно, моя милая Пруденс, – грустно ответил он. – Я ведь уже встретил вас.

Онемев, она искала в его лице хоть какой-то намек на насмешку или иронию, позволившие бы не поверить в его искренность. Но он выглядел таким подавленным, что сомневаться в его словах не приходилось.

Маргарет показалось, что ее пребольно ударили в грудь, выбив весь воздух и причинив невероятную боль. Она пыталась вздохнуть – и не могла. Сердце стало тяжелым, неповоротливым, билось медленно и мучительно. Боже, ведь так и приступ схлопотать недолго!

Призвав на помощь все свое самообладание, она наконец продышалась и сказала прерывисто, но твердо:

– Вы глупый романтик, ваша светлость.

– Так и есть, – согласился он просто.

Неуклюже поднявшись на ноги, Маргарет принялась вышагивать туда-сюда вдоль стены, приводя мысли в порядок.

– Уединение старинного замка и нервные потрясения, – сурово выговаривала она, – вот что стало основой вашего порочного влечения, ваша светлость. В любом случае, как воспитанный человек, вы должны были понимать, в какое неловкое положение вы поставите меня своим признанием. Ради всего святого, я ведь тетушка вашей невесты! Как вы только осмелились озвучить свои распутные…

Он молчал, опустив голову и не глядя на нее.

Развернувшись на каблуках, Маргарет зашагала в обратную сторону, подпитывая себя праведным гневом. Да, так она и должна себя вести!

– Я искренне надеюсь, что вам хватит благоразумия забыть о… Ваша светлость, посмотрите сюда!

– Я не могу вас сейчас видеть, – донеслось до нее.

– Да не на меня же, неразумное создание! На стену!

Там, на сером камне золотом светилось небольшое пятно, смутно напоминающее отпечаток ладони.

За всеми этими неловкими разговорами они совсем забыли о цели прогулки к западной стене.

Маргарет торопливо приблизилась к отпечатку, который вот-вот грозил погаснуть, как только солнце опустится еще ниже, и оглядела его. Камень казался цельным, и напрасно она нажимала на светящееся пятно – ничего не происходило.

– Коль свет дневной в объятиях тьмы погаснет, я стану заревом, что льнет к твоей ладони. Пусть время нашу вечность развеет в песок, и после ста смертей спасу тебя, мое сокровище, – пробормотала она себе под нос эпитафию на могиле Кристин. – Зарево, ладонь, сокровище… Да подойдите же, ваша светлость! И захватите нож из корзинки.

Рауль так и сделал, правда двигался он слишком вяло, будто так и не пришел в себя от ее наставлений. Что же, ему очевидно понадобится время, чтобы внять голосу разума. Избалованный аристократ, не думающий ни о чем, кроме сиюминутных и эгоистичных порывов!

Маргарет нетерпеливо забрала у него нож, вязала его руку в свою и аккуратно провела острием по кончику его пальца.

– Если в деле замешаны алхимики, – пояснила она, – то они просто помешаны на всем кровавом. Попробуйте теперь приложить свою ладонь.

Рауль, даже не вздрогнув от пореза, послушно последовал ее совету. И тогда золотистый отпечаток поддался его прикосновению, рассыпался хрустальной слюдой, обнажив ржавый рычаг за собой.

Они некоторое время таращились на него, не веря своим глазам. Потом Рауль раздраженно потянул за железяку – та не дрогнула. Он потянул сильнее, и часть стены со громким скрипом отошла вбок, образуя небольшую нишу, где стоял узкий и длинный свинцовый ларец, призванный защитить свое содержимое от влаги, насекомых и других вредных воздействий.

– Ваше сокровище, – ошеломленно протянула Маргарет. Она всегда сомневалась в его существовании, не особо разделяя фантазии Рауля. И оказалась неправа.

Он нерешительно протянул руку, откинул крышку, вытащил то, что покоилось внутри, а потом вдруг громко расхохотался, запрокинув голову.

Это был, кажется, меч, надежно упакованный в грубые ножны из мореного дуба, покрытого толстой кожей. По длинной рукояти бежала надпись: «иди и завоюй себе этот мир сам».

Глава 16

Тусклый меч лежал на столе, разделяя их с Пруденс, отчего казалось, что Рауль находится внутри рыцарского романа, а не в своих собственных покоях. Весело полыхал в камине огонь – Жан расстарался. Так и не тронутый пирог тихо черствел на блюде.

Опустошение накрывало с головой, и ничего больше не хотелось. Ни разговаривать, ни спорить, ни спать, ни есть, ни хотя бы двигаться. И дело было не в том, что вместо таинственных сокровищ, которые спасли бы Флери от разорения, отыскалось лишь бесполезное оружие, а в том, что Пруденс объявила о своем отъезде.

– Мне больше нечего здесь делать, – объяснила она, тоже расстроенная и все еще сердитая. – Клад найден, а помолвку вы намерены разорвать.

– Так что же, – язвительно отозвался он, – мне жениться на вашей племяннице, чтобы остаться рядом с вами?

За что оказался награжден таким взглядом, что лучше бы пощечиной, честное слово.

С тех пор они оба молчали, устало таращась на огонь.

День выдался бесконечно долгим и трудным, и правильнее было бы идти спать, но ни один из них не шевелился.

– Я тоже вернусь в Арлан, – наконец проговорил Рауль, – и объяснюсь с Жозефиной.

– Что же вы ей скажете? – почти равнодушно спросила Маргарет.

– Что она слишком хороша для меня…

– Такие речи лишь подогревают неопытных девиц.

– Да все равно. Признаюсь, что делал ей предложение по расчету, а теперь мое положение несколько поправилось и я не столь остро нуждаюсь в богатой невесте.

– Это разрушит ее веру в себя и испортит вам репутацию. Впрочем, Пеппа станет умнее и осмотрительнее…

– Циничнее, – горько согласился он.

– Я надеюсь, ваш визит станет последним. Ни к чему продлевать это знакомство, – сухо произнесла она и наконец поднялась. – Прощайте, ваша светлость. Я уеду завтра же утром.

– Всего вам доброго, Пруденс.

***

Гитара, верная спутница всех любовных неудач Рауля, в эту ночь осталась забытой. Он так устал, что не хотелось музицировать или слагать сонеты. Казалось, как только голова коснется подушки, он тут же заснет, однако не тут-то было. Часы сменяли друг друга, на востоке уже высоко поднялось неугомонное солнце, а он так и лежал с открытыми глазами, безразлично глядя на незашторенное окно.

Резкая отповедь, полученная на закате, не разбила его сердца, разумеется, нет. Мало ли в этом мире таких же Пруденс, розовощеких, притягательных, и что самое главное – более доступных.

Рауль всегда философски принимал женские отказы, полагая, что, не напившись в одном источнике, он легко утолит жажду в другом. Однажды его отвергла сама маркиза Онур, блистательная и любвеобильная. Это послужило поводом для многочисленных шуток, и Рауль смеялся над произошедшим громче всех.

Сейчас, когда Пруденс собиралась покинуть замок, его воображение быстро лишало ее всяких достоинств. Несносная, твердолобая дамочка, вот она кто! Пусть выходит замуж за своего виноградаря, подумаешь, велика важность!

Рауль уже почти уверил себя в пустяковости их знакомства, когда раздался цокот копыт и шум колес экипажа. Стало быть, Пруденс решила уехать, не попрощавшись. Совершенно разочаровавшись во всем на свете, он закутался в одеяло и отвернулся к стене.

Однако спустя несколько минут в его комнату постучали, а потом раздался женский голос, полный той звучности, к которой он успел привыкнуть.

– Вставайте, ваша светлость. Там снова изволила явиться Пеппа. Поразительно, у этой девицы совершенно нет гордости.

– Кто? – резко сел он в постели, уставившись на Пруденс во все глаза. Больше всего его изумило то, что она все еще здесь, а вовсе не внезапный приезд невесты.

Впрочем, твердолобая дамочка была одета в дорожное платье, плащ и шляпку и явно собиралась слинять с утра пораньше, да только ее племянница оказалась проворнее.

– Вздорная дурочка, – проворчала она, решительно недовольная. – Что она себе воображает? Что может наносить визиты холостым мужчинам, когда ей только вздумается? Мне нипочем не выпихнуть девицу замуж, если об этом станет известно. Особенно после того, как вы ей откажете. Да вставайте же быстрее! И не вздумайте принимать Пеппу, как герцога, в одной ночной рубашке.

Повинуясь ее сурово сведенным бровям, Рауль выбрался из постели и отправился в небольшую туалетную комнатку, примыкающую к спальне, чтобы переодеться. Без вышколенного камердинера, с которым пришлось проститься, покинув Арлан, его гардероб находился в полном беспорядке, шелковые и шерстяные чулки смешались, а подвязки и вовсе куда-то запропастились. Нацепив на себя первое, что попалось под руку, и ужаснувшись отражению в зеркале, Рауль отвел взгляд от темной щетины, пригладил волосы и решил, что готов к расторжению помолвки.

– Что вы намерены делать? – спросил он у Пруденс, которая раздраженно расхаживала из угла в угол, время от времени громко фыркая. – Не решитесь же предстать перед племянницей и объявить, что накануне отвергли ее жениха?

– Даже не напоминайте мне об этом абсурде, – еще больше разозлилась она и остановилась, разглядывая его. Хмыкнула насмешливо, оценив полное графское бессилие одеться самостоятельно, а потом пожала плечами. – Разумеется, я не могу появиться перед Пеппой. Наши отношения и без того слишком натянуты, а если она узнает, что я просочилась к вам в замок, – скандал выйдет знатным. Между нами говоря, характер у девицы не сахар.

– Жаль, что фокус с запиской не провернуть дважды. В прошлый раз у вас это вышло удивительно ловко… Будут ли у вас какие-либо пожелания относительно причин нашего расставания? – спросил он, открывая дверь.

– Просто сделайте так, чтобы она и слышать о вас впредь не хотела!

***

Рауль снова позабыл, какая Жозефина раскрасавица, а теперь вспомнил. Затянутая в лимонно-желтое шелковое платье, щедро украшенное лентами, рюшами, оборками и вышивкой, она казалась такой тонкой в талии, будто вот-вот переломится. На нетронутой солнцем коже красовались искусственные мушки – на виске, возле губ и на груди, едва прикрытой глубоким декольте. В высоко взбитых, тщательно завитых и посыпанных пудрой волосах увядали живые цветы.

Вся она – юная, очаровательная, порывистая и прекрасная – радовала взор, но, вот ведь странное дело, совершенно не грела душу.

– Мой милый друг, – воскликнула Жозефина, подарив ему несколько минут на созерцание ее прелестей, после чего манерно протянула руку для поцелуя. – Ах, до чего вас довело это изгнание! Поглядите-ка на себя, вы постарели за те несколько дней, что мы не виделись.

– Доброе утро, – Рауль отвесил легкий поклон и коснулся губами воздуха у ее перчатки, – простите мне мой вид. Признаюсь, в такую рань мне редко удается выглядеть достойно. Вы же знаете, я скорее привык ложиться в это время, нежели вставать, – это невежливое замечание вызвало лишь лукавую улыбку на ее лице.

– Что же, я нарушила все приличия, чтобы принести вам добрые вести, – явно наслаждаясь своей дерзостью, произнесла Жозефина и достала из вышитого бисером кошеля сложенный вдвое лист с сургучной зеленой печатью. Документ выглядел внушительно и официально, отчего Рауль немедленно заподозрил неладное.

– Мне следует кое-что сказать вам, – начал он, торопясь закончить мучительное объяснение как можно скорее и надеясь не позволить своей гостье обнародовать документ. Жизненный опыт подсказывал, что такие печати редко приводят к чему-то хорошему. – Я так хочу уберечь вас от разочарований, что…

– Да-да, – нетерпеливо перебила она, взмахивая перед ним бумагой, печать на шелковом шнурке едва не заехала Раулю по носу. – Да читайте же быстрее!

– Моя душа как фамильный герб, где позолота облупилась и поблекла…

– Да что с вами такое! Впрочем, неважно, я сама прочту. Слушайте внимательно, мой милый, это настоящая песня! – и она начала торжественно и громко: – Ордонанс о недозволенном тиранстве в опекунском сане и безусловном послушании…

– Что? – ошеломленно переспросил Рауль, сообразив, наконец, что на печати оттиск королевского интенданта. Да как только девчонка додумалась подать жалобу на собственную тетушку!

– «Направляя гнев Наш на смуту, чинимую госпожой Маргарет Ортанс Пруденс Робинсон, именующей себя опекуншей девицы Жозефины Бернар, напоминаем, сколь гнусно чинить препятствия законным бракам»…

– Замолчите, – отрывисто потребовал он, ужасаясь самой мысли, что Маргарет это услышит.

– «Постановляем силой, данной Нам от монаршей власти: да прекратит упомянутая госпожа Робинсон всякое коварство и лукавство в отношении брака воспитанницы своей, – Жозефина, наоборот, повысила голос, невероятно злорадная и счастливая, – тем более своевольные и суетные испытания, кои суть насмешка над святостью уз брачных и волей королевских особ»… Вы понимаете, Рауль? – рассмеялась она. – Вы можете вернуться в Арлан, когда вам заблагорассудится!

– И вы даже не подумали о чувствах Пру… своей тети, – холодно проговорил он, очень расстроенный. – Этот ордонанс оскорбит ее до глубины души.

– Уж надеюсь, – дернула она обнаженным плечиком. – В следующий раз будет знать, как проявлять свое самодурство!

– В следующий раз, – эхом повторил он, надеясь, что будущий жених Жозефины подойдет Пруденс больше.

– Ох, простите, – спохватилась она, – я вовсе не имела в виду… Вы же и сами понимаете, что нам обоим придется или мириться с ее деспотией до конца дней, или же начать с ней бороться! Я решила бороться. В конце концов, я уже совершенно взрослая, мне исполнилось восемнадцать!

– И вы даже не подумали о том, что ваша тетя совершенно права? – со злой иронией спросил он.

У Жозефины широко и не очень-то женственно распахнулся рот.

– Простите? – пролепетала она.

– Ваша тетя совершенно права, – четко повторил Рауль. – Я не гожусь в мужья для такого юного и чистого ангела, как вы. Я игрок, повеса и мот, куда старше вас и беднее, а из всех ваших достоинств меня привлекало лишь состояние. Я надеялся поправить с вашей помощью свои дела, Жозефина, не слушая ни совесть, ни рассудок…

– Да что же вы такое говорите? – жалобно и растерянно спросила она, ее голос и губы задрожали.

Вот они, недостатки чрезмерно молодых девиц – чуть что, сразу слезы и жалобы. Драмы на пустом месте, а ведь даже никто не умер. Подумаешь, расторгнутая помолвка!

– Порвите этот документ прежде, чем ваша тетушка его увидит, – посоветовал Рауль, стараясь смягчить если не свое сердце, то хотя бы голос. Однако выходило все равно сухо и равнодушно. – Ни к чему вам в доме война, ведь трофей и ломаной монеты не стоит.

– Вы… Вы отвергаете меня? – с искренним и глубоким удивлением прошептала Жозефина. – Это какая-то дурная шутка?

– Поверьте мне, однажды вы вспомните мой поступок с благодарностью.

– Вы ничтожество, – вспылила она, утирая злые слезы. – Ради вас я позабыла всякую гордость, лично отправившись к интенданту! Я дала взятку его секретарю! Я расписала свою единственную родственницу в самых зловещих, самых неприглядных красках, едва не сотворив из нее дьявола во плоти. И после всех моих усилий… вы смеете… вы столь жестоки… да тетушка Маргарет уничтожит вас, как только узнает, что вы собой представляете. Вы просто не знаете, на что она способна, иначе никогда бы не решились на такое!

– Довольно, – вдруг оборвала ее Пруденс, появляясь на пороге без шляпки и плаща. Жозефина охнула и пошатнулась, схватившись за горло. Рауль поморщился: он не терпел семейных склок, особенно они утомляли его до завтрака.

– Тетушка? – отступая, его недавняя невеста попыталась спрятать документ за спину. – Как ты тут оказалась?

– Вот уж не твое дело, – ледяным голосом отрезала Пруденс и выхватила ордонанс. – Позволь-ка полюбопытствовать. «Да не дерзнет она ни словом, ни делом смущать покой девицы Бернар, чинить ей притеснения, – бегло, явно наискосок прочитала она остаток текста, – под страхом штрафа в тысячу золотых монет, немедленного отрешения от опеки с позором, тюремного заключения… Сие есть Наша непреложная воля… Дано в Арлане, рукой и печатью… Шарль Огюстен Воклюз».