Текст книги "Федька-Зуек — Пират Ее Величества"

Автор книги: Т. Креве оф Барнстейпл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

Федор мычал, невнятно гундел что-то себе под нос. Наконец его осенило, и он заворчал:

– Верно. И я за свою жизнь успел впитать больше холода, чем вам доведется в целый век! Поэтому я не рвусь прибавить к холоду, который у меня с детства внутри, еще и этот. И вообще, мы, московиты, вовсе не как самоеды, выдерживающие любой мороз, даже с ветром, голышом. Мы, когда одеты в шубы и меховые рукавицы, меховые же шапки и валяные сапоги, можем выносить любые морозы сколь угодно долго. Даже такие, от которых птицы на лету замерзают! Но холодная вода в холодное утро – это, извините, не по-русски…

Мистер Фрэнсис загоготал громче прежнего, разделся совсем и вылил на себя весь большой кувшин. При этом он взревел и немедленно покраснел. А потом бегал по двору полуодетый и дразнился.

Когда вышли в путь, Федор быстро оценил преимущество подобного отрыва от основного потока богомольцев. Пыли почти нет, галдежа нет… Но, как выяснилось, вовсе не это преимущество имел в виду капитан, когда настаивал на столь раннем выходе в путь. Главным, с его точки зрения, преимуществом было то, что на очередной постоялый двор они явились задолго до начала мессы. Отдохнули, пообедали – правда, недожаренным мясом, но и это было по сердцу англичанину – и выходили в дальнейший путь, когда первые ряды основного потока были на подходе, шагах в двухстах от арки входа.

На следующий день они также встали ранее раннего.

А к обеду пришли в Сантьяго-де-Компостела, мрачный городок, выстроенный весь из темно-серого камня, с кровлями из вовсе уж черного шифера. Только храм был побелен, крыт позеленелой медью и с вызолоченными колоколами на звоннице.

Тут уж пришлось снова вливаться в общий поток паломников – среди них полно было людей, так же, как и Дрейк с Федором, не знающих, что тут делать и в какой последовательности.

Смешавшись с толпой и повторяя, как ученые обезьяны, то же, что и другие, Фрэнсис и Федор, кажется, особых подозрений не вызывали. А что за ними два дня таскался некий молчаливый субъект – так тут за всеми иностранцами наружное наблюдение ведут…

Теперь им предстояла самая сложная часть пути: вне потока паломников, в котором отдельного человека различать так же непросто, как отдельную икринку в миске черной икры…

10

Дрейк купил двух мулов для этой дороги, продав еврею-меняле два маленьких прозрачных камушка, но где он их прятал от всех досмотров – он и Федору не признался, только ухмылялся таинственно.

Итак, одобренный властями маршрут: из Сантьяго – в Леон, угрюмый город, в котором кладбище не меньше всех жилых кварталов вместе, с какими-то тягостными пропорциями древних соборов и с невероятным изобилием бездомных кошек, приставучих и опаршивевших.

Из Леона – в стольный город главной провинции страны, Старой Кастилии, Бургос, где такие же древние соборы глядятся ку-уда веселее леонских. Для путников важно также было то, что в Бургосе бездомные собаки заняли место леонских котов. А коты не имеют обыкновения, даже в одичалом состоянии, хватать за ноги бедных проезжих…

Через два дня после Бургоса надоевшие горы по левую руку сменились пшеничными, а чаще – ячменными полями долины Эбро. Горы на горизонте маячили, но уже справа…

И насмотрелись же Фрэнсис и Федор за эту дорогу! Нигде в Европе Федор не видывал столько бесноватых, калек, юродивых и дурачков. Фрэнсис сказал, что это, по его мнению, от ужасов здешней жизни: один раз посмотришь, как человека живьем сжигают на медленном огне – так свихнешься запросто. В Англии в пору Кровавой Мэри тоже дурачков да бесноватых стало заметно больше за пару лет жизни по испанскому образцу. Так то «по образцу», там не все было, что тут можно увидеть задаром…

А в Туделе (в которую чтобы попасть, пришлось пересекать Эбро, но в Сарагосу им почему-то запрещено было входить), городе старинном и в древности, кажется, чем-то знаменитом, Дрейк и Федька видели комедию на театре: внутри выстроенного «покоем» постоялого двора, занавесив галерею средней части, актеры представляли смешные похождения некоего лиценциата обоих прав, возжелавшего жениться на богатой вдове, которая ну очень хотела замуж, только вот не за него! Федору понравилось, а Дрейк сказал, что в Лондоне, за городскими воротами, есть получше театры…

Но вот местность из красно-коричневой или желто-бурой и голой снова стала зеленеть.

– Каталония! Страна великих древних навигатоpов! – мечтательно сказал Дрейк. – Я изучал все, что по этому вопросу написано, – и пришел к выводу, что именно здесь изобрели навигационные карты!

– И мы едем к тамошним картографам? – спросил Федор.

– Да. А потом еще в Лиссабон. Если, конечно, выберемся целыми отсюда.

…Барселона была какая-то не по-испански веселая. Без мрачного величия. Спускающийся к морю город с очень красивыми женщинами. В Испании всюду красивые женщины – но в Барселоне они были проще. Не столь надменны, как кастильянки, не набожны до тупоумия, как галисийки, но и не вертлявы до головокружения, как андалусийки.

Идет мимо тебя этакая скромница и не замечает таких малоприятных букашек, как мужчины. И вдруг, поравнявшись с тобою, откинет на мгновение кружевную мантилью, стрельнет черным глазом и – ты готов! Поманит – пойдешь, как баран на убой идет, – безропотно и даже поспешно…

Барселонские картографы, ярые католики и патриоты, были сплошь «новыми христианами» – то есть крещеными евреями. Но после 1492 года, когда евреи официально поголовно были изгнаны из Испании, в этой стране не принято было говорить о том, что не все люди этой нации выехали в Африку или еще куда.

Эти «новые христиане» сходились в одном: их карты не интересуют испанские власти! Тем нужны карты не мира, в коем мы живем, а карты сказочного мира с Эльдорадо, семью городами Сиболы, проливом Аниан и горами Эмаус!

Понимаете, начальству не интересно жить на этом земном шаре, каков он на деле. Начальству подавай романтику, земли, о которых уже семьдесят пять лет точно известно, что нет их, нет, нет! Море плещется глубокое на их месте – вот те земли им нужны. Причем, если на месте одной из этих якобы земель сыщется малый островок, открывателю хуже: его не возвеличат за умножение имперских пространств, его замучают проверками, ревизиями, сличением показаний: как же так, в древних книгах написано, что там, на месте открытого капитаном Н. острова – богатейшая земля, обильная золотом и всякими плодами земными, птицами, говорящими по-латыни, и волками с железной шерстью, от которых нет иной защиты, кроме компаса или просто камня «магнит». А также многолюдная и мирная, так что завоевать миллион рабов можно тремя ротами мушкетеров. Вот как должно там быть на самом-то деле, соответственно древним книгам. А он что? Он наперекор авторитетам нагло утверждает, что там только и есть, что низменный остров, три деревни вонючих дикарей да кокосовые пальмы! Он не открыватель, а закрыватель! Он лишил корону ее законных, лежащих в отданном Его Святейшеством Испании полушарии, высокодоходных земель… Так открыватель и помрет нищим и под следствием…

Чувствовалось, что накипело у этих седобородых ученых мужей ох как много всякого. И выговориться, даже рискуя тем, что собеседник может оказаться подосланным инквизицией соглядатаем, им необходимо, подперло.

Федор сидел в сторонке и скучал. У одного проскучал день, у второго. Третий догадался сунуть парню в руки новомодный «глобус» – карту мира, как он есть круглый, наклеенную на шар. Время пролетело незаметно, хотя ушло столько же, сколько и вчера…

А на четвертый поход к картографу тот, еще молодой, с черной ровной бородищей от глаз, покосился на Федора, сличающего две карты, нидерландскую и австрийскую, обращая внимание на то, как изображена Россия, и спросил:

– Капитан, а откуда этот ваш юный спутник?

– Московит.

– Невероятно! Никогда в жизни не встречался с настоящим московитом! И что, он по-английски говорит? С ним можно пообщаться?

– Попробуйте, – кратко сказал Дрейк. И тут Федор не отказал себе в удовольствии поразить и полюбоваться пораженным. Он сказал по-испански:

– Вообще-то со мною общаться легче, чем вы думаете.

Что тут началось! «Где вы обедаете? Не будет ли с вашей стороны возражений, если я возьму на себя смелость пригласить вас и вашего юного спутника к моему скромному столу?» Оказалось, что «Северо-Восточная Татария», «Скифия к востоку от гор Имаус», «Югория» и прочие веселые места гиперборейской земли – конек этого картографа. Он кликнул необъятно толстую свою жену и приказал срочно стряпать медовое печенье и резать курицу…

Во второй половине визита чернобородый осчастливил и озадачил Дрейка, вручив ему для ознакомления карту в тридцать шесть футов длиною, причем на ней уместились только западное прибрежье Атлантики и прилегающие части Нового света, да восточное прибрежье океана, открытого португальцем Магелланом и названного им «Тихим», – океана, которого еще ни единый англичанин не видел за полвека со дня его открытия. Оба океанских побережья Южной Америки на этом свитке были, но назвать это картой Нового Света тем не менее было нельзя. Потому что внутренние районы материка даже не «белыми пятнами» были обозначены, а как бы условно вырезаны и побережья сближены.

Усадив мистера Дрейка за необъятную карту, которую изучать понимающему человеку – работа на две недели, Хайме Дорнехес (так звали чернобородого) взялся за Федора. Вручив парню несколько больших листов бумаги, он попросил изобразить на одном Московское государство – ту часть, о которой известия точны и проверены. На втором – все государство, включая части, о которых мало что известно. На третьем – побережье Ледовитого океана от норвейского мыса Нордкин и рядом с ним расположенного, на островочке чуть севернее, мыса Нордкап – и далее на восток, сколь можно.

Федька важно сказал:

– Это-то можно, поскольку я происхождением помор, с побережья Ледовитого океана…

Тут сеньор Хайме аж подскочил на облезлом бордового бархата кресле и возопил:

– Сеньор Дракес, вы привели мне необычайно интересного собеседника! Где вы остановились? В гостинице «Кабаний Кредит»? Съезжайте, у меня найдется для вас комнатка, и кормить мои жена и мама будут получше…

Пообедали и убедились, что кормят у сеньора Хайме действительно получше, чем в гостинице. Курица под чесночной подливой, коржики на меду, разварной палтус, миндаль засахаренный, варенье персиковое с орехами…

Переехали. И прожили неделю. Рисование карт и писание к ним объяснений заняли много времени. Сеньор Хайме, долго и экономно взвешивая «за» и «против», в конце концов решился и за «обоюдоинтересные и взаминополезные беседы», а также за «труды по картографированию восточных областей Московии» презентовал гостям замечательный свиток, сказав, что это – на сегодня самая точная и самая полезная карта прибрежий Нового Света в мире. Но! Но ни при каких обстоятельствах вы не должны признаваться, что приобрели ее в Испании! Ни под пыткой, ни во хмелю… Авторы карты живут в Лиссабоне, на них и ссылаться, если встанет вопрос. Потому что к барселонским картографам давно уж приглядывается инквизиция. И потому что очень немногие знающие о существовании этого бесценного свитка, в основном господа из севильского Совета по делам Индий, добились постановления о признании передачи его иноземным державам в любой форме, как-то: продажи, предоставления для копирования и даже ознакомления, – государственной изменой. Виселицу сеньору Хайме – вот что обеспечит тот, кто проговорится.

– А разве я плохо вас принимаю? Разве я чем обидел? Я не заслужил петли. И я еще нужен науке.

На эти горячие слова Дрейк ответил без колебаний:

– Сеньор Хайме, мы клянемся не продавать вас ни-ко-му. Ничего, если при клятве я обойдусь без ваших и наших книг? А впрочем, вот же! Клянусь на глобусе, включающем все, что у нас всех имеется!

– Достойная клятва! – прочувствованно сказал чернобородый и полез в свой погреб нацедить хереса.

Теперь предстояло незаметно вывезти из Испании сверток в фут толщиной и в полтора ярда длиной. Для этого пришлось купить ковер, выбранный не по рисунку и не по добротности, а по размерам. Женщины дома Дорнехесов ночь просидели и зашили свиток в изнанку ковра, покрыв его голубой тканью, затканной белым шелком. По мнению Федьки, эта подкладка была куда красивее самого ковра, тревожных пунцовых и голубовато-зеленых тонов, изображающего жуков на траве или какие-то диковинные и явно несъедобные плоды…

– Ну, теперь моя цель достигнута! – весело сказал Дрейк, когда жена сеньора Хайме, для пущего правдоподобия, обвязала ковер несвежей бахромой с серебристыми грязноватыми кистями. Ковер сразу приобрел такой вид, точно им пользовались пять лет подряд без чистки.

– Ага, – язвительно поддакнул Федька. – Остались совсем пустяки: провезти эту покупку в сотню фунтов весом незамеченной через границу.

– Ну, зачем же незамеченной? Я всем и каждому теперь этот ковер в нос тыкать буду и твердить, что такую прелесть только в Барселоне еще и можно достать, ни в Мадриде, ни в Севилье, ни где бы то ни было в целом мире таких не делают! – и Дрейк расхохотался, довольно покручивая правый ус.

– И кто вам поверит, что это уж такой замечательный ковер? – скептически сказал Федор. – И как вы объясните, чем он прекрасен?

– А-а, чепуха. Придумаю что-нибудь понепонятнее. Ну, таможенники решат, что я чокнутый. Что за беда, мне с ними не встречаться более. Кстати, в Лиссабон отпала нужда ехать. Но мы должны продумать, когда там якобы были, кого там видели, что слышали. Дон Хайме не должен постарадать. Я, кстати, пообещал ему перевести через бристольских купцов тысячу реалов за эту карту, если доберусь до Англии живым.

– Тысячу? Реалов? Но это же очень большие деньги! – встревожился Федька.

– Малыш, этот свиток стоит во много раз больше! К тому же лорд Винтер компенсирует мне все траты. Эту экспедицию снаряжали ведь на адмиралтейские средства!

– А-а, вон в чем дело! Теперь дошло, зачем мы полезли в глотку к зверю. Карты-то не одним нам послужат!

– Гм, схватил суть. Не зря я избрал именно тебя в партнеры.

– Да, не будь у сеньора Хайме такого интереса к моей родине – слупил бы он с нас… Никаких камушков бы не хватило!

– Но-но, малыш! Не очень-то заносись! Не хватило бы камушков – нашелся бы здешний банкир, который открыл бы крупный кредит бедному путешественнику.

– Вы так уверены? А под какую гарантию?

– Малыш, банкир на сей счет получил кое-что посерьезнее гарантий. Он получил инструкции. Понятно?

– Н-нет. От кого?

– А вот это уже не наше дело, не твое и даже не мое. Чем ты меньше будешь знать – тем спокойней будешь спать!

– Веселое дело! Это из песни?

– Что – из песни? – не поняв, вытаращился мистер Дрейк.

– Знать – спать. То, что вы сейчас сказали.

– А-а… Нет, это не из песни, но в песню годится. Это девиз одной тихой службы…

– Успешно возглавляемой одним вашим тезкой?

– Умен ты не по годам, Тэд. Совсем как я в свое – ну да, так и есть – в твое время. То есть когда мне столько лет от роду было, сколько тебе сейчас…

11

И вот, распрощавшись с гостеприимным русофилом сеньором Хайме и запасшись рекомендательными письмами от него разным именитым людям, англичане уехали из Барселоны. Письма им вовсе не затем нужны были, чтоб в прихожих у этих вельмож топтаться да трепетно ждать, подействует ли смиренная мольба провинциального картографа о содействии этим двоим достойным людям. Письма Главному Кормчему Испании, Председателю Палаты Космографии при Совете по делам Индий и кардиналу Дуарте (восприемнику сеньора Хайме при крещении), португальцу, – но сеньору Хайме еще более, чем им двоим, ценно было малейшее свидетельство того, что Дрейк и Федька направляются в Португалию после Барселоны. Сеньор Хайме уже готов был с дыбы орать палачу: «Пиши! От меня они в Лиссабон уехали! Не получили того, чего желали, – и отправились туда, где можно получить! Сними! Я же все сказал, сними!»

Теперь, когда дело сделано, можно было б не спешить и даже делать крюки, отклоняясь от кратчайшего пути, дабы полюбоваться известными достопримечательностями. Разбойников они не боялись – или отобьемся, или они рассмотрят, что мы с собою имеем, поймут, что выкупа тут не взять, и отпустят. Разбойников на дорогах было, по слухам судя, множество – но особо не жестоких, более рачительных. Если выкуп можно будет содрать – вот тут они могли и помучить…

Дрейк и Федор ехали уже на трех мулах: Ушастик и Черныш везли людей, а вздорный и менее надежный Побрекито («Придурок» по-русски) тащил на худой спине вьюк с ковром, одеялами и прочим незамысловатым дорожным имуществом двух иноземцев.

Дрейк решил возвращаться к Виго более южной дорогой – на ней не будет прежних соглядатаев, возможно запомнивших Дрейка и Федора и ждущих с нетерпением их возвращения, чтобы подтвердить или опровергнуть свои догадки…

12

Дрейк захотел было забраться в Мадрид, понюхать, чем дышит новоиспеченная столица величайшей империи шестнадцатого века. Но тогда, чтобы успеть в бухту Виго к назначенному сроку, следовало с мулов пересесть на резвых скакунов – а по испанским дорогам не ездят на лошадях все, кто того ни пожелает. Небогатые чужестранцы на дорогих лошадях – это само по себе уж подозрительно!

И они решили идти на прежнюю столицу Испании, разжалованный из этого звания десять лет назад Вальядолид и попутно, сразу после Вальядолида, без всяких крюков, на Медину-дель-Кампо («Город в поле»), главную ярмарку Испании.

Первая половина пути была трудной оттого, что крутые тропки по угрюмым, безжизненным и как бы пеплом присыпанным красно-серым горам все силы отнимали. Мулы временами идти отказывались. Но зато ни разу не оступились, даже на самых, казалось, непроходимых тропках. Федор успел если и не полюбить, то привязаться к своему черноватому Ушастику. Безропотному, работящему и самоотверженному – ну, совсем как российский мужик… Он тайком баловал своего Ушастика: приберегал для него палки сахарного тростника, отделяя их от своей доли, не мешал пощипать травку вдоль пути – известно ведь уже, что нагонит, нам ведь тоже свеженького хочется. И Ушастик его полюбил. На ночевках он подходил к сидящему на земле хозяину, клал бархатистую морду ему на плечо, прижимался ухом к уху, закрывал глаза и стоял недвижно, пока не отгонят.

Но в Вальядолиде на Дрейка и Федора обрушилась беда!

Наряд стражников – четверо всадников в жестких черных шляпах с заломленными полями – остановил их, развернул ковер и нашел… Что в нелепом узоре ковра… зашифрованы предательские сообщения для английских шпионов!

Мороз прошел по коже Федьки, едва он понял, в чем их заподозрили. Ведь теперь потребуют расшифровать записи на ковре, а поскольку никаких там записей нет – станут пытать… Изувечат… А потом убьют.

Дрейк, угрюмо глядя на стражников, сказал, почти не двигая губами:

– Вот ни черта на свете не боюсь, только испанской тюрьмы. Это уже давно. Видел побывавших там англичан – и все! Я решил тогда же: лучше смерть в схватке, чем их тюрьма.

– Я так же, – твердо сказал Федька. Ему было не страшно. Ему было до острой боли печально. И жить почти не начал, а уж конец. Ну что ж делать, такая судьба.

– Эй вы! Говорить только по-испански! Впредь за каждое слово на ваших языках – по удару хлыстом! – зарычал старший наряда.

«Ну уж нет. Буду лучше молчать!» – подумал Федька, поднял глаза на своего капитана и понял: Дрейк принял такое же решение…

Им связали руки, поводья каждого мула привязали к правому стремени одного из стражников и повлекли пленных (или арестованных?) в город – до него было миль пять.

В Вальядолиде их доставили прямиком в полицейскую управу. Было время послеобеденной сиесты. Офицер, дежуривший в то время, скучливо удил мух из чернильницы и раскладывал на просушку в ровный ряд.

– Еретики? Хо, еще и шпионы? А ну-ка, где этот ковер? Это? Да нет, у моего тестя точь-в-точь такой же висит. Только на нем мастера поэкономили – бахрому не подшили. Откуда везете? Ну правильно, вот и тесть в Барселоне купил. На улице… Нет, не помню, на какой улице. Так зачем он вам-то?

– Во-первых, сеньор рехидор, я не еретик, а добрый католик, в Плимуте все знают, что мне пришлось и скрываться от нынешних властей. И мы приехали в Испанию не шпионить, а поклониться праху апостола Божия святого Иакова Компостельского.

– Славное имя! А кто может подтвердить, что вы там были и что действительно молились?

– Да много кто! Мы ж на постоялых дворах ночевали, нас там все видели, а поскольку мы иностранцы, многие, уверен, запомнили.

– Ну, среди паломников всегда много иностранцев.

– Тогда уж и не знаю, чем доказывать…

– Ладно. Мы уклонились от главного. Зачем вам именно этот ковер?

– Во-первых, – медленно и как бы с жалостью к полицейским, которым приходится растолковывать очевидное, начал Фрэнсис, – на нем единственное в своем роде сочетание растительных и животных мотивов. Одно это делает ковер ценным для понимающего человека. Во-вторых, блеклые тона создают иллюзию значительной древности изделия. На деле это не так, ковер вполне современный. Но понять это сможет только понимающий все тонкости ковроткачества человек. А любому человеку, хоть и вас взять, ковер покажется трехсотлетним. Наконец, в-третьих, бахрома. Вот у вашего ковра бахромы нет, говорите? И это не случайно. Присмотритесь к форме узла на кисти. Это еврейский узел! А найдите мне нынче на любом рынке Испанского королевства современное изделие с еврейскими узлами! Ни в Мадриде, ни даже в Медина-дель-Кампо, уверяю вас!

– И что, у вас много ковров? – спросил офицер.

– Нет, пока всего лишь шестнадцать, считая вот этот. Но у меня имеется богатый дядя семидесяти семи лет. Я – наследник. И как получу наследство – отправлю этого молодого человека в Грецию и Турцию. Проинструктирую его – и он купит дюжину подлинных персидских ковров и парочку болгарских – знаете, таких пестрых, крестьянских…

Подавленные стражники молчали. Только Дрейк разливался соловьем. Федор тоже онемел от изумления. Такие познания, такая уверенность… Откуда это? Ни разу прежде Дрейк не проявлял ни малейшего интереса к коврам…

Их отпустили. И первое, что Федор сказал, выехав за ворота полицейской управы Вальядолида, – это:

– Мистер Дрейк! Я и не подозревал, что вы такой знаток ковров!

– Ха-ха-ха! Тэд, я тоже еще два часа назад этого не подозревал!

– Так откуда все, что вы им говорили?

– Честно?

– Конечно!

– Жить очень захотелось – вот откуда. Признаться, я уже ничегошеньки не помню из того, что я им там рассказывал. Поэтому, если они нас сцапают вторично и потребуют повторить рассказ, – я засыплюсь и нас вздернут как шпионов. Притом не рядовых, а особо опасных, сумевших даже стражников одурачить…

После этого оба наших путника решили, что ничего с ними страшного не будет, ибо их Господь хранит. И поехали по сухим степям Кастилии, спеша в. свою землю, соскучившись по нормальной жизни, в которой у каждого есть хоть какие-то права…

В пути Дрейк начал подробно рассказывать Федору про свою прошлую жизнь, начиная с самого детства. Времени у них было более чем достаточно. Федор жадно слушал, потому что этот бесконечный рассказ приоткрывал ему что-то такое в английской жизни, чего толком и не объяснишь. Жизнь эта, так недавно еще чуждая и загадочная, делалась понятной и даже чуточку своей.

Федька подумал: «Вот теперь уж все. В Россию уж не попасть, да если и попаду, меня ж замучают, как беглеца и изменника. А если и не замучают – сам жить там не смогу. Это же, как Испания. Туда не шагни, сюда не дохни. Дьяки приказные свирепствуют. По всякому пустяку порки. Нет, я уж приотвык. А к российской жизни большую привычку иметь надобно, тогда лучше и жизни нет. А я отвык… Надо в английскую жизнь вживаться, вкореняться…»

Поэтому слушал он завороженно, а Дрейку именно такой и нужен был слушатель. Фрэнсис сверял свою жизнь, не безоблачную, со здешней. Выверял свой выбор. «Сатана – враг духовный, а Испания – враг телесный!» Именно так. Испанцы народ неплохой, но Испания как способ жизни должна быть сокрушена и вычеркнута из истории…