Текст книги "Помолвка"
Автор книги: Сьюзен Робинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Сьюзен Робинсон
Помолвка
1
Холмистая местность Техаса, 1860 год
Ник Росс выжил в зловонных трущобах Уайтчепела , выжил и в страшных лабиринтах Сент-Джайлза, но август в Техасе мог оказаться для него последним. Он пустил свою лошадь по тропинке вдоль реки Гваделупа и вытер пот с лица цветным шейным платком. Даже густые кроны высоких кипарисов, дубов и раскидистых кедров не спасали от духоты. Воздух был таким горячим и влажным, что ему казалось, будто он скачет через кипящий бульон.
Вверху парил ястреб. Крылья его казались черными на фоне зеленовато-голубого неба. Ник находился в Техасе чуть больше года. Приехав по приглашению своего самого близкого друга Джоселина Маршала, он освоил способы выживания на пограничной полосе, научился ездить в техасском седле с высокой лукой и широкими щитками, научился пользоваться лассо и ловить им скот, не слетая при этом с лошади.
Работать на ранчо было очень тяжело – долгие часы грязного и утомительного труда на жаре и среди вони, но все это не шло ни в какое сравнение с теми ужасами, что еще подростком пережил Ник в Ист-Энде, этой гноящейся ране Лондона. Там он увертывался от кулаков своего отца, рылся в мусорных урнах в поисках пищи и позднее шарил по чужим карманам и грабил дома, чтобы купить заплесневелый хлеб и прогорклое мясо, которые не давали ему умереть с голода. Его мать и сестра умерли, но он выжил и при помощи Джоселина сумел убежать из Сент-Джайлза. И все же, если бы он знал о гремучих змеях и скорпионах, которые здесь обитают, он ни за что не уехал бы из Англии.
У него был прекрасный дом в Лондоне возле Гросвенор-сквер, большие дома в нескольких графствах и десятки слуг, готовых убить даже насекомое, которое приблизится к нему. Ник снял шляпу с низкой тульей и широкими полями, надежно защищавшую его от палящего техасского солнца, вытер лоб рукавом рубашки и обратился к своей лошади:
– Черт возьми, Паундер, еще и семи нет. Мы вконец упаримся, пока доберемся до пограничного лагеря.
В ответ на его слова прозвучали громкие выстрелы, эхом прокатившиеся по известняковым холмам и донесшиеся до реки. Ник дернул поводья, Паундер с проворством и быстротой, свойственным лошадям, привыкшим к работе на скотоводческой ферме, повернулся и понесся обратно по тропинке, по которой они ехали. Ник отпустил поводья и склонился над шеей лошади. Они мчались во весь опор. Выстрелы доносились с того места, где стоял дом хозяина ранчо, откуда они только что уехали; по ритму выстрелов и звуку он понял, что это перестрелка.
Миновав рощу, Ник поскакал вверх по склону холма, покрытому мескитовыми деревьями и кедрами. Достигнув вершины, он увидел дом – красивое трехэтажное здание известняковое, с широким порталом, поддерживаемым четырьмя колоннами. Между домом и амбаром стояло неуклюжее строение, состоящее из двух частей: помещения, где спали работники ранчо, и кухни. Между спальным . помещением и кухней проходил открытый, но защищенный от солнца прохладный коридор. Он увидел троих мужчин, лежащих за поилкой в загоне для скота. Четвертый, пошатываясь, дошел до прохода между спальным помещением и кухней и упал там, схватившись за руку. Еще двое ковбоев сидели на корточках в повозке перед амбаром и целились в человека, стоящего высоко на лестнице ветряной мельницы. Копыта Паундера выбивали землю, когда он мчался по направлению к дому. Приблизившись к крыльцу, Ник заставил коня сбавить скорость, перекинул ногу через седло, спрыгнул на землю и побежал. Паундер свернул в сторону, проскакал вдоль ограды загона и пошел шагом, достигнув амбара. Когда Ник вскочил на крыльцо, конь спокойно входил в темное помещение амбара. Едва Ник успел миновать белые деревянные колонны, как в одну из них ударила пуля. Входная дверь открылась, и Ник влетел в дом.
Он схватил ружье, которое протянула ему Лайза Маршал, жена Джоселина. Ее пепельные волосы были взъерошены, в сверкающих карих глазах застыли гнев и страх. Она положила руку на свой выпяченный живот, подняла лицо и сказала:
– Это Маленький Билли. Он опять напился.
– Что ты здесь делаешь? – крикнул Ник, отталкивая ее от окна. – Он убьет тебя и твоего ребенка.
– Не ори на меня, Ник Росс. Джоселин ранен.
– Проклятие! Где он?
Лайза поднесла дрожащую руку к губам:
– Он лежит там, во дворе. Когда Маленький Билли начал стрелять, Джоселин вышел из дома, чтобы поговорить с ним.
Прежде чем; он успел ее остановить, она подбежала к окну и отдернула занавеску. Ник бросился к Лайзе, прижал ее к стене, и в тот же миг стекло разбилось от удара пули.
– Не двигайся.
Он упал на пол, приблизился к окну и выглянул, приподняв голову над подоконником. Занимая выгодную позицию, Маленький Билли выстрелами вынудил залечь всех, кто находился в амбаре, спальном помещении, в кухне и загоне для скота. И на открытом месте перед амбаром, не менее чем в двадцати ярдах от повозки, лежал мужчина, который был для Ника скорее братом, чем другом, – Джоселин Маршал, виконт Радклифф. Он не шевелился, и земля под ним пропиталась кровью, вытекающей из раны в его ноге. Его черные как уголь волосы ерошив горячий ветер, вихрем кружащий пыль над загоном.
Ник смачно выругался, когда увидел слабые движения лежащего тела. Он понял, что Джоселин пытается что-то сказать. Джос так и не научился быть по-настоящему суровым – ни в Крыму, ни в походе против совратителей детей. Маленький Билли был неугомонным молодым ковбоем, который всегда искал повод для драки и обижался, если кто-то дышал не так, как ему нравилось. Всего лишь неделю назад Джоселин помешал Нику наказать этого ублюдка за то, что он избил сына повара-мексиканца, работающего на ферме. Нечего с ним разговаривать.
– Даллас хотел подойти к Джосу, но Маленький Билли ранил его в руку, – сказала Лайза. – О Ник, ну сделай же скорее что-нибудь.
Ник молча повернулся и бросился к лестнице. Перескакивая через три ступеньки, он взбежал на последний этаж, влетел в узкую дверь в конце лестничной площадки и по другой лестнице поднялся в душную мансарду. Оказавшись в полумраке мансарды, Ник остановился, чтобы отдышаться. Рука его должна быть твердой. Затем он подошел к окну на стороне, противоположной той, где находились двор и ветряная мельница, поднял раму и вылез на крышу. Держа винтовку в одной руке, он дополз по крутому скату до гребня и осторожно посмотрел вниз.
Он увидел Джоселина, лежащего на животе, раскинув руки и ноги. Он не шевелился. Даллас Мередит стрелял в Маленького Билли с левой руки из прохода между спальным помещением, и кухней. Работники ранчо, лежавшие за поилкой, перезаряжали свои ружья. Повар по имени Пойзон в перерывах между выстрелами из дробовика осыпал Маленького Билли громкой бранью. Стрельба из загона возобновилась, и это послужило Нику сигналом. Он соскользнул по крыше к выложенной из известняка дымовой трубе, встал на ноги и поднял винтовку.
Маленький Билли продолжал стрелять и перезаряжать винтовку, доставая патроны из седельных сумок, висевших на его плече. Как и большинство ковбоев, он был молодой, безрассудный и почти неграмотный. Как и большинство ковбоев, он носил кличку, и никто не знал его настоящего имени. Однако, в отличие от остальных работников ранчо, он никогда не расставался с бутылкой виски; к тому же рост у него был больше шести футов, и он очень любил свою винтовку. Если бы не Джоселин, Ник уже давно застрелил бы его. Такой же безумный взгляд он видел в глазах отца, когда тот хлестал его кучерской плетью.
Используя дымовую трубу в качестве упора для винтовки, Ник направил ствол вниз. Поговоришь с такими… С пьяными не разговаривают. Он ждал, когда Маленький Билли повернется к нему. Широкая грудь предстала перед ним, когда пьяница выстрелил в Далласа и направил винтовку на распростертое тело Джоселина. Ника охватил страх, стоило ему увидеть, куда целится Маленький Билли. Но привычное ледяное спокойствие вернулось к нему. Он наклонил винтовку, прицелился в сердце Маленького Билли и нажал на курок.
Когда грохнул выстрел, он даже не мигнул и продолжал неотрывно смотреть на крупную фигуру Маленького Билли. Он увидел, что ковбой дернулся и схватился за лестницу ветряной мельницы. Маленький Билли уронил винтовку и отпустил лестницу. Затем его тяжелое тело ударилось о землю, подняв облачко пыли. В тот момент, когда Ник покидал крышу, Даллас и все остальные повыскакивали из своих убежищ и побежали к Джоселину. Не испытывая ни малейших укоров совести и не думая о покойном, он спустился и помог отнести Джоселина в дом.
Лайза послала за врачом в Сан-Антонио сразу как только ее мужа ранили, но когда врач закончил доставать пулю из ноги Джоселина, солнце уже зашло. Так как Даллас Мередит был ранен, Ник принял руководство ранчо на себя, велел похоронить Маленького Билли, и работа возобновилась. На следующее утро, когда он сидел в комнате Далласа, из хозяйских покоев до них донеслась громкая ругань. Раздался грохот, они выскочили в коридор и заметили сбегающего по лестнице мальчика, который принес почту из Сан-Антонио.
Ник первым вошел в спальню и увидел Джоселина сидящим на кровати. Его изумрудные глаза сверкали от сдерживаемого волнения, забинтованная нога была обложена подушками. Даже в постели он сохранял военную выправку: сидел, расправив плечи, словно на коне во время плац-парада конной гвардии. Его бледное лицо под волнистыми черными волосами покрылось неестественным румянцем. Кулак его сжимал смятое письмо, и он изо всех сил стучал им по матрасу. Рядом, скрестив руки на груди и постукивая носками сапог по полу, стояла Лайза.
Она взглянула на Ника и сказала:
– Он получил письмо от герцогини.
– О… – произнес Ник, не зная, что еще здесь можно сказать. Джоселин был наследником титула герцога, но его семья причинила ему не меньше боли, чем Нику его семья.
– Черт возьми! – воскликнул Джоселин. – Мне нужно ехать домой. Лайза, собери для нас вещи. Завтра мы уезжаем.
– Эй, Маршал, успокойся, – прервал его вошедший Даллас и сел на край кровати, – никуда ты не поедешь.
– Чертовски верно, патрон, – сказал Ник. Он наблюдал за выражением лица Далласа, пока тот расшифровывал его слова. Даллас был родом из юго-восточных штатов и с трудом понимал ужасное, по его мнению, произношение Ника. Однако Ник имел нюх на аристократов и видел, что Даллас Мередит тех же голубых кровей, что и Джоселин.
– Я должен ехать, – сказал Джоселин, резко выпрямившись на постели. Это движение вызвало гримасу боли.
Лайза поспешила уложить его на подушки.
– Никуда ты не поедешь.
– Я прошу извинить меня, мэм, – сказал Даллас, – но и вам тоже не надо ехать.
– Я знаю.
Джоселин помахал в воздухе письмом.
– Я должен поехать домой. – Он беспокойно заерзал на кровати, то краснея, то бледнея. На его лбу и верхней губе заблестели капельки пота.
Ник подошел к кровати, наклонился и положил руку на плечо Джоселина.
– Кончай горячиться, дружище. Дай мне посмотреть это чертово письмо.
Герцогиня растянула письмо на десять страниц, но последние девять в основном повторяли первую. В нем она сообщала о помолвке Джорджианы, младшей сестры Джоселина, с Джоном Чарльзом Хайдом, графом Трешфилдским. Ник присвистнул и поднял глаза от письма. Лайза снова скрестила руки на груди и начала постукивать каблучком об пол. Она смотрела на мужа растерянно и тревожно, в то время как Джоселин продолжал беспокойно ерзать на кровати.
– Неужели она хочет выйти за старого Трешфилда? – спросил Ник.
Лайза кивнула, а Джоселин бросил взгляд на Далласа и выпалил:
– Вот именно, за старого Трешфилда.
– Кажется, я где-то слышал об этом Трешфилде, – беспечно проговорил Даллас.
– Джон Чарльз Хайд, граф Трешфилдский, – пояснил Ник, – это злой и занудный старик, который по возрасту годится Джосу в деды.
Джоселин внимательно смотрел на Далласа, но тот почему-то избегал его взгляда. Ник с возрастающим любопытством наблюдал за ними, как вдруг Джоселин, выпрямившись слишком резко, охнул и схватился за ногу, и Ник переключил внимание на него одного.
– Она сделала это, – сказал раненый. – Я никогда не думал, что она отважится на этот шаг, но она отважилась, и если я не остановлю ее, она себя погубит.
– Ты никуда не поедешь, – решительно сказала Лайза и опустилась в кресло-качалку, как бы давая понять, что готова находиться возле мужа столько, сколько понадобится.
– Ты меня не поняла. Перед тем как впервые выехать в свет, она сказала мне, что хочет выйти за старика, чтобы поскорее овдоветь.
– Что за странный каприз? – удивился Даллас.
Лайза улыбнулась ему:
– Джорджиана твердо убеждена, что ей не следует выходить за какого-нибудь молодого человека, который будет ею командовать и держать на пособии. Такую жизнь она называет рабством.
Рот Ника открылся сам собой. Он был лишь немного знаком с леди Джорджианой, встречал ее в официальной обстановке. Как и большинство других юных леди, она всегда казалась ему слишком сдержанной, скучной и невзрачной. Получившая поверхностное образование, выросшая в тепличных условиях и поглощенная пустяками, она олицетворяла собой самые ужасные пороки английских аристократок. В то время как его мать, стоя на четвереньках, скребла стенки каминов, чтобы прокормить своих детей, такие девицы, как Джорджиана, нежились в постели до полудня. Он уважал женщин своего круга, которые работали, чтобы прокормить детей; такие же дамы, как сестра Джоселина, были ни на что не способны. И вот теперь Джорджиана собиралась претворить в жизнь свой замысел.
Он вспомнил о беспокойстве Джоселина по поводу стремления его сестры самой распоряжаться своей судьбой и определять свой жизненный путь. Ник полагал, что она испытала разочарование от своего первого выезда в свет. Джорджиана походила на брата не только черными волосами и зелеными глазами, но и ростом, так что многие мужчины рядом с ней казались маленькими. Она носила очки в золотой оправе, которые делали ее похожей на синий чулок. И несмотря на все усилия матери придать ей свежий цвет лица с помощью различных патентованных средств, нос и щеки Джорджианы были усеяны веснушками.
Когда ее представляли ко двору, она едва не упала в присутствии членов королевской семьи, наступив на шлейф своего платья, и этот инцидент стал предвестником грядущих несчастий. Она продолжала наступать на ноги своим партнерам во время танцев, проливала чай на гостей и чихнула в лицо принцу-консорту, супругу королевы Виктории. Да, леди Джорджиана сумеет овдоветь независимо от того, за кого выйдет замуж.
– Я подожду неделю, – сказал Джоселин, – и поеду. Если я сильно задержусь, она выйдет за Трешфилда, прежде чем я пересеку океан.
– Твой отец не позволит ей выйти за него, – произнес Ник.
– Вы не дочитали письма до конца, – сказала Лайза, покачиваясь в кресле. – Герцог одобряет этот брак.
– Ну и ну, – протянул Ник.
– Да, – задумчиво произнес Даллас с несколько неловким видом и кашлянул. – Извините меня, мэм, но допускать столь неравный брак представляется мне поступком не вполне благопристойным.
Лайза положила руку на плечо Джоселина.
– Ты знаешь, что твоя тетка для нее – образец совершенства. Джорджиана восхищается леди Лавинией, и, несмотря на то, что она старая дева, твоя тетка, кажется, вполне счастлива.
– Джорджиана не Лавиния, – сказал Джоселин, глядя на Далласа. – Она испортит себе жизнь. Ты не знаешь Трешфилда. Главное удовольствие жизни он видит в том, чтобы мучить свою семью. У него есть хороший доход, независимый от майората, и, пользуясь этим, он терзает своих близких, грозит им, что оставит деньги чужим людям. Еще он очень странный. Коллекционирует необычные вещи со всего мира – из Африки, Австралии. Его дом набит статуями, чеканным серебром и обломками мрамора из древней Ассирии, Персии и Египта.
– Правильно, голубчик, – сказал Ник. – Еще он клохчет, когда смеется, и ездит в инвалидном кресле, хотя отлично может обходиться без него, если захочет. И все же у него слабое сердце. Леди Джорджиана сможет стать вдовой сразу, как только станет его женой.
Джоселин застонал и упал на подушки. Даллас и Лайза вскочили и склонились над ним. Они заметили, как участилось его дыхание. Лайза взглянула на Ника, и глаза ее наполнились слезами.
Ник вздохнул и положил руку на плечо Джоселина.
– Не мучь себя, голубчик. Если ты так беспокоишься, то я сам поеду туда и не допущу этой напасти. – Лайза взяла его руку в свою, и он почувствовал, как она сжала его пальцы.
Джоселин опустил руку и внимательно посмотрел на него, затем бросил взгляд на Далласа, как бы спрашивая его одобрения.
– Что скажете, старина? – спросил он. Голубые глаза Далласа остановились на Нике.
– Что ж, сэр, я думаю, если кто и сможет расстроить брак этой леди, так это Николас.
Ник выпрямился и сердито посмотрел на Далласа.
– Что вы хотите этим сказать, патрон? – Южанин поклонился:
– Я просто отдал должное вашему упорству и интеллекту, сэр. И, конечно, я сам видел, как вы очаровываете женщин, не прикладывая к этому никаких усилий.
– Черт возьми, – произнес Ник, – вы хотите сказать, что я буду соблазнять сестру своего лучшего друга? Так знайте же: Джорджиана – это избалованная девица, которую нужно выпороть, а не восторгаться ею.
– Не набрасывайтесь на меня, сэр.
Ник все еще сердито смотрел на Далласа.
– Я просто хочу, чтобы вы знали, что меня совершенно не интересуют аристократки. Не хочу иметь ничего общего с этими жеманными и изнеженными созданиями. Я еду туда только ради своих друзей.
– Я никогда не сомневался в этом, сэр. – Сердитое выражение сошло с лица Ника, но тут же вернулось, когда он увидел, что Лайза и Джоселин с улыбкой смотрят на него. Лайза встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– Ты прелесть, Ник.
– Спасибо, дружище, – сказал Джоселин. Ник пожал плечами:
– Все равно эта жара доконала бы меня, и я начал пропускать занятия. Мне нужно будет наверстывать упущенное.
– Ты ведь помешаешь ей сделать это, правда? – спросил Джоселин взволнованным тоном. – Я очень люблю ее и не могу смириться с мыслью, что она испортит себе жизнь.
– Не беспокойся, дружище. Мы с Трешфилдом приятели. Я помог ему заключить несколько выгодных сделок. Я сделаю так, что он пригласит меня в свой дом, и я заставлю его отказаться от этого брака, даже если для этого мне придется засадить его.
– Засадить его? – спросил Даллас.
– Отправить его за решетку, патрон.
– Тебе понадобится все твое упорство, – сказала Лайза. – А Джорджиана такая же упрямая, как Джоселин.
– Не выношу упрямых женщин. Если она попытается убедить меня в правильности своих бредовых идей, то я знаю, как с ней разговаривать.
– Надеюсь, это значит, что ты не позволишь ей вскружить тебе голову, – сказал Джоселин.
Сунув пальцы под пояс с оружием, Ник неторопливо пошел к двери.
– Нет такой женщины, которая могла бы вскружить мне голову.
– Ой-ой-ой, – сказал Даллас. – Я уже начинаю жалеть, что меня там не будет. Только представьте себе: леди против недоучки.
– Кого вы называете недоучкой, патрон? – Ник выпрямился, имитируя военную выправку Джоселина и, сменив свой акцент на четкое и чистое произношение выпускника Кембриджа, сказал: – На самом деле, дружище, поведение и речь человека зависят от компании, в которой он находится. Мое почтение, сэр. Теперь, если вы позволите, мне нужно подготовиться к отъезду. Желаю вам приятно провести день, мой дорогой Джоселин.
Наградив последней улыбкой Далласа, который смотрел на него, раскрыв рот, Ник вышел из комнаты.
2
Англия, I860 год, сентябрь
Далеко в сельской местности графства Сассекс в центре большого парка располагалось огромное поместье графа Трешфилда. Кроме графа в Трешфилд-хаусе проживали его сестра, племянник, жена племянника и их сын, и все они в общем-то были графу не нужны. Единственный обитатель его огромного дома, построенного в XVII веке, к которому его светлость благоволил, стоял в эту минуту в темном коридоре, загроможденном деревянными ящиками.
Это была высокая молодая женщина, которая временами забывала о своем воспитании и пыталась скрыть свой рост, сгибаясь в талии во время ходьбы. Она носила очки в золотой проволочной оправе, делавшие еще ярче ее и без того замечательные зеленые глаза. Однако ученый вид, придаваемый ей очками, и, возможно, царственная осанка мешали людям разглядеть беззащитность, часто появлявшуюся в этих изумрудных глазах.
Слабый свет проникал в дом через щели в тяжелых бархатных шторах, закрывавших высокие окна в обоих концах коридора. Стараясь, разглядеть содержимое деревянной коробки в луче света, заполненном летающими пылинками, леди Джорджиана Маршал сунула в нее руки по локоть, разложила предметы внутри коробки и закрыла ее крышкой. Вытерев руки о длинный, до полу, фартук, она подняла коробку и пошла в сторону коридора.
Джорджиана миновала груду деревянных ящиков. Возле нее у стены вырисовывалась застывшая фигура идущего человека с головой шакала. За другой грудой ящиков, у входа в дом, вертикально стоял футляр для мумии фивейской жрицы. Даже в полутьме Джорджиана видела очертания позолоченного контейнера, имеющего форму человеческого тела, черный парик наверху и нарисованные, словно живые, глаза.
Джорджиана вышла в галерею, вдоль которой стояли статуи фараонов, богов полулюдей-полуживотных, сфинксы, жертвенники и витрины с другими экспонатами. Миновав длинное помещение, она толкнула ногой дверь и вошла в мастерскую. Ее шаги по мраморному полу отзывались гулким эхом. Она подошла к длинному столу, заваленному ящиками, книгами, керамикой и другими предметами, и опустила свою ношу.
– Вы нашли то, что искали, Людвиг? – спросила она.
Из-за стопы книг, поверх которой лежал ятаган, появилась куполообразная лысоватая голова.
– Нет еще. О Господи, если я потерял его, то двоюродный дед никогда не простит меня.
– Ничего вы не потеряли, – успокоила его Джорджиана. – Я видела его полчаса назад.
Людвиг посмотрел на ятаган и с беспомощным видом взмахнул руками. Его тело качнулось, и он едва не упал с табурета, на котором сидел. Выпрямившись, он потрогал свои тонкие усы, бывшие тогда в моде среди лихих королевских драгун и гусаров кавалерии ее величества.
Сжалившись над ним, Джорджиана сказала:
– Дайте-ка я посмотрю.
Она поискала между книгами и ящиками на столе, затем опустилась на колени и принялась шарить среди предметов, кучами лежащих вокруг табурета Людвига. На минуту она исчезла под рабочим столом и снова появилась, но уже с длинным холщовым свертком в руках. Ткань пожелтела от времени; сверток, имевший форму трубы, сужался к одному концу. В ткань были вкраплены скелеты насекомых и тысячелетняя пыль.
Джорджиана подняла сверток и чихнула.
– Вот он!
– О Господи, вы нашли его! Как он там оказался? Знаете, это единственная мумия детеныша крокодила, что у нас есть. Двоюродный дед сам купил ее в… дайте подумать… в двадцать четвертом году в Каире. – Людвиг взял мумию крокодила из рук Джорджианы, положил ее на стол, поднял ручку и нацарапал что-то в толстой тяжелой книге в кожаном переплете. Джорджиана тем временем вернулась к своей коробке.
– В этой коробке содержатся бутылочки с краской для век, флаконы с лечебной мазью, кнут для езды в колеснице и канопе с внутренностями верховного жреца Монту восемнадцатой династии. – Она подняла флакон из синего египетского фаянса. – Подумать только, этой краске для век тысяча лет!
Мелодичный звон заставил Людвига ахнуть. Он бросил ручку и достал из кармана жилета часы.
– Господи помилуй! Уже два часа, а я еще не закончил составлять каталог. – Он неуклюже задвигал бледными руками по своему, похожему на огромное страусовое яйцо телу, нашел платок и вытер им лоб. – Дорогая Джорджиана, можно попросить вас встретить груз из города? Вы так добры к рабочим и легко находите с ними общий язык, а то ведь они, чего доброго, могут обойтись с царским саркофагом как с банкой консервированного мяса.
– Конечно, Людвиг. Не беспокойтесь. Я сейчас же займусь этим.
– О, спасибо. Я велел им остановиться перед фасадом дома, чтобы я мог их встретить. Вы сможете подъехать с ними к флигелю.
Джорджиана сняла фартук, вытерла об него свои испачканные руки и отправилась в долгий путь из Египетского крыла к въездным воротам Трешфилд-хауса. Она всю жизнь прожила в больших домах, но Трешфилд-хаус был уникальным домом. Он состоял из центрального здания и прилегающих к нему четырех флигелей, соединенных с ним извилистыми коридорами. Дом напоминал тело краба.
Джорджиана покинула юго-западный флигель, называвшийся Египетским крылом, прошла по коридору и вошла в библиотеку. Пересекла большой зал с куполообразной стеклянной крышей. За ним находился огромный холл, отделанный в стиле римского атриума, с двадцатью алебастровыми колоннами с каннелюрами, с альковами, где стояли греческие и римские статуи, и с белыми гипсовыми орнаментальными фризами с изображениями кентавров и арабесок.
Она осторожно прошла по скользкому полу из итальянского мрамора и наконец вышла в греческий портик. С двух сторон к портику вели две широкие белые каменные лестницы. Людвиг сказал ей, что дом был нестроен так, чтобы его фасад напоминал афинский Акрополь. Вверху на фронтонах стояли статуи Венеры, Цереры и Вакха. Джорджиана посмотрела на широкую, посыпанную гравием дорогу для экипажей и длинную лужайку перед домом. По дороге со стоящими вдоль нее с обеих сторон старыми дубами к дому приближалась громыхающая повозка, которую тянули четыре тягловых лошади. Из рощицы, расположенной недалеко от дороги, показалась всадница. Джорджиана помахала рукой своей тете Лавинии, и та поприветствовала ее в ответ.
Она ожидала приезда грузовой повозки. Сегодня был обычный рабочий день и на ней было будничное платье. Вообще-то у нее были платья двух фасонов: достаточно длинные, чтобы носить их с кринолином, и те, которые она носила без него. Когда Джорджиана работала в Египетском крыле, она забывала об условностях – роскошь, которую она редко позволяла себе дома.
Она впервые была счастлива после того, как узнала о трагедии Джоселина. Теперь она была близка к тому, чтобы стать независимой от своего отца, к которому не чувствовала ничего, кроме презрения. Гнев Джорджианы усилился с тех пор, как она выпытала секрет
Джоселина у своей матери. Когда Джоселин был подростком, их дядя пытался его соблазнить. Мальчик попросил родителей о защите, но они обвинили его во лжи. Те, кто должны были его оберегать, пожертвовали им ради репутации семьи, оттолкнули храброго Джоселина, как какого-нибудь мерзкого пакостника.
Когда много лет спустя Джорджиана узнала правду, она решила взять одно из ружей тети Лавинии и пойти с ним к дяде Йейлу, чтобы покарать преступника. Тетя Ливи остановила ее, сказав, что скоро Йейл заплатит за свои грехи сполна: старый развратник болел страшной и неизлечимой болезнью. Тогда тетя Ливи отказалась сообщить подробности, но теперь Йейл представлял собой весьма омерзительное зрелище: недуг обезобразил его тело и теперь разъедал его мозг.
Она представила страдания Джоселина, и сердце ее преисполнилось острой жалостью, на глаза навернулись слезы. Сострадание было естественным свойством ее души. Иногда ей снились кошмары, где с Джоселином происходило нечто ужасное, а она стояла рядом и не могла ему помочь.
Джорджиана усилием воли заставила себя думать о более приятных вещах. Особенно довольна она была тем, что сумела договориться со своим отцом. В последние годы финансовое положение герцога сильно пошатнулось и поставило под угрозу роскошный образ жизни, который он вел и на который, как он полагал, имел полное право. В обмен на согласие герцога на их брак граф обещал оплатить его огромные долги. Она просто обожала Трешфилда.
Он был ее сообщником по заговору, хотел ей помочь уйти из ненавистной ей семьи и ничего не просил взамен. Более того, Трешфилд считал героической жертвой ее готовность жить с его алчной семьей. Воспоминание о его едких замечаниях в адрес своих близких заставило ее улыбнуться, и в этот момент грузовая повозка медленно подъехала к дому.
Кучер остановил лошадей, соскочил на землю, снял свою кепку и поклонился. Она внимательно выслушала его, когда он описывал, сколько усилий ему и его рабочим пришлось приложить, чтобы перенести гранитный саркофаг из железнодорожного вагона в повозку и при этом не повредить его. Затем обошла вокруг повозки, потянула за веревки и посмотрела, чем набит тяжелый деревянный ящик. Джорджиана дергала за веревку, которая развязалась во время езды с железнодорожной станции, когда один из рабочих издал удивленный возглас и показал в сторону дороги. Она посмотрела туда, повернув голову к дубовой аллее.
По направлению к ней, на огромной чалой лошади, скакал призрак. Должно быть, мужчина на гигантской лошади увидел ее, поскольку пустил лошадь галопом, склонился к ее шее и теперь скакал прямо на Джорджиану. Лошадь мгновенно набрала скорость и стрелой летела вперед, заставив мужчин, стоявших вокруг нее; в панике разбежаться. Разозленная столь неслыханной дерзостью, Джорджиана решительным жестом поправила очки на переносице, подняла подбородок и решила стоять до последнего. Она сразу пожалела о своем решении, когда почувствовала, что земля под ней задрожала, вибрируя под копытами лошади. Дерзкий незнакомец пытался ее напугать, и это ему удалось, что привело Джорджиану в бешенство.
Всадник и лошадь с грохотом неслись прямо на нее по извилистой дороге, посыпанной гравием. Камешки разлетались в разные стороны каждый раз, когда копыто ударяло о землю. Неожиданно в самый последний момент лошадь свернула в сторону. Всадник перекинул одну ногу через седло, на мгновение припал к продолжающей скакать легким галопом лошади и спрыгнул на землю, когда они приблизились к Джорджиане. По инерции он пробежал еще немного и остановился в нескольких ярдах от нее. Лошадь промчалась рысью мимо Джорджианы. Ее хозяин свистнул, лошадь резко остановилась, повернулась на задних ногах и медленно пошла к ним.
Когда незнакомец приблизился, Джорджиана вздернула подбородок еще выше и сузила глаза. Он был почти такой же высокий, как его гигантская лошадь, и худощав, словно много работал и мало ел. Он сорвал с себя шляпу с широкими полями и обнажил длинные каштановые волосы, кое-где выцветшие до янтарного цвета. Незнакомец откинул назад полы длинной куртки, обнажив пояс с оружием, висевший низко на его бедрах. Под его сапогами на высоких каблуках хрустел гравий. Приблизившись к ней, он сунул большой палец под пояс с оружием. Неожиданно она узнала, но не мужчину, а его одежду: Джоселин описывал ей одеяния пионеров, заселявших американский Запад.
Она открыла было рот, чтобы осведомиться, не приехал ли он от ее брата, но мужчина опередил ее. Темно-голубые глаза смерили ее проницательным взглядом. Потом ей показалось, что он узнал ее. Незнакомец прищурил глаза, но в его взгляде угадывалось раздражение.
