Текст книги "Тайна старой леди (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА 8
Мы вышли из курилки. В коридоре уже никого не было. Рабочий день закончился и все разошлись. Вдвоем спустились в лифте, и вышли на улицу. Подошли к моим.
– Мама, папа, это Ярослав. Он предложил подвезти нас до гостиницы. Вы как?
– Мы «за» – уже прохладно. Очень приятно, Ярослав. Я Виктор Александрович, Виктория Львовна.
– Прошу вас в машину, – раскланялся парень.
В машине они разговорились. О том, кто есть кто, о планах на неделю. Я помалкивала... Когда доехали и все вышли из машины, Ярослав предложил отвезти нас с Лизой до общежития. А когда мы отказались по той причине, что еще посидим в ресторане и поужинаем, то он объявил, что тоже еще не ужинал и если мы не возражаем… В общем, в ресторан вошли все вместе. Разошлись вымыть руки, сели за столик. Лиза посматривала на меня и тоже молчала. У подошедшего Ярослава на волосах остались капли воды – очевидно, он вымыл рот с мылом, а заодно и умылся.
Говорили в основном мужчины. Папа рассказывал о нашем городе, о том, что они с мамой пробудут в Питере до моего Дня рождения. Ярослав обещал пригласительные билеты на бал. Рассказал в свою очередь, чем занимается он и упомянул проект, в работе над которым я буду принимать участие. Папа заинтересовался парковкой, и они живенько обсудили все ее плюсы.
А я внимательно рассматривала его. Впервые так внимательно и не спеша. Отмечала его общий приятный вид, физиономию свежевыбритую, дорогой костюм со свежайшей рубашкой и красивым галстуком. Готовился... опять стоял полчаса перед зеркалом? Ждал меня там… Глаза у него такие красивые, губы... – уговаривала я себя и не понимала почему, не раздумывая, не могу сейчас согласиться на его предложение? Тогда, после того поцелуя, я согласилась сразу, а что же сейчас, когда узнала все про то, как он ко мне относится и как старался сблизиться со мной, не могу?
Я помнила его тода... еще как помнила. Как можно было не знать кто это – Ярослав Рассохов? По универу ходили легенды о его похождениях, сплетни носились со скоростью лесного пожара – вчера он ушел из клуба с двумя девушками, потом с тремя одновременно... Обсуждая это и комментируя, некоторые девочки мечтательно закатывали глаза – такой парень...! Привязать к себе, само собой, не получится, но просто разок замутить с ним, чтобы было что вспомнить потом... После года затишья безо всего этого, после его успехов на архитектурном поприще, я как-то... да мне тогда было все равно! А сейчас? Я поняла, что он не изменился... для него это нормально, наверное – любить одну, а в это время с другой... Разочарование и еще что-то... ужасно неприятный осадок какой-то от его рассказа про Яну – вот что я чувствовала. Разве это любовь? Так ... желанный трофей... приятный фон.
Мы уже встали и собрались прощаться, когда Ярослав попросил папу уделить ему несколько минут. У меня вырвалось:
– Зачем?
Он медленно кивнул мне и, повернувшись к папе, сказал:
– Виктор Александрович, я люблю вашу дочь и прошу вашего разрешения встречаться с ней, если она ответит мне согласием.
Я зажмурилась. В свете того, как я все видела, это звучало фальшиво... лучше бы он не говорил ничего. Папа ответил, что он не против, если я все же отвечу согласием. А я открыла глаза и жалко улыбнулась. Ярослав смотрел на меня и выражение лица у него менялось. Он тоже кривовато улыбнулся и спросил: – Я опять поспешил, Аринка? Прости. Я не буду тебя торопить, зря я это, да? – Он заглядывал мне в глаза, что он там выискивал? А я поняла, что не хочу сейчас всего этого и просто боюсь расплакаться. Вот сейчас, именно в этот момент – не хочу ничего!
– В общежитие? – спросил Ярослав.
– Аринка сегодня у нас поспит, на диване. Мы соскучились, поговорим вечером. Завтра выспимся – выходной же, – сказал папа. Ему сейчас, наверное, было спокойнее, когда я была на виду.
Ребята ушли, а мы поднялись в номер. Я села на диван, пошарила рукой по обивке, зачем-то поскребла ее и печально проговорила:
– Извините, но... я не могу. Он мне тогда очень понравился... очень, и если бы не то "аллилуйа"… Что-то тогда сразу изменилось, хоть он потом и объяснил все убедительно. И знаете – он сейчас рассказал, что я уже год ему нравлюсь и просто фантастика, что он делал, чтобы обратить на себя мое внимание. И бал этот в мой День рождения для меня, а я – королева, и практика – для меня, и проект – чтобы я оценила его. И все это время он спал с этой Яной, настойчивой и удобной – для здоровья. Ему было просто удобно... А меня тянет к нему... Это та же физиология, что и у него к ней? Мне противно, папа, себя противно от этого. Если он уже любил меня, то как такое возможно – с ней? Это какое-то извращенное мышление. Он что, думал что я пойму это?
Может это у вас нормально – у мужиков, а я просто полная дура, максималистка? Но я так чувствую! А сейчас я смотрю на него и хочу, чтобы всего этого не было – ни поцелуя, ни курсовой, ни ужина сегодняшнего. И мне невыносимо, что придется ему что-то говорить. Он не такой уж и плохой, наверное, и мне не хочется его расстраивать. Или он не очень расстроится? Он же не мог, и правда – любить меня, а с ней… Он же не просто… для здоровья. Он же целовал ее, что-то говорил… Если это не мешало ему раньше… Что вы молчите? Я должна дать ответ ему и Серхиасу. И тянуть нельзя. Я не знаю, что делать. А можно мне уехать куда-нибудь в глухую деревню, в Сибирь, например?
– Похоже, что это будет единственно возможный вариант, Риша.
– Что ты такое говоришь, Витя? Объясни ты ей, что это просто такая у…
– Я-то понимаю, что не криминал, но звучит и правда не очень… Мать! Я что – должен убеждать свою дочь, что это правильно, что это норма? Зачем он вообще тебе это рассказал?
– Она при мне поцеловала его сегодня, показала, что они близки…
– Аринка, он понимает, что ты его пока не любишь, готов ждать, ухаживать. Правда ведь, он тогда только надеялся на что-то между вами, а теперь с ней все кончено. Ты ревнуешь его к этой девушке, значит, он тебе не безразличен. Ревность – это и есть одно из проявлений любви, ты...
– А что чувствуют, когда ревнуют, мама?
– Боль... мучительную душевную боль, – ответил папа.
– А мне просто неприятно. Нет – противно до омерзения. Давайте спать, а? Утро вечера мудренее.
Меня уложили на диване в гостиной номера, и я старалась уснуть. Если бы не выговорилась – не уснула бы вообще. Родители бубнили в спальне, и так уютно это было, так успокаивало... Как будто я дома. И словно Ярослав где-то далеко и не требует ответа. И разочарование так сильно не травит душу, а какое я вообще имею право обижаться на него? Меня тянет к нему, несмотря на то, что он такой… И гадко от этого и неспокойно. Плохо, в общем. А я не хочу, чтобы было плохо, а оно будет, потому что любовь ко мне не мешала ему делать это с ней, а значит и в будущем… он такой, он привык... а-а-а… спать… спать.
Это воскресенье мы с родителями не расставались. Простояв в длиннющей очереди, попали в Эрмитаж на выставку холодного оружия и исторического костюма. Обедали в гостинице и потом вместе восхищались каменными узорами убранства Спаса на Крови. После зашли поужинать в блинную, и угощала я – блинами с икрой, с семгой и еще с алтайским медом – изумительно вкусным. Пили травяной чай... Я все оплатила своей картой – эти деньги просто жгли мне руки. Назавтра договорились, что они подъедут к университету и мы пойдем покупать наряды мне и Лизе, или не пойдем – бал не вызывал уже никакого энтузиазма.
Я в этот день не хотела думать ни о чем, устала от всего этого, что ли? И Лизе позвонила, что опять заночую с родителями – им так спокойнее, а еще я знала, что утром меня будет ждать Ярослав. Не хотелось его видеть. Зачем я вообще тогда ему позвонила? Тянуло что-то внутри, все-таки обида? Или вина? Гнала мысли о нем, как могла.
Утром пришлось вставать очень рано и долго добираться до места учебы. Лиза прихватила мою сумку и ждала меня возле раздевалки. Ярослава я не увидела и вздохнула с облегчением.
После пар мы с Лизой ушли, не зайдя в мастерскую. Готовиться к занятиям будем вечером. Я в гостинице, а она в общаге. Родители настаивали, чтобы я пока пожила с ними.
В вестибюле ждали папа и мама, а на улице возле машины – Сергей. Я тяжело вздохнула и повела родителей к нему.
– Папа, мама, это претендент на мою руку и сердце – Серхиас. Серж, это мои родители – Виктор Александрович и Виктория Львовна. Я так понимаю, что с платьями сегодня ничего не получится, Лиза, извини. Я не знаю, насколько откровенным будет разговор при тебе.
Лиза ушла на маршрутку, а мы стояли и смотрели друг на друга. Заговорил Сергей:
– Нам, наверное, нужно поговорить? У вас есть предложения, где это лучше сделать?
– Нам бы без лишних глаз и ушей, – ответил папа, – давайте куда-нибудь в сквер. Сейчас холодно, там никого нет.
До сквера доехали в машине Сергея, вышли… В воздухе стоял пряный кленовый запах… Все дорожки были укрыты желто-красно-зеленым ковром – дворники не успевали убирать всю эту красоту. Пока шли вглубь сквера, я собрала маленький букет из особенно красивых и разноцветных листьев… нервничала. Потом папа неожиданно остановился, вынул из кармана куртки бабушкино письмо и молча подал Сергею. Тот взял его и начал читать. Читал до конца. Потом так же молча смотрел на папу, очевидно – обдумывая ответ.
– Я наследник другого феода. Вашего ныне не существует, как самостоятельной единицы – он расположен в центре королевства и был присоединен к дворцовой территории. Все, что здесь написано о перевороте – правда. Все случилось из-за женщины. Но в том, что случилось, изрядная доля ее вины – ей следовало вести себя иначе. Пошла цепная реакция. Даже если кто-то и осуждал – вынуждены были в силу клятвы верности монарху выступить на защиту его интересов. И я ни в коем случае не осуждаю своих или ваших предков – просто отмечаю.
Кроме меня, у отца еще трое сыновей. Если вы категорически против того, чтобы Арианна ушла туда со мной, то я в состоянии обеспечить ей достойную жизнь и здесь. Я легализован в вашем мире, обеспечен. Сейчас живу у товарища, но уже приобрел участок на берегу озера рядом с ним. Большой участок. Мне тяжело жить в городе, и я думаю, что Арианне было бы приятно спроектировать и построить свой собственный дом, не ограничивая себя в средствах. Здесь я вполне способен защитить ее, если она станет моей женой.
Меньше всего я хочу спешить и настаивать, но ваш феод – собственность короля. Ваша мать была права – они не справляются. Поэтому Арианна нужна там. Это вопрос времени. Когда ей исполнится двадцать, ее заберут. Бэлле не следовало приглашать ее к себе. Ее могли увидеть не только мы.
Постоянного надзора за престарелой леди не было, но так случилось, что Арианна попала в поле зрения Алекса. Он увидел ее, выяснил, где она учится, дал знать нам. У него есть связи в благотворительном комитете. Это он предложил нам «курировать» студенческий бал. Нет ничего плохого в том, что мы подошли к ней. Я не настаивал ни на чем, просто рассказал, как обстоят дела, и что я чувствую к ней. И просил один поцелуй, чтобы мы определились в своих чувствах. Поверьте – он скажет ей обо всем.
Я хотел бы забрать ее туда... Вы не знаете, чего она лишается. Даже срок жизни несопоставим со здешним – мы живем в несколько раз дольше – высшая аристократия, подпитываясь через свою вторую сущность от силы наших земель. Но я понимаю, что реальная опасность существует. И готов оставаться здесь, с ней, пусть это и сократит нашу жизнь. А возможно – вскоре что-то изменится там. Я не хотел поднимать этот вопрос, пока не уверен, что мы с вашей дочерью обретем любовь. Прошу лишь о поцелуе, он решит все.
Папа прокашлялся: – Она ничего не чувствует к вам. Поэтому ваши слова о поцелуе и его действии звучат подозрительно. Это похоже на принуждение через внушение. Любовь не вспыхнет в одно мгновение – это нереально. Значит, дело в чем-то другом.
– Ваша дочь – не человек. Именно так появляются чувства у нас. На балу мы впервые видим друг друга – за редким исключением. Сначала мужчина ощущает исключительно притягательный запах девушки. Говорит ей об этом. Там не сомневаются – знают, что это правда. И она там же, в присутствии своих родителей, дарит свой поцелуй. Он скажет им обоим обо всем. Такова наша природа. Нет длительного периода ухаживаний, притирания, сомнений, узнавания. Любовь вспыхивает, как огонь. Зажигает мгновенно. И уже нет никакой неуверенности, все предельно ясно и понятно. Что в этом плохого или неестественного?
Правда, есть один момент, и я обязан озвучить его – первый поцелуй будит чувственность невесты. Консумация союза становится необходимостью для обоих. Если невеста принимает родовое ожерелье, это уже заключение брака на ментальном уровне. Она становится женой и уходит с мужем.
– Я против! – мама нервно ломала руки, – это дикость, я категорически против! Сначала настоящая регистрация брака, это же необратимо. А если что-то пойдет не так, ну, я не знаю… Я не отпущу, вы что, с ума сошли? Виктор, скажи! Мы вас совсем не знаем, куда она пойдет? Где ее потом искать? Почему мы должны верить вам на слово, вдруг все не так и что? Я буду смотреть, как уводят моего ребенка, чтобы… Виктор, не молчи! Это бред, гнусность какая-то, грязь!
– Успокойся. Никто ее никуда не уводит. Мы просто разговариваем. И ты что, потеряла невинность после нашей свадьбы? Мы тоже не стали ждать регистрации. Речь сейчас идет не об этом.
Я фигела от всего происходящего. В последнее время степень откровенности между мною и родителями зашкаливала. Я недавно и представить себе не могла, что мы можем запросто обсуждать такие вещи. Не симпатию к мальчику, а потерю невинности, дефлорацию, консумацию… черт! У меня горела физиономия. Неудобно почему-то было перед родителями. Сергей воспринимался как-то нормально и естественно. Он был абсолютно уверен в том, что все происходящее, а так же эти их обычаи – это нормально и правильно. Стоял совершенно спокойный и непробиваемый. Интересно, а он хоть немного понравился папе? Ярослав-то точно маму очаровал, может поэтому такое отторжение Сергея? Я уже поняла, что меня он точно не будет ни к чему принуждать и всматривалась в лица родителей. А они изучали кандидата в зятья.
Он был без головного убора, короткие, чуть волнистые волосы слегка топорщились, не желая гладко прилегать к голове. Карие глаза с темными ресницами ответно всматривались в предполагаемых родственников. Он почувствовал мой взгляд и одним мягким движением повернулся ко мне, ласково и успокаивающе улыбнулся, шагнул ближе. У меня даже мысли не промелькнуло шарахнуться или отстраниться. Я заворожено смотрела в его глаза.
– Веллимир, – мягко прокатила я на языке его домашнее имя, – а вы уже любите меня?
Он плавно скользнул еще ближе, как-то напрягся весь, или это кажется?
– Еще и это было бы невыносимо, Арианна. Я желаю вас... Как не желал никого и никогда. С желанием можно бороться, давить его в себе, страшась ошеломить или отпугнуть. Но такое жгучее желание вместе с безответной любовью способно погубить того кто любит, при нашей силе чувств. Наша природа милосердна к нам. Нашу обоюдную любовь пробудит поцелуй. Или нет. Решайтесь, а я буду ждать столько, сколько нужно вам, – сказал тихо, как будто только для меня. Но я знала, что родители слышали. И молчали.
Я, как тогда в машине, боролась с желанием решить все сейчас, окончательно – да или нет. Хотя бы с ним... Я сама сделала шажок к нему навстречу и краем глаза уловила движение – мама дернулась ко мне и застыла, притянутая руками папы к себе. Я посмотрела на них – он обнимал ее, а она молча кусала губы, со страхом глядя на меня.
Сейчас это казалось мне чем-то несущественным. Не мешают и ладно. Все ощущения были направлены на него, а он ждал. Ни движения, ни шага навстречу мне.
Я сама прошла эти два шага к нему. Нерешительно подняла руки, положила ему на плечи. Он был гораздо выше меня и смотрел сейчас вниз, сжав губы. Плечи были напряжены и тверды, как камень. Я подняла руки выше и положила ему на шею, ощутив руками короткие колючие волосинки на затылке. Легонько потянула на себя. Он тихо выдохнул, почти застонал и наклонился ко мне, обхватив за спину и под шею, притягивая к себе. Осторожно накрыл мои губы своими губами, я закрыла глаза и пропала... Бросило в жар, опалило до боли щеки, скрутило сладкой судорогой внутри. Нежность и жадность, тепло, доверие, восторг затопили меня! Мне было так хорошо и мне было мало этого! Я вцепилась в его шею и тянула к себе, вжимаясь изо всех сил в его тело. Он опомнился первым, оторвался от моих губ, потрясенно выдохнул: – Моя!
– Мой, – тихо шепнула я, тоже задыхаясь. Оглянулась потерянно.
Мама всхлипнула: – Мистика какая-то. Нет, я не могу... я с ума сойду... Витя...
Мой мужчина вытащил что-то из кармана и спросил: – Ты примешь от меня ожерелье, любимая?
Я молча освободила шею от шарфа, запрокинула голову, глядя на него. Как будто маленькие солнышки, желтые и полупрозрачные, теплым касанием приласкали шею, удобно легли вокруг. И я увидела яркие теплые искорки в карих глазах, немыслимую нежность и жажду в его взгляде, услышала, как глухо и часто бьется его сердце, как невыносимо притягателен его запах – свежий, чистый, родной. Я вдохнула его изо всех сил, простонала: – Божественно. Ты ощущаешь так же?
– Ты пахнешь, как весенний ветерок, как цветочный нектар – прохладный и нежный... сладкий.
Он снова коротко поцеловал меня и подхватил на руки. А я обхватила его за шею и замерла. Как мы шли, садились в машину, сколько ехали – не знаю. В дом он внес меня тоже на руках, распахивая двери ногой. Никто не встретился нам, никто не мешал. Мужчина из иного мира нес свою добычу, а я ощущала его своей добычей. Я тоже чувствовала необходимость в нем, я замирала от восторга и какой-то дикой пьянящей радости. Мне хотелось дойти скорей, чтобы видеть его всего, насмотреться на того, от прикосновений которого дрожало все внутри, пело и ликовало.
Весь вечер, ночь и утро мы провели в постели. Засыпали, просыпались и снова тянулись друг к другу. Я, знавшая до этого всего один поцелуй, проходила ускоренный курс познания этого нового для меня мира – мира любви. Все фильмы, песни и книги рассказывали совсем о другом, не об этом – что происходило между нами. Все дело в силе ощущений, способности слышать, видеть и осязать на пределе, проживая за мгновения целую жизнь. Моя нежность и благодарность к нему не имела границ. Не знаю, можно ли было любить сильнее?
Я ощущала себя центром вселенной для него, страшной по силе необходимостью, всем миром. И сама чувствовала так же. И просыпался страх – страх потерять, страх за свое, то, что дороже всего на свете. А еще я теперь чувствовала его, предугадывала его движения, желания, а он – мои. Мы были, как одно целое, как будто прожили вместе всю жизнь. Это было непривычно, странно, волшебно. Это была не просто любовь, а единение – и физическое, и что казалось мне более важным и трогательным – духовное.
Маме я позвонила ближе к обеду, вспомнив, наконец, что вокруг нас существует окружающий мир. Мой муж принимал душ, а я, обернув влажные волосы полотенцем и завернувшись в простыню, достала мобильник и, чувствуя угрызения совести, ждала ответа.
– Мама?
– У тебя совесть есть? – простонала она.
– Нет, – радостно заверила я.
– Как ты? У тебя все нормально?
– Очень даже. Мы скоро приедем... наверное. Не переживайте за меня. Все сказочно, мама, все просто немыслимо волшебно! Нереально!
– Да поняла я уже... Мистика какая-то. Если все-таки соберетесь, перезвони. Мы в городе. Ариша...
У нас не получилось. Сначала мы готовили еду, потом ели ее, готовили и пили кофе. И говорили, говорили... Мой серьезный и степенный до этого муж вел себя, как мальчишка. Лохматый, а это оказалось естественным его состоянием, потому что его кудри можно было уложить только при помощи выпрямителя, озорной и счастливый, с сияющими глазами... На самом красивом на свете лице постоянная улыбка, которую я пыталась собрать в кучку руками, чтобы у него не заболели щеки.
Сильные руки с длинными красивыми пальцами постоянно прикасались ко мне. То к лицу, то поправляя мои коротковатые по меркам его мира волосы. Он показывал, до какой длины их нужно отрастить и на этом месте замирал, оглаживая и пощипывая. Он восторженно любовался мною, опять проверяя на реальность, а я смеялась над ним. Это было время немыслимого счастья! Мы мечтали о своем доме, о том, что у нас будет трое детей, и как мы их назовем. Он рассказывал о своем мире. Рассказывал, как поэт, мечтательно и красиво:
– Облака... как белоснежные горы... утром и вечером наливающиеся всеми оттенками алого. Листва – маленькие трепещущие изумруды, пронизанные солнечными лучами. Запах в воздухе... он густой, пряный, чистый, а здесь так трудно... Трудно привыкнуть к вони топлива... даже духов...
Я слушала, как сказку... долго... И мы решили, что все же хотя бы тайно, но попадем туда когда-нибудь.
Я совсем не думала о том, что пропускаю занятия, что так и не перезвонила маме, что Лизка ничего обо мне не знает и волнуется, что где-то там живет Ярослав.
Это было там, а здесь были мы. И остальное воспринималось, как что-то ужасно далекое от нас и от нашей общей реальности.
Но до меня все же дошло на третий день, что мне необходима сменная одежда. Футболки мужа и простыни полностью не решали проблему. Заканчивались продукты в холодильнике, а в доме так и не появился хозяин – Алекс. И мы, наконец, решились выйти в люди. Становилось стыдно перед родителями. Нужно было решать что-то с регистрацией брака, чтобы все это безобразие стало узаконенным. Для них это было важно.
Веллимир уже живо откликался на присвоенное ему имя Мир. Его имена были длинными и трудно перекраивались в ласкательно-уменьшительную форму. А вот Мир было ласковым и передающим всю его суть для меня. Веллимир был всем моим миром. Так и назывался теперь. А еще он был солнце и радость моя, и любимый, и золото…много чего я придумала и озвучила для него.
