Текст книги "Запретное (ЛП)"
Автор книги: Табита Сузума
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
18
Мая
– А почему ты сегодня пришла?
– Потому что Лочен не очень хорошо себя чувствует.
– Его стошнило? – Уилла откидывает за плечи свои длинные золотистые волосы, и ее маленькие золотые сережки в ушах сверкают в угасающем полуденном солнце. Остатки заварного крема покрывают пятнами ее передник, и она снова без свитера.
– Нет, нет. Ничего серьезного.
– Рвота – это не серьезно. Маму постоянно тошнит.
Игнорируя последний комментарий, я обращаю свое внимание на ее одежду.
– Уилла, может, наденешь пальто? Холодно!
– Не могу. На нем нет пуговиц.
– Всех? Ты должна была сказать мне!
– А я говорила. Мисс Пирс говорит, что мне также нельзя ходить со скотчем на портфеле. Она говорит, что мне нужно купить новый. – Она берет меня за руку, и мы пересекаем детскую площадку, идя к футбольному полю, где Тиффин носится полураздетый с десятком других мальчишек. – И нам нельзя ходить с дырками на колготах. Меня отругали перед всей группой.
– Тифф! Пора идти! – кричу я, когда он пробегает мимо нас. На короткое мгновение игра приостанавливается для свободного удара, и я снова кричу ему.
Он сердито смотрит на меня.
– Еще пять минут!
– Нет. Мы уходим сейчас. Холодает, и ты можешь поиграть в футбол дома с Джейми.
– Но у нас середина матча.
Игра возобновляется, и я пытаюсь подойти ближе, нервно обходя по кругу бегущих, бросающихся и орущих мальчишек, у них пылают щеки, глаза сосредоточены на мяче, крики эхом разносятся по темнеющей игровой площадке. Когда Тиффин проносится мимо, я храбро хватаю сильно промахнувшегося брата. Позади меня, прижавшись к забору и сильно дрожа, стоит Уилла, ее пальто расстегнуто и хлопает на ветру.
– Тиффин Уители! Домой, сейчас же! – кричу я во весь голос, надеясь смутить его и заставить повиноваться. Но вместо этого, он ныряет, делает подножку своему противнику, застигая того врасплох, и ведет мяч в другую сторону поля со скоростью молнии. На мгновение он останавливается, когда мальчик в два раза больше мчится на него. А потом он отводит ногу назад и ударяет, мяч пролетает внутренний край стойки ворот.
– Гол!
Его руки взлетают вверх. Возгласы и крики присоединяются к его собственному голосу, когда его товарищи по команде подбегают, чтобы хлопнуть его по спине. Я даю ему минуту прежде, чем нырнуть и оттащить его за руку.
– Я не пойду! – кричит он мне, когда позади нас продолжается игра. – Моя команда выигрывает! Я забил первый гол!
– Я видела, и это был отличный гол, но уже темнеет. Уилла замерзла, и вам обоим нужно делать домашнюю работу.
– Но мы все время должны идти сразу домой! Почему другим разрешают играть? Меня уже тошнит от дурацкой домашки! Мне надоело все время быть дома!
– Тиффин, ради Бога, веди себя согласно своему возрасту и прекращай устраивать сцены…
– Это несправедливо! – Внезапно он сильно ударяет меня по голени носком ботинка. – Мне никогда не удается повеселиться. Я ненавижу тебя!
К тому времени, как мы находим пропавший рюкзак Тиффина, и я увожу их обоих с площадки, уже почти темно, и Уилла настолько замерзла, что у нее фиолетовые губы. Тиффин вышагивает впереди, лицо раскраснелось, светлые волосы взъерошены, он специально волочит пальто по земле, раздражая меня, и с яростью пинает шины припаркованных машин. У меня болезненно пульсирует нога. Четыре чертовых часа до сна, с сожалением думаю я. Еще час прежде, чем они действительно уснут. Пять. Боже мой, практически еще один школьный день. Все, чего мне хочется, дожить до того момента, когда дом утихнет, когда Кит, наконец, выключит свой рэп, а Тиффин с Уиллой перестанут атаковать меня просьбами. Момента, когда торопливая, наполовину сделанная домашняя работа отложена в сторону, и Лочен там с осторожной улыбкой, яркими глазами, и все, практически все кажется возможным…
– …поэтому мне кажется, что она больше не хочет быть моей подругой, – печально заканчивает Уилла, ее ледяная рука покоится в моей ладони.
– М-м, неважно. Уверена, что завтра Люси изменит свое мнение – она всегда так делает.
Внезапно маленькая ручка вырывается из моей ладони.
– Мая, ты не слушаешь!
– Слушаю, слушаю! – быстро возражаю я. – Ты сказала, что… э-э… Люси не хочет быть твоей подругой, потому что…
– Не Люси, а Джорджия! – печально восклицает Уилла. – Я вчера рассказывала тебе, что мы с Люси поссорились, потому что она украла мою любимую фиолетовую ручку, которая с такими синими сердечками, и она не отдает ее, хотя Джорджия видела, как она взяла ее!
– О, точно, – бормочу я, лихорадочно пытаясь вспомнить разговор. – Твоя ручка.
– Последнее время ты все время забываешь, прямо как мама, когда она жила дома, – ворчит она.
Несколько минут мы идем молча. Вокруг меня обвивается вина, холодная и неумолимая, как змея. Я тщетно пытаюсь вспомнить длинный рассказ о пропавшей ручке, но безуспешно.
– Спорим, ты даже не знаешь, кто сейчас моя лучшая подруга, – говорит Уилла, роняя перчатку.
– Потому что я знаю, – быстро отвечаю я. – Это… это Джорджия.
Уилла обреченно качает головой, опустив ее вниз к тротуару.
– Не-а.
– Ну, тогда это действительно Люси, потому что я уверена, что как только она отдаст тебе обратно твою ручку, вы обе…
– Никто! – внезапно кричит Уилла, ее голос прорезает морозный воздух. – У меня даже нет лучшей подруги!
Я останавливаюсь и с удивлением смотрю на нее. Уилла никогда раньше не кричала на меня с такой яростью.
Я пытаюсь обнять ее рукой.
– Уилла, да ладно тебе. Просто у тебя был неудачный день…
Она отстраняется.
– Нет, это не так! Мисс Пирс дала мне три золотые звездочки, и я написала все правильно. Я говорила тебе об этом, но ты лишь ответила “М-м”. Ты больше вообще меня не слушаешь!
Вырываясь из моих рук, она убегает вперед. Я ловлю ее, как только она заворачивает за угол на нашу улицу. С силой разворачивая ее к себе лицом, я приседаю на корточки и пытаюсь удержать ее на месте. Она тихонько всхлипывает, сердито растирая ладонями лицо.
– Уилла, прости меня… прости меня, моя дорогая, прости. Ты права. Я не слушала, как следует, и это было просто ужасно с моей стороны. Дело не в том, что мне не интересно, что мне все равно. Просто я была так занята подготовкой к своим экзаменам, и мне так много всего нужно сделать, я так устала…
– Это не правда! – Она приглушенно рыдает, и слезы текут сквозь ее пальцы, просачиваясь между ними. – Ты не… слушаешь… и не играешь со мной… так часто… как делала… раньше…
Для поддержки я хватаюсь за ближайшие перила.
– Уилла, нет, дело не в том, что я…
Но, даже подыскивая оправдания, я вынуждена столкнуться с правдой в ее словах.
– Иди ко мне, – наконец, говорю я, крепко обхватывая ее руками. – Ты моя самая любимая девочка на всем свете, и я люблю тебя сильно-сильно. Ты права. Я не слушала тебя как следует, потому что мы с Лочи все время пытаемся разобраться в домашних делах. Но все это так скучно. С сегодняшнего дня я буду снова веселиться с тобой. Идет?
Она кивает, шмыгает носом и убирает волосы с лица. Я беру ее на руки, и она обхватывает меня руками и ногами, как детеныш обезьяны. Но сквозь тепло ее рук на моей шее, жара ее щеки у моей, я чувствую, что мои слова ее не убедили.
Несмотря на громкий топот обуви по бетонным ступеням, он не опускает книгу. Я останавливаюсь на полпути в пролете лестницы и в ожидании прислоняюсь к перилам. Подо мной доносятся крики с детской площадки. Он по-прежнему отказывается поднимать голову, без сомнения, надеясь, что кто бы это ни был, он проигнорирует его и продолжит свой путь. Когда становится ясно, что этого не произойдет, он быстро кидает взгляд поверх мягкой обложки книги, чуть не выронив ее от удивления. Его лицо озаряется медленной улыбкой.
– Привет!
– Привет.
Он закрывает книгу и выжидающе смотрит на меня. Я продолжаю стоять, глядя на него и сдерживая улыбку. Он откашливается, внезапно смутившись, его щеки заливает румянец.
– Что, э-э, что ты здесь делаешь?
– Я пришла поздороваться.
Он тянется к моей руке и начинает вставать, собираясь пройти выше по лестнице, чтобы уйти из поля зрения учеников на площадке внизу.
– Все в порядке, я не останусь, – быстро сообщаю я ему.
Он замирает, и его улыбка гаснет. Заметив у меня за спиной портфель и висящую на плече сумку с физкультурной формой, он обеспокоенно смотрит на меня.
– Куда ты уходишь?
– Я на день беру выходной.
Его взгляд становится резче, а выражение лица серьезным.
– Мая…
– Всего на один день. У меня сегодня только искусство и еще какая-то фигня.
Он обеспокоенно вздыхает, выглядя встревоженным.
– Да, но если тебя поймают, ты знаешь, что могут возникнуть проблемы. Мы не можем рисковать тем, чтобы привлекать к себе больше внимания теперь, когда мамы не бывает рядом.
– Мы и не будем. Если только ты не пойдешь со мной и не используешь свой пропуск старшего шестого класса.
Он смотрит на меня со смесью удивления и неуверенности.
– Ты хочешь, чтобы я тоже пошел?
– Да, пожалуйста.
– Я мог бы просто отдать тебе свой пропуск, – замечает он.
– Но тогда я не смогу насладиться твоим обществом.
Он снова краснеет, но уголки его губ дергаются вверх.
– Мама что-то говорила о том, что появится дома, чтобы взять кое-какие вещи…
– А я и не думала идти домой.
– Хочешь побродить по улицам до трех тридцати? Я не взял с собой денег.
– Нет. Я хочу кое-куда тебя отвести.
– Куда?
– Это сюрприз. Здесь недалеко.
Я вижу, как просыпается его любопытство.
– Н-ну, ладно…
– Отлично. Возьми свои вещи. Встретимся у главного входа.
Я скрываюсь на детской площадке, пока он не успел снова начать беспокоиться и передумать.
Лочена нет целую вечность. К тому времени, как он появляется, перерыв почти закончен, и я боюсь, что его спросят о том, что он покидает здание прямо перед звонком. Но охранник едва бросает взгляд на его пропуск, когда я незаметно проскальзываю перед ним через стеклянные двери.
На улице Лочен от холода поднимает воротник своего пиджака и спрашивает:
– А теперь ты расскажешь мне, что все это значит?
Я улыбаюсь и пожимаю плечами.
– Просто выходной день.
– Нам надо было это запланировать. У меня с собой всего пятьдесят пенсов.
– А я и не прошу тебя вести меня в “Ритц”! Мы просто идем в парк.
– В парк?
Он смотрит на меня, как на сумасшедшую.
Парк в будний день посреди зимы предсказуемо пуст. Вокруг голые деревья и их длинные ветви на фоне бледного неба, большие участки травы с расплесканными серебряными капельками льда на ней. Мы идем по широкой центральной тропинке к лесистой местности на противоположной стороне парка, гул города постепенно исчезает позади нас. Несколько влажных скамеек усеивают пустой и заброшенный пейзаж. Вдалеке какой-то старик бросает своей собаке палку, чья активность нарушает неподвижность в воздухе. Парк кажется огромным и пустынным – холодный и забытый остров в центре большого города. Свернувшиеся листья на дорожке, уносимые легким ветерком, шуршат как наждачная бумага. Стайки диких голубей взволнованно прыгают вверх и вниз вокруг каких-то крошек и лихорадочно клюют землю. По мере нашего приближения к деревьям белки смело выскакивают перед нами, поворачивая головы и так, и этак, показывая свои глазки – большие блестящие черные бусинки, надеясь на угощение. Высоко над нами белый шар солнца, как гигантский прожектор, освещает парк холодными зимними лучами. Мы сходим с дороги и идем мимо небольшого деревца, высушенные листья и ветки под ногами трещат и хрустят на мерзлой земле. Плавно вниз спускается неровная земля.
Лочен молча следует за мной. С тех пор, как мы прошли сквозь ворота парка и оставили позади себя внешний мир, никто из нас так и не заговорил, будто мы пытаемся оставить в шумном гомоне грязных улиц и толкотни наши повседневные дела. Как только деревья начинают сгущаться вокруг нас, я ныряю под поваленным бревном, а потом с улыбкой останавливаюсь.
– Мы пришли.
Мы стоим в небольшой низине. Маленькая впадина в земле укрыта листьями и окружена несколькими оставшимися зелеными папоротниками и зимними кустарниками, окруженными кругом голых деревьев. Земля под нами – словно гобелен красно-коричневого и золотистого цвета. Даже в самый разгар зимы мой небольшой кусочек рая все еще прекрасен.
Лочен в недоумении осматривается.
– Мы здесь, чтобы похоронить тело или откопать?
Я бросаю на него многострадальный взгляд, но тут внезапный порыв ветра колышет ветви над головой, отбрасывая в мой загон холодные солнечные лучи, как осколки стекла, создавая ощущение волшебства, таинственности.
– Сюда я прихожу, когда меня все слишком достает дома. Когда на какое-то время мне хочется побыть одной, – говорю я ему.
Он с удивлением смотрит на меня.
– Ты приходишь сюда сама? – Он в недоумении моргает, засунув руки глубоко в карманы пиджака, все еще озираясь по сторонам. – Зачем?
– Потому что, когда мама начинает пить уже в десять утра, когда Тиффин и Уилла носятся по дому с криками, когда Кит пытается поссориться со всеми, кто встретится на его пути, когда мне хотелось бы, чтобы не нужно было заботиться о семье, это место успокаивает меня. Оно дарит мне надежду. Летом здесь чудесно. Оно заставляет утихнуть шум, непрерывно звучащий у меня в голове…
– Может, время от времени это место тоже могло бы быть твоим, – тихо предлагаю я. – Всем нужен отдых, Лочен. Даже тебе.
Он снова кивает, все еще осматриваясь, будто пытается представить меня здесь одну. А потом он поворачивается ко мне спиной, воротник его черного пиджака хлопает о не заправленную белую рубашку, галстук ослаблен, низ серых брюк испачкан мягкой землей. От долгой прохладной прогулки у него порозовели щеки, волосы растрепал ветер. Однако здесь, в этом убежище, солнце припекает наши лица. Внезапно целая стая птиц усаживается на верхнюю ветку дерева, и он поднимает голову, в этот момент в его глазах отражается свет, делая их прозрачными и цвета зеленого стекла.
Он встречается со мной взглядом.
– Спасибо, – говорит он.
Мы садимся на землю, окруженную травой, и прижимаемся друг к другу, чтобы согреться. Лочен обнимает меня рукой, притягивая к себе, и целует в макушку.
– Я люблю тебя, Мая Уители, – тихо говорит он.
Я улыбаюсь и наклоняю лицо, чтобы посмотреть на него.
– Насколько?
Он не отвечает, но я слышу, как учащается его дыхание: он склоняется губами к моим, и странное мычание наполняет воздух.
Мы долго целуемся, скользя руками под слоями нашей одежды, и впитывая тепло друг друга, до тех пор, пока я не становлюсь теплой, даже горячей, а мое сердце не колотится сильно, разгоняя по венам искристое покалывание. Птицы продолжают клевать землю вокруг нас, где-то вдалеке детский вопль разрывает воздух. Здесь мы действительно одни. Полностью свободны. Если бы кто-то случайно прошел мимо, он бы увидел целующихся парня с девушкой. Я ощущаю, как натиск губ Лочена становится сильнее, будто он слишком хорошо понимает, как бесценен этот краткий миг свободы. Его рука проскальзывает под мою школьную рубашку, и я прижимаю к его бедру ладонь.
А потом он внезапно отстраняется, разворачиваясь и тяжело дыша. Я удивленно оглядываюсь, но нас окружают лишь деревья, как молчаливые свидетели, неизменные, неподвижные и безмятежные. Лочен сидит рядом со мной, обхватив руками колени и отвернувшись.
– Прости… – он издает небольшой смущенный смешок.
– За что?
Его дыхание быстрое и поверхностное.
– Мне нужно было остановиться.
У меня в горле что-то сжимается.
– Но все в порядке, Лочи. Тебе не нужно извиняться.
Он не отвечает. В его неподвижности есть что-то такое, что меня беспокоит.
Я двигаюсь так, чтобы прижаться к нему, и легонько его толкаю.
– Может, пройдемся?
Он слегка отклоняется от меня. Не оборачиваясь, дергает плечом. Не отвечает.
– Ты в порядке? – беспечно спрашиваю я.
Он коротко кивает.
У меня в груди нарастает трепет волнения. Я глажу его по затылку.
– Уверен?
Ответа нет.
– Может, нам нужно разбить здесь лагерь, подальше от остального мира, – подшучиваю я, но он не реагирует. – Я просто подумала, что было бы хорошо провести немного времени наедине, только вдвоем, – мягко говорю я. – То что… приходить сюда было ошибкой?
– Нет!
Я накрываю его ладонь рукой и большим пальцем поглаживаю запястье.
– Просто… – Его голос дрожит. – Я боюсь, что однажды все это будет не больше, чем далекое воспоминание.
Я с трудом сглатываю.
– Не говори так, Лочи. Этого не случится.
– Но мы… это… это долго не продлится. Этого не будет, Мая, и мы оба это знаем. В какой-то момент придется остановиться… – Он внезапно замолкает и, затаив дыхание, молча качает головой.
– Лочи, ну, конечно, это будет продолжаться! – ошеломленно восклицаю я. – Они не остановят нас. Я никому не позволю остановить нас…
Он берет мою ладонь и начинает ее целовать, его губы мягкие и теплые.
– Но это же целый мир, – мучительным шепотом говорит он. – Как… как мы сможем противостоять целому миру?
Мне хочется, чтобы Лочен сказал, что найдет способ. Мне нужно, чтобы он сказал, что мы вдвоем найдем способ. Вместе мы справимся с этим. Вместе мы такие сильные. Вместе мы воспитали целую семью.
– Люди не смогут нас разлучить! – сердито начинаю я. – Они не смогут, не смогут! Могут ли они…?
И внезапно я понимаю, что не имею понятия. Как бы осторожны мы ни были, всегда есть шанс, что нас поймают. Так же, как бы мы ни прикрывали маму, власти узнают, а с каждым днем угроза становится все сильнее. Мы должны быть осторожны, все должно быть скрыто, держаться в секрете. Один промах – и вся семья рухнет, как карточный домик. Один промах – и нас разлучат… Пораженческое отношение Лочена ужасало меня. Будто он знал что-то, чего не знала я.
– Лочи, скажи мне, что мы сможем быть вместе!
Он тянется ко мне, и я с рыданиями прижимаюсь к нему. Он крепко держит меня в своих объятьях.
– Я все сделаю, – шепчет он в мои волосы. – Я даю тебе слово. Я сделаю все, что смогу, Мая. Мы найдем способ быть вместе. Я разберусь с этим, я смогу. Хорошо?
Я смотрю на него и он моргает, пытаясь сдержать слезы, одаривая меня светлой, уверяющей, обнадеживающей улыбкой.
Я киваю, улыбаясь в ответ.
– Вместе мы сильные, – отвечаю я, и мой голос смелее меня самой.
На мгновение он закрывает глаза, будто от боли, а потом открывает их снова и, отодвигая мое лицо от своей груди, нежно меня целует. Мы долго-долго обнимаемся, согревая друг друга, пока солнце не начинает постепенно погружаться в небо.
19
Лочен
По утрам я принимаю душ со скоростью света, надеваю вещи и, усадив за стол завтракать Тиффина и Уиллу, бегу обратно наверх под предлогом забытого пиджака, часов или книги, чтобы присоединиться к Майе, которая выполняет незавидную задачу – вытаскивать по утрам Кита из постели. Обычно она то собирает волосы, то застегивает манжеты рубашки, то складывает в сумку книги, дверь в ее спальню приоткрыта, и она периодически выглядывает, чтобы крикнуть Киту поторопиться. Но она замирает, когда видит меня, и с выражением нервного возбуждения берет мою протянутую руку. В ожидании у меня бешено колотится сердце, мы закрываемся в спальне. Имея в своем распоряжении лишь несколько драгоценных минут наедине, плотно прижимая ногой нижний угол двери, одной рукой держа ручку, я нежно притягиваю ее к себе. Ее глаза озаряются улыбкой, руки тоже тянутся к моему лицу, волосам и иногда прижимаются к груди, кончики пальцев теребят тонкую ткань рубашки. Сначала мы, побаиваясь, робко целуемся. Я чувствую, пользовалась ли она Колгейтом или просто взяла розовую детскую штуковину, когда наблюдала за чисткой зубов, чтобы сэкономить время.
В тот момент, когда наши губы впервые встречаются, меня всего трясет, и мне приходится вспомнить, как дышать. Ее губы мягкие, теплые и гладкие, мои же по сравнению с ними кажутся грубыми и шершавыми. При звуке медленных шаркающих шагов Кита с другой стороны тонкой стены Майя пытается отстраниться. Однако как только дверь в ванную захлопывается, она сдается и разворачивается так, что ее спина прижата к двери. Я впиваюсь ногтями в дерево сбоку от ее головы в попытке удержать свои руки под контролем, когда наши поцелуи становятся все более безумными. Желание внутри меня подавляет весь страх быть пойманными, когда я чувствую, что последние драгоценные секунды экстаза ускользают сквозь мои пальцы, как песок. Крики снизу, звук выходящего из ванной Кита, топот ног по лестнице – все эти сигналы говорят о том, что наше время истекло, и Майя решительно отталкивает меня, ее глаза пылают, губы красные от незаконченного поцелуя. Мы смотрим друг на друга, наше горячее дыхание наполняет воздух, но когда я снова прижимаюсь к ней, мои глаза умоляют еще об одной секундочке, она закрывает глаза с выражением боли на лице и отворачивает голову. Обычно из спальни она уходит первой, шагая в освободившуюся ванную, чтобы ополоснуть водой лицо, в то время, как я подхожу к окну своей спальни и открываю его, хватаясь за край подоконника и большими вздохами наполняя легкие ледяным воздухом.
Я не понимаю, я не понимаю. Конечно, такое уже случалось и раньше. Конечно, другие братья и сестры влюблялись. Конечно, им разрешалось выражать свою любовь как физически, так и эмоционально без изгнания и даже заключения в тюрьму. Но инцест незаконен. Любя друг друга физически и эмоционально, мы совершаем преступление. И я в ужасе. Одно дело прятаться от мира, а другое – от закона. Поэтому я продолжаю твердить себе: “До тех пор, пока мы не дойдем до конца, все будет в порядке. До тех пор, пока между нами не произойдет настоящий секс, формально между нами нет инцестных отношений. До тех пор, пока мы не переступим последнюю черту, наша семья будет в безопасности, детей не заберут, а нас с Майей не разлучат. Нам лишь надо быть терпеливыми, наслаждаться тем, что есть, пока однажды, когда дети вырастут, мы не сможем уехать, выдумать новые личности и свободно любить друг друга.
Мне приходится заставлять себя не думать об этом, или я не смогу ничего делать: школьную работу; готовиться к экзаменам; готовить ужин; совершать еженедельный поход в магазин; забирать со школы Тиффина и Уиллу; помогать им с домашней работой; убеждаться, что у них есть чистая одежда на следующий день; играть с ними, когда им скучно, следить за Китом: проверять, что он сделал свою домашнюю работу и не потратил деньги, которые ему дали на прошлой неделе; уговаривать, чтобы он поужинал с нами, а не со своими товарищами сбежал в Макдональдс; убеждаться, что он не пропускает школу и приходит домой вечером. Ну и, конечно, спорить с мамой из-за денег, постоянно денег, которые все меньше и меньше доходят до нас и все больше и больше тратятся на алкоголь и новые наряды, чтобы впечатлить Дейва. В то время, как вещи Тиффина и Уиллы становятся им малы, школьная форма Уиллы – потрепаннее, Кит горько жалуется о новых гаджетах, которые есть у его друзей, а счета продолжают прибывать…
Всякий раз, находясь порознь с Майей, я чувствую себя незавершенным… более чем незавершенным. Я чувствую себя никем, будто меня вообще не существует. У меня нет личности. Я не говорю, даже не смотрю на людей. Находиться с остальными еще невыносимее, чем когда-либо – я боюсь, что, если они, как следует, присмотрятся ко мне, то могут разгадать мою тайну. Боюсь, что даже если мне удастся говорить или взаимодействовать с людьми, то я могу что-то выдать. Во время перемен я со своего поста на лестнице наблюдаю за Майей поверх своей книги, желая, чтобы она подошла и села со мной, поговорила, заставила почувствовать себя живым, настоящим и любимым, но даже просто поговорить слишком рискованно. Поэтому она сидит на стене в дальнем конце детской площадки, болтая с Фрэнси, боясь взглянуть на меня, как и я, из-за опасности нашей ситуации.
По вечерам я разыскиваю ее, как только Тиффин с Уиллой оказываются в постели, еще слишком рано для безопасности. Она отворачивается от своего стола, ее волосы скользят по страницам учебника, и многозначительно показывает на дверь позади меня, чтобы дать мне понять, что малыши еще не спят. Но когда это происходит, по дому начинает бродить Кит в поисках еды или смотреть телевизор. И к тому времени, когда он, наконец, идет спать, Майя засыпает у себя.
Короткие каникулы приносят небольшую передышку. Всю неделю льет дождь, и, находясь взаперти без денег на прогулки или даже кино, Тиффин с Уиллоу постоянно пререкаются, а Кит целыми днями спит и потом исчезает со своими друзьями до самого утра. Однажды поздно вечером тревожный и разгоряченный непрекращающимся беспокойством я надеваю кроссовки и покидаю спящий дом, а потом бегу до парка Эшмор, перебираюсь через ограду под светом звезд и бегу дальше по залитой лунным светом траве. Спотыкаясь в темном лесу, я, наконец, нахожу Майин оазис покоя, но он мне его не приносит. Я падаю на колени перед стволом огромного дуба и, сжав кулак, вожу по шершавой, зазубренной, суровой коре костяшками пальцев вверх-вниз, пока они не содраны и не начинают кровоточить.
– Лочи нужен пластырь, – на следующий день Уилла сообщает Майе, первой медицинской помощи в нашей семье, когда та вымотанная заходит в дверь. – Большой.
Майя роняет на пол сумку и пиджак и устало улыбается.
– Трудный день? – спрашиваю я.
– Три контрольные. – Она закатывает глаза. – И физкультура под градом.
– Я помогаю Лочи готовить ужин, – гордо возвещает Уилла, стоя на коленях на кухонном табурете и раскладывая замороженные дольки картофеля в узоры на противне. – Хочешь помочь, Майя?
– Думаю, мы прекрасно справляемся и вдвоем, – быстро замечаю я, когда Мая плюхается на стул, ее галстук перекошен, и убирает с лица выбившиеся пряди волос, посылая мне осторожный поцелуй.
– Майя, смотри! Я выложила свое имя большими дольками! – вскрикивает Уилла, замечая, что мы обмениваемся взглядами, и, стремясь тоже поучаствовать.
– Умница. – Майя поднимается и усаживает Уиллу к себе на колени прежде, чем ус троиться с ней и, наклонившись над подносом, попытаться выложить свое собственное имя. Минуту я наблюдаю за ними. Длинные руки Майи обхватывают более короткие ручки Уиллы. Она тараторит о сегодняшнем дне, пока Майя внимательно слушает, задавая нужны вопросы. Их головы наклонены, длинные прямые волосы переплетаются: темно-рыжие Майи и золотистые Уиллы. У них обеих тонкая бледная кожа, такие же чистые голубые глаза, одинаковая улыбка. У нее на коленях сидит Уилла, счастливая и веселая, полная жизни и смеха. Мая же наоборот выглядит более утонченной, более хрупкой и легкой. В ее глазах грусть и усталость, которая в действительности никогда не покидает ее. Детство для Майи закончилось много лет назад. Когда она сидит с Уиллой на коленях, я думаю: “Сестра и сестра. Мать и дитя”.
– Ты можешь сделать “М” вот так, – важно заявляет Уилла.
– У тебя хорошо получается, Уилла, – говорит ей Майя. – А теперь что ты там говорила о том, что Лочену нужен пластырь?
Я понимаю, что резал один и тот же пучок зеленого лука с тех пор, как вошла Майя. Доска передо мной полна зеленых и белых конфетти.
– Лочи поранил руку, – замечает Уилла, будто это само собой разумеющийся факт, глаза ее при этом все еще сосредоточены на дольках.
– Ножом? – Майя резко оглядывается на меня, ее глаза выражают тревогу.
– Нет, это всего лишь царапина, – уверяю я, пренебрежительно встряхивая головой и снисходительно улыбаясь Уилле.
Уилла оборачивается, чтобы посмотреть на Майю.
– Он врет, – заговорщически театральным шепотом говорит она.
– Можно посмотреть? – спрашивает Майя.
Я показываю ей тыльную сторону ладони.
Она вздрагивает и тут же делает движение, чтобы встать, но из-за сидящей у нее на коленях Уиллы она вынуждена снова сесть. Она протягивает руку.
– Подойди ко мне.
– Я не хочу на это смотреть! – Уилла опускает голову на противень. – Там все в крови и липкое. Фу, гадость, мерзость!
Я позволяю Майе взять меня за руку, полный удовольствия от одного лишь ее прикосновения.
– Ничего страшного.
Она проводит пальцами по внутренней стороне моей руки.
– Господи, что случилось? Это же не драка…?
– Конечно, нет. Я просто споткнулся и оцарапал ее о стену на площадке.
Недоверчивым взглядом она смотрит на меня.
– Нам нужно тщательно ее промыть, – настаивает она.
– Я уже промыл.
Игнорируя мое последнее замечание, она аккуратно снимает Уиллу с колен.
– Я поднимусь наверх, чтобы перевязать Лочену руку, – говорит она. – Вернусь через минуту.
В небольшой ванной я роюсь в аптечке в поисках антисептика.
– Я ценю твою заботу, но тебе не кажется, что вы, девчонки, – немного параноики?
Не обращая на меня внимания, Майя присаживается на край ванны и тянется ко мне.
– Это потому, что мы тебя так сильно любим. Подойди сюда.
Я подчиняюсь и, наклонившись, на мгновение закрываю глаза, наслаждаясь прикосновением, вкусом ее мягких губ. Она нежно тянет меня ближе к себе, и я отворачиваюсь, размахивая в воздухе бутылочкой с антисептиком.
– Я думал, ты хочешь поиграть в медсестру!
Она смотрит на меня со смесью неуверенности и удивления, будто пытаясь определить, пошутил я или нет.
– Как бы мне ни нравилось вытирать кровь, это не идет в сравнение с тем редким моментом поцелуя с парнем, которого я люблю.
Я выдавливаю смешок.
– То есть ты хочешь сказать, что лучше позволишь мне истечь кровью до смерти?
Она делает вид, что на мгновение задумывается.
– Ах, что ж, это будет трудно.
Я начинаю откручивать крышку бутылочки.
– Давай. Пора заканчивать с этим.
Нежно проводя пальцами по моему запястью, она отводит мою руку в сторону, осматривая содранные, окровавленные суставы, ободранную кожу – зубчатый белый прямоугольник вокруг влажных, темно-красных ран. Она вздрагивает.
– Боже, Лочен. Ты так поранился, упав на стену? Выглядит так, будто ты прошелся рукой по терке.
Она осторожно промокает мой истерзанный кулак. Я глубоко вздыхаю и смотрю на ее лицо: глаза сужены от сосредоточенности, прикосновения очень нежные. Я мучительно сглатываю.
Перевязав мне руку бинтом и сложив все на свои места, она снова садится на край ванной и целует меня, а я отстраняюсь, потирая руку с неуверенной улыбкой на лице.
– Что, действительно так больно?
– Нет, конечно, нет! – правдиво восклицаю я. – Я не знаю, почему вы, девушки, впадаете в такую панику при виде лишь капли крови. В любом случае, спасибо, мисс Найтингейл[12]12
Флоренс Найтингейл (англ. Florence Nightingale; 12 мая 1820, Флоренция, Великое герцогство Тосканское – 13 августа 1910, Лондон, Великобритания) – сестра милосердия и общественный деятель Великобритании.
[Закрыть]. – Я быстро целую ее в лоб, поднимаюсь и направляюсь к двери.
– Эй! – Она протягивает руку, чтобы остановить меня, в ее глазах мелькает озорство. – Ты не думаешь, что за все мои усилия я заслуживаю больше, чем это?
Я отворачиваюсь и делаю движение в сторону двери.
– Уилла…
– Она сейчас растянется перед телевизором!
Я неохотно отступаю.
– Ладно…
Но она останавливает меня прежде, чем я успеваю дойти до нее, нежно держа меня на расстоянии вытянутой руки. Выражение ее лица озадаченное.
