Текст книги "Теория России (Геоподоснова и моделирование)"

Автор книги: Т. Айзатулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Таким образом, в узком смысле создателями России были русские как основной субъект государствообразования и татары (тюрки и монголоиды) не только как объект, но и как субъект – комиссар остернизации Московского государства и, по выражению евразийцев, государствообразующая сила, а в широком смысле – также угро-фины и все народы России. Завершив успешно свою функцию комиссара остернизации и государствообразующей силы, татары постепенно уступили комиссарс место, поскольку начался процесс вестернизации, немцам.

В погоне за евровеличием, и при немецкой мании создать Римскую или хоть какую-либо империю, "тысячелетний" (по реальному микроциклу двенадцатилетний:

1933-1945 гг) рейх, Россия взяла название Российской империи (будучи империей "наоборот", то есть не империей, а Великой Державой), и это название помогло позднее протащить разрушителям ярлык "тюрьмы народов" (а сейчас – "империи зла"), хотя он адекватен в такой же степени, кой семью и свой дом можно называть тюрьмой. И немало молодых людей и девушек, впавших в страстное состояние, так и называют свой дом и свою семью тюрьмой (а свою дачу – каторгой и злом). Между тем их назначение – сохранять жизнь, поддерживать ее. Русское, адекватное самоназвание собственной формы государственности при полиэтничности и производится от корня "держ" держава. И это свое назначение Россия исполняла, поддержав жизнь и сохранив даже самые малые и слабые народы, конечно, с помощью самых силь и активных ее народов, прежде всего – русского. Эта форма – сугубо русская и российская. Будучи уникальным продуктом социально-исторического творчества русского и сотворчества других российских народов она не имеет эквивалента в других языках и должна была бы оставаться непереводимой на другие языки, как слово "спутник". Однако вместо этого она переводится на английский язык как Рower – сила, мощность, власть. Это совершенно не соответствует не только сущности российс державности, но и просто русскому менталитету: "не в силе бог, а в правде". Не "тюрьма народов" – и татары с немцами здесь были царями, и евреи – канцлерами и премьерами (и скоро будут царями), а негры – первыми поэтами и всеобщими любимцами. Что было желающие стать царем (венчаться на царство) должны принять православие, так же как невеста-иноверка, желающая венчаться, должна была перейти в веру мужа (выходя за татарина, русская переходила в ислам).

Точно так же льманина не берут в президенты Израиля или США, хотя мусульман там много. Причина одна – не допустить раздрая. Не "тюрьма народов", а опять-таки семья. Сила – не самоцель и не сущность Российской державы, и даже не атрибут, а всего лишь адаптер, преходящий способ самореализации сущности, детерминированный реальными условиями окружающей среды. Россия бывала и бессильной, например, перед Японией в 1905 г или сейчас перед Чечней, но оставалась державой. США – сверхдержава и Рower, истреблявшая индейцев, державой США никогда не являлись. В то же время английские keeр, retain и suррort (хранить, сохранять, поддерживать) – не эквивалентны державе, как и imрeria.

Наиболее обычной прарусской и затем русской этнокоммунологической формой, заложившейся в русский социокультурный генетический код, были симбиозы и союзы. На время серьезных военных действий выдвигался общий вождь (было единоначалие), но при нем из вождей племен, в каждом из которых существовал совет старейшин и "военспецов", образовывался по аналогии совет, на котором совместно обсуждались вести, со-вести, и вопросы решались по совести, по-другому это называлось: по правде. Совет и совесть были обязательной двойной принадлежностью возникавших союзов. Исчезновение хотя бы одной из двух разрушало союз, обессиливало эти народы и делало их легкой добычей очередных агрессоров, даже "нищих беженцев", убежавших со своих земель от более сильного агрессора или более сильной жертвы (схема домино). сть на территориях, которые потом стали называть русскою землею, еще в начале нашей эры при возникновении военного положения естественным путем (стихийно) возникала совестско-советская система и симбиоз прарусичей, скифов-сарматов (иранцев) и прататар-булгар (тюрков), который правильно называть, объединяя два однокоренных слова в одно, "совецкий симбиоз" и "совецкий союз". С той поры программа такой формы симбиотизации заложилась в генетический код пограничной евразийской, впоследствии российской, цивилизации.

На протяжении своей истории славяно-русы и русские вступали в кровавые и мирные контакты с 20 основными "скотоводческо-кочевыми" народами, за которыми в культурологии (менее других евроцентристской науке) более или менее признают наличие одноименных культур (а не только дикости)

По порядку контактирования эти скотоводческо-кочевые или полукочевые народы следующие: киммерийцы, скифы, сарматы и савроматы, гунны, азовс българы (Волго-Камские булгары и Дунайские болгары – не кочевники), хазары, авары (обры), печенеги, половцы (кипчаки), татаро-монголы, постордынские татары (не русские татары и не казанские – они не кочевники), крымский сбор, ногаи, калмыки, башкиры, казахи (кайсак-киргизы), юго-сибиряки (савиры, хакасы и др.), северокавказцы, среднеазиаты (частично), монголы (современные).

Даже ненавистники кочевников признают, что столкновения с 19 из них "не носили рокового характера. При том, что старые обиды помнились и неприятие "басурман" христианской Русью, несомненно, было, мирные, даже дружественные взаимоотношения не исключались, а к началу XIII в. даже превалировали".

Настолько превалировали, что, заступаясь за половцев, русские приняли смерть от татаро-монгол на Калке – не означает ли это, что "за други своя"? И по версии Л.Гумилева все татаро-монгольские страсти русские претерпели именно из-за предоставления крова и заступничества за половцев (динлинов), преследуемых по всему двойному евразийскому континенту Чингисханом и Субудаем (динлинами), а динлины динлинов, как и русские русских (как и все пассионарии друг друга), "в плен не берут" (ген. Лебедь).

В отличие от 19 остальных, столкновение с татаро-монголами признается всеми, справедливо, судьбоносным, причем евразийцами оно признается хоть и исключительно тяжелым, но спасительным для России, поскольку была спасена "душа России", православие, а евроагентурой оно признается, естественно, роковым, самым плохим и "самым душным" периодом в истории России, в конечном счете потому, что оно не дало покончить с "исторической ошибкой" – православием.

Между тем это столкновение было лишь на один-два порядка острее, чем с половцами, и закончилось в острой фазе военно-политическим поражением русских, а в последующей относительно мирной фазе – культурной победой русских с практически тем же конечным результатом, что и цивилизационное столкновение с половцами – втягиванием пассионариев с их эскадронами и окружением, включением знати в российскую элиту и этносимбиозом с ассимиляцией и евразийским синтезом.

Не надо пугаться слова ассимиляция, держа перед глазами немецкий образец.

Русская ассимиляция всасывает лишь того, кто сам ассимилироваться рад или не против (и для таких подталкивание есть). Не только на Руси, но и везде половцы ассимилировались. Булгары везде ассимилировались, а в России – только те, кто не был проти P"

Военно-хозяйственно-экологические и психологические ниши таких симбиотов-союзников были различны, что не давало серьезного источника негкомплиментарности, и они были вполне взаимодополняющими, т.е. комплементарными (в чем и состоит смысл симбиоза). Комплементарность служила естественной основой комплиментарности (достаточной взаимной расположенности, а то и симпатии – между драками, разумеется, которая преодолела существенно конфронтационное прошлое, усиленно реанимируемое сегодн роагентурой, носящей маски как "демократов", так и "патриотов").

В социоэкономическом отношении он признается взаимодополняющим союзом земледельцев со скотоводами. В культурологии он также рассматривается как союз земледельческих культур со скотоводческо-кочевыми культурами. Однако в последнее время в культурологии все чаще подчеркивается относительность этих понятий, особенно для древности, когда было еще очень далеко до современной узкой специализации хозяйств (а значит – и об в жизни, следовательно – и культур), и все они были многоукладными и даже комплексными, а в определенном смысле их можно даже признать универсальными.

Социогенетический код русской культуры формировался в древности и в молодое средневековье, конечно, как культуры земледельческой и территориально-общинной.

Но общеландшафтная северо-таежная геоподоснова северо-русского, северо-тюркского (татар и чувашей) и угрофинского (мордвы, удмуртов) народов и общность их исторической судьбы обусловливали и в целом общий для них характер земледелия и землепользования, основанных в древности (а на северо-востоке, у угрофинов, и в средневековье) на подсечно-огневой системе земледелия, связанным с ней комплексно-универсальным характером хозяйства и соответственным образом жизни (в южных районах ведущей системой земледелия был перелог, также связанный с "полукочующим земледелием"). Вот основа общероссийской – крестьянской культуры.

Но по м древним источникам Русь – страна городов, Гардарика, или, следуя традиции "латинян", – цивильная страна. Крестьянско-городской (цивильный)

комплекс – вот основа русской и общероссийской цивилизации, имеющая общую геоподоснову. К этому идеальному российскому, природно-цивильному и естественно-культурному образу жизни после долгих и кровавых социальных экспериментов, изуродовавших природу, общество и человека, устремляется сейчас "первый мир" Запада, называя эту новую идеологию – идеологией постиндустри ого общества. Нельзя не отметить, что именно такой комплекс проектируется в идеологии постиндустриализма к внедрению у англосаксов в 2010-2020-е гг. (Попутно нельзя не отметить, что объединение Западноевропейских стран идет по примеру Советского Союза, показавшего, что на этом пути достигается могущество, и доказавшего также, что имеющееся могущество моментально теряется, когда сходят с этого пути.

Наконец, по пути Советского Союза пошли и США во внутренней межнациональной и межрасовой политике, в том числе копируя советскую кинопропаганду дружбы народов (белых и негров) во всей примитивности этой пропаганды. По примеру же России (старой) начат диалог с внутренним мусульманским миром (а в современной России их слугами начато стравливание с мусульманами). Все это прекрасно известно, и пробивание разрушительных проектов нашими западниками-реформаторами есть обыкновенная диверсия, а уже не просто агентурность.

В военном отношении – симбиоз и союз ли объединенную (полноценную) силу с одной стороны – из мощной русской пехоты и сильного русского флота (речного и морского средиземного, но не океанического) и с другой стороны – из непревзойденной конницы кочевников. Современный горожанин не представляет ни мощности этих подразделений, ни причины их огромного превосходства, ни их военно-технологического уровня, ни кооперативного (синергического) эффекта от их грамотного объединения.

Русский пехотинец-крестьянин не просто с детства приобретал навык, сноровку и затем мастерство владения вилами и топором плотника и дровосека, то ж боевым аналогом: копьем и боевым топором – этим владело большинство оседлых народов мира. В почвенно-климатических условиях России, когда "день год кормит", вырос крестьянин с несколько "особой физиологией" (так можно говорить, раз можно говорить о некоторых особенностях психического регулирования своих физиологических процессов иогами), адекватной "особой физиологии"

ожденного бойца. В частности – способность мобилизовать силы и задействовать обычно неизвлекаемый резерв (НЗ) организма на сутки-двое непрерывного сверхнапряжения без сна, еды, питья и, извините, туалета (последнее представляет интересную биохимическую задачу). Использование боевой фразеологии в отношении русской страды (штурм, фронт, борьба за урожай, победа и победители и т.д.) есть корректное физическое моделирование с очевидным подобием модели и оригинала, а насме интеллигента определенного склада над этим как над милитаристским русским духом связана с тем, что сам он ни в боевых, ни в крестьянских трудах сознательно не участвовал и при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что даже будучи принудительно мобилизован на них, прослыл в микроколлективе "сачком" или того хуже. Желчь же – от испытанного тогда комплекса неполноценности и презрения коллектива (обычно не высказанного, из-за общинной деликатности:

вдруг человек не сачок, а просто психически болен – так, кстати, чаще всего и оказывалось). Этого с лихвой достаточно для затаенной ненависти "необъяснимым"

прорывом которой нас теперь обдает от идеологов "реформаторства".

Не мешает понять и корни непревзойденности конницы кочевников. Дело не только в том, что кочевник рождался и жил в седле, стрелял без промаха на скаку, владел арканом и рубил (больше отпиливал, чем рубил) саблей с опорой на стремя. Но и в том, что его военная техника, технологии, организация и тактика представля обой ноу-хау своего времени: сабля принципиально превосходила меч, сложно-составной лук – обычный (по Л.Гумилеву по дальности стрельбы – почти в два раза, если это так, то были не бои, а облавная охота, а то и расстрелы) и т.д. Однако корни лежат в том, что это была особая кавалерийская культура со своеобразной школой военного искусства, выращивающей народ воинов-кавалеристов. Ее основой, кроме индивидуальной подготовки, служила коллективная облавная охота с совершенно незначительной гранью, отделяющей ее от военных действий идентичны были подразделения, состав, численость, вооружение, управление, согласование командных действий облавщиков и армии.

Существовала, как и военная, всеобщая облавно-охотничья повинность, декретированная культурными нормами: было обязательным участие в ней для каждого рода или улуса, для каждого мужчины рода и для каждого мальчика, достигшего 12-13 лет. С.Жамбалова ссылается на средневековые письменные источники, согласно которым гунны занимались облавной охотой в несколько десятков тысяч конницы – это численное обеспечение конницей армии в крупном сражении, например, в Куликовской битве. Проведенная С.Жамбаловой по бурятским материалам реконструкция модели облавной охоты как феномена кочевническо-скотоводческой культуры показала, что в ней соединялось утилитарное охотничье-хозяйственное, военное и педагогическое назначение с большим культовым содержанием и культурным воспитанием. Облавная охота была существенной ступенью социализации мальчиков в обществе, их испытание было фактически инициационным. Структура, семантика и ритуалистика ее соотносились с традиционной для общества картиной мира и сущностью самого традиционного общества.

В более или менее полной мере силу такого непобедимого союза демонстрировал позднее Святослав. Византийский полководец и затем император Цимисхий писал об армии Святослава: "Русские в своих краях слыли непобедимыми, а мы – в своих. И никто никому не хотел уступить. Легче было погибнуть".

Разобравшись в этом вопросе, византийский император Константин Багрянородный оставил всем наследникам Римской империи свой завет (геополитическое завещание):

не допускать союза славян и кочевников, земледельцев и скотоводов руси, иранцев и тюрков (татар), а если он возникает – стравливанием и хитростью разрушать его, разделять и властвовать. Все наследники Римской империи ("латиняне") с Х века следовали этому завету. Следовали ему и все внешние и внутренние "агенты вестернизации", включая сегодняшних, открыто заявивших о своей цели – расчленении России (СССР) и частично уже достигших ее. В их диверсионно-пропагандистском материале, обычно замаскированном под науку, публицистику и художественную литературу, подбирается лишь часть фактов, а именно – связанных с конфликтами 400-летней, 800-летней давности и охватывающих менее четверти времени общей исторической судьбы. И ведь действительно, летописный материал позволяет и даже как бы обязывает поступать так, потому что летописи не особенно старались и торопились сообщать о рядовой, обыденной жизни народов: работе и труде, брачевании и домостроительстве, рождении и воспитании детей, их обучении, питании и сне, болезни и лечении, покупках и торговле, похоронах стариков и поминках. Но летописи немедленно отмечали природные катастрофы и знамения, серьезные междоусобицы, столкновения с соседями и войны с пришельцами, причем особенно горячо и с особой ненавистью, если они нанесли поражение и учинили грабеж и насилие. Вот и получается видимость, что это и было основным содержанием жизни и общей исторической судьбы. А при необъективности и предубежденности на основе такого материала можно делать любые заказанные выводы.

Константин Багрянородный имел в виду оба отношения, но главным образом, конечно, – военный аспект. Оба отношения, и военные, и экономические, достаточно хорошо рассмотрены в литературе. Но в ней мало освещены демографические и почти не от ны культурологические и этнопсихологические смыслы.

Почему российские этносы – угрофины, татары-булгары и будущие великоросы – выбрали зону, неблагоприятную для жизни? Ведь благоприятная лучше во всех смыслах, кроме военной безопасности. Значит, она была для них важнее всего. В силу разных причин, в том числе этновозрастных, это были наименее воинственные и наименее агрессивные этносы (угрофины) и части этносов (будущие великоросы и волжско-камские булгары). Если неагрессивно наших угрофинов общеизвестна (в отношении венгров и финнов это не так), а Волжско-Камских булгар легко доказуема, то утверждение о неагрессивности русских отметается "с порога" с указанием на 1/6 часть света и на то, что это военный народ (хотя "военный" и "агрессивный" вовсе не синонимы). Это все равно, что затопление низин при разливе рек объяснять агрессивными намерениями молекул воды.

До сих пор проявления жестокости даже в военных акциях для русских не типичны, а для когда-то действительно православных было внутренне невозможным – загубить душу свою. Начиная с Прокопия, многими отмечается как типичное ненормально мягкое и даже патерналистское и любовное отношение русских к побежденным иностранцам (компенсируемое? – жестокостью к своим соплеменникам, особенно при "бунте, бессмысленном и беспощадном"). Многие социопсихологи и такие философы как Н.Бердяев говорят и пишут о женской душе России. При всем уважении к женственности, гуманизму и желательности его для всего мира нельзя ризнать, что, к сожалению, реальный мир не женственен, в реальном мире неизолированным народам без агрессивности и жесткости приходится крайне тяжело (лишь за своими хозяевами российская евроагентура признает правомочным такое воспитание молодежи – см. американские фильмы). А если уж возникли военные отношения, необходимыми оказываются и жестокие акции устрашения ("исторический урок") – необходимыми не только американцам, чья безопасность гарантирована "океанами и проливами". Конечно, наш интеллигент, с о лакей по натуре, признает право на жестокое устрашение только за тем, кого он сознательно или подсознательно признает своим хозяином. Поэтому только за ним признается и даже воспевается право на акции жестокого устрашения и даже государственного терроризма – и на "Бури в пустыне", и на умные ракеты в "форточку" бомбоубежища с детьми, и на убийства или выкрадывание спецслужбами иногосударственных деятелей вплоть до президентов, и на танковые расстрелы парламентов, и даже на этнические чистки (!) и т.д. биоз и союз со степняками восполнял и всю эту русскую недостаточность. Это еще одна, и существенная причина ненависти к ним.

Тема эта весьма деликатная. Но по частям осколки информции уже просунуты в публикации: понуждение к дезертирству целых воинских европейских подразделений "убояхуся одного имени татарове", использование этого устрашающего имени или самих татар во внешних и внутренних профилактиках, угрозах, устрашениях, "уроках", акциях мести и жестокости. В том числе проти атар" же: и в Куликовской битве и во взятии Казани, когда из всего 150-тысячного войска Ивана Грозного было 60 тысяч московских и касимовских (Шагалиевских) татар, в том числе подавляющая часть конницы. Именно они первыми пошли в прорыв – в пролом стены после подкопного подрыва Бутлером – и учинили главные из устрашающих и "проучающих" акций (русские, которым необходимо чувствовать себя правыми, не могли этого "как следует", пока не наткнулись на десятки тысяч русских рабов – вот от таких встреч они вс "звереют", и в 1944-1945 гг., после освобождения русских рабов гитлеровских концлагерей, попридержать их мог только Сталин). И что же? Не так уж малочисленным остаткам перебитых булгар (вместе с пребывавшими в Казанском ханстве половцами-кипчаками, чувашами и малочисленными ногаями) было присвоено имя (этноним) татар, которое исправно служит до сих пор пугалом, усмиряющим возможное беспокойство разнообразных народов Поволжья и их военно-террористические междусобойчики, аналогичные кавказским, о которы е забыли за 300 лет под "русским кровом" (как о том напомнил Менделеев). Удмурт говорит: "Русские – медведь, татары – волк, а мы, удмурты – рябчик".

Тут важно еще нахождение в разных фазах:

– Фазах этногенеза, по Л.Гумилеву, обеспечивающее боевую защиту стареньких этносов молодыми, у которых кровь играет, и культурную защиту молодых пожилыми.

– Разных фазах военных действий: татаро-монгольскому эскадрону Неврюя, уже прошедшему с боями полтора континента и втянувшемуся в резню с кем угодно и кого угодно гораздо легче производить многие действия и акции, чем русским новобранцам из деревень, которым еще надо втянуться в бойню.

– И малозаметная, но очень много значащая разница в фазах цикла централизация-децентрализация, т.е. тенденций государственничество-распад.

В XII в. – начале XIII в. на Руси был в разгаре процесс распада на княжества и междоусобицы, а жестоко явившиеся татаро-монголы обладали в это время потрясающим потенциалом "милитарно-государствообразующей силы", как выражались евразийцы, даже можно сказать, что это была у татаро-монгол идея-фикс, саранчевая тяга. Ее потрясающую энергию мы уже оценили выше – в десятки мегагумил, как минимум, а то и до гигагумил. И не воспользоваться этой гигантской природно-стихийной тягой, коль бог дал способность ее запрягать, а то и наказ, как он дал это Александру Невскому? Осуждение этого "выбора", "совет" не запрягать эту тягу, более того – встать у нее на пути, такой совет, да задним числом, может давать лишь крайний недоброжелатель, а откровенно говоря – только враг, причем, скорее всего, такой враг, который и сам-то изо всех сил пытался и пытается запрячь эту или подобную тягу, да бог не дал добро, поскольку сам не делал добро. Тот, кто не пытался, например, удмурт, тот такой шипучей ненависти не испытывает, не хранит ее и не лелеет столетиями. Очень похоже, что это ненависть, питаемая завистью неудачника.

И действительно. Вот Прибалтика, самая европейская из российских провинций, с наибольшей змеиностью, презрением и брезгливостью шипящая на русско-кочевнический симбиоз и союз. Не картофельная республика первой половины ХХ века, а мощнейшее Великое княжество Литовское конца XIV-XV вв. Поджигатель Москвы (1382 года)

Тохтамыш, побитый Тимуром, отсиживается у своего литовского союзника Витовта, предоставившего ему с его уланами и мурзами Лидскую волость (Белорусия).

В их переговорах 1398 г. так зафиксирован в летопис лан Витовта, принятый Тохтамышем:

"Аз тя посажу в Орде на царство, на Сараи, в Болгарех и на Асторхане, и на Язове, и на Заяцкой орде. А ты мене посади на Московском великом княжении...

и на Новгороде Великом, и на Пскове, а Тверь и Рязань моя и есть, а Немци и сам возьму". Разгром на реке Ворскле, бунт как всегда героического Смоленска и вольнолюбивого Новгорода, а затем и конец Тохтамыша разбили этот самонадеянный план. Что это? Мимолетное увлечение Литвы и нечаянная потеря ею нности с татарином (и американская расистка теряла ее с негром)? И раз нечаянно – то остается моральное право на насмешки над русскими за связь с татариным?

В Грюнвальдскую битву Витовт просит у самого сильного потомка Тохтамыша Джелаладина татарскую конницу, и она вносит свой обычный вклад в победу.

А Витовт сажает Джелаладина на ордынский трон. После его гибели сажает туда поочередно ставших уже своими татар Бетсабула, Еремфердека и других.

Не нечаянно. Не мимолетные связи со "степными дикарями" и "ба ами номадами".

Но и не любовь, а политический расчет учеников немецкой школы (которая всегда была бита и паразитировала на русском всепрощенстве, ибо мир держится не только железом, кровью и расчетом). Почему же все литовские татары-пассионарии (в том числе – потомки тохтамышевских) целыми родами уходят и куда? В Московию.

Из Достоево уходит татарский род Челебеев, давший России великого Федора Достоевского. Уходят "из Немци", из рая "прав человека" к русским, в "тюрьму народов", "предок рода Огарковых олотой Орды Лев (Арслан) Огар или Огарь, муж роста великого и воин храбрый, прежде служил в Литве, а потом в 6905/1397 году из Немецкой земли выехал в Россию к великому князю Василию Дмитриевичу."

Ogar~okar `высокий, великий`. "Потомки сего рода Огарковы многие Российскому престолу служили..." и видимо не только храбро, но и честно, судя по тому, что маршал Огарков отказался от предложения Горбачева стать Министром обороны СССР, т.к. Горбачев ведет политику итуляции и значит уничтожения нашей страны.

Ушли "из Немец" литовские татары Кильдеевы, давшие России плеяду блестящих ученых (и даже Президента Академии наук) – Келдышей (хотя их ранее обрусевший родич Ораз Гильдеев вел такой образ жизни, что возникло великое русское слово "разгильдяй" – нельзя, говоря о позитивах, не вспоминать и негативы, иначе опустимся до западников).

"В 6861/1353 году выехал в Чернигов из Немци муж честный Идрис, по крещении названный Леонтием с двумя сыновьями Константином и Федором и с ними дружины и людей их три тысячи мужей... Константин Леонтьевич имел внука Андрея Харитоновича, которого великий князь Василий Васильевич по приезде в Москву прозвал Толстым, и от него пошли Толстые" (от Идриса также роды Дурново, Даниловых, Васильчиковых и Тухачевских). "Из немцы" пришел и Радша – предок Пушкина, один из трех, о которых он сам писал.

А сколько картошки Пушкины, Достоевские, Толстые, Тухачевские, Огарковы и Келдыши смогли бы вырастить Литве на радость Европе!

Почему же из благоприятной для жизни во всех отношениях почти-Европы уходили в "тюрьму народов", к русским? – Кто даст ответ на эту ненормальную загадку? И дело не в татарах, не в их любви к деспотии: к ХХ веку точно так же почти все евреи мира оказались в России (и, разумеется, объявили ее "тюрьмой народов", а Европу, подарившую им Гитлера с газовыми камерами, – раем с правами человека)? Массов ход же их из России начался и рос по мере ее еврокультуризации и евромодернизации, проводимых ими же. Ответ на эту загадку дал, конечно, основоположник российской этнокоммунологии Д.И.Менделеев – потому, что "мы, русские, взятые в целом, благодаря бога, кичливости чужды". Вот и вся отгадка.

Крайнее (мягко говоря) лицемерие европейцев и наших "европеоидов" всем известно и напоминать о неудачной связи Литвы с татарами даже не стоило.

Можно было бы и следовало бы ожидать, что вот у рских грузин не так, и грузинские "сократы", вроде Мераба Мамардашвили, обличают Русь, потерявшую невинность с татарами, с высоты своей знаменитой непорочности.

Царь Грузии Давид IV (1089-1125) женился на дочери вождя половецкого союза Отрока (Атрака), грехи именно этого недруга Руси евроагентура валит, естественно, на друга Руси хана Кончака (с особой, проникающей в подсознание и кодирующей злобой – в рассказе Ивана Евсеенко "Половецкое поле" – в рамках систематически проводимого стравливания русских и татар, православных и мусульман). На Кончака, который в своей знаменитой "арии Кончака" хотел бы быть не врагом князя Игоря и русских, "а союзником верным, а другом надежным, а братом твоим"). Для чего грузинский Царь женился на кипчак-татарке – ясно из того, что он взял у тестя и разместил в Грузии пятидесятитысячную половецкую конницу (это больше, чем чингисхановских собственно монгол, завоевавших Русь), которая сыграла решающую роль в критических событиях 1118-1125 гг, разгромила в 1121 г. тюрок и разорила г.Бардави, а в 1123 г. – сельджуков. О половецкой эффективности можно судить по тому, что султан сельджуков запросил у Давида IV "любви и мира и неразорения половцами"

Видно ли было уже тогда это негодное для российского симбиоза евросвойство, прорвавшееся в наши дни как фурункул: десятилетиями просить помощи, покровительства, спасения, получить спасение в виде Георгиевского пакта на сверхвыгодных неимперских равн вных условиях – и обгадить спасителя, как только наметился хозяин побогаче? Даже не задумываясь над тем, что будет завтра и что сказал по этому поводу Менделеев – на чета Мамардашвилям. Или оно прорастало постепенно, по мере заражения еврокультурой и трансформации в "торговую нацию", а когда-то действительно было рыцарство, вызвавшее всеобщую русскую любовь к Багратиону?

Такой коррозионной силой обладает эта лавочниковая ржа?

Наконец, еще одно полнение симбиотами (угрофинами и тюрками) двойного ключевого русского этнопсихологического изъяна: синдромов "голого короля"

и "фигляра".

Неся на себе почти всю тяжесть вестернизации России и освоения еврокультуры, очень заразной, как мы все больше убеждаемся, все более существенная часть русских, оторванная от целебной силы земли (горожане), подхватывала не только физические болезни (например, французскую или теперь – СПИД) и социальные (наркомания, проституция, расизм, демократия), но также духовно-нравственные порчи и психические недуги. Один из них потеря детской способности видеть "голого короля", т.е. внушаемость (суггестивность, манипулируемость, зомбируемость).

"Голый король" все шире шествует в искусстве, социально-экономической и политической сферах жизни России.

Этот феномен не только не исследуется, но нигде вслух своими словами и не называется. Исключение составил, повидимому, лишь Д.Рагозин, лидер Конгресса русских общин: "... есть еще некот бесхребетность русская, когда никто не решается крикнуть, что король – голый". Но хребет есть, как раз наши симбиоты, в том числе – обрусевшие. Но русские уже сто лет, как ухитрились выскользнуть из этого своего хребта.