Текст книги "Сердечные тайны"
Автор книги: Сьюзен Лоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Глава 17
Черное небо смотрело на покинутую крепость своим единственным желтым глазом луны.
Летняя ночь. От земли шло тепло. Было душно. Воздух казался настолько плотным, что Джон мог бы взять его в пригоршню. Ему с трудом удалось вздохнуть всей грудью, и он невольно поморщился от боли в боку. В тот страшный день Джон обнаружил рану только тогда, когда британские солдаты, преследовавшие после боя отступавших американцев, нашли его у тела сержанта Хичкока.
Лэйтону понадобилась неделя, чтобы набраться сил. Эту неделю он провел в постели, и у него было слишком много времени, чтобы подумать обо всем, слишком много.
Он всегда старался делать только правильные вещи и был так уверен в том, что точно знает, что правильно, а что нет. Когда он был совсем юным лейтенантом в Бостоне, его потрясло ужасное обращение англичан с теми, кого он всегда считал своим народом. Резня в Бостоне была последней каплей. Лэйтон начал работать на Сэньюэля Адамса. Он и не подозревал, к чему это приведет.
Тогда у него не было сомнений в том, кто друг, а кто враг. Он был слишком самоуверен. Ему казалось, что он знает ответы на все вопросы.
Но эти знания не подготовили его к настоящей действительности. Реальность заключалась в том, что люди умирали. Люди, которых он не мог считать врагами, потому что они не были ни злыми, ни жестокими. Они были такими же солдатами, как и он: делали, как и он, свою работу, выполняли приказы, пытаясь, как и он сам, поступать правильно.
И сколько раз Джон ни говорил себе, что все, что он делает – только на пользу Отечеству, ему не удалось разубедить себя в том, что та информация, которую он добывал командованию, приносит много смертей. Если он сам и не нажимал спусковой крючок, это не значило, что был неповинен в этих смертях.
И что еще хуже – Джон не видел выхода. Он мог только продолжать собирать информацию и молить Бога о том, чтобы вся его работа помогала приблизить конец войны. Хотя он твердо знал, что ни одна сторона не уступит другой, пока не разобьет противника наголову, и союзниками его были долг и преданность, которые и вели по тому пути, который он выбрал.
Это было немало. Но, когда глубокой ночью он вспомнил умирающего на его руках человека, этого было недостаточно, чтобы заглушить душевную боль.
Он затянул поплотнее полы своего сюртука. Сегодня Джон исполнял новую роль – уже немолодого бостонского купца, разбогатевшего на торговле с англичанами, считавшего, что торговля выше патриотических чувств. Однако его парик говорил о другом: он был сильно напудрен и имел тринадцать завитков на затылке – прическа, а ля, независимость. Таким образом, выражали свою преданность Родине те, кто не хотел, чтобы британцы заподозрили их в чем-то серьезном.
Лэйтон в редких случаях передавал информацию таким опасным способом. Но на этот раз сведения были большой важности. Именно по этой причине он не стал использовать старый канал в Бостоне, сам приехал сюда с пакетом, зашитым в подкладке пояса. Ему не хотелось рисковать.
В крепости все было тихо. Там никого не было с тех пор, как роту отослали обратно в Бостон. Сюда было далеко добираться – это был единственный недостаток. В остальном, это место было идеальным для тайной встречи.
Его связной должен был быть уже здесь. Джон приблизился к крепости. Было тихо. «Слишком тихо», – подумал он. Слышалось только постоянное жужжание москитов. Он осторожно двигался вдоль крепостной стены, стараясь держаться в тени.
Что это было? Он замер. Ничего. О, Господи, даже его собственное дыхание, казалось ему слишком громким. Он вошел в распахнутые ворота и прошел на середину двора. Пусто. Лэйтон вглядывался в стену, пытаясь найти щель, в которую мог пролезть человек, но ничего не мог разглядеть.
– Стой, – приказ повис в воздухе, тяжелый и зловещий.
Они появились из здания напротив, отделившись от ночной тьмы, казалось, материализовавшись из темной, густой духоты. Солдаты, полдесятка.
Джон похолодел. Они выследили его. Каким-то образом они знают о назначавшейся встрече. Интересно, его связной, мелкий торговец, уже у них?
Рука Лэйтона потянулась к тому месту, где были спрятаны бумаги. Если они схватили связного, Джон уже ничем не может ему помочь. Джон поднял руки, давая понять, что не собирается сопротивляться, но внезапно резко сорвался с места и побежал. Не обращая внимания на выстрелы за спиной, он перемахнул через огород и бросился в лес. Горячий воздух обжигал ему легкие.
Возле его ушей что-то просвистело. О, Господи, пусть они будут плохими стрелками! Сердце тяжело билось в груди. Он бежал к той тропинке, где когда-то обнаружил Бесс и преследовавшего ее солдата. Левое плечо обожгло острой болью. Ноги подкосились, и он рухнул на землю. Боль пронзила и позвоночник.
Сжав зубы, Джон попытался вдохнуть воздух и встать на ноги. Боль можно было выдержать. Плен был недопустим. Лес был все ближе. Сейчас он выглядел иначе – теперь на деревьях была густая зеленая листва. На мгновение Лэйтон замер, пытаясь при неверном свете луны выбрать тот самый кут, и, надеясь на лучшее, нырнул в зелень.
Слава Богу, память его не подвела. Он бежал дальше, ветки царапали ему лицо и больно хлестали по ране. Джон еще раз споткнулся, когда резкая боль пронзила его тело от плеча до колена. Ему нужно было только добраться до своей лошади. О, Господи, где же она? Пот струился по его лицу, мешая смотреть. Он почувствовал, что не хватает дыхания, что свет меркнет перед его глазами.
Наконец-то. Как всегда, он не привязал лошадь на тот случай, если за ним будет погоня. Джон схватился за седло и подтянулся. Левая рука не работала. Не было времени обращать на это внимание. Уцепившись правой рукой, он с трудом перекинул ногу и рухнул в седло.
Господи, какая слабость. Одежда была мокрой от пота и крови, но его трясло от холода. Он знал, что это означало большую потерю крови.
О возвращении в Бостон не могло быть и речи. Сейчас никому нельзя доверять. Он мог обратиться только к одному человеку. Джон из последних сил натянул поводья и вонзил шпоры в бока лошади. Она помчалась во весь опор.
* * *
Солнце еще не встало. Почему же было уже так жарко? Войдя в конюшню, Бэнни почувствовала, что рубашка прилипла к ее спине. Она не любила вставать так рано. Но ей хотелось сделать самую тяжелую работу до наступления невыносимой жары. В конюшне стояли только те пять лошадей, которых ее братья не взяли с собой.
С наступлением войны дела в таверне пошли хуже. Никто не путешествовал, за исключением случаев острой необходимости. Но Бэнни это нравилось. В «Дансинг Эле» каждый день собирались завсегдатаи поговорить о том, о сем. Правда, дохода теперь с трудом хватало, чтобы прокормить тех Джоунзов, которые остались в Нью-Уэксфорде. Ей потребуется не много времени, чтобы отвести лошадей на пастбище около леса.
Животные, казалось, обессилили от жары, и даже не шевельнулись, когда она вошла в конюшню. Они неподвижно стояли, отмахиваясь хвостом от надоедливых мух. Она подошла к Паффи, провела рукой по ее хребту и вывела из конюшни. Затем она вернулась за другой лошадью. Бэнни уже выводила ее из стойла, как вдруг раздался слабый стон. Она не поверила своим ушам. Может быть, кошка?
Еще один стон, низкий, явно человеческий. Бродяга? Грабитель? Оружие… Ей нужно было чем-то защищаться. Присмотревшись, она увидела в углу груду инструментов. Около стены стоял топор. Снова было тихо. Она старалась не выдать себя неосторожным движением и осторожно прокралась в угол. Топор был большой и тяжелый. Бэнни легко подняла его, благодаря Бога за то, что не была похожа на свою хрупкую мать. Она медленно приблизилась к стойлу, откуда доносились звуки.
– Джон!
Топор выпал у нее из рук. На охапке соломы она увидела своего друга. Глаза его были закрыты, левая рука неподвижно лежала на поясе.
– О, Господи, Джон.
Она бросилась к нему и опустилась на колени. На нем был непривычный наряд, и хотя одежда превратилась в лохмотья, было видно, что она дорогая.
– О, Боже!
Он не шевелился. Бэнни дотронулась до его щеки:
– Джон, – повторила она. Лэйтон приоткрыл глаза.
– Бесс, – прохрипел он. – Я нашел тебя.
– Что случилось?
– Ранен.
– Не шевелись. Я схожу за помощью.
– Нет, – он с трудом поднял палец, – меня… арестуют.
Да. Они сделают это. Раненый английский солдат достойная добыча для любого поселенца. Он посмотрел ей в глаза; в его взгляде были страдание и мольба.
– Помоги же мне.
– Я не знаю, как.
– Вытащи пулю.
О, Господи, в него стреляли! Но она не сможет сама вытащить пулю. Надо сходить за кем-нибудь. Если даже его арестуют, он останется жив.
– Я не могу.
– Можешь, – он слабо улыбнулся. – Ты все можешь, Бесс. Они убьют меня.
– Хорошо.
Что надо делать? Ей нужны ножницы, вода, бинты. Что еще?
– Держись, Джон. Я сейчас вернусь.
Он не ответил, и ей стало страшно:
– Ты слышишь меня, Джон? Не умирай, подожди меня, – ее голос дрогнул. – Ты не можешь умереть рядом со мной!
– Да, да, – прошептал он.
Помедлив секунду, она выбежала из конюшни. Его можно было оставить здесь. Сюда никто не заходит. Ей нужно было вывести лошадей в поле, пока не появился отец. Слава Богу, ни Исаак, ни ее отец не любили рано вставать. Ее мать, конечно, уже поднялась, но она не пойдет в конюшню.
Бэнни не могла возвратиться домой. Все равно нельзя было ничего вынести из дому, чтобы мать не заметила. Она пошла к мастерской Брэндана, надеясь, что тут найдет все, что нужно. К счастью, никто не встретился ей по дороге. Она засунула в мешок все, что могло пригодиться, и вышла.
– Бэнни!
Голос отца раздался, когда она уже почти миновала «Дансинг Эль». О, Господи, этого только не хватало. Элизабет замерла, закрыв глаза, и глубоко вздохнула.
Спокойно. Она должна быть абсолютно спокойной. Дочь повернулась лицом к отцу.
– Где ты была? Я заметил, что Паффи все еще рядом с конюшней… Я думал, что ты поведешь их всех в поле.
– Да. Просто у меня не было времени.
Он показал головой в том направлении, откуда она шла.
– А, ты была…
– У Брэндана в мастерской.
– В мастерской? – Отец вопросительно посмотрел на нее: – А что тебе нужно было там так рано?
«Спокойно», – приказала она себе:
– Я забыла там кое-что, когда в последний раз наводила порядок.
– Вот это, в мешке?
– Да, – Бэнни облегченно вздохнула.
– Что же ты там забыла?
Рано было радоваться.
– Так, тряпье. И мне нужно было лекарство.
– А, что-нибудь женское?
– Да.
Он прищурился и внимательно глянул на нее:
– Ты что-то совсем расклеилась и на себя не похожа, а ведь никогда не была такой, как все эти слабые неженки.
– Я думаю, что это жара, папа.
– Да. Сегодня будет еще хуже.
– О, черт!
«Джону от этой духоты станет совсем плохо», – чуть не вслух подумала она.
– Может быть, тебе лучше отдохнуть, Бэн? Ты слишком много работаешь.
– Да, наверное.
– Поиграй, если хочешь, на скрипке. У тебя, наверное, не было уже давно времени на это.
– Да, хотелось бы, – никто не мешал ей, когда она играла. И можно будет целый день провести с Джоном.
– Я скажу Исааку, чтобы он вывел лошадей.
– Нет, – слишком поспешно возразила Бэнни.
Отец снова посмотрел на нее.
– Я имею в виду… Я хотела бы сделать это сама. А все остальное время я буду отдыхать, обещаю.
– Обещаешь?
– Да, – не дожидаясь еще вопросов, она быстро пошла прочь.
Элизабет положила мешок у двери конюшни и направилась к колодцу.
Бэнни вернулась с полным ведром, из которого то и дело выплескивалась ей на ноги вода. Она вошла в конюшню и остановилась. Он был там, по-прежнему без движений лежал на соломе. Абсолютно неподвижный и бледный. Ей вдруг стало страшно, что она пришла слишком поздно.
Глава 18
Осторожно, заранее боясь, что она может обнаружить, Бесс положила руку ему на грудь. Через тонкую, в клочья изорванную ткань рубашки Бэнни ощутила тепло и облегченно вздохнула. Потом она увидела, что его грудь слабо поднимается и опускается.
– Слава Богу!
– Ты здесь, – прошептал он, не открывая глаз.
– Да.
Его лицо было мертвенно-бледным, и ни один его мускул не двигался. Кого она пытается обмануть? Она не лекарь, и знает только, как перевязывать раны. И если он никогда больше не откроет свои чудесные глаза, она не вынесет, что невольно стала тому причиной.
– Джон. Неужели никого нельзя позвать? Может быть, я отвезу тебя куда-нибудь? Я не уверена, что могу тебе помочь.
– Я… больше… – он пытался дотронуться до нее рукой, но не смог, поморщился от боли и бессильно уронил руку, – никому не доверяю.
Бэнни глубоко вздохнула.
– Ну, хорошо. Что мне нужно делать?
– Просто… вытащи пулю.
– Где она?
– В спине.
В спине? О, Боже! Если бы у него была ранена рука или нога… Спина… Это так сложно. Но она сумеет сделать все для него. Должна суметь. Взяв ведро и все принадлежности, Бэнни обошла раненого, стараясь ни в коем случае ничем не задеть, и опустилась на колени.
Она быстро прикрыла рот рукой, чтобы подавить испуганный возглас – не хотела, чтобы он понял, как ей страшно. На спине странного камзола, в который Джон почему-то был одет, зияла огромная рваная дыра. Причем она находилась слева. И если пуля прошла глубоко, то сейчас она была очень близко от сердца.
Но если бы пуля задела сердце, Джон не смог бы добраться сюда. Поэтому, скорее всего, пуля где-то близко. Камзол вокруг раны был пропитан темной засохшей кровью. Так много крови! Но Бэнни показалось, что кровотечение, если и не прекратилось, то значительно уменьшилось.
Начнем с самого начала. Чтобы добраться до раны, нужно снять с него камзол и рубашку, – сказала она себе и потянулась за ножницами.
Бесс надрезала плотную вышитую ткань и стянула с него камзол. У нее вырвался вздох облегчения. Первый шаг сделан. За все это время он даже не шевельнулся.
– Джон?
– Да?
– Просто проверяю, не потерял ли ты сознание.
Вокруг его талии был обмотан какой-то странной толщины пояс. Сначала она подумала, что Джон ранен и в живот, но потом поняла, что это не повязка. Ладно, об этом можно подумать и потом.
Теперь рубашка. Разрезать тонкое полотно было не трудно, но вот снять оказалось невозможно. Кровь засохла, и поэтому ткань прилипла к ране. Если Бэнни просто дернет ее, боль будет невыносимой. Но что еще хуже, снова откроется кровотечение, и было даже страшно подумать, сколько еще крови он может потерять.
Она несколько секунд размышляла над этой неожиданно возникшей проблемой, потом вытащила чистую тряпку из своей сумки и намочила ее в воде. Когда Бэнни набирала воду в колодце, та была ледяной, но из-за жары нагрелась почти до температуры тела.
– Сейчас я положу на рану мокрую тряпку. Тебе не будет больно.
Как будто ее руки могут причинить ему боль. Он знал, что находится где-то на грани реальности. Его мир был сейчас расплывчатым, постоянно меняющим форму, и большая часть происходящего не достигала его сознания. Он едва вспомнил эту конюшню, когда добрался сюда глубокой ночью. У него не оставалось сил даже на то, чтобы пойти и позвать Бесс. Он просто свалился на сено и, уже не сопротивляясь, позволил темноте поглотить его.
Эта темнота и сейчас еще окружала его, но он ясно мог различить одно – лицо Бесс. Нежные, успокаивающие прикосновения ее пальцев, мягкий, переполненный тревогой о нем голос. Сейчас она делала с его раной что-то такое, что уменьшало, как бы остужало, жгучую боль, которую он чувствовал с… неужели, это было всего лишь прошедшей ночью?
– Ну вот. А теперь я попробую оторвать прилипшую к ране ткань. Чтобы она не мешала мне.
Очень медленно, очень осторожно, Бэнни оторвала рубашку от его израненного тела.
«Ну, давай же, давай», – повторяла она, как будто могла заставить боль уйти вместе с остатками ткани.
– Ну, вот.
При виде этой жуткой раны, Бэнни почувствовала тошноту. Не то, чтобы у нее был слабый желудок – ее братья излечили ее от этого еще в очень раннем возрасте. Но ведь это был Джон! Ее нежный великан не способен был никого обидеть, и он не заслуживал такой боли.
Бэнни снова намочила в воде тряпку и начала аккуратно промывать рану, очищая ее от мелких остатков ткани и запекшейся крови. Она надеялась, что рана окажется неглубокой, и она скоро увидит пулю. Нет, зря надеялась. Она уже очистила рану насколько могла, но не обнаружила никаких признаков того, что пуля ушла неглубоко. Ей ничего не оставалось делать, кроме как искать ее.
– У меня есть настойка опия. Выпьешь?
Джону едва хватило сил отрицательно покачать головой.
– Осторожно, постарайся не шевелиться. У меня не так много сил, чтобы тебя удержать, и я могу нечаянно причинить боль.
– Нет, – прошептал он.
Джон действительно не думал, что почувствует боль, ведь то, что делала до сих пор Бэнни, не вызывало у него никаких ощущений. Его спина просто онемела.
– Хорошо, – наконец согласилась Бэнни. Закусив губу, она взяла нож с обрезанным концом, который принесла с собой. Ей не удалось найти ничего более подходящего, поэтому придется каким-то образом обходиться этим. Она поднесла нож к ране и увидела, что ее рука дрожит.
Так не пойдет. Бэнни была в отчаянии. Как бы она хотела, чтобы рядом был хоть кто-нибудь, кто мог бы ей помочь.
– Бесс.
Вот и все, что он произнес. Но больше ей и не нужно. Одно это слово сказало ей, как Джон верит в нее. Она вспомнила, сколько раз он смотрел на нее с абсолютным одобрением всего, что она делала.
Бэнни попробовала дотронуться ножом до раны. Джон дернулся и затих.
– Джон?
Никакой реакции. Но Бэнни видела, как бьется его пульс – неровные движения тонкой жилки за ухом. Скорее всего, он потерял сознание.
Наверное, так даже будет лучше. Бэнни склонилась над раной.
– Где же эта чертова пуля?
Вот она. Нож уперся во что-то твердое. Бэнни нагнулась еще ниже, чтобы лучше разглядеть пулю. Она была черной, гладкой, ушла не очень далеко, может быть, на два дюйма. Или в него стреляли с большого расстояния, или его собственные мускулы не позволили пуле пройти глубже. Бэнни снова почувствовал гнев и злость на того, кто так подло выстрелил Джону в спину. Теперь нужно ее вытащить.
Пять минут спустя, Бэнни все еще безуспешно пыталась извлечь пулю из раны. «Черт возьми, ну, что же это такое?» Не в силах больше бороться, она выпрямилась и вытерла глаза тыльной стороной ладони. У нее начали закипать слезы. Но это была лишь минутная слабость. Ее взгляд упал на вещи, которые она принесла с собой. Что делать?
Ножницы! Мгновенно схватив их, она снова склонилась над Джоном. Бэнни еще раз, теперь уже ножницами, отыскала пулю, удивляясь, что такой маленький кусочек металла может возбудить в ней такую ненависть. Она зажала пулю ножницами, молясь, чтобы они не соскользнули и, глубоко вздохнув, дернула изо всех сил.
Она была почти удивлена, когда увидела, что между лезвиями ножниц зажата пуля. Бросив ножницы, Бэнни быстро взяла полоску чистой ткани, сложила из нее квадратный тампон, наложила на рану и слегка прижала. Потом она порвала пожелтевшую простынь на длинные узкие полоски и молча поклялась Брэндану, что отнесет ему новую простынь и положит на то же место в шкафу в комнате над мастерской. Решив, что полосок набралось достаточно, Бэнни осторожно, но прочно зафиксировала повязку.
Когда Элизабет закончила перевязку, ее руки дрожали от усталости и напряжения. Она устало прислонилась спиной к стене и с удовлетворением посмотрела на свою работу. Отлично сделано! Но она не могла себе позволить рассиживаться здесь. Ей нужно еще вывести лошадей на пастбище, пока отец не явился проверить, и узнать, почему они все еще в конюшне.
Сначала Бэнни вывела Терпеливую, а следом остальных трех лошадей, сама села на Паффи и поскакала к лугу. К своему удивлению, Бэнни увидела, что солнце еще не так высоко. С тех пор, как она нашла Джона, не прошло и двух часов, хотя ей показалось, что это было так давно.
Бэнни не могла заставить себя не думать, что все-таки с ним случилось. Такая странная одежда, и эта не то перевязка, не то пояс какой-то непонятный. Если бы его ранили в бою, то на нем ведь должна была быть форма. Если не считать той ночи, когда он спас ее в лесу, она никогда не видела его без мундира. И если это все-таки случилось во время боя, то где же его вся рота? Почему они не позаботились о нем?
Бэнни бросила лошадей на лугу и быстро побежала обратно к конюшне. Хотя она и извлекла пулю, Джон ни разу не пошевелился, пока она его перевязывала. Рано было еще судить, выживет ли он.
Бэнни вбежала в конюшню и снова опустилась на колени рядом с Джоном. Кажется, все в порядке. Он дышит. Расстелив одеяло рядом с его распростертым телом, Бэнни села поудобней, чтобы наблюдать за раненным. Его дыхание было неглубоким, но ровным. Осторожно, боясь разбудить его, она положила руку ему на лоб. Горячий. Может быть, слишком горячий? Трудно сказать, в чем причина: жар или изнуряюще душный воздух.
Она не видела его несколько месяцев. Он лежал перед ней измученный, бледный, грязный, и все же она удивлялась тому, насколько совершенны черты его лица. Могло показаться, что случай, из-за которого он повредился в уме, был рассчитан именно на то, чтобы помочь природе хоть немного сбалансировать его исключительную красоту хоть каким-нибудь недостатком.
Хотя Бэнни никогда не рассматривала его заторможенность как недостаток. Более того, у него есть такие качества, которые редко встретишь в людях. Он бескорыстен, добр и всегда готов предложить свою дружбу, которую Бэнни с благодарностью и приняла. Потому что, несмотря на такую большую семью, у нее никогда в жизни не было настоящего друга.
Должно быть, последние несколько месяцев были для Джона не самыми легкими в жизни. Он выглядел похудевшим, а на его боку Бэнни только сейчас заметила шрам. Когда же его ранило? Бэнни начала вспоминать, когда он нес ее на руках через лес, было очень темно, и она не могла рассмотреть этот шрам, даже если бы он у него был уже тогда.
Бэнни осторожно погладила шрам рукой. Он был гладким, как будто восковым. И если она не могла видеть Джона в ту ночь, в конюшне, она ведь прикасалась к нему, обнимала снова и снова. Она бы почувствовала этот шрам. Значит, его ранили уже после того, как он уехал от нее. Ему причинили так много боли. Как бы она хотела и в тот раз оказаться рядом и защитить его.
Бэнни не знала, как долго она уже просидела так, не сводя глаз с Джона. По ее спине струился пот, сено больно царапало ноги. И все равно Бэнни испытывала какое-то странное удовлетворение оттого, что сейчас он был рядом с ней, и оттого, что на какой-то, пусть даже самый короткий промежуток времени, он был в безопасности, ничего ему не угрожало, и оттого, что она просто могла слушать, как он дышит, могла время от времени касаться его.
– Бэнни!
Этот крик заставил ее резко вскочить на ноги.
– Папа!
Что он здесь делает?
– Что? – слабо прошептал Джон и приоткрыл глаза.
– Ш-ш-ш. Тихо. Не шевелись.
– Бэнни!
– Минутку, пап, я уже иду! – отозвалась она.
Снова опустившись на колени, Бэнни прошептала Джону в самое ухо:
– Не волнуйся! Я скоро приду.
Быстро поднявшись, Бэнни бросилась к выходу и столкнулась там с отцом.
– А вот ты где, дочка. Почему так долго?
– Я… я была на сеновале. Играла на скрипке.
– Бэн, здесь слишком жарко сейчас, чтобы играть на скрипке. Почему ты не пойдешь к ручью?
– Здесь хорошо. Тихо. Мне здесь нравится.
– Посмотри на себя. Ты же от жары скоро в обморок упадешь.
– У меня все нормально, – сказала она, пожалуй, слишком резко.
– Ну, ладно, – Кэд нахмурился. – Постарайся привести себя хоть немного в порядок, пока тебя мать не увидела.
– Хорошо. Зачем ты меня искал?
– Ах, да! – его лицо просветлело. – У нас постояльцы.
– Постояльцы?
– Остановились у нас по пути в Кэмбридж, – объяснил Кэд, счастливо улыбаясь.
– А, так тебе помочь их обслужить?
– Нет, Бэн. Я обещал тебе выходной. Но их лошадей нужно завести в конюшню.
– Их лошадей? Сюда? Но это невозможно!
– Почему? Разве не за этим мы строили этот чертов сарай?
– Но… я еще не вычистила ее. Не могу же я завести лошадей наших клиентов в грязные стойла.
– Да, думаю, ты права.
– Конечно, – она развернула его и подтолкнула в направлении таверны. – Иди, дай им выпить. А я все здесь вычищу и поставлю лошадей в стойла.
– Отлично. Только не забудь почистить и лошадей тоже.
– Они будут идеально чистыми.
– Уверен в этом.
Посвистывая в предвкушении новостей и, в кои-то веки, денег, Кэд пошел обратно в «Дансинг Эль».
Бэнни положила руку на грудь, надеясь хоть немного успокоить бешено колотившееся сердце. Их пока не обнаружили. Пока.
Бэнни вернулась к Джону. Где же спрятать его? Конечно, можно отвезти к Брэндану. Но люди, наверняка, начнут интересоваться, зачем она так часто ходит туда. И потом, отвезти, а как? Через весь город, среди бела дня? Нет, это невозможно. Придется оставить его в конюшне на сеновале. Там его никто не увидит, и она сможет приходить, как только выдастся свободная минута. Но как же его перетащить туда?
Бэнни опустилась на колени.
– Давай, Джон, поднимайся. Пора вставать.
Он улыбнулся, не открывая глаз.
– Не хочу.
– Тебе нужно перебраться в другое место, или тебя найдут здесь, Джон. Пошли.
– Найдут меня?
– Да. Тебе нужно забраться на сеновал. Ты понимаешь меня? Там ты будешь в безопасности.
Она схватила его за правую руку и попыталась поднять на ноги.
– Давай же, я тебе помогу.
– Бесс всегда мне помогает.
– Да.
О, Боже! До чего же он огромен! Ему удалось подняться на ноги, но пришлось тяжело опереться на ее плечо. Его движения были медленными и нескоординированными, и если бы она не знала точно, что он ничего не принимал, она бы подумала, что он все-таки выпил опиум.
– Пошли.
Каким-то образом Бэнни удалось дотащить Джона до угла, где была лестница и прислонить его к стене. Отдышавшись, она посмотрела на дыру в потолке, через которую можно было попасть на сеновал. Никогда раньше ей не приходилось задумываться о том, насколько это высоко.
Нечего думать о том, чтобы самой втянуть его по этой лестнице. Сегодняшнее утро уже отняло у нее немало сил, но даже если бы и не это, он был слишком большим и тяжелым. Ему придется помочь ей.
– Джон, – настойчиво сказала она. – Джон!
– Бесс?
– Джон, тебе нужно подняться вверх по этой лестнице. Я не могу тебе в этом помочь. Ты поднимешься туда сам.
Его голова качнулась в направлении лестницы.
– Я не могу. Устал… так устал.
– Джон, – резко сказала Бэнни. Обхватив руками его голову, она посмотрела ему в глаза, пытаясь увидеть там хоть маленькую искру понимания.
– Сделай это. Для меня.
Она увидела, как он выпрямился, весь собрался, как будто обнаружил в себе скрытый запас сил.
– Для тебя.
Он схватился за лестницу здоровой рукой и поставил ногу на нижнюю ступеньку.
