Текст книги "Запретное (ЛП)"
Автор книги: Табита Сузума
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
17
Лочен
Внутри меня что-то сломалось. В течение дня я несколько раз останавливаюсь и просто не могу найти силы, чтобы сделать еще один вздох. Я стою, не двигаясь, перед плитой или в классе, или слушаю чтение Уиллы, а мои легкие покидает весь воздух, и я не могу найти силы, чтобы снова их наполнить. Если я продолжу дышать, то буду вынужден жить, а если буду жить, то буду страдать, но я не могу – только не так. Я пытаюсь разделить день на части, взять за раз по часу: пережить первую часть, потом вторую, потом перерыв, затем третью, потом обед… Дома часы разбиваются на работу по дому, проверку домашнего задания, ужин, подготовку ко сну, повторение уроков, сон. Один из немногих моментов, когда я благодарен за непрестанную работу. Она помогает мне перейти от одной части к другой, и когда я забегаю слишком далеко вперед, то чувствую, что рассыпаюсь, сам себя запутываю, говоря: “Еще одна часть”, а потом еще раз. Прожив сегодня, завтра ты можешь сломаться. Пережив завтра, на следующий день ты тоже можешь сломаться…
Когда Мая сказала мне, что больше меня не любит, у меня не было выбора, кроме как отступить, отречься. Сначала я говорил себе, что это было сказано в гневе, как реакция на мои собственные глупые слова, мои глупые заявления, будто все это было больной ошибкой, но теперь я знаю, что это не так. Я снова и снова проигрываю эту фразу у себя в голове, гадая, откуда она вообще взялась, так как я ни единой секунды не верил в это. Должно быть, это был момент гнева, мое смущение и стыд – позор от желания большего, чем я мог получить. И это заставило меня выпалить самое болезненное, ненавистное, что могло прийти в голову. Вместо того, чтобы справиться со своим собственным несчастьем и разочарованием, я отвернулся от Маи, будто, обвиняя ее, я мог освободиться от ответственности…
Но теперь, благодаря своей собственной глупости и эгоистичной жестокости, я все потерял, все испортил, даже нашу дружбу. Несмотря на грусть в глазах, Мая хорошо справилась с возвращением к нормальной жизни, делая вид, что все хорошо, будучи дружелюбной, но держась на расстоянии. Никакой неловкости, которая могла бы встревожить остальных – на самом деле, она почти радостная. Такая радостная, что временами я даже подозреваю, будто она испытывает облегчение от того, что все закончилось, от того, что она действительно верит, что это было больной ошибкой, заблуждением, рожденным физической потребностью. Она перестала любить меня, Мая перестала любить меня… И одна эта мысль медленно пожирает мой разум.
Сосредоточенность на школе уже давно осталась в прошлом; теперь, к моему ужасу, учителя замечают меня и все по неправильным причинам. Я едва справляюсь с половиной страницы тригонометрии прежде, чем осознаю, что сижу неподвижно, уставившись в пространство большую часть урока. Они спрашивают, все ли у меня хорошо, не нужно ли мне к медсестре, чего я не понимаю. Я трясу головой и избегаю встречи с ними взглядом, но без высоких оценок мое молчание больше не является приемлемым, и поэтому они вызывают меня к доске, требуя ответов на вопросы, боясь, что я скачусь вниз, что подведу их, не сдав летом их предмет на отлично. Когда меня вызывают к доске перед всем классом, я долго думаю над легкими вопросами, делаю глупые ошибки и вижу, как изумленный ужас расползается на лицах учителей, когда я возвращаюсь к своей парте среди насмешек и смеха, осознавая, что они вызваны удовольствием от того, что Чудак Уители окончательно облажался.
На английском мы проходим “Гамлета”. Я читал его несколько раз, поэтому даже не чувствовал необходимости делать вид, что сосредоточен. Тем более, мы с мисс Эзли заключили молчаливое соглашение со времен ее неудавшегося подбадривающего разговора: она не вызывает меня отвечать до тех пор, пока я сам добровольно не отвечу, чтобы помочь ей, когда никому другому даже в голову не может прийти самый идиотский ответ. Но сегодня я с ней не сотрудничаю: продолжается второй час сдвоенного урока, и уже знакомая боль в груди стала ощущаться все острее. Я кладу ручку и смотрю в окно, глядя на длинный порванный телевизионный кабель, который закручивается и развевается на ветру.
– …согласно Фрейду, личностный кризис, переживаемый Гамлетом, пробуждает в нем подавленные инцестные желания, – мисс Эзли трясет книгой в воздухе и шагает взад-вперед перед классом, пытаясь заставить всех взбодриться. Я чувствую, как ее взгляд останавливается у меня на затылке, и отворачиваюсь от окна.
– Которые приводят нас к эдиповому комплексу, термину, который придумал сам Фрейд в начале двадцатого века.
– Вы имеете в виду, когда парень хочет заняться сексом со своей матерью? – кто-то спрашивает голосом, полным отвращения.
Внезапно мисс Эзли завладевает их вниманием. Класс гудит.
– Но это же сумасшествие! Зачем какому-то парню хотеть трахнуть собственную мать?
– Да, ты слышал об этом в новостях или еще где-то. Матери, которые трахают своих сыновей, отцы, которые спят со своими дочерьми и сыновьями. Братья и сестры, которые трахают друг друга…
– Будьте добры, следите за языком! – возражает мисс Эзли.
– Это же чушь! Кто хотел бы трахнуть, простите, переспать с собственными родителями?
– Чувак, это называется инцест.
– Это когда парень насилует свою сестру, придурок.
У меня в голове вспыхивает свет, будто огни поезда в темноте.
– Нет, это…
– Ладно, ладно, мы отошли от темы! Запомните, это лишь одна интерпретация, и она была отвергнута многими критиками. – Когда она останавливается, чтобы присесть на край своего стола, мы встречаемся взглядами. – Лочен, рада, что ты к нам вернулся. Что думаешь об утверждении Фрейда о том, что эдипов комплекс был главным мотивом для убийства его дяди?
Я смотрю на нее. Внезапно мне становится очень страшно. Из-за повисшего молчания мое лицо будто обжигает невидимым пламенем. Охваченный паникой, граничащей с истерикой, я беспокоюсь, что, возможно, это не совпадение, что мисс Эзли выбрала именно меня для начала этой дискуссии. Когда она последний раз вызывала меня, чтобы ответить на какой-то вопрос? Поднималась ли раньше тема инцеста? Ее глаза сверлят мои, прожигая дыру до самого мозга. Она не улыбается. Нет, это спланировано, обдумано, преднамеренно и умышленно. Она ждет моей реакции. Вдруг я вспоминаю, как после падения Маи убежал от нее из кабинета медсестры. Должно быть, она помогала ей дойти, задавала вопросы. Мая ушибла голову, возможно, даже получила сотрясение. По какой причине она упала в обморок? Сколько времени прошло с ее падения до моего прихода? Что в таком состоянии могла наговорить Мая?
Взгляды всего класса прикованы ко мне. Каждый человек развернулся на своем месте, чтобы с удивлением посмотреть на меня. Очень похоже, что они тоже в курсе всего происходящего. Все это похоже на один большой заговор.
– Лочен?
Мисс Эзли отошла от своего стола. Она быстро подходит ко мне, но по каким-то непонятным причинам я не могу двигаться. Время остановилось; время летит. Подо мной дребезжит парта, будто пол дрожит от землетрясения. Уши заполняются водой, и я сосредотачиваюсь на гудении в своей голове, наэлектризованный мозг щелкает и вспыхивает светом. Комнату наполняет странный звук. Все замерли и смотрят в ожидании, что же случится дальше, какая ужасная судьба ожидает меня. Может, социальные службы уже в школе. Мир снаружи раздувается и давит на стены, пытаясь добраться до меня, пытаясь сожрать меня живьем. Я не могу поверить в это. Не могу поверить, что все происходит так…
– Тебе нужно пойти со мной, Лочен, хорошо? – голос мисс Эзли звучит твердо, но не злобно. Может, она даже чувствует некоторую жалость. В конце концов, я же больной. Больной, а также отвратительный. Мая сама сказал мне, что наша любовь была именно такой.
Мисс Эзли обхватывает руками мои запястья.
– Ты можешь стоять? Нет? Ладно, тогда просто сиди там, где сидишь. Реджи, ты не мог бы сбегать и позвать миссис Шах, чтобы она немедленно пришла? Остальные – в библиотеку прямо сейчас и тихо, пожалуйста.
Меня топит реквием отодвигаемых стульев и топота ног. Вспыхивает ослепляющий цвет и свет. Лицо мисс Эзли перед моим взором то появляется, то исчезает. Она зовет медсестру, остальные спасают Маю после ее падения. Но происходит что-то еще. Моя парта продолжает грохотать под руками. Я смотрю вокруг, и, кажется, все движется, стены опустевшего класса грозят обрушиться на нас, как колода карт. Каждые несколько секунд мое сердце то останавливается, то снова бьется, дико стуча внутри грудной клетки. Каждый раз, когда оно останавливается, я чувствую эту ужасающую пустоту прежде, чем с трепетом возвращаются сокращение мышц, а потом и неистовый стук. Из комнаты улетучивается кислород: мои отчаянные усилия вздохнуть и остаться в сознании напрасны, медленно надвигается тьма. Мокрая рубашка прилипает к спине, струйки пота стекают по телу, шее и лицу.
– Дорогой, все в порядке, все хорошо! Сиди спокойно, не дергайся, тебе станет лучше. Попытайся сесть немного ближе. Вот так. Положи локти на колени и наклонись вперед, это поможет тебе дышать. Нет, тебе лучше сидеть так – не шевелись и не пытайся встать. Погоди, погоди, я сниму тебе галстук и расстегну воротник. Лейла, ты что тут до сих пор делаешь?
– Ох, мисс, он что, умрет? – от паники голос звучит пронзительно.
– Конечно же, нет, не будь глупой! Мы просто ждем, когда придет миссис Шах и осмотрит его. Лочен, а сейчас послушай меня – у тебя астма? Аллергия на что-нибудь? Посмотри на меня – просто кивни или покачай головой… О, Господи. Лейла, быстро, осмотри его сумку! Посмотри, может, найдешь ингалятор, таблетки или еще что-нибудь. Проверь в пальто и в карманах пиджака. Загляни в кошелек – может, найдешь что-то вроде медицинской карты…
Она ведет себя очень странно, мисс Эзли, делая вид, будто до сих пор ничего не знает. Но у меня больше нет сил, чтобы волноваться об этом. Я лишь хочу, чтобы это прекратилось. Это слишком больно, эти электрические вспышки в груди и сердце, все мышцы в теле вышли из-под контроля, раскачивается стул, и трясется парта, мое тело сдается под напором какой-то огромной силы.
– Мисс, мисс, не могу найти ни ингалятора, ни чего-то другого! Но у него есть сестра, которая учится в младшем шестом классе, может, она знает?
Лейла издает такие странные, скулящие звуки, будто собака, которую бьют. Но когда она отходит, звуки становятся все ближе. Это не может быть мисс Эзли, значит, в углу сидит, съежившись, какое-то животное…
– Лочен, держи меня за руку. Послушай меня, дорогой, послушай. Медсестра будет здесь уже через минуту, хорошо? Помощь уже в пути.
Только когда всхлипы усиливаются, я понимаю, что они доносятся из моего рта. Я вдруг осознаю звук собственного голоса, разрезающего тонкий воздух, словно пила.
– Лейла, да, его сестра, хорошая идея. Можешь поискать ее?
Время сбивается; это либо рано, либо поздно, не могу сказать точно. Пришла медсестра, не знаю, зачем – я не совсем понимаю, что вокруг происходит. Может, я ошибался. Может, они действительно пытаются помочь мне. Миссис Шах сунула себе в уши стетоскоп и тянется, чтобы расстегнуть мне рубашку. Я тут же отдергиваюсь, но мисс Эзли хватает меня за руки, а я слишком слаб, чтобы оттолкнуть ее.
– Все в порядке, Лочен, – говорит она, ее голос тихий и успокаивающий. – Медсестра просто пытается помочь тебе. Она не причинит тебе вреда. Хорошо?
Шум пилы продолжает звучать. Я запрокидываю голову и зажмуриваю глаза, закусывая губу, чтобы прекратить это. Боль в груди невыносима.
– Лочен, ты можешь встать со стула? – спрашивает медсестра. – Можешь лечь на пол, чтобы я могла, как следует, осмотреть тебя?
Я цепляюсь за стол. Нет. Они не заставят меня.
– Может, позвонить в скорую? – спрашивает мисс Эзли.
– Это просто ужасный приступ панической атаки – у него такие бывали раньше. Он задыхается, а его пульс выше двухсот ударов.
Она дает мне бумажный пакет, в который нужно дышать. Я кручусь и отворачиваюсь, пытаясь оттолкнуть ее, но у меня нет сил. Я сдаюсь. Я даже не пытаюсь больше бороться, но медсестра все равно просит мисс Эзли держать пакет у моего носа и рта.
Я смотрю, как он передо мной надувается, а потом сжимается. Надувается и сжимается, надувается и сжимается, воздух заполняет шорох бумаги. Я отчаянно пытаюсь оттолкнуть его – ощущение, будто меня душат: в пакете не осталось кислорода, но я смутно вспоминаю, как уже дышал в похожий пакет, и это помогло.
– Хорошо, Лочен, теперь просто послушай меня. Ты дышал слишком быстро и вдохнул слишком много кислорода, поэтому твое тело так реагирует. Продолжай дышать в пакет. Вот так, у тебя уже лучше получается. Попытайся дышать медленнее. Это всего лишь паническая атака, ясно? Ничего серьезного. Тебе станет лучше…
Кажется, будто я дышу в пакет вечно, или же проходит меньше минуты, секунды, миллисекунды; проходит слишком мало времени, что ощущение, будто вообще ничего не происходит. Я держусь за край парты, а голову кладу на вытянутую руку. Вокруг меня до сих пор все дрожит, парта вибрирует под щекой, но становится легче дышать – я осторожно концентрируюсь на том, чтобы отрегулировать свое дыхание, а отброшенный бумажный пакет лежит рядом. Электрические разряды кажутся менее частыми, и я начинаю видеть и слышать, чувствую все, что происходит вокруг меня, более отчетливо: мисс Эзли сидит рядом со мной, рукой поглаживает влажную рубашку у меня на спине. Медсестра сидит на коленях на полу, холодные пальцы прижаты к моему запястью, стетоскоп свисает с ушей. Я замечаю, что у корней ее каштановые волосы седые. Я чувствую под щекой листок, исписанный моим собственным почерком. Шум пилы утих, сменившись короткими, резкими звуками, как икота, похожими на те, что издает Уилла после долгого плача навзрыд. Боль в груди прекращается. Сейчас сердце стучит ровнее – болезненный ритмичный стук.
– Что случилось?
Меня пугает знакомый голос, и я с трудом пытаюсь сесть, слабо хватаясь рукой за край стола, чтобы не качнуться вперед. Неровное дыхание учащается, и я снова начинаю дрожать. Она стоит прямо напротив меня между медсестрой и учительницей, закрывая ладонями рот и нос, голубые глаза широко распахнуты от испуга. Меня захлестывает радость при виде нее, и я безумно тянусь к ней, боясь, что она внезапно уйдет.
– Эй, Лочи, все в порядке, все в порядке, все в порядке.
Она берет мою ладонь, крепко сжимая ее.
– Что вообще произошло? – она снова спрашивает у медсестры, в ее голосе сквозит паника.
– Дорогая, беспокоиться не о чем, это всего лишь паническая атака. Ты можешь помочь тем, что сама останешься милой и спокойной. Почему бы тебе не посидеть с ним немного?
Миссис Шах захлопывает свой медицинский чемоданчик и отходит в сторону, за не следует и мисс Эзли.
Медсестра и учительница скрываются в другой стороне класса, тихо и быстро переговариваясь между собой. Мая пододвигает стул и садится напротив меня, касаясь меня коленями. Она бледная от потрясения, ее взгляд, острый и вопросительный, сверлит меня.
Упершись локтями в бедра, я смотрю на нее и выдавливаю дрожащую улыбку. Я хочу как-то пошутить, но, чтобы одновременно говорить и дышать, нужно слишком много сил. Ради Маи я пытаюсь унять дрожь и прижимаю кулак правой руки ко рту, чтобы заглушить звуки икоты. Левой рукой я изо всех сил сжимаю ее ладонь, боясь отпустить.
Поглаживая липкую щеку и взяв мою правую ладонь, она нежно удерживает ее подальше от моего рта.
– Послушай, – говорит она, ее голос полон беспокойства. – Из-за чего все это произошло?
Я мысленно возвращаюсь к Гамлету и всей той теории заговора и осознаю, каким нелепым я был.
– Н-ничего. – Вздох. – Из-за глупости. – Я должен сосредоточиться, чтобы между вздохами произносить слова, одно предложение за раз. Я чувствую в горле комок, поэтому с кривой улыбкой на губах качаю головой. – Так глупо. Прости… – Я сильно закусываю губу.
– Перестань извиняться, идиот. – Она одаривает меня ласковой улыбкой и поглаживает мою руку. Я осознаю, что крепко сжимаю ее рукав, боясь, что она – мираж и внезапно может испариться.
Звенит звонок, пугая нас обоих.
Я чувствую, как мой пульс снова ускоряется.
– Мая, н-не уходи! Не уходи пока…
– Лочи, я не собираюсь никуда уходить.
За целую неделю сейчас мы находимся ближе всего друг к другу, впервые с того ужасного вечера на кладбище она касается меня. Я с трудом сглатываю и кусаю губу, зная о еще двух людях в комнате, пребывая в ужасе, потому что могу потерять самообладание.
Мая замечает:
– Лоч, все в порядке. Такое уже бывало и раньше. Когда ты первый раз приехал в Бельмонт после того, как ушел папа, помнишь? С тобой все будет в порядке.
Но я не хочу быть в порядке, если это означает, что она отпустит мою руку; не хочу, если это значит, что мы снова станем вежливыми незнакомцами.
Через некоторое время мы спускаемся в кабинет медсестры. Миссис Шах проверяет мой пульс, артериальное давление, вручает мне брошюру о приступах панической атаки и проблемах психического здоровья. Еще говорит о встрече со школьным психологом, напоминает о необходимости проверять давление, об опасности перегрузок, о важности хорошего сна… Кое-как я издаю все нужные звуки, киваю и улыбаюсь насколько возможно убедительно, держа себя в напряжении, как пружина.
Домой мы идем молча. Мая предлагает мне взять ее за руку, но я отказываюсь – сейчас уже крепче стою на ногах. Она спрашивает, была ли какая-то причина, но когда я качаю головой, она понимает намек и отступает.
Дома я сажусь на край дивана. Прямо сейчас, наедине и без вмешательства – идеальное время для разговора, в котором я извиняюсь перед ней за то, что сказал тем вечером, снова объясняю причину своего сумасшедшего порыва, пытаюсь узнать, злится ли она еще на меня, пока каким-то образом не станет ясно, что не нужно пытаться вернуть ее обратно к этим ненормальным отношениям. Но я не могу отыскать слова, не доверяю себе произнести хоть что-то. Состояние шока после панической атаки вместе с нежным беспокойством Маи сильно ударило по мне, и я чувствую, будто нахожусь на краю пропасти.
Сок, который принесла Мая, и очищенное яблоко, разрезанное на четвертинки, будто для Тиффина или Уиллы, грозят накрыть меня. Мая смотрит на меня с порога, наблюдая, как я включаю и выключаю телевизор, дергаю манжет рубашки и дергаю расстегнувшиеся пуговицы. Я могу сказать, что Мая тревожится, глядя на то, как она теребит мочку уха – характерный признак беспокойства, такой же, как у Уиллы.
– Как ты себя чувствуешь?
Я выдавливаю счастливую, радостную улыбку, и боль у меня в горле усиливается.
– Отлично! Это был всего лишь дурацкий приступ панической атаки.
Я хочу как-то пошутить, но вместо этого чувствую, как внезапно у меня дрожит подбородок. Я опускаю лицо, чтобы скрыть это.
Ее улыбка гаснет.
– Возможно, я должна на некоторое время оставить тебя в покое…
– Нет! – слово звучит громче, чем я собирался произнести. У меня к лицу приливает жар, я выдавливаю отчаянную улыбку. – Я просто хочу сказать, сейчас, когда у нас есть немного свободного времени, возможно, мы могли бы… ты знаешь… провести его вместе, к-как раньше. Если, конечно, у тебя нет домашнего задания или чего-то другого…
Ее губы трогает легкая улыбка радости.
– Да, конечно. Я не собираюсь тратить свободный день от школы на домашнее задание, Лочен Джеймс Уители!
Закрывая за собой дверь, она сворачивается на кресле.
– Итак, что будем смотреть?
Я хватаю пульт и вожусь с кнопками.
– Э-э… ну… наверное, по телевизору есть что-то еще, кроме СиБибис[11]11
СиБибис – цифровой телеканал Би-би-си для детей.
[Закрыть]… Как насчет этого?
Я прекращаю переключать каналы, когда дохожу до старой серии “Друзей” и смотрю на Маю, ожидая ее одобрения.
Она дарит мне одну из своих грустных улыбок.
– Отлично.
Комнату наполняет закадровый смех, но ни один из нас, кажется, не способен присоединиться к нему. Серия все идет и идет. Я болезненно осознаю, что нас двое, мы вместе, наедине и ничего не можем сказать друг другу. Наша дружба тоже разрушилась?
Я хочу просить ее, умолять рассказать мне о том, что творится у нее в голове. Я хочу попытаться объяснить, что происходило в моей голове в тот вечер, почему я отреагировал, как последняя сволочь. Но я не могу даже повернуться, чтобы посмотреть на нее. Я ощущаю на своем лице ее взгляд, полный беспокойства. И я погружаюсь в трясину отчаяния.
– Хочешь поговорить об этом?
Ее голос, мягкий, обеспокоенный, заставляет меня вздрогнуть. Внезапно я понимаю, что до боли прикусил губу, тяжесть слез постепенно скапливается в моих глазах.
Панически вздыхая, я быстро трясу головой, поднимаю руку к лицу. Я быстро прижимаю пальцы к глазам и пренебрежительно мотаю головой.
– Я просто все еще чувствую себя немного странно.
Я напрягаюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, но по-прежнему слышу его зазубренные края. Поворачиваясь с грустной улыбкой на губах, я заставляю себя встретиться с ней взглядом.
– Но теперь со мной все в порядке. Все прошло. Правда.
После минутного колебания она подходит ближе, чтобы сесть на противоположный конец дивана, подвернув под себя одну ногу. Золотисто-каштановые пряди обрамляют ее бледное лицо.
– Да ладно тебе, дурачок, ничего не прошло, если оно заставляет тебя плакать. – Слова повисают в воздухе, ее беспокойство усиливает тишину.
– Я не… это не… – горячо отвечаю я, мои щеки пылают. – Просто… я просто…
Я глубоко вздыхаю, отчаянно пытаясь отвлечь ее от волнения, чтобы взять себя в руки. Последнее, чего я хочу, чтобы она знала, как я опустел, потеряв ее, чтобы это не стало давлением на нее в возобновлении тех отношений, которые, по ее мнению, в корне неправильные.
Она не пошевелилась.
– Ты просто что? – мягко спрашивает она.
Я откашливаюсь и поднимаю глаза к потолку, издавая короткий, болезненный смешок. Я быстро провожу рукавом по глазам, когда, к моему ужасу, слезы стекают по моим щекам.
– Не хочешь попробовать немного поспать?
Беспокойство в ее голосе меня убивает.
– Нет. Я не знаю. Думаю… думаю… Ну, твою ж мать! – На щеку скатывается еще одна слеза, и я в ярости смахиваю ее. – Черт! Что это?
– Лочи, скажи мне. Что случилось? Что случилось в школе? – ее голос звучит напугано, она наклоняется ко мне, протягивая руку, чтобы прикоснуться.
Я тут же поднимаю руку, чтобы оттолкнуть ее.
– Просто дай мне минуту!
Я не могу остановиться – я вообще ничего не могу сделать. От сдавленных рыданий у меня вздрагивает грудь. Я прижимаю к лицу ладони и пытаюсь выровнять дыхание.
– Лочи, все будет хорошо. Пожалуйста, не… – ее голос умоляюще мягкий.
Из моих легких вырывается воздух.
– Черт возьми, я пытаюсь, понятно? Я не могу… я просто не в состоянии…
Я выхожу из-под контроля, и меня это пугает. Я не хочу, чтобы Мая заметила это. Но еще меньше я хочу, чтобы она ушла. Мне необходимо встать с этого дивана, уйти из этого дома, но мои ноги не слушают меня. Я в ловушке. Я чувствую, как на меня снова накатывает слепая паника.
– Эй, эй, эй. – Мая крепко берет мою ладонь одной рукой, а другую прижимает к моей щеке. – Тс-с, все в порядке, все хорошо. У тебя просто накопился стресс, Лочи, и вот все. Посмотри на меня. Посмотри. Это из-за ссоры? Да? Мы можем немного поговорить об этом?
Я слишком устал, чтобы сопротивляться дальше. Я чувствую, что мое тело разваливается, медленно наклоняясь до тех пор, пока головой я не прижимаюсь к ней, держа руку у лица. Она гладит меня по волосам и, потянувшись за моей другой рукой, начинает целовать мои пальцы.
– На… на кладбище, – я задыхаюсь, закрывая глаза. – Пожалуйста, просто скажи мне правду. Т-то, что ты сказала, это… это правда? – Я глубоко вздыхаю, горячие слезы стекают с ресниц.
– Господи, Лочи, нет, – судорожно вздыхает она. – Конечно же, не правда! Я была зла и расстроена!
Меня волной накрывает облегчение, такое сильное, что почти причиняет боль.
– Мая, Господи, я думал, что это конец. Я думал, что все разрушил. – Я быстро выпрямляюсь, глубоко вздыхаю, отчаянно тру лицо. – Прости меня! За весь тот ужасный бред, что я наговорил. Я просто сильно волновался. Я думал, ты хочешь… я думал, ты собираешься зайти дальше…
– Я просто хотела прикоснуться к тебе, – тихо говорит она. – Я знаю, что мы никогда не сможем зайти дальше. Я знаю, что это незаконно. Я знаю, что у нас заберут детей, если кто-то узнает. Но я думала, что мы могли бы просто касаться друг друга, по-прежнему любя друг друга, другими способами.
Я отчаянно вздыхаю.
– Я знаю. Я тоже. Я тоже! Но мы должны быть осторожны. Мы не можем увлекаться. Мы не… мы не можем рисковать… Дети…
Я вижу в ее глазах грусть. Она вызывает у меня желание закричать. Это так нечестно, так ужасно нечестно.
– Может быть однажды, да? – мягко говорит Мая с улыбкой на лице. – Однажды, когда они вырастут, мы сможем сбежать. Начать все сначала. Как настоящая пара. А не как брат и сестра. Свободные от этих ужасных уз.
Я киваю, отчаянно пытаясь поверить в ее надежды на будущее.
– Может быть. Да.
Она устало улыбается мне и обвивает руками за шею, кладя голову мне на плечо.
– А до тех пор мы все равно можем быть вместе. Мы можем обнимать друг друга, прикасаться, целовать и быть друг с другом всеми остальными способами.
Я киваю и улыбаюсь сквозь слезы, внезапно осознавая, как много мы имеем.
– А также делать самую важную вещь на свете, – шепчу я.
Уголок ее рта дергается.
– Что именно?
Все еще улыбаясь, я быстро моргаю.
– Мы можем любить друг друга. – Я с трудом глотаю, чтобы избавиться от кома в горле. – Никаких законов, никаких ограничений в чувствах. Мы можем любить друг друга так сильно и так глубоко, как захотим. Никто, Мая, никто никогда не сможет отнять этого у нас.
