Текст книги "Танцуй, пока можешь"
Автор книги: Сьюзен Льюис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Генри оказался прав: Джессика действительно выглядела потрясающе. В Риме она коротко подстриглась и немного осветлила волосы. Я впервые видел ее с короткой стрижкой, и она ей очень шла. Глаза казались еще больше, а губы – полнее. На ней были самые обычные джинсы и свитер, но сегодня даже они смотрелись по-другому. Мы обнялись и поцеловались.
– У тебя усталый вид, – сказала Джессика, обвивая руками мою шею. – Надеюсь, пока я была в, Риме, ты не слишком поздно ложился спать?
Я довольно резко высвободился.
– Давай есть.
Лицо Джессики сразу помрачнело, но тут вмешался мой отец, попросив ее продолжить рассказ, прерванный моим приходом. Насколько я понял, они с Розалиндой собирались на следующий день поехать в Олдермастон, чтобы присоединиться к пикетированию управления Центра разработки ядерного оружия.
– Туда едут многие из нашей группы, и мы на четверг назначили собрание, чтобы обсудить результаты. Честно говоря, мы с Розалиндой вообще собираемся присоединиться к движению за ядерное разоружение. Кому же, как не нам, женщинам, заботиться о безопасности будущих поколений?
Произнеся эти слова, она выразительно посмотрела на меня, но я никак не прореагировал.
После ужина Генри под предлогом того, что он хочет знать мои соображения по поводу какого-то письма, попросил меня уединиться с ним в его кабинете. Когда мы выходили, я заметил, как он обменялся взглядами с Каролиной.
Придя в кабинет, Генри вместо письма достал бутылку бренди. Он не торопился перейти к делу, и мы немного поболтали о Николасе, о том, что он делает в детском саду, и о разных житейских мелочах. Наконец я не выдержал:
– Так где же письмо?
– Никакого письма нет, – коротко ответил Генри. – Зато есть кое-что другое. Не знаю, стоит ли тебе это говорить, но иначе поступить не могу. Речь идет об Элизабет.
Я оцепенел.
– Что с ней?
– Я достал ее адрес. Он здесь, в этом конверте.
В ответ я даже не смог пошевелить рукой. Тогда Генри сам протянул мне письмо.
– Как ты его узнал? Она звонила тебе? – с трудом выдавил я.
– Нет. Просто пару дней назад я забирал Николаса из детского сада и увидел ее. Она меня не видела. Села в машину, припаркованную перед моей, и тронулась с места. Я поехал следом.
Я, как завороженный, смотрел на конверт.
– Тебе следует знать еще кое о чем, Александр. О ребенке, которого она забирала из детского сада. Это был маленький мальчик такого же возраста, как Николас. Его зовут Джонатан. Если бы ты его видел…
– Продолжай. – Я сам не узнавал своего голоса.
– У меня, по крайней мере, нет на этот счет никаких сомнений. И потом возраст…
Ему не было нужды развивать свою мысль. Я уже и так все понял. Несколько минут мы просто сидели молча. Потом Генри снова заговорил:
– Теперь все зависит только от тебя, Александр.
– Что зависит от меня? Она же прекрасно знала, где найти меня!
– Ради Бога, Александр, постарайся рассуждать разумно. Ведь инициатива вашего разрыва исходила только от тебя. Как ты думаешь, каково ей было, когда ты передал, что не можешь оставить Джессику после катастрофы?
– Но она могла бы дать мне знать. Если это мой сын…
– А что предпринял ты, Александр? Ты же мог найти ее, когда все снова встало на свои места. Но ты этого не сделал. Ты вообще ничего не сделал…
– Но, Генри, как ты можешь говорить, что все встало на свои места? Джессика по-прежнему еще не пришла в себя. И как я могу бросить ее теперь, после всего, что она уже перенесла по моей вине?
– У тебя там двое детей. Тебе не кажется, что им ты тоже кое-что должен? Сейчас твой брак стал еще большим фарсом, чем раньше. Мне хочется расхохотаться каждый раз, когда я наблюдаю, как вы оба делаете вид, что все ваши трудности наконец позади… И если хочешь знать мое мнение, тебе давно пора перестать упиваться чувством собственной вины и зажить нормальной жизнью.
Я в ярости вскочил с кресла, но сказать ничего не успел: распахнулась дверь, и в кабинет вбежала Джессика.
– Генри! У Каролины начались схватки!
Прежде чем направиться к жене, Генри рассерженно посмотрел на меня и зло сказал:
– Советую тебе серьезно подумать над этим, Александр!
– Только не говори мне, что у вас была маленькая любовная ссора, – хихикнула Джессика, но, увидев выражение моего лица, осеклась.
– Меня тошнит от тебя, Джессика! Меня тошнит от одного твоего вида! Я-то думал, ты изменилась, но даже сегодня ты не смогла удержаться от того, чтобы лишний раз ударить меня по самому больному месту. Ты достаточно долго этим занималась, а потому сейчас советую тебе навсегда исчезнуть из моей жизни, прежде чем я сделаю нечто такое, о чем нам обоим потом придется жалеть.
– Слишком поздно спохватился, Александр. Ты уже сделал это три года назад.
ЭЛИЗАБЕТ
Глава 24
Я наблюдала за тем, как Эдвард пробирается через толпу.
– Наверняка книга мистера Уолтерса получится совершенно замечательной.
Камель, как обычно, стоял сбоку от меня. Мне казалось, что он вообще ни разу никуда не отходил с тех пор, как мы приехали в Египет. Рядом с ним стоял один из хранителей музея. Его круглые карие глаза смотрели вслед Эдварду с чувством, близким к благоговению.
Каирский музей кишел туристами. О книге же я впервые услышала от Камеля, после того как мы вернулись из Асуана. Насколько мне было известно, в обязанности Камеля входило нас охранять, хотя Эдвард не счел нужным сообщить мне, от чего именно. Постоянное присутствие этого человека выбивало меня из колеи так же, как и шумные, людные улицы, и ощущение, что к тебе все время прикован чей-то пристальный, немигающий взгляд. С самой первой минуты моего пребывания в этом городе он пугал меня непривычным шумом, грязью и вечным столпотворением. В Каире лабиринт узких зловонных улочек неожиданно сменялся многолюдными, хотя и не менее узкими улицами, на которых современные отели соседствовали с доисторическими развалюхами, каким-то чудом до сих пор не рухнувшими на головы прохожих. Это был совершенно экзотический город, не похожий ни на какие другие. Город таких резких контрастов, что они казались почти зловещими. Позднее, когда я узнала Каир поближе, я была потрясена царящими в нем бедностью и невежеством. Я даже попыталась как-то заговорить об этом с Эдвардом, но он лишь потрепал меня по руке и сказал, что тут уж, к сожалению, ничего нельзя поделать. Я понимала, он не хотел меня обидеть. Но после того разговора у меня сложилось впечатление, будто мой муж считает Каир чем-то вроде своей вотчины и сожалеет, что привез меня с собой.
Каждый день он ходил в музей и наблюдал, как посетители реагируют на выставку вещей из гробницы Тутанхамона. Его увлечение этой выставкой граничило с одержимостью. По идее, мы приехали в Египет, чтобы Шарлотта окончательно оправилась после аварии, но с первого же дня нашего пребывания в Каире Эдвард почти все время проводил в музее. Он занимался какими-то исследованиями, консультировал персонал музея по вопросу установления суперсложной системы сигнализации и вообще вел себя, как коронованная особа, прибывшая с визитом к своим подданным. Впрочем, и относились здесь к нему соответственно. Он носил такую же одежду, как и египтяне, ел исключительно египетскую пищу, читал египетские газеты и говорил по-египетски со всеми, кроме меня и детей. Даже запах от него теперь исходил, как от египтянина, – тяжелый и мускусный.
Хранитель музея поправил воротник. Судя по всему, коричневый костюм западного покроя стеснял его. Широкая улыбка обнажала плохие зубы. Обернувшись, я увидела, как Камель посадил Джонатана к себе на плечо, и теперь хранитель смотрел на мальчика точно с тем же выражением, что и на Эдварда: с восхищением, граничащим с благоговением. Мне не нравились подобные взгляды, хотя за время пребывания в Египте я уже успела к ним привыкнуть. Почти все, кого мы встречали, особенно когда во время плавания вниз по Нилу останавливались в отдаленных деревушках, смотрели на Эдварда и Джонатана именно так. Я, правда; догадывалась о причинах, зная, какое количество денег Эдвард тратил на этих бедствующих крестьян. Но я ровным счетом ничего не знала о том, что они рассказывают ему в своих темных, раскаленных солнцем домах. И ничего не понимала в схемах, которые они, покуривая кальян, чертили на песке. Зато я прекрасно видела: все эти встречи и беседы действуют на моего мужа, как наркотик.
Куда бы мы ни направлялись, нас повсюду сопровождал Камель. Иногда он вместе с Эдвардом заходил в хижины, но чаще оставался снаружи, вместе со мною и детьми. Несмотря на упорные отрицания Эдварда, я знала, что у него есть пистолет. А по тому, как он наблюдал за плавными движениями жителей деревень, одновременно прислушиваясь к отдаленным, гортанным звукам нубийских барабанов, понимала, что он чего-то ждет. И во время всех наших путешествий вдали постоянно виднелся Нил – сверкающая синяя лента, перерезающая пустыню.
Несмотря на страшную жару, эти странные совещания длились часами, в то время как, забытые Эдвардом, мы с Шарлоттой и Джонатаном тщетно пытались найти хоть какое-нибудь укрытие от палящего солнца. Прерывались эти беседы лишь тогда, когда раздавался крик муэдзина, призывающего египтян к молитве. После этого из хижины появлялся покрытый пылью Эдвард и ждал, пока женщина, закутанная в чадру, не оботрет его лицо от песка. Мне все чаще начинало казаться, что передо мной совершенно незнакомый человек. До нашего приезда в Египет я почти успела забыть о зловещем предчувствии, которое охватило меня в Вестмуре той ночью, когда Эдвард спорил с сестрой. Теперь же мои страхи не только вернулись, но и стали разрастаться и набухать, как грозовая туча. Шестое чувство подсказывало мне, что гроза может разразиться в любую минуту, и я хотела только одного – поскорее уехать домой.
Джеффри встречал нас в Хитроу. Эдвард с Кристиной должны были вернуться на следующий день. Мы поехали в наш лондонский дом на Прайори-Уок. Канарейка была так счастлива снова видеть детей, что чуть не расплакалась. С чисто шотландской восторженностью, по которой мы все уже успели соскучиться, она радовалась подаркам и слушала рассказы о пирамидах, верблюдах и наших путешествиях по Нилу.
На следующий день, когда мы с Мэри были на кухне, туда вошла Канарейка.
– Миссис Уолтерс, не могли бы вы на несколько минут зайти в детскую? Возникла небольшая проблема, которую я хотела бы с вами обсудить.
С этими словами она вышла, не дожидаясь ответа.
Когда я вошла в детскую, Канарейка сидела в своем плетеном кресле, сложив руки на коленях и часто-часто моргая тонкими, полупрозрачными веками.
Увидев меня, она поднялась и закрыла дверь. Я почувствовала исходящий от нее аромат жасмина.
– Мне кажется, будет лучше, если нас никто не услышит, – начала Канарейка.
Я присела на краешек плетеного дивана около окна и стала молча ждать продолжения, но почувствовав, как нелегко ей говорить, ободряюще улыбнулась.
– Пока вы были в Египте, к вам приходили, – наконец решилась она, и, хотя почти ничего еще не было сказано, я почувствовала, что моя улыбка медленно сползает с лица. – Он хотел вас видеть, но я сказала, что вы уехали отдыхать.
Я судорожно пыталась упорядочить собственные мысли, совершенно смешавшиеся после этих слов.
– Он назвался?
– Нет. – Лицо няни смягчилось. – Но в этом, по правде говоря, не было никакой необходимости.
Я сразу поняла, что не следует и пытаться обмануть Канарейку. Несмотря на то, что Александр наверняка ей ничего не сказал, она прекрасно просчитала ситуацию. Это было ясно как день.
– Что же, вообще ничего не сказал?
– В тот раз нет. Но на следующий день он пришел снова. И попросил передать вам вот это.
Она достала из кармана письмо и протянула мне.
Мне было достаточно беглого взгляда, чтобы узнать знакомый неровный почерк. Александр! Я думала о нем все то время, когда Шарлотта лежала в больнице. Я думала о нем в Египте, глядя на закаты над Нилом, и хотела, чтобы он был рядом. Каждый раз, когда мце было страшно и одиноко, я так тосковала по нему, что хотелось плакать. И вот теперь он пришел. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, его удары слышит даже Канарейка.
Я встала. Все тело одеревенело, и я с трудом переставляла ноги. Подойдя к двери, я остановилась и обернулась:
– Канарейка… – Она по-прежнему сидела и на блюдала за мной. – Я очень благодарна тебе за то, что ты никому об этом не сказала.
У себя в комнате я сразу вскрыла конверт. Руки дрожали так сильно, что мне поначалу не удавалось извлечь письмо.
Прочитав его, я навзничь легла на кровать. Он давал мне номер телефона, по которому я могла с ним связаться. Он хотел видеть меня и детей. Его детей. Господи, что же мне делать?
Он писал, что снова придет, если я не свяжусь с ним до десятого числа. Сегодня было восьмое.
Следующие двадцать четыре часа я провела, как в тумане. Ни в коем случае нельзя было позволить ему приходить! Но я прекрасно понимала, что, едва услышав по телефону его голос, снова перестану владеть собой. Наконец мне стало совершенно ясно: у меня просто нет выбора. Эдвард уже вернулся, и я попросила у Канарейки разрешения воспользоваться телефоном в детской. Она молча отложила шитье и вышла из комнаты.
Ответил мужской голос, и я спросила, могу ли я поговорить с Александром Белмэйном. Мне сказали, что он сейчас в суде, и попросили перезвонить около пяти.
В пять часов в детской были дети, но, к счастью, Эдвард куда-то уехал, а потому я смогла позвонить из спальни. На этот раз меня соединили. Едва услышав голос Александра, я мертвой хваткой сжала трубку, а в горле пересохло. Я не могла произнести ни слова.
– Алло? Алло? Кто это говорит?
– Александр?
Последовало короткое молчание.
– Элизабет…
Его голос был таким нежным, что мои глаза наполнились слезами.
– Я боялся, что ты не позвонишь.
Я не ответила.
– Элизабет, ты меня слышишь?
– Да.
– Ты читала мое письмо? Могу я тебя увидеть?
Теперь я так остро ощущала его присутствие, как будто он был здесь, в комнате, рядом со мной. Слезы ручьями текли по щекам, меня била дрожь.
– Элизабет! С тобой все в порядке? Прости, мне, конечно, не следовало так поступать. Но я обязательно должен тебя увидеть, иначе я просто сойду с ума! Умоляю, ради всего святого, скажи, что встретишься со мной.
– Нет, Александр, – рыдала я. – Нет, я не могу. И пожалуйста, не проси меня ничего объяснять.
– Элизабет! Не вешай трубку! Элизаб…
Положив трубку на рычаг, я медленно опустилась на колени, шепотом умоляя его простить меня'. В эту минуту дверь распахнулась, и в комнату впорхнула Шарлотта.
– Мам, посмотри на это! Что ты…
Увидев, что я стою на коленях на полу, она осеклась и бросилась ко мне, расплакавшись от испуга.
– Мамочка, почему ты плачешь? Из-за чего? Что случилось?
– Тихо, тихо, родная. Успокойся. Ничего не случилось. Не надо волноваться. – Я провела рукой по вьющимся волосам дочери, и следующие слова вырвались непроизвольно – они были просто криком души. – Ах, Шарлотта, Шарлотта, что же я наделала! И как мне теперь быть?
– Мамочка, я не понимаю, о чем ты говоришь, но уверена: все будет хорошо! Мы сделаем так, что все будет хорошо. Обещаю! Только, пожалуйста, не плачь.
Когда Джонатан зашел в комнату и увидел нас обеих, сидящих на полу и вытирающих друг другу слезы, он немедленно начал реветь. Я протянула к нему руки.
– Извини, – всхлипывал он. – Я не хотел. Честно, мамочка, я не хотел. Я больше не буду!
– Чего ты не хотел, милый?
– 'Того, из-за чего ты плачешь. Извини, мамочка. Я действительно не хотел.
Мы с Шарлоттой переглянулись и рассмеялись сквозь слезы. Я крепко обняла сына:
– Ах, Джонатан, я тебя так люблю! Я так люблю вас обоих!
Прошел уже час, и мы втроем по-прежнему сидели на полу, когда аромат жасмина заставил меня поднять глаза. Несколько секунд Канарейка молча изучала меня, после чего повернулась и вышла из комнаты. Я почти сразу последовала за ней. Она стояла внизу, у двери в гостиную, и угрюмо наблюдала, как я спускаюсь по лестнице.
– Все в порядке, – сказала я, проходя мимо нее в гостиную.
– Думаю, мне лучше вернуться к детям, – ответила Канарейка, закрывая за мной дверь.
Лишь после этого я решилась поднять глаза, и меня тотчас же охватила волна такого неистового желания, что я едва не застонала. В гостиной в темном расстегнутом пальто, под которым виднелся строгий серый костюм, стоял Александр. Он похудел, и его красивое лицо казалось усталым и изможденным. Наверное, мне следовало бы рассердиться за то, что он пришел в мой дом. Но когда я увидела знакомую улыбку и чуть искривленный зуб, мое сердце чуть не выскочило из груди. У меня было ощущение, что какой-то сверхмощный магнит собрал воедино беспорядочно разбросанные осколки моей разбитой жизни.
– Я не мог не прийти. Это было выше моих сил.
Я молча кивнула. И через секунду оказалась уже в его объятиях.
– Ах, Александр, если бы ты знал, как мне тебя не хватало!
Он обнимал меня все крепче, умоляя простить его, говорил, что никогда не должен был меня покидать. Я прижала пальцы к его губам и заглянула в глаза:
– Скажи, ну почему у нас в жизни все так сложилось?
Ладони Александра нежно касались моих щек, когда наверху внезапно хлопнула дверь и кто-то сбежал вниз по лестнице.
– Послушай, Александр, что нам делать? Тебе нельзя здесь больше оставаться – скоро вернется Эдвард.
– Расскажи мне о Джонатане. Он мой сын?
Я отвела взгляд и села у камина. Некоторое время мы молчали, потом я спросила:
– Что ты собираешься предпринять?
Александр подошел ко мне, взял за руку и развернул лицом к себе:
– Мне кажется, это зависит от тебя.
Я выдернула руку, но глаз отвести не смогла. Его серые глаза гипнотизировали меня.
– Александр, очень прошу тебя, уходи сейчас! У всех нас было уже достаточно страданий.
– Элизабет, ты родила двоих детей, моих детей, а я их даже ни разу не видел! Тебе не кажется, что давно пора расставить все по своим местам?
– Слишком поздно! Теперь уже ничего нельзя ни сделать, ни исправить.
Александр побледнел как полотно:
– Что ты имеешь в виду? Либо они мои дети, либо не мои. Третьего не дано.
– Думаю, мне будет проще ответить на этот вопрос.
Мы резко обернулись на звук закрывающейся двери и увидели Эдварда, который стоял на пороге и наблюдал за нами. Не сводя глаз с Александра, он подошел поближе.
– Элизабет, может быть, ты представишь нас друг другу?
Я с трудом пробормотала их имена и отвернулась, не в силах смотреть на то, как они пожимают друг другу руки.
– Мне кажется, Элизабет пыталась вам сказать, что Шарлотта и Джонатан – кстати, именно так их зовут, на тот случай, если вы этого не знаете, – они больше не…
– Нет! – в отчаянии выкрикнула я. – Нет, Эдвард, не надо! Пожалуйста!
Эдвард спокойно повернулся ко мне:
– Но он должен это знать, дорогая. Иначе он будет считать, что и впредь сможет приходить сюда, когда ему заблагорассудится.
Я видела, что Александр сдерживается из последних сил, и быстро встала между ними.
– Пожалуйста, Эдвард, позволь мне самой все рассказать.
– Заткнись!
Я была настолько потрясена тем, что Эдвард повысил на меня голос, что невольно отшатнулась. Александр решительно шагнул вперед, и я увидела, что Эдвард испугался. Но это ничуть не поколебало его решимости.
– Я собираюсь сообщить вам, молодой человек, что дети, которых вы так самонадеянно считаете своими, на самом деле мои. Три года назад я усыновил и Джонатана, и Шарлотту.
– Эдвард, перестань! Ты зашел слишком далеко!
Я метнулась к Александру, но он вырвал свою руку из моей.
– Элизабет, скажи мне, что это неправда! Скажи мне, что он лжет!
Я отвела взгляд, но Александр решительно схватил меня за плечи и повернул к себе.
– Значит, ты позволила этому, человеку усыновить моих детей! – зло крикнул он, выплевывая слова мне в лицо. – После всего, что было между нами, ты позволила ему…
– Александр, зачем ты так говоришь?! Ты же ничего не знаешь! У меня не было выбора…
Эдвард оттащил меня в сторону и закрыл собой. Его глаза буквально буравили лицо Александра.
– Вы не имеете права приходить сюда и расстраивать мою жену…
– Вашу жену? Хороша жена, которая убегает на сторону и беременеет от другого мужчины! Хотя как можно назвать мужчиной человека, который крадет чужих детей?
– Немедленно убирайтесь вон! – прорычал Эдвард.
Я вырвалась и подбежала к Александру:
– Пожалуйста, выслушай меня! Пожалуйста…
Но его серые глаза в этот момент напоминали две льдинки.
– Я никогда не смогу понять, как ты могла это сделать. Кроме того, ты же знаешь…
– Хватит! – Теперь в голосе Эдварда явственно слышалась угроза.
– Александр! Нет! Не уходи!
Увидев, что он поворачивается по направлению к двери, я зарыдала.
– Эдвард, пожалуйста, позволь мне остановить его. Нельзя, чтобы он ушел так.
– Элизабет, немедленно успокойся! Для этого человека больше нет места в твоей жизни.
– Как же для него может не быть в ней места? Ведь он отец моих детей!
Сильная пощечина заставила меня замолчать. И в ту же секунду – я даже не успела заметить, как это произошло, – Александр сбил Эдварда с ног. Я метнулась к мужу, но он оттолкнул меня и, тяжело дыша, поднялся сам. Ему пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не потерять равновесие.
– Убирайтесь вон! – глухо процедил он.
Его посеревшее лицо было в этот момент так искажено злобой, что меня охватил панический страх. Александр протянул руку и помог мне подняться.
– Возьми меня с собой, – взмолилась я. – По жалуйста, возьми меня с собой!
– Если ты уйдешь с ним, то никогда в жизни больше не увидишь своих детей, – задыхаясь, прошипел Эдвард.
– Она никуда со мной не уйдет.
Я резко повернулась и похолодела под безжалостным взглядом серых глаз.
– Нет, Элизабет. Ты сделала выбор в тот день, когда позволила ему усыновить наших детей. – Его взгляд чуть-чуть смягчился, и он медленно и немного недоуменно покачал головой. – Господи, зачем ты это сделала? Ведь это же мои дети, Элизабет! Мои дети.
Он повернулся и вышел из комнаты.
Я медленно подошла к Эдварду. Дрожащими руками-он пытался утереть кровь, текущую из носа. Несколько минут никто из нас не двигался. Эдвард тяжело опирался о спинку кресла. Но вдруг его тело начало оседать и безжизненно распростерлось на полу. Перед тем как окончательно потерять сознание, он еще пытался выговорить мое имя.
Мы приехали в больницу, Эдварда увезли, и я осталась одна. Нервно меряя шагами коридор, я снова и снова вспоминала происшедшее и ненавидела себя. Ведь все это случилось по моей и только по моей вине. Не выйди я замуж за Эдварда, он был бы избавлен от всех этих мучений и переживаний и не лежал сейчас здесь без сознания, а может, и при смерти.
Но даже в этот момент я не могла не думать об Александре и боли, которую ему причинила. Если бы в тот вечер я не увидела его вместе с Джессикой! Если бы они не казались такими счастливыми, в то время как я мерзла в темноте на Белгрэйв-сквер, я бы никогда не позволила Эдварду усыновить детей. А теперь и Александр, и Эдвард должны расплачиваться за этот непростительный акт мести.
Приехали Дэвид и Кристина. Кристина была бледной от тревоги, и я не смогла заставить себя встретиться с ней взглядом. Знай она, что произошло, никогда не простила бы мне! От путаных объяснений меня спас приход доктора.
– Миссис Уолтерс? – улыбнулся он. – Не надо так волноваться! С вашим мужем все будет в порядке.
Я испытала такое огромное облегчение, что у меня подогнулись колени. Дэвид успел подхватить меня и усадил на стул.
– Но… что это было?.. Почему он?..
– Не буду утомлять вас медицинскими терминами, скажу просто, что у него легкий удар. Нет-нет, – решительно остановил он меня, увидев, что я пытаюсь заговорить. – Уверяю вас, вам совершенно не о чем волноваться! Думаю, завтра утром вы уже сможете забрать его домой.
– Утром? – эхом отозвалась я, не в силах поверить собственным ушам.
– Конечно. Правда, первое время ему придется немного поберечься, но он вполне в состоянии вести нормальный образ жизни.
– Но почему это произошло? – решительно вмешалась Кристина.
Я похолодела, но доктор снова пришел мне на выручку.
– Это может произойти по целому ряду причин, – улыбнулся он. – В данном случае причиной, судя по всему, послужил сильный спазм сосудов головного мозга.
На следующий день, вернувшись в Вестмур, мы с Эдвардом сразу поднялись к себе. В комнате было холодно, мы даже не сняли пальто, но Эдвард по привычке сел перед давно остывшим камином и жестом пригласил меня сесть рядом. Мы долго сидели молча, понимая, что первым должен заговорить он.
Но Эдвард решился заговорить, лишь когда уже совсем стемнело и я зажгла лампы по обе стороны кровати. Он по-прежнему был серовато-бледен, только небольшое красноватое пятнышко горело на левой щеке там, где он подпирал ее рукой. Его обычно безупречно причесанные волосы выглядели взъерошенными, и я автоматически пригладила их.
– Я испугался, – просто сказал, Эдвард. – Это единственное оправдание моему поведению. Нет, прошу тебя, не перебивай, выслушай меня! Как только я увидел его, я сразу понял, кто он, и… испугался. Я чувствовал, что теряю тебя, что, может быть, уже потерял. В ту минуту я думал только о себе, о том, во что превратится моя жизнь без тебя и детей. Мне открылись впереди такая пустота и одиночество, что это лишило меня разума. Он был так молод и красив, а я… Я вдруг увидел, что сделал с твоей жизнью, женившись на тебе. – Подняв руку, Эдвард вытер слезы, текущие по моим щекам, вздохнул, улыбнулся и продолжал: – Я не смею больше тебя удерживать, любимая. Теперь я понимаю, что должен был позволить тебе уйти с ним. Мы с Кристиной в воскресенье вылетим в Каир, так что ты сможешь спокойно уехать. Прости меня за все. Я понимаю, что безмерно виноват перед тобой. Виноват в том, что все эти годы держал тебя при себе. Виноват в том, что произошло вчера.
После этих слов я заплакала навзрыд:
– Ах, Эдвард, Эдвард, что же я сделала с тобой!
Он бережно, как ребенка, обнял меня, гладил мое лицо, волосы.
– Я никогда не уйду от тебя, Эдвард.
Он нежно прижал меня к себе.
– И все же я уеду в Каир. Если вдруг ты передумаешь после моего отъезда или даже до него…
Голос изменил ему, и он зарылся лицом в мои волосы.
Эдвард, как и планировал, улетел в воскресенье, но Кристина на этот раз не поехала с ним. Вместо этого она вместе со мной и детьми отправилась в Лондон, чтобы на следующий день вылететь в Гонконг. Присоединиться к брату в Каире она должна была в пятницу.
Канарейка ждала нас в доме на Прайори-Уок и сразу отвела детей наверх, чтобы подготовить их вещи к завтрашним занятиям в школе. Джеффри поднялся следом за ними вместе с багажом, а мы с Кристиной прошли в гостиную.
– А теперь, – сказала Кристина, как только за Мэри закрылась дверь, – может быть, ты все-таки сообщишь мне, что происходит. Я имею в виду «легкий удар», тягостное молчание, которое в последнее время постоянно царит в доме, твои красные глаза и прежде всего то, что тебе сказал Эдвард в Вестмуре перед отъездом. «Если ты действительно хочешь уехать…» Ведь если я не ошибаюсь, именно так он сказал? Итак, какого черта все это значит?
Кожа на ее скулах туго натянулась, а губы буквально побелели от ярости.
Я медленно поставила чайник на поднос и собралась с силами, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.
– Кристина, мне не хотелось бы показаться слишком грубой, – сказала я, стараясь ничем не выдать своего раздражения. – Я, конечно, понимаю, что ты очень любишь Эдварда и беспокоишься о нем, но при всем при том тебя совершенно не касаются наши с ним отношения.
Кровь бросилась Кристине в лицо, превратив его в безобразную багровую маску.
– Они меня очень даже касаются, если вследствие их моего брата увозят в больницу с ударом!
– Думаю, нам не стоит продолжать этот разговор. Как я уже сказала…
– Не смей разговаривать со мной таким тоном, стерва! Один раз ты уже чуть не разбила его сердце, а теперь вообще хочешь убить? – Судорожно сжимая и разжимая кулаки, она угрожающе направилась ко мне через комнату. – Ты и твои двое ублюдков причинили ему столько горя, сколько не заслуживает ни один человек, тем более такой, как Эдвард! Но теперь я хочу, чтобы ты наконец уяснила одну простую вещь: если ты еще хоть раз причинишь ему боль, я тебя просто убью! И думаю, Бог мне это простит.
В какое-то мгновение мне показалось, что она ударит меня. Но неожиданно, словно даже мой вид причинял ей невыразимые мучения, Кристина резко развернулась на каблуках и вышла из комнаты.
В тот день я ее больше не видела, а на следующее утро, спустившись вниз, обнаружила, что она уже уехала в аэропорт.
Я решила ничего не говорить Эдварду об инциденте, понимая, что это лишь расстроит его и не приведет ни к чему, кроме очередной ссоры между ним и Кристиной. Когда через две недели они вернулись из Каира, Кристина приветствовала меня сестринским поцелуем, и я решила последовать ее примеру, соблюдая внешние приличия и делая вид, что ничего не произошло. Но этот случай не прошел бесследно. Я стала остерегаться Кристины. К сожалению, я даже представить себе не могла, до какой степени должна ее остерегаться.
Жизнь снова вошла в обычную колею. Мы часто принимали гостей, и Вестмур стал своего рода Меккой для знатоков и ценителей искусства. Редкие дни, свободные от приемов, Эдвард посвящал разработке плана сигнализации для музея в Каире. Это свое увлечение он объяснял тем, что при нынешней охранной системе маска Тутанхамона находится в постоянной опасности. Меня, правда, немного удивляло, что эта работа занимает столько времени, но я делала скидку на ее очевидную сложность и дотошность Эдварда.
В июне из Гштаада вернулись Дэвид с Дженифер Иллингворт. Признаться, никого не удивило сообщение о том, что они собираются пожениться.
Так постепенно шли месяцы, и чем дальше тот жуткий весенний день уходил в прошлое, тем чаще я снова стала думать об Александре. Постепенно эти мысли становились все навязчивее, и доходило даже до того, что я снимала трубку телефона, хотя так ни разу и не решилась набрать знакомый номер. Как бы я ни тосковала, я просто не могла себе позволить еще раз травмировать Эдварда. В результате получилось так, что инициатором нашего примирения стал не Александр, и не я, а Генри.
Впоследствии он никогда не упоминал о причинах, заставивших его позвонить мне именно в тот день. Но я предполагаю, что это решение вызревало у него уже очень давно. Генри, как всегда, был лаконичен и говорил только по делу. Он не знал, почему я позволила Эдварду усыновить детей, но догадывался, что у меня были на то веские причины, и просто просил объяснить их Александру. Он считал, что хотя бы это, по крайней мере, я должна сделать.
Наш разговор моментально заставил меня забыть обо всех обещаниях, данных Эдварду, и, не успев повесить трубку после разговора с Генри, я тотчас же позвонила на работу Александру и договорилась с ним о встрече на следующий день.
