Текст книги "История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима"

Автор книги: Сьюзен Бауэр

Загадочное замечание не истолковывается ни одним более поздним комментатором. Но изучение земли вокруг Нила открывает, что к концу Первой династии разливы реки катастрофически уменьшились. Ко времени Второй династии подъем воды стал в среднем на три фута ниже, чем был за сто лет до того.⁹ Если уменьшение разливов медленно заставляло египетских крестьян уменьшать урожаи, основная причина недовольства могла прийтись как раз на время, когда узурпатор Семерхет был занят обезличиванием памятников Аджибу по всему Египту.

Всей своей жизнью Египет зависел от регулярных разливов Нила – события, которое изменялось от года к году в мелких частностях, но по сути оставалось одним и тем же на протяжении веков. В роли солнца-бога Гор нес с собой одну и ту же комбинацию перемен и стабильности: все восходы и закаты солнца разные, но каждое утро солнце появляется на восточном горизонте. Титул несу-бит предполагает, что царь символизирует собой эту двойственность неизменной вечной силы и ее вариабельных земных проявлений. Похороненный царь возвращается назад в своем сыне – похожим, но другим. Он был как многолетнее растение, которое каждый год вырастает с другими цветками, но от того же корня.

Семерхет, стирающий имя фараона – а случилось это, насколько мы знаем, впервые – неизбежно покушался на всеобъемлющую концепцию царской власти. Это было сродни внезапному открытию, что папа, многие годы авторитетно издающий буллы, был выбран конклавом кардиналов по ошибке.⁴²42
  Да, я понимаю, что в действительности это невозможно – именно поэтому и привожу такую аналогию. (Прим. авт.)


[Закрыть] Если затем разливы Нила начали уменьшаться, и предела этим уменьшениям видно не было, одна из основных составляющих царского могущества также давала слабину. А что случится потом – может быть, не взойдет солнце?

Правление Семерхета закончилось переворотом – достаточно кардинальным, чтобы Мането оценил его как начало Второй династии. Самым важным ее отличием от первой стало прекращение жертвоприношений при похоронах.

Не похоже, чтобы египетские цари внезапно начали испытывать неизвестное им до того уважение к человеческой жизни – как это пытаются предположить некоторые историки («Расточительная практика человеческих жертвоприношений закончилась с Первой династией»). Более вероятно то, что вера в притязание на неоспоримую силу Гора резко ослабела. Царь Второй династии не мог более принуждать людей уходить с ним в мир мертвых – вероятно из-за того, что не мог больше гарантировать, что он, и только он, удерживает положение несу-бит. Он больше не мог утверждать, что имеет не подвергаемое сомнению право сопровождать души царского эскорта за горизонт.

В этой Второй династии, которая началась, как обычно считают, около 2890 года, правило неясное количество царей. Следом за засухой (доказательство неумения царя контролировать жизнь и смерть) разразилась гражданская война, которая бушевала несколько лет. Она достигла своего апогея в правление предпоследнего царя, Секемиба – надпись говорит, что южная армия сражалась с «северным врагом в городе Нехеб».¹⁰ Нехеб, древний город богини-грифа, был восточной частью Иераконполи-са. Он лежал на сто миль южнее Абидоса, далеко в глубине земель Верхнего Египта. Проникновение восставших из Нижнего Египта так далеко означает, что во время Второй династии южан власть Верхнего Египта в империи была почти низвержена.

Хотя сам Секемиб был южанином, надписи, несущие его имя, предполагают, что он мог быть незаконным властителем: он симпатизировал северянам, и вероятно даже, что в его жилах текла северная кровь. Вместо того чтобы отмечать свои титулы знаком бога Гора, он помечает их знаком бога Сета.

Сет, брат и убийца Осириса (и враг сына Осириса Гора), всегда был более популярен на севере. В более поздние годы он изображался с красными волосами и в красном плаще, повторяя цвет Красного царства – Нижнего Египта. Он был богом ветра и штормов; он приносил облака и песчаные бури – единственные силы, достаточно могущественные, чтобы закрыть солнце и отправить его за горизонт в неположенное время.

Ненависть Сета к своему брату Осирису и сыну его Гору была больше, чем простая ревность. В конце концов, Сет был кровным родственником царя богов. Он считал, что тоже имеет право претендовать на управление Египтом. Старинное предание сообщало египтянам, что даже после убийства Сет и Гор спорили о своих правах – кто более силен, зрел и более достоин править на земле. Однажды их споры даже перешли в драку. Сет смог вырвать Гору левый глаз, но Гор поступил со своим дядей еще жестче – он оторвал ему гениталии.

Трудно представить менее сомнительное разрешение проблемы. Эти двое, родственники и враги, борются за право наследования. Гор лишает дядю возможности сделать это и в итоге наследует трон. Но ревность Сета уже заставила его совершить самое страшное преступление древности – убийство брата.

Ненависть между Сетом и Гором – это отражение враждебности между севером и югом, между двумя народами с одной кровью. Верность Секемиба Сету, а не Гору показывает, что спор о том, кто должен властвовать в Египте, еще был жив. Когда же Секемиб умер, на трон сел почитатель Гора по имени Хасехем и снова взял в руки меч. Он восстановил армию южан и в яростной битве одолел северного врага. Две сидячие статуи этого победоносного царя, найденные в Нехене (западная часть Иераконполиса), изображают его только в Белой короне Верхнего Египта; вокруг основания трона горами лежат искалеченные тела поверженных северян.

Египет пережил свою первую гражданскую войну. Под властью Хасехема, царя, который добился наибольшей известности, Египет вошел в Третью династию – время мира и процветания. Именно в эту эпоху строители египетских пирамид смогли развить свое искусство.

Третья династия обязана своим богатством стремлению Хасехема восстановить египетские торговые пути. Военные походы из Дельты были к этому времени забыты, но во время правления Хасехема надписи в прибрежном городе Библос, который вел обширную торговлю кедровыми стволами с близлежащих горных склонов, начали сообщать о прибытии египетских купеческих судов. Это явление обязано своим существованием политической женитьбе Хасехема: он взял в жены Нематап, принцессу из Нижнего Египта, чье имя и происхождение сохранились в истории, поскольку позднее ей была оказана божественная честь как великой матери-основательнице Третьей династии.

Но мир в Египте поддерживался не только благодаря мудрому руководству Хасехема, но и благодаря его разумному разрешению проблем, связанных с Сетом.

После окончания гражданской войны Хасехем изменил имя. Не желая ни принимать северное имя, которое прославля-ло бы Сета, ни добавлять к своему титулу знак, прославляющий бога южан Гора, он выбрал промежуточный путь. Он стал известен как Хасехемуи, «Воплощение двух Могуществ» – имя, которое писалось и с соколом Гора, и с животным Сета одновременно. Со временем две эти силы примирились.

Примирение отразилось также в древних мифах. После битвы между Гором и Сетом Гор забирает свой вырванный глаз у Сета и отдает его отцу, теперь выполняющему роль Владыки Мертвых. Но Сет также получает назад свое – ему возвращают его гениталии.

Конфликт между двумя силами, хотя и сбалансированный таким образом, все-таки не исчезает окончательно. Гор умудряется удерживать свою власть над Египтом – но Сет, чья способность воспроизводить наследников восстановлена (по крайней мере, теоретически), продолжает плести заговор с целью захвата власти. В целой серии легенд, созданных несколькими веками позже, Гор и Сет продолжают бесконечную битву хитростей, среди которых использование семени Гора и куска салата-латука. Шутки, которые почти всегда касаются органов воспроизводства, отражают реально присутствующую угрозу. Сила Сета не исчезает. Он никогда не уходит совсем. Он всегда тут, ожидая поблизости, угрожая нарушить воплощение порядка несу-бит, осуществив собственные претензии.

В более поздних версиях истории об Осирисе Сет не просто топит своего брата – он расчленяет его и разбрасывает куски по всему Египту, пытаясь уничтожить само его имя. Через много тысяч лет Сет становится египетским Люцифером, красноглазым принцем тьмы – Локи, который грозит обрушить в бездну весь остальной пантеон.

Хасехемуи, царь, воссоединивший север с югом, имеет в Абидосе огромную гробницу, богато украшенную золотом, медью и мрамором. Но в ней нет ни одной человеческой жертвы.

Ни один придворный не последовал за ним. Борьба за трон показала, что фараон не бог – другие люди тоже могут претендовать на его власть.

В Шумере к 2600 году до н. э. Гильгамеш стал легендой

Только спустя сотню лет после своей смерти – за тот же период, в течение которого цари Египта бились, чтобы утвердить свою божественную власть – шумерский царь Гильгамеш превратился в легендарного героя. Он убил великана Хугенесса, разделался с Небесным Быком, отверг романтическое предложение богини Инанны и проложил свой путь в сад богов, где запах его смертности испугал самого солнце-бога. Благодаря «Песне о Гильгамеше» (старейшее эпическое предание, о котором мы знаем) личность исторического Гильгамеша дошла до нас через пять тысяч лет после его смерти.

Связь между литературным и историческим Гильгаме-шем не похожа на связь между шекспировским Макбетом и Маормором Макбедой⁴³43
  Мак-Бетад (Mac Bethad), владетель (маормэр) шотландской области Морей, в 1040 году убил своего двоюродного брата, короля Дункана I, в битве при Питгэвени (Pitgaveny, по другим данным – при Ботнаговане, Bothnagovan) и стал новым королем Шотландии. Шекспир использовал этот сюжет в своей пьесе «Макбет» – но в ней злодей Макбет (Macbeth) зарезал Дункана в постели. В 1057 году исторический Мак-Бетад погиб в сражении при Лумфанане против Малькольма, сына Дункана. Автор настоящей работы приводит иное написание имени персонажа (Macbeda) и превращает его титул в имя (Маогтог). (Прим. ред.)


[Закрыть], который в 1056 году заплатил своей жизнью за убийство короля и родственника. Реальная жизнь служит чем-то вроде трамплина для предания, которое гораздо шире, чем жизнь; суть человека сохраняется, возвысившись и исказившись, но по существу оставаясь правдивой.

Значительно проще отделить вымысел от исторических реалий в «Макбете», так как подробности реальной жизни Маор-мора Макбеды описаны в других источниках – в то время как вне эпической поэмы существование Гильгамеша упомянуто по годам только в немногих записях, шумерском Царском списке и в паре поэм. Рассказ о безрезультатной мирной миссии Агги к Гильгамешу, изложенный ранее – одна из таких поэм; она записана в Шумере и, похоже, несколько десятилетий (или веков) передавалась из уст в уста до того, как была записана на глиняных табличках. Найденные нами копии относятся примерно к 2100 году до н. э., когда царь Ура велел писцу записать предания о Гильгамеше. Этот царь по имени Шульги хотел сохранить запись о жизни великого героя, потому что объявил Гильгамеша своим предком (это, по всей видимости, означает, что Шульги был узурпатором, не имевшим вообще никакого отношения к Гильгамешу)¹. Поскольку указанные поэмы относятся к не столь уж далеким от жизни Гильгамеша временам, мы можем (конечно, с осторожностью) предположить, что они действительно сообщают некоторые исторические факты о деяниях царя. Эпическая поэма делает то же самое, но вычленить из них истину – гораздо более трудная задача.

Просмотрите любое издание эпической поэмы о Гильгамеше в ближайшем книжном магазине, и вы увидите, что она составлена из шести отдельных повествований, точно так же, как связанные содержанием отдельные главы вместе составляют роман. Первым преданием стоит «Повесть об Энкиду», в котором Гильгамеш делает своим другом чудовище, посланное ему богами; вторым – «Путешествие в кедровый лес», в котором он побеждает Хуваву; третьим – «Небесный Бык», в котором Гильгамеш сердит богиню Инанну, а Энкиду расстраивается из-за этого; четвертым идет «Путешествие Гильгамеша», где он достигает земель бессмертного Утнапиштима, шумерского эквивалента Ноя, который живет там с тех пор, как пережил Великий Потоп; пятым – «Рассказ о Наводнении», рассказанный Гильгамешу Утнапиштимом; шестым – «Поиски Гильгамеша», в котором Гильгамеш безуспешно пытается отыскать вечную жизнь (или хотя бы возможность вернуть юность) – и терпит неудачу. Краткий постскриптум оплакивает смерть Гильгамеша.

Эта изящная версия приключений Гильгамеша из шести глав вводит нас в заблуждение, и не слегка. Эпическая поэма множество раз переписывалась на глиняных табличках – которые, как это свойственно глине, легко бьются. Куски, разбросанные по всему древнему Ближнему Востоку, написаны на многих языках, от шумерского до ассирийского, и относятся к периоду времени от 2100 до 612 года до н. э. Самые древние шумерские копии, начиная с работ писцов царя Шульги, содержат только первые два повествования и заканчиваются оплакиванием. Невозможно выяснить, то ли другие четыре главы были частью древнего цикла, а затем оказались утеряны, то ли их добавили позднее. Третье и четвертое предания, «Небесный бык» и «Путешествие Гильгамеша», начали появляться на глиняных табличках вместе с двумя первыми примерно между 1800 и 1500 годами до н. э., переведенные на аккадский – язык, который сформировался после шумерского (на нем говорили люди, занявшие долину реки после падения городов Шумера).

К 1000 году до н. э. или около того, куски всех четырех преданий появляются в Средиземноморье и распространяются по Передней Азии. История о потопе, которая существовала во множестве разных версий задолго до 2000 года до н. э., была вставлена в виде пятой главы, вероятно, лет через тысячу после смерти Гильгамеша; она явно не связана с остальным эпическим преданием. («Сядь и позволь мне рассказать тебе одну историю», – приказывает Утнапиштим Гильгамешу, а потом заводит свой рассказ, словно у него никогда не было возможности никому рассказать о потопе после того, как он покинул корабль.) А о предании «Поиски Гильгамеша», в котором он находит и теряет Древо Юности, мы можем сказать только то, что его добавили к остальным частям эпической поэмы примерно к 626 году до н. э.

Это дата самой древней копии всех шести эпических песен. Она пришла к нам из коллекции Ашшурбанапала, ассирийского царя с душой библиотекаря. Ашшурбанапал стал царем в 668 году. За тридцать лет своего правления он разрушил Вавилон, убил собственного брата (который был вавилонским царем), разозлился на иудейского пророка по имени Иона, который без конца возглашал, что Ниневея, столица Ашшурбанапала, обречена. Ко времени своей смерти Ашшурбанапал также собрал в первой в мире настоящей библиотеке двадцать две тысячи глиняных табличек. Двенадцать из них содержали эпическую Поэму о Гильгамеше в ее наиболее распространенной форме.

Только первые два предания можно с некоторой долей достоверности отнести к той страшной дали, когда жил Гильгамеш. Обращает на себя внимание то, что необыкновенная энергия Гильгамеша отражается в сюжетах о нем – в его путешествии на север в кедровые леса, и в погребальных оплакиваниях: к ним можно относиться как к отражению, хотя и искаженному, исторической правды. Более того, они служат несомненным источником появления первого в мире эпического повествования, в котором смерть приходит и как опустошение, и как освобождение.

В первом предании, «Повести об Энкиду», царь Урука не считается со своим народом, и тот начинает роптать:

 
Война – развлечение для Гильгамеша,
Надменность его не знает границ,
и днем он, и ночью верит себе лишь:
Сыновей отбирает у отцов безутешных,
хоть обязан, как царь, свой народ он беречь.²
 

Царь, данный Шумеру богами, сильная власть, которая помогала городам выжить, переросла в тиранию. Горожане Урука обратились к богам с просьбой об избавлении. В ответ боги создали из глины существо по имени Энкиду и поселили его в пустынной местности Шумера. Энкиду

 
не знает о том, как возделывать землю,
о том, как живет человек в наши дни,
 

ничего не знает он о городах, обнесенных стенами, о центрах шумерской культуры. Он выглядит сильным, похожим на бога, но ведет себя как животное – бродит по равнинам, ест траву и живет рядом со зверями; он является карикатурой на кочевников, которые всегда не ладили с горожанами.

Когда Гильгамеш узнает об этом пришельце, он посылает на пустошь проститутку, чтобы та соблазнила Энкиду и приручила его. («Она разделась догола», – повествует нам поэма.) Побежденный такой довольно прямолинейной стратегией, Энкиду проводит шесть дней и семь ночей в плотских утехах. Когда он наконец поднимается и пытается вернуться к своему образу жизни среди животных, те убегают от него: он превратился в человека.

 
Меньше стал Энкиду и намного слабее,
и дикие звери умчались вмиг прочь;
но он поумнел, пришла к нему мудрость,
теперь обладал он умом человека.
 

Теперь, когда Энкиду наделен умом человека, он должен отправиться в город, где ему и положено жить. Проститутка предлагает взять его с собой «за прочные стены Урука, где Гильгамеш правит людьми, как дикий бык».

Когда они прибывают в Урук, Гильгамеш как раз прерывает бракосочетание по праву властителя, которым он широко пользовался многие годы: «Царь Урука требовал права первой ночи с невестой, – сообщает эпическое повествование, – как права, принадлежащего ему по рождению». Энкиду, возмутившись таким злоупотреблением властью, заслоняет вход в комнату невесты. Они борются; это равное соперничество, самое равное из всех, с какими встречался Гильгамеш. И хотя царь победил, он оказался настолько под впечатлением силы Энкиду, что оба дают клятву дружбы навек. Это смягчает тиранические импульсы Гильгамеша. Население Урука вздыхает с облегчением, так как на их улицы приходит мир.

Эта борьба, конечно, гораздо больше, чем просто драка. Сквозь всю эту историю красной нитью проходит неуверенность шумеров в необходимости царской власти. Безусловно, царская власть – это дар богов для выживания человека; предполагалось, что цари принесут справедливость, удержат сильного от того, чтобы ввергнуть слабого в бедность и голод. Понятно, что царь, которому следовало поддерживать справедливость, должен был быть достаточно сильным, чтобы его воля исполнялась.

Но все-таки эта сила была опасна, так как могла привести к тирании. И когда такое случалось, основы шумерского города начинали рушиться, возникал конфликт. В Уруке царь был законом – и если царь оказывался плохим человеком, искажалась сама природа закона.

Достаточно страшно, когда приближается неизвестное. Гильгамеш сражался не с подобным себе, а с существом из-за стены. Борьба у дверей невесты шла с его нецивилизованным зеркальным отражением; Энкиду ведь был сделан

 
подобным ему, как его отражение,
его вторым «я», с его сердцем горящим:
так пусть же они дерутся,
а городу мир оставят.
 

Предание о путешествии Гильгамеша в кедровый лес не особо отличается от первого. Снова Гильгамеш демонстрирует стремление упрямо идти напролом, подчиняясь лишь своим желаниям.

 
Великана Хуваву я покорю
и славу свою навсегда утвержу —
 

говорит он совету старейшин Урука. Они пытаются сдержать его амбиции:

 
Ты молод еще – Гильгамеш,
Влечет тебя сердце твое,
Но не смертен гигант, как мы.
 

Встретив его упорство, старейшины уступили. Гильгамеш и Энкиду отправляются сражаться с великаном – причем Энкиду получает от старейшин наставление оберегать царя.

Путешествие Гильгамеша на север происходит по его желанию, с целью завоевать славу – по тому же самому желанию, которое побудило его вести своих людей на войну. Но опять опасность для мирной жизни Урука представляется некой посторонней силой. Дьявол таится не в душе царя, а в северных лесах.

Там притаилась и еще одна опасность. В самом древнем повествовании Гильгамеша уже посещала мысль о смерти. Еще до отъезда он размышляет о своей смертности. Похоже, он смиряется с неизбежным:

 
Может, уйду я на небо?
Одни только боги бессмертны,
Человека же дни сочтены.
Если паду я, родится слава,
А слава жить будет вечно.
 

Но вероятность гибели крепнет у него в мозгу. По пути к Хуваве, к великану Хугенессу, он три раза видит сны, каждый раз просыпаясь в слезах: «Бог исчез, моя плоть дрожит!» Третий сон самый тревожный:

 
День затихает, тьма расширяется,
Свет гаснет, костер разгорается,
...Смерть разливается.
 

Он напуган настолько, что готов повернуть назад, но Энкиду убеждает его продолжать путь. Затем, перед самой битвой с Хувавой, Гильгамеш проваливается в такой глубокий сон, что Энкиду едва удается добудиться его вовремя.

Несмотря на предзнаменования, смерть предотвращена. К концу повествования Урук спасен, а великан Хугенесс лежит мертвый. Но признание Гильгамеша, что его дни сочтены, и страх, который возникает из-за осознания своей смертности, становится ядром, вокруг которого строится остальная часть эпической поэмы. Когда бы ни были сложены в единый рассказ остальные истории, каждая показывает рост озабоченности по поводу приближения смерти, растущее желание избежать ее. Гильгамеш отправляется в сад богов в надежде, что как-нибудь сможет вернуть к жизни павшего Энкиду; он узнает о потопе во время поисков причины бессмертия; ему удается найти Долину Молодости и цветок, который отодвигает, если не совсем уничтожает смерть – но затем допускает, чтобы ценную добычу украл водяной змей. Стараясь избежать смерти, он интригует, путешествует, просит, ищет, но так и не достигает успеха.⁴⁴44
  Шумерский Мир мертвых был весьма неприятным местом. Насколько мы можем судить, загробная жизнь шумера проходила в некоем подземном царстве без настоящего света, но и не в полной темноте, без тепла, но и не совершенно холодном, пища там была безвкусной, а питье – жидким; все обитатели этого места (согласно одной шумерской поэме) бродили абсолютно голыми. Это было место, куда добирались через реку, которая пожирала плоть – мир, настолько далекий, что Гильгамеш отказывался отпустить туда Энкиду целую неделю после смерти последнего, пока потребность в захоронении не превратилась в настоятельную.
  Энкиду, друг мой...
  Шесть дней и семь ночей рыдал я над ним,
  Не позволяя похоронить,
  – пока черви не поползли уже из его носа.
  (Таблица X «Эпоса о Гильгамеше» в переводе Стефании Дейли, «Мифы Месопотамии», с. 106)
  Судя по всему, вечное пребывание в этой серой и безрадостной местности было ужасной перспективой для любого шумера. (Прим. авт.)


[Закрыть] Все складывается очень хорошо для шумеров. Похоронные стенания, которые заканчивают поэму, являются частью истории древнейших дней. Они не включены в копию Ашшурбана-пала – очевидно, ассирийцы находили такой финал не слишком подходящим для истории о поиске бессмертия. Но стенания облекают тревоги шумеров по поводу царской власти в ряд строчек, приближающих ее более решительно, чем что-либо еще.

 
Дана тебе царская власть была,
а вечная жизнь – не твоя судьба.
Право имел ты держать, давать волю,
высшую власть над людьми ты имел,
победу в битве тебе даровали.
Но не используй ту власть во зло —
Будь справедлив к своим слугам дворцовым.
Царь сложил с себя обязательства,
когда отправился в горы далекие,
чтобы уже никогда не вернуться.
Враг, ни рук, ни ног не имеющий,
не пьющий воды, не вкушающий мяса,
враг тяжело на него навалился?
 

В Шумере Гильгамеша стали считать богом поразительно быстро после его смерти. Но его превращение в бога, очевидно, заработанное его огромными усилиями на благо своего города (в конце концов, это было функцией и царя, и бога – защищать города, превращать их в процветающие) ограничено смертью. Подобно Бальдуру в гораздо более поздней норвежской мифологии, Гильгамеш стал божеством – но это никак не соответствует бессмертию.

Именно безмерная энергичность Гильгамеша сделала его смерть еще более существенной. Даже если бы он оставался плохим правителем, его власть все равно пришла бы к концу. Даже самый сильный царь Шумера умирает. «Враг без рук и ног» ограничивает ту пугающую власть, которая может служить на пользу или во вред своему народу. В первой в мире эпической поэме, как и в самом Шумере, царь Гильгамеш или наносил поражение, или отодвигал в сторону, или уговаривал красноречием, но так или иначе убирал со своего пути все препятствия – кроме последнего.