Текст книги "Красный свет"

Автор книги: Т. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Она продолжала читать, замечая, как нарастал этот слух, пока Американский союз борьбы за гражданские свободы не потребовал внутренних расследований. Лос-анджелесская «Таймс» воспринимала мнение Акуны как вполне правдоподобное. Ежедневник Санта-Аны «Реджистер» не был столь уверен. В его редакционных статьях говорилось, что слова Акуны ничем не подкрепляются, и если бы они подтверждались хоть чем-то, редакция газеты восприняла бы их всерьез.

В «Реджистере» тонко намекалось, будто Хессе Акуна получил при избиении мозговую травму, и это ставит под сомнение его воспоминания о лицах и событиях.

«Таймс» ответила, что если слова Акуны являются следствием мозговой травмы от побоев, то правоприменяющие органы должны бы стремиться снять с себя тень подозрения.

Потом маленькая тогда газета «Джорнал» выступила с призывом о справедливости к мужчинам и женщинам всех рас, упорно упуская из виду обвинение в адрес полицейских.

Появился Сесар Чавес, он не поддерживал и не опровергал слов Акуны, но использовал волнения как повод для учреждения Союза объединенных фермеров. Его речи в Фуллертонском и Ирвинском колледжах привлекали тысячи людей.

Мерси вспомнила собрание, на которое тогда ее взяли отец с матерью, отнюдь не многолюдное. Проходило оно на открытом воздухе, на автостоянке новой церкви. Было очень жарко – не то конец лета, не то начало осени. Посвящалось собрание вынесению вотума доверия полиции, финансировала его местная организация общества Джона Берча. Там висели плакаты с изображением мужского лица и словом «ЛЖЕЦ». Мерси видела лозунг, наклеенный на бампер машины: «Поддерживайте местную полицию».

Собрание запомнилось Мерси не всем этим, а сильным ветром, дувшим в тот день из пустыни к морю, срывавшим плакаты и кружившим их, словно листву. Мать пришла в ярость, увидев Мерси вместе с другими детьми на крыше церкви. Они бросали плакаты, те летели горизонтально, как бумеранг, пятьдесят ярдов, потом резко взмывали вверх от порывов ветра, пролетали над новыми домами и кружились в небе, словно ударяясь о него.

На плакатах был изображен Хессе Акуна, подумала Мерси. Она до сих пор не сознавала этого.

Так или иначе, Американский союз борьбы за гражданские свободы и «Таймс» потерпели поражение. Федеральный суд девятого округа выслушал доводы и отказался предписать полиции или шерифскому управлению предоставить фотографии личного состава, чтобы Акуна мог поискать людей, которые угрожали ему.

К тому времени после избиения прошло уже почти два года, и материал о решении окружного суда занял маленькую колонку в разделе «Местные новости» «Реджистера» и на полосе «Таймс».

История закрыла очередную свою маленькую, колоритную, но не особенно значительную главку.

В «Джорнал» в тот день появился заголовок:

БАГЛИОЗИ НАЗЫВАЕТ ОБВИНЯЕМЫХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ МЭНСОНА «НЕНОРМАЛЬНЫМИ»

Вскоре после этого Мерси обнаружила, что два подразделения полиции и шерифское управление добровольно представили фотографии фермеру, но Акуна не нашел тех людей.

Мерси откатилась назад вместе с креслом, встала и подошла к окну. День был ясным, ветреным. Буря унеслась, и небо казалось каким-то чуждым, светло-голубым, словно его принесло откуда-то ветром. Из Исландии?

Деревья в четырехугольном дворе за библиотекой были черными от дождя. На бетоне валялись желтые листки бумаги. Мерси подумала, отчего в колледжах повсюду так много объявлений – ряды белых, желтых, розовых бумажных прямоугольников, разрезанных внизу на полоски с телефонными номерами, приклеенных к изгородям и киоскам, которые мочит дождь и срывает ветер.

Ей нравились годы, проведенные в Фуллертоне. Специализация по психологии, особое внимание уголовному правосудию. Она обнаружила в психологии много глупцов, некое прибежище для благонамеренных людей с невысокими устремлениями и низким коэффициентом интеллектуальности. Но зато ей пришлось прочесть хорошие книги и провести много времени наедине с собой. И с Беном, игравшим роль ее кавалера. Бен легко мог выпить одним духом две двадцатичетырехунцевых банки пива. Он поступил в службу лесоохраны, никогда не звонил и не писал. Право же, хорошее было время, и всего несколько десятилетий назад.

Мерси долго смотрела в окно, потом закрыла рукой один глаз. Цвета сохранились, но перспектива исчезла.

Наверное, с одним лишь зрячим глазом Акуне трудно было найти своих мучителей, подумала она. Даже с двумя. Но она не особенно поверила бы в версию Акуны, даже будь у него три зрячих глаза.

Почему полицейские? В шестьдесят девятом году их терпеть не могли. Полицейских называли свиньями. Появлялось множество карикатур, где затянутые в маленькие, тугие мундиры боровы били людей большими полицейскими дубинками и палили из огромных револьверов. Полицейские были первыми козлами отпущения за любую неприятность. Тебя ударила молния, укусила змея, тебе приснился дурной сон – в этом всегда можно обвинить больших, скверных свиней.

Хессе Акуна ненавидел полицейских – ну и прекрасно! Мерси тоже не питала к ним любви. Но это не означало, что они избили его до полусмерти бейсбольными битами, когда он выходил из курятника утром четвертого июля.

Он так говорил, потому что верил в это. Газеты печатали его слова, ведь благодаря им номер получался интересным. Соответствовал политическим настроениям того времени. И возможно, все это было ерундой.

Но Патти Бейли знала правду или утверждала, что знала. Один из ее клиентов проболтался. И Патти жила в отеле, по слухам, представлявшем собой место развлечений полицейских с девочками.

Мерси вернулась, скопировала все, поблагодарила «сэра Артура Конан Дойла» и попросила его о любезности. Ей хотелось провести черту между Акуной, Бейли и полицейскими.

– Продажные полицейские в округе Ориндж в шестьдесят девятом году, – сказала она. – Я хочу знать о них все.

Берн озорно улыбнулся:

– Дайте мне один день, сержант.

Глава 14

Когда Мерси вернулась в управление, было уже почти шесть часов. Кончалась пятница, большинство сыщиков в штатском уже разъехались на выходные, но одетые в форму патрульные ночной смены выглядели свежими, бодрыми, готовыми нести службу.

На автоответчике были хорошие сообщения: телефонная компания предоставит номера, фамилии и адреса всех, с кем Обри Уиттакер разговаривала в ту неделю, что предшествовала убийству. Сделает это в понедельник до полудня.

У Гэри Брайса появилось для нее «кое-что», он просил позвонить, когда ей будет удобно.

Майк оставил еще два сообщения с просьбой позвонить, как только сможет.

Эван оставил еще одно сообщение о желании поговорить. Мерси обратила внимание, что его тон не был снисходительным. Это произвело на нее впечатление, поскольку О'Брайен редко говорил что-либо иным тоном.

О'Брайен находился внизу, в лаборатории, с помощью увеличительного стекла и ультрафиолета он изучал белый лист бумаги с черным отпечатком ноги на нем. Фиолетовый свет играл на лице эксперта, делая его похожим на инопланетянина.

– Что у тебя там? – спросила Мерси, придвигая к нему стул.

– Мне он кажется подозрительно похожим на след в кухне Обри Уиттакер.

Вот тебе и серьезное сообщение Эвана.

– А зачем ультрафиолет?

Он посмотрел на нее с легкой усмешкой:

– Для исследования.

– И это считается здесь наукой?

– Леди Холмс, я хотел посмотреть, как поведут себя чернила в этих лучах, не откроется ли что-нибудь, чего мы не можем увидеть без них. Ничего не открылось, но все-таки посмотри.

Эван был двадцатипятилетним, худощавым, жилистым, с веснушчатым лицом, часто казавшимся радостным. Рыжевато-каштановые волосы, нос пуговкой. Холостяк. Мерси заметила, что он привлекал женщин, сам того не сознавая. Иногда она видела, как в его веселых зеленых глазах появляется озабоченность, словно в перерывах между развлечениями его мысли занимало нечто серьезное. О личной жизни Эвана она знала мало и не интересовалась ею. Он был самым скрупулезным, умным и организованным экспертом из всех, с кем Мерси приходилось работать.

Она была столь высокого мнения об О'Брайене, что в начале года написала в отдел личного состава рекомендательное письмо, предлагая перевести его из вольнонаемных служащих в полицейские. Трое других полицейских тоже выступили с такой инициативой. Эван относился к этому иронически, называл себя непригодным из-за легкого эпилептического состояния. Оно легко контролировалось лекарствами, но все равно являлось болезнью. «Пистолета эпилептику не выдадут, – сказал он Мерси. – Правда, ты могла бы выдать. Кроме того, в лаборатории нужны вольнонаемные, им можно меньше платить, но больше их нагружать».

Мерси полагала, что Эвана должны взять, поскольку эксперт он весьма квалифицированный, молодой и способный. Кстати, его отец был полицейским с отличной репутацией – так репутация Кларка помогла Мерси, а Пата – Майку Макнелли. Однако приемная комиссия отвергла Эвана, как он и предсказывал.

Мерси это разозлило, потому что она верила в Эвана. Ведь чем выше бы он поднялся, тем более значительным союзником стал бы.

О'Брайен расстроился гораздо меньше. В тот вечер, когда об этом объявили, они отправились компанией пить пиво, с ними была Линда Койнер, она тоже получила отказ из-за плохого зрения. В конце концов Линда расплакалась на плече Майка Макнелли. Тот проявил к ней сочувствие, гладил ее, словно одну из своих ищеек. О'Брайен весь вечер смеялся, едко острил и повез Линду домой. Мерси думала, что отказ больно задел его, поскольку он больше никогда о нем не вспоминал, – это типично мужская реакция, достоинство, которым она восхищалась.

– Эван, я вижу только след ноги.

– А больше ничего и нет. Эксперимент окончен.

Он выключил ультрафиолетовую лампу и откатился на кресле от стола.

– Что произошло, Эван?

Он покачал головой, и Мерси увидела, что веселость исчезла с его лица. Сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Исчезли кое-какие улики из дома Уиттакер.

– Объясни.

Его взгляд был резким, но голос спокойным.

– Возможно, их куда-то девали. Когда мы в хлопотах, это случается. Очевидно, выбросили. Такое случается тоже. Мы небезупречны. Я тщательно осмотрел всю лабораторию. Линда тоже. Они исчезли.

– Что пропало? – спросила Мерси.

– Шерстинки с кухонного пола. Отпечатки пальцев с кухонного шкафа. Поздравительная открытка с туалетного столика в спальне. У нас было сорок девять вещественных улик из того дома. Осталось сорок четыре. Две шерстинки, две карточки с отпечатками пальцев и один образец почерка испарились.

Мерси задумалась. Улики исчезали не в первый раз. Они всегда где-то обнаруживались. Либо же проблема заключалась в людях. Детективы, лаборанты, криминалисты, эксперты, следователи коронера, следователи прокуратуры, патологоанатомы иногда путали их или теряли. Удивительно, что этого не случалось чаще.

И главное, была ли пропавшая открытка одной из тех, что отправил Майк?

– Эван, ну что ж. Они либо найдутся, либо нет.

– Вот последний вариант мне не нравится.

Он сурово посмотрел на Мерси, потом встал и снял лабораторный халат. Взял с вешалки спортивную куртку и надел.

– Вам придется задать мне вопрос, сержант Рейборн. Потому что я не скажу того, что должен сказать, если не буду вынужден.

– В таком случае задаю.

– Хорошо. Послушай, я не обязан знать, что отпечатки пальцев Майка Макнелли были повсюду в доме Уиттакер. Но я знаю все, что происходит в этой лаборатории. Я никому не говорил о случившемся, кроме тебя. Для меня отпечатки пальцев Майка Макнелли не проблема. Это его проблема. Твоя. А я просто работаю здесь. – И О'Брайен сверкнул глазами.

Мерси не сразу догадалась, какой вопрос нужно задать.

– Майк опять вертелся здесь?

О'Брайен кивнул, потом вскинул руки ладонями вперед, словно стремясь отгородиться от чего-то – ее слов, поняла Мерси, – повернулся и вышел.

* * *

Через десять минут Мерси шла по автостоянке, ощущая настороженность и беспокойство. Ветер свистел под машинами и отражался от бетона.

Теперь все, связанное с машинами, вызывало у нее страх, потому что Вырыватель Кошельков напал на нее в автомобиле, в ее служебной «импале». Ей до сих пор снились чудовища, бросающиеся на нее с заднего сиденья. Она подошла к своей машине, посветила в нее фонариком, открыла дверцу, снова посветила. «Все в порядке. Успокойся. Не глупи».

Мерси поехала к медицинскому центру. Это было почти по пути домой. Ветер раскачивал уличные фонари. Ей меньше всего хотелось докучать кому-то, но пусть Саморра и Джанин знают, что она волнуется так сильно, что заглянула к ним по дороге. В магазине подарков Мерси купила очень дорогой букет цветов и открытку, где написала ободряющие слова.

На входе она спросила, где находится нейрохирургическое отделение. Дежурившая по отделению медсестра назвала ей номер палаты и указала вглубь коридора.

Еще не дойдя до нужной палаты, Мерси услышала негромкие, приглушенные стоны, переходящие в пронзительные крики, словно звучавшие издалека. И подумала, не потому ли больницы строят с толстыми дверями и стенами.

Дверь в палату Джанин Саморры была закрыта. Мерси ощутила, как что-то холодное падает в ее желудок, будто якорь в темную воду. Руки и ноги отяжелели. То был скорее вопль, чем крик. Женский. Не столько от боли, сколько от ужаса. От беспомощности. Словно женщина видела, как надвигается нечто ужасное, и не могла никуда скрыться.

Медсестра подошла сзади так неслышно, что первая мысль Мерси была о пистолете.

– Я могу взять у вас цветы, – сказала она.

Джанин Саморра умолкла. Мерси услышала мужской голос, негромкий, успокаивающий, но слов не разобрала.

Мерси глянула в лицо медсестре и увидела под маской властности страх и стыд.

– Будьте уверены, больная их получит.

Раздался еще один негромкий стон, постепенно переходящий в пронзительный вопль. «Такие издает животное, – подумала Мерси, – схваченное другим животным»

– Что там происходит?

– Больная стабильна. Вам лучше уйти.

Медсестра протянула одну руку за вазой, а другой крепко взяла Мерси за запястье и потянула. Она была маленькой, но сильной.

Мерси среагировала на это спокойно, но с желанием дать отпор. И признала жуткую тщетность подобных порывов, полную уверенность, что ни пистолет, ни дубинка, ни удушающий захват, ни врезающиеся пластиковые наручники не помогут избавить Джанин от ужаса. Мерси, некогда считавшая, что у нее есть ответы почти на все вопросы, вновь осознала с душевным смятением, что у нее нет ответов почти ни на что.

На происходящее за дверью палаты определенно.

Она отдала медсестре цветы и двинулась к выходу. Стон Джанин становился все громче, когда двери нейрохирургического отделения закрылись за Мерси и заглушили этот звук.

* * *

Когда Мерси приехала домой, на подъездной аллее стоял грузовик Майка. Войдя внутрь, она увидела его сидящим в гостиной вместе с Кларком перед телевизором. Тим-младший был у него на коленях.

Сын уставился на нее, как всегда, когда Мерси возвращалась домой, широко раскрытыми глазами, казалось, вбиравшими очень многое. Потом сполз с колен Майка и заковылял к ней, широко улыбаясь и лепеча бессмысленные слова. Она опустилась на колени, Тим подошел к ней вплотную, и Мерси обняла его. От мальчика приятно пахло, и она видела, как пламя камина отражается в его блестящих серых глазах. Кларк одел Тима в ворсистый красный комбинезон с пластиковыми подошвами. Мерси любила комбинезоны, согревающие все его превосходное тельце, хотела бы купить несколько таких своего размера.

Кивнув отцу и Майку, Мерси понесла Тима к себе в спальню, где, отвечая ему бессмысленными словами, стала переодеваться. Это было ее любимое время дня: вернуться домой к Мужчинам, снять ботинки и брюки, затем пистолет с наплечной кобурой и запасное оружие с бедра, бессмысленно болтать с сыном. В эти часы ее сердце казалось огромным, но легким. Однако в тот вечер оно было большим и тяжелым.

Кларк ушел в кухню, а Майк по-прежнему сидел перед телевизором. Его лицо опухло после вчерашней выпивки.

– Мерси, где мы можем поговорить?

– Во дворе.

Мерси взяла две выписанные по почте толстые куртки с начесом для себя и для Тима, с черными и желтыми полосами, с капюшонами. Она покупала все под пару, хотя сознавала, что это глупо – походило на обмундирование, на деление на «них» и «нас».

Они вышли во двор. Охранная система была включена и заливала его холодным, белым светом. Кошки смотрели на них со стены.

– Ты простишь меня за вчерашнее?

– Простить я могу, но для этого потребуется время. Ты отверг меня, Майк. И предал.

Молчание. Мерси взглянула на Майка и увидела, что у него изо рта идет пар. Плечи Майка под форменной ветровкой ссутулились, белокурый локон свисал, будто хвост покорной собаки.

– Не следовало мне столько пить.

– Не следовало делать и еще кое-чего.

– Я знаю, что поступил дурно.

Мерси посмотрела на лесозащитную полосу вдоль апельсиновой рощи. Высокие эвкалипты с шелестом раскачивались, их листья отливали серебром в лунном свете. Над деревьями мерцали звезды и проплывали рваные тучи.

Майк опустился перед Мерси на колени:

– Если бы я мог громадным черным маркером зачеркнуть кое-что, то сделал бы это. Взял бы все, случившееся позавчера, и выбросил. Мерси, в последнее время я всеми силами старался поддерживать наши отношения. Знаешь... мне это очень трудно говорить, но без тебя я несчастен. Ты мне нужна. Я мечтаю быть с тобой, с Тимом и Дэнни, чтобы мы жили в большом доме, где достаточно места для всех. Я стараюсь усердно работать, мне это необходимо, но когда возвращаюсь домой, хочу, чтобы там была ты. Я предоставлю тебе столько времени и простора, сколько нужно. Можешь делать все, что угодно. Работать, завести от меня ребенка, если пожелаешь. Я на все согласен. Мне уже тридцать восемь лет, положение у меня прочное. Было прочным. Я знаю, кто я и что мне необходимо. Мне нужна ты, потому что я люблю тебя.

Он достал из кармана ветровки какую-то вещицу и положил Мерси на колено. Серую, с закругленными краями, с тонкой металлической полоской посередине. Тим, которого всегда манили маленькие предметы, потянулся к ней. Но Мерси взяла ее первой и ощутила замерзшими пальцами бархат.

– Понимаю, сейчас ты не можешь ответить. Но хотя бы подумай над этим. Я очень хочу, чтобы ты подумала.

Мерси посмотрела на него. Ветер ерошил его волосы, Майк улыбался.

– Ты очень боялся? – спросила она. – Того, что Обри это сделает? Я прочла твои письма и открытки. Ты знаешь, о чем я говорю.

Она увидела в холодном свете, как его лицо покраснело.

– М-м... беспокоился. Да, я думал, она может попытаться... поставить меня под удар. Когда она завела об этом речь, я понял, что знал ее не так уж хорошо. Я не догадывался, как она поступит. И понял: все, что я делал, может обернуться против меня, выставив в отвратительном свете.

Мерси всматривалась в его опухшее лицо, в усталые глаза.

– Ты любил ее?

– Я ни разу не касался ее. Если не считать рукопожатий, о которых говорил тебе, и одного-двух объятий. Я никогда...

– Но любил ты ее, Майк?

– Мне показалось, я влюбляюсь в нее. И тогда я понял, что это нужно прекратить.

Даже на сильном ветру эти слова повисли перед ней, твердые, будто камни, неподвластные стихиям.

– Как ты собирался это прекратить?

– Выйдя в тот вечер после ужина, я понял, что все кончено. Я подошел к краю пропасти и заглянул вниз. Я не хотел туда падать. Я узнал то, что мне необходимо было знать.

– И что же это, Майк?

– То, чем я не горжусь.

– Что тебе нужно было знать?

– Пожалуй, что кто-то способен найти меня... привлекательным, и только. Этот вопрос касался только меня. Не меня и тебя, Мерси. И никого другого.

«И ты отправился к проститутке, чтобы получить ответ», – подумала она.

Мерси вернула ему коробочку. Взяла на руки Тима и встала. Майк остался стоять на коленях.

– Я знал, что ты не возьмешь его, ну и ладно. Кольцо у меня уже полгода, но время всегда казалось неподходящим. Сейчас оно определенно неподходящее. Но я хотел, чтобы ты знала, чего я желаю. Мне очень важно, чтобы ты поняла, как я сожалею о вчерашнем. Я буду хранить кольцо, пока ты думаешь.

Майк встал и поцеловал Мерси в щеку. Ее лицо так замерзло, что она едва ощутила поцелуй. Тим ухватил Майка за щеку, Майк улыбнулся. В резком свете ламп он выглядел кем-то едва знакомым, усталым мужчиной-мальчиком с холодной, как звезды, улыбкой.

Майк мягко обнял Мерси и Тима. Потом она почувствовала пальцы его другой руки на внутренней стороне бедра.

– Давай погреемся. В объятиях друг друга. Прошло много времени. Может, нам удастся вспомнить, кто мы.

– Я знаю, кто я.

Майк отпустил ее.

– Я не потеряю тебя, Мерси. Пусть меня опозорят, пусть ты не захочешь больше на меня смотреть, но я тебя не потеряю. Ты здесь навеки. И я тебя оттуда не выпущу.

Майк выставил палец, словно пистолетный ствол, и направил в свое сердце.