Текст книги "Сердечные тайны"

Автор книги: Сьюзен Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Лэйтон знал: то, что он сейчас сделал неправильно. Но еще не мог заставить себя сожалеть о случившемся.

– Нужно идти, – неохотно сказал он.

– Знаю. – Она поцеловала его.

Невероятная нега разлилась по ее телу. Ей не хотелось двигаться. Еще больше ей не хотелось возвращаться к реальности.

– Нужно идти, – повторил он.

Сон уступил место реальности, хотела она этого или нет. Джон уходил от нее – он, действительно, уходил от нее. И он не вернется в крепость, как это было раньше, а уйдет стрелять в людей, а они в свою очередь будут стрелять в него.

Бесс не знала, увидит ли его снова. Джон обнял ее. Так они и стояли некоторое время, крепко обнявшись. Гроза уже закончилась. Теперь лишь дождь, не переставая, стучал по крыше.

– Я не хотел ничего плохого, Бесс.

– Ты и не сделал ничего плохого. – Она еще сильнее прижалась к нему. – Ты никогда не смог бы сделать мне что-нибудь плохое.

Это мгновение нельзя было продлить вечно. Он отпустил ее и пошел в тот угол чердака, где была лестница вниз. Бэнни пошла следом.

– Тебе не нужно идти. Ты можешь остаться здесь, – сказал Джон, когда она начала спускаться за ним.

– Я провожу тебя.

В тишине раздавалось лишь фыркание лошадей, которые были безразличны и к грозе, и острым переживаниям этих двух людей. Джон открыл дверь конюшни, им в лицо ударил холодный ветер с дождем.

Он остановился и дотронулся ладонью до ее щеки. И сделал это с той нежностью, с которой всегда относился к Бесс.

– Здесь очень темно. Я хотел бы видеть тебя, – тихо сказал он.

– И я тоже. – Она не удержалась и провела рукой по его лицу.

Джон поцеловал ее пальцы.

– Извини, Бесс. За все. Прости.

Ее горло сжалось.

– Не надо, прошу тебя.

– И все же прости. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее.

– Никогда не забуду тебя, Бесс.

– Я тоже тебя никогда не забуду.

Лэйтон быстро поцеловал ее, затем повернулся и вышел.

Бэнни шагнула в дождь и ветер. Ей хотелось еще раз увидеть его фигуру, удаляющуюся от нее. Но впереди были только темнота и дождь. Она прищурилась. Это не помогло. Ничего не было видно. Одежда ее промокла и прилипла к телу. Леденящий резкий холод пробирал до костей. Бесс хотела замерзнуть. По крайней мере, она могла бы хоть что-нибудь почувствовать. Ей нужно было почувствовать что-то. Она подняла руку и вытерла капли дождя на лице. Вода была почему-то теплой и соленой.

* * *

День тянулся за днем.

Кэд уныло бродил по таверне. Его нетерпеливое желание вновь оказаться со своими сыновьями было очевидным. К любой новости он относился, как к бесценной драгоценности, усиленно занимался с резервной ротой, которая полностью состояла из стариков и мальчишек. Муштровал он своих подчиненных до тех пор, пока ноги не покрывались волдырями.

Мэри, как всегда, была воплощенное спокойствие, но редко улыбалась, выполняя свои привычные обязанности со спокойной отрешенностью. Она почти не замечала Бэнни и возвращалась к реальности только тогда, когда Исаак просил ее разрешить ему пойти в армию. Мать сразу же настораживалась и резко выражала свое несогласие. И Исаак по-прежнему оставался в Нью-Уэксфорде.

Однако он, постоянно занимаясь повседневной мойкой полов и окон, говорил так, чтобы все слышали, что здоровый молодой человек должен сражаться плечом к плечу со своими соотечественниками, а не возиться с тряпкой. И точно подсчитал сколько дней оставалось до его шестнадцатилетия – 173.

Бэнни работала. Она скребла столы, считала бочонки с пивом, натирала серебро, обслуживала посетителей, которые останавливались в поселке на своем пути в Кэмбридж, куда они шли, чтобы присоединиться к армии. Она взяла на себя обязанности Генри. Теперь Бэнни приходилось ухаживать за лошадьми и конюшней. Вместо Джорджа она следила за снабжением и учетом товаров.

Но в том, что касалось печатной мастерской Брэндана, Элизабет была практически бессильна. Раз в неделю она открывала ее, проветривала помещение и протирала все до последней полки. В те часы, пока она была там, ей даже иногда удавалось продать кое-что из лекарств и канцелярских принадлежностей.

Все свободное время Бесс проводила с племянниками и племянницами. Их матери были загружены работой, так как самостоятельно вели хозяйство, постоянно тревожась за своих мужей. Самые маленькие из детей не могли никак понять, почему их пап не было дома, а мамы были все время заняты, поэтому им так нравилась забота тети Бэнни.

Старшие все отлично понимали. Ей было так жаль видеть их лица, прежде всегда веселые, такими хмурыми. Адам-младший пытался взять на себя обязанности взрослого мужчины, до которого он еще не дорос, Сара часами сидела с кошкой на руках, наблюдая за тем, как весна прочно утверждает свои права. Все, что Элизабет могла сделать для них – это быть рядом в те моменты, когда им становилось особенно тяжело.

Несмотря на то, что Бэнни была занята почти целый день, этого, казалось, было недостаточно. Она пыталась работать и головой, и телом до полного изнеможения, надеясь, что будет засыпать, едва добравшись до постели. Ничего не помогало. Ей снились мрачные бессвязные сны, полные крови и дыма. Но когда она просыпалась в холодном поту, хватая ртом воздух, помнила только лица Джона и своих братьев, улыбавшихся друг другу, а потом стреляющих из мушкетов друг в друга.

Впервые Бэнни не могла играть на скрипке. Долгие годы музыка принадлежала только ей, и вот, с появлением в ее жизни Джона, она испытала радость оттого, что ее игру на любимом инструменте, понимают и принимают. Он покинул ее. Бесс больше не могла выносить неразделенности музыки и любви. Теперь музыка была пуста, эхом раздавалась она в глубокой пропасти ее души, на дне которой лежало одинокое сердце.

Брэндан вернулся. Он вошел в «Дансинг Эль» первого июля, прислонился к стене и попросил пива.

– Брэндан! – Бэнни, не потрудившись извиниться перед двумя старыми фермерами, которых она обслуживала, быстро побежала к брату и обняла его.

– Не верю, что ты дома, – пробормотала она, уткнувшись ему в плечо. Потом слегка отстранилась от него и спросила:

– Что ты делаешь здесь?

Не успел он ответить, как Бэнни уже громко звала младшего брата:

– Исаак! Папа пошел на мельницу за овсом. Беги и скажи ему, чтобы шел домой. Брэндан вернулся! Забеги в дом Адама и скажи маме об этом.

Исаак быстро пересек комнату. Таким энергичным сестра не видела его со времени возвращения из Лексингтона.

– Брэндан! Говори быстрее, многих застрелил?

Брэндан выпрямился.

– Нет.

Он внимательно посмотрел на Исаака.

– А ты снова вырос.

– Ага.

– Думаю, что ты наконец-то перерос меня.

– Да?! Ты думаешь? А мама все еще считает меня ребенком.

– Исаак, ты разве не хочешь сообщить отцу с матерью радостную весть о том, что Брэндан приехал? – напомнила ему Бэнни.

– А, да, – он выскочил за дверь.

– Что у вас тут происходит?

Бэнни вздохнула.

– Он хочет пойти в армию, а мать сказала «нет».

– Странно, что отец не разрешил ему.

– Ты же знаешь, что он никогда не противоречит маме. Исаак может уйти, когда ему будет шестнадцать лет. А вдруг к тому времени все будет уже кончено?

– Я так не думаю, Элизабет.

Ее подкупала спокойная убежденность его тона. Ей необходимо было верить, что все скоро закончится.

– Дай мне посмотреть на тебя.

Бэнни стала внимательно рассматривать своего брата. Его темные волосы были аккуратно собраны под париком. Одежда, хотя и грубая, была безупречно чистой. Он еще сильнее похудел. Глаза по-прежнему были какими-то странными. В их темной глубине таилось что-то непонятное. Хотя Бесс была уверена, что эту странность замечала только она.

– Ты мало ел, надо сказать.

– Что-то нет аппетита. Еда не та.

– А разве ты не можешь достать то, что тебе нравится?

Его глаза потемнели.

– Не в еде дело. Не все так просто, Элизабет.

Она осторожно дотронулась до его руки:

– Ты не хочешь мне все рассказать?

– Не сейчас, – он покачал головой. – Мне придется рассказать все заново отцу, когда он придет. Позже, Элизабет, хорошо?

– Хорошо, – она не стала настаивать.

Брэндан был единственным Джоунзом, от которого она ничего не могла узнать, как бы ни старалась.

– Я думаю, что мне и маме придется тебя подкормить. Мы быстро вернем тебя в норму.

– Я не могу остаться.

– Что?

– Я возвращаюсь завтра. У меня всего лишь два дня. Этого времени в обрез хватает только на дорогу туда и обратно. Мне нужно было повидать вас и убедиться, что дома все в порядке. Я пообещал остальным, что все расскажу им подробно, когда вернусь.

Резко распахнулась дверь, и в таверну вбежал Кэд Джоунз.

– Ну, наконец-то, мой мальчик, – он похлопал Брэндана по спине. – Исаак сказал мне, что ты здесь. Он пошел за мамой. Но я думаю, она сейчас уже в доме Картера.

Он схватил стул и пододвинул Брэндану:

– Садись, садись. Солдат должен отдыхать, когда он может. Никогда не знаешь, будет ли еще возможность сделать это. Бэнни, принеси нам что-нибудь выпить.

Брэндан опустился на стул.

– Ты не изменился, отец!

– Почему я должен меняться? – Кэд похлопал сына по колену. – Ну, ладно. Расскажи-ка мне обо всем. Были бои?

Брэндан слегка покачал головой.

– Давай подождем Элизабет. Я хочу пить.

– Конечно, конечно, – сказал Кэд искренне.

Его мальчик был солдатом. Видеть его таким, конечно же, поприятнее чем каким-то книжным червем или печатником. Быть солдатом – это мужское дело, настоящее занятие для Джоунзов. Ради такого случая можно было немного и потерпеть с расспросами.

Вернулась Бэнни с тремя кружками в руках. Она поставила большие кружки с пивом на стол перед мужчинами, и села поближе к Брэндану, взяв себе кружку прохладного сидра.

– Ну? – Кэд уже достаточно долго ждал. – Бой?

– Ничего не было. Я уверен, что ты знаешь это.

– Я знаю, знаю, – сказал Кэд нетерпеливо. – Так говорят. Но мне кажется, что это не так. У вас должны быть какие-то сведения.

Брэндан сделал глоток пива:

– Нет, немного. Ловили британских шпионов. Больше ничего.

«Джон не был шпионом. Он был цел и невредим. По крайней мере, пока», – пронеслось в голове у Бэнни.

– Ничего… Так что, вся Континентальная армия просто протирает штаны, – Кэд с досадой хлопнул себя по коленкам.

– Получается так.

– Черт побери! Я знал, что нужен им, но ваша мать настаивает на своем. Говорит, что это глупо – человеку моих лет глупо бегать, и гоняться по свету за войной. Мои годы! Да от меня толку больше, чем от любого из этих сосунков.

– Мы все знаем это, папа, – сказала Бэнни успокаивающе. – Вот почему ты нам нужен здесь. Ведь кто-то должен защищать Нью-Уэксфорд, если англичане будут наступать в этом направлении.

– Гм, – Кэд наполовину опустошил кружку, затем посмотрел на Брэндана. – Рассказывай дальше.

– Мы почти окружили их. Вокруг Бостона стоит шестнадцать тысяч наших.

– И все, что вам удалось сделать – это поймать пару шпионов?

– Это не так легко, папа, – Брэндан откинулся на спинку стула.

Говорил он таким небрежным тоном, как будто речь шла о новой партии пива.

– У нас три дивизии. Командующий – генерал Уорд. Но никто из других генералов не желает подчиняться ему. То же можно сказать и о некоторых ротах.

– Ну, а кто-нибудь хотя бы имеет малейшее представление о воинской дисциплине? Как это никто не хочет подчиняться? Об этом и речи быть не может.

– Есть еще индейцы из Стокбриджа и воины Мохока. Они, конечно, не собираются выполнять наши приказы. Но они лучше нас умеют выслеживать врага.

– Вы должны тренироваться и муштровать их, сделать из них настоящую армию.

– У нас продовольствие на исходе. Мы голодаем. Пороха почти не осталось.

– Без трудностей не обойтись.

– Вряд ли что-то можно исправить. Люди пьют целыми днями.

Кэд ударил себя по коленке.

– Ну, и что здесь плохого?

– Они ведь не Джоунзы, папа. Они не могут держать себя в руках. Мы потеряли в драке больше людей, чем в боях с британцами.

– Я надеюсь, это не относится к тем, кто находится у вас в подчинении?

– Нет, конечно. Наши заняты все время уборкой. В лагере всегда полно дел.

– Наверное, Адам придумал. Он всегда мог руководить людьми.

– Вообще-то это была моя идея, – Брэндан сделал еще один глоток эля.

– Твоя? Никогда бы не подумал. В уме, конечно, тебе не откажешь, но мне казалось, что тебе недостает практической жилки.

Потягивая сидр, Бэнни наблюдала за Брэнданом. Он не выказывал своих чувств. Неужели слова отца уже не могут обижать его, как раньше? Ей тоже захотелось снова уметь сдерживать свои эмоции – способность, которой она обладала прежде.

– Болезнь поразила весь лагерь, папа. Она приносит больший ущерб, чем англичане. Я молю Бога о том, чтобы они не открыли военных действий. Половина наших солдат попрячется в траншеи, – Брэндан чуть улыбнулся этим словам. Это была первая улыбка на его лице с тех пор, как он вернулся. Когда он улыбался, то выглядел по-настоящему обаятельным.

– Конечно, – продолжал он. – Джоунзы не страдают ничем, кроме легкого насморка.

– Хорошая закалка, – удовлетворенно сказал Кэд.

Бэнни засмеялась, в конце концов, все будет хорошо?

– Так значит, что? – спросила она. – Каждый стоит на своем?

Улыбка исчезла с лица Брэндана, когда он посмотрел на сестру. У него было такое выражение глаз, что всякое легкомыслие улетучилось у нее из головы в долю секунды.

Если до этого момента его глаза были просто темными, то теперь они почернели, и она на секунду уловила то, что они всегда скрывали: отчаяние и скорбь.

И в них она прочла ответ: в конце концов, ничего хорошего не будет.

* * *

Водя щеткой по хребту лошади, Бэнни мягко сказала:

– Ну, будь паинькой, Паффи. Стой смирно и не мешай мне приводить тебя в должный вид.

Непривычная для этого времени года жара восстановилась в Нью-Уэксфорде в тот день, когда Брэндан уехал. В конюшне было так жарко и душно, что она вся взмокла. Она положила щетку, взяла металлический гребень и начала расчесывать гриву Паффи.

– Извиняюсь, мисс. Вы – мисс Бесс?

Бэнни замерла. Бесс. Только один человек называл ее так, но это был не его голос. Она повернулась и увидела старика, невысокого роста, сгорбленного, напоминающего воробья. Его голубые глаза поблескивали, за плечами у него был огромный сверток.

– Что вам угодно?

– Вы – мисс Бесс?

– Меня почти никто так не зовет.

– Почти. Значит, кто-то зовет, – настаивал он.

– Да.

Улыбнувшись, старик скинул свою ношу на землю:

– У меня есть что-то для вас.

Он развязал мешок и начал копаться в нем, бормоча что-то себе под нос. Мешок был какой-то очень большой, что же в нем могло быть для нее?

– Кто вы?

Незнакомец быстро поднял голову и снова опустил ее.

– Я торговец из Бостона, мисс.

– Я не хочу ничего покупать.

– Это бесплатно, мисс. А, черт, куда ж я его дел?

Бесплатно? Какие же товары могут быть в мешке у этого старика?

– Ну, вот что… – начала она.

– Нашел наконец-таки, – он вытянул голову из тюка и широко улыбнулся, помахивая листком бумаги.

Бэнни протянула руку и взяла бумагу, сложенную вчетверо. С одной стороны было написано крупными буквами: «Бесс».

Она закрыла глаза и прижала листок к груди. Джон, это был Джон. Кто же мог написать еще на письме «Бесс»?

– Где вам дали это?

– В Бостоне. Я пытался продать что-нибудь англичанам, они ничем не интересуются, кроме рома.

– А кто вам дал это? – спросила она нетерпеливо.

– Не знаю. Высокий такой парень. Правда с головой он не дружит, – мне кажется. Хорошо заплатил мне за то, что я доставлю письмо дочери хозяина таверны в Нью-Уэксфорде и ничего не скажу никому.

– Ну, ты нашел меня, что еще?

– Разве вы не собираетесь прочитать его? Торговец переминался с ноги на ногу. Ей хотелось избавиться от него поскорее. Хотя первым ее желанием было открыть письмо сразу, теперь ей показалось, что она не сможет сделать это при постороннем.

– Что еще вам нужно?

– Ну, – он почесал нос, – может быть, вы взглянете на мой товар. Есть неплохие вещи.

– Нет.

– А вдруг вам что-нибудь понравится?

– Послушайте, вы не поедете обратно в Бостон? Могли бы вы быстро доставить ответ?

Потерев подбородок, торговец ответил:

– В Бостон я не вернусь. Теперь там опасно. Вы, наверное, слышали об этом?

– Да, я слышала. Ну, тогда я вас не задерживаю. Спасибо за услугу.

– Пожалуйста, мисс, – казалось, что целую вечность упаковывал он свои вещи, потом медленно закинул мешок за плечи и направился к двери. Она сдержалась и не стала торопить его, да это и не принесло бы пользы.

Слава Богу, старик переступил порог. Потом остановился, повернулся к ней и весело улыбнулся.

– Вы радуйтесь письму, а не горюйте.

– Хорошо, хорошо. Она пыталась понять, зачем Джон приложил столько усилий, чтобы письмо дошло до нее. Может быть, он в беде? Ранен? Хотел предупредить ее, Элизабет, и ее семью, но о чем?

Торговец свернул за угол таверны, и его не стало видно. Бэнни приставила лестницу, чтобы залезть на чердак.

После того, как Джон уехал, она уже несколько раз лазила на чердак за кормом для лошадей, но никогда не оглядывалась вокруг. Она просто сбрасывала его вниз и слезала оттуда как можно скорее. На этот раз она остановилась и внимательно осмотрелась. Все было не так, как в тот апрельский вечер. Ее скрипка в футляре лежала все еще там, где она оставила ее на краю коричневого одеяла, которое было по-прежнему расстелено на сене, одеяло было грубым и колючим, но она не заметила этого в тот вечер.

Хотя все так быстро тогда закончилось, Элизабет помнила каждое мгновение. Она переживала все снова и снова. И каждую ночь, когда ей снились кровь и пламя, она вспоминала Джона. Ее не интересовало, было ли то, что произошло между ними, хорошо или плохо. Она хотела этого. В тот момент ей было необходимо это чувство, это потрясение, теперь ей нужны были воспоминания.

Вздохнув всей грудью, Бэнни развернула листок. Почерк был размашистым и острым и так подходил к его большим сильным рукам.

«Моя дорогая Бесс,

Надеюсь, что ты получишь мое письмо. Я не умею писать письма, поэтому заплатил одному человеку, и он написал для меня. Он заверил меня, что исправит все мои ошибки и напишет все как полагается.

Я хочу, чтобы ты знала, что со мной все в порядке. Почти половина жителей красивого города уехали, и у нас много места для жилья. Корабль из Англии постоянно привозит продовольствие. Мы посадили маленький огород на площади. Репа и редиска хороши, а вот фасоль совсем не растет.

Как уже говорил тебе, мне трудно писать письма. Хочу еще раз сказать, что мне очень жаль, что я причинил тебе эту боль. Твоя дружба – самая драгоценная, что у меня есть.

Остаюсь, как прежде,

твоим преданным слугой,

Джон».

Бэнни аккуратно сложила листок и положила его в карман. Она взяла скрипку и впервые за долгое время начала играть.

Глава 16

О, Боже, он ненавидел запах крови. Этот запах стоял у него в горле, в носу: сладковатый, тошнотворный, едкий. От него некуда было деться. В жарком воздухе раннего лета ни ветерка. Запах прилип к нему, он знал, что его невозможно было смыть.

Устало откинувшись на стоящую рядом перевернутую телегу, он еще раз почистил ружье. Справа от него, в воде отражалось яркое солнце. Слева была линия укрепления из камней и железных прутьев.

Перед ним расстилалась песчаная гряда, окаймляющая Чарльзтаун. На ней виднелись следы недавнего боя – рваная одежда и изувеченные тела. Даже не верилось, что эти изуродованные трупы еще недавно были живыми людьми.

Засунув щетку в дуло мушкета, он мелодично двигал ею. Основные заповеди солдата: голову вниз, приказы выполнять беспрекословно, оружие держать в чистоте.

За укреплением на холме расположились американцы. Трудно сказать, сколько их там, но они окапывались всю ночь. Британское командование пришло к выводу, что нельзя позволить противнику занимать эту высоту, так как оттуда можно спокойно обстреливать центр Бостона, где были сконцентрированы войска англичан. И вот сегодня утром они попытались выбить повстанцев из Чарльзтауна.

Рядом с ним на песок сел сержант Хичкок. Он достал тряпку и вытер лоб:

– Ну и денек!

Джон взглянул на сержанта и в очередной раз подумал, что тот был слишком хил, чтобы воевать. Но, тем не менее, в бою он сражался стойко, не теряя самообладания.

– Да, – согласился Джон.

– Ты молодцом держался сегодня.

– Нет. Испугался.

Джон вопросительно взглянул на Хичкока:

– А ты?

– Нет. Меня начало трясти позже. А ты молодец. Ты ведь такая крупная мишень. И все делал верно. Держал голову низко. Выполнял приказания. Я горжусь тобой, – настаивал на своем сержант Хичкок, похлопывая Джона по плечу.

О, Боже! Лэйтон поставил мушкет. Когда ему в последний раз говорили такое? И вообще, говорил ли ему кто-нибудь такое?

– Спасибо.

– Готов снова вступить в бой?

– Снова? – Они уже сделали две попытки, и оба раза их побили. Были роты, в которых из пятидесяти девяти человек уцелело всего лишь несколько. Идти в очередное наступление было самоубийством.

– Да. Да. Либо мы уничтожим их, либо мы погибнем.

Погибнем. Это слово эхом отозвалось в голове Джона, когда мир вокруг него еще раз взорвался.

Грохот пушек и мушкетов громко раздавался в его ушах. Он уже не знал – действительно это стрельба, или только эхо от нее. От каждого взрыва голова, казалось, раскалывалась надвое.

Пот струйками катился по лицу, мешая смотреть, капал на верхнюю губу. Ему страшно хотелось вытереть его, но, казалось, что он не мог заставить себя разжать пальцы и хотя бы на секунду выпустить мушкет.

Огонь. Засыпать порох. Прицелиться. Выстрел.

Его действия были жутко ритмичны. Он был словно вне времени и пространства.

Прошло десять минут? Час? Кто знает? Только стрелять, перезаряжать. Целиться. Стрелять.

Слева от него, как краб, полз сержант Хичкок. Он прижался к земле, когда над ним пролетело неприятельское ядро. Через несколько секунд сержант Хичкок был рядом с Джоном.

– Все в порядке, сынок? – громко спросил он.

– Да.

Джон снова выстрелил в голубое небо.

– Я иду.

– Что? – чтобы лучше слышать сержанта, он повернулся к нему. В этом невероятном грохоте, по губам иногда было легче прочесть то, что хотел сказать человек.

– Я иду. Сказал уже капитану. Хочу, что бы ты с остатком роты прикрыл меня, а потом двинулись вслед за мной как можно скорее.

– Не могу, – возразил Джон, – слишком опасно.

– Мы не сумеем ничего сделать на этой позиции. Джон, ты заметил, что огонь стал слабее?

– Да.

– Думаю, что некоторые из них оставили позиции или же у них кончаются боеприпасы. А, может быть, и то, и другое. Нужно этим воспользоваться, прежде чем они получат новые боеприпасы.

– Может быть. – А может быть, американцы заманивают солдат таким образом, чтобы англичане бросились на их баррикады. Но это предположение будет слишком умным для «Джона», так что он прикусил язык и ничего не сказал.

Внезапно на несколько секунд воцарилась тишина. Он настолько отвык от нее, что даже не поверил в то, что стало тихо.

– Сейчас! – закричал Хичкок, вскочив на ноги, и бросился вперед. Через секунду после этого стрельба возобновилась снова с такой силой, что казалось, будто врата ада разверзнулись под его ногами.

– Нет! – голос Джона потонул в грохоте взрывов. На этот раз он тщательно прицелился, пытаясь прикрыть сержанта. И с проклятиями бросился вслед за Хичкоком, пытаясь на ходу перезарядить мушкет. Рядом с ним бежали солдаты его роты.

Он уже не пригибал голову. Это было бесполезно – пули так и свистели кругом.

Хичкок исчез за укреплением. Джон побежал в этом же направлении, стараясь держать в поле зрения то место, где только что был виден сержант. Краем глаза он отметил кустарник слева от себя.

От дыма у него слезились глаза, едкий запах обжигал нос. В ушах звучали выстрелы, крики, взрывы. Десять… пять… Кустарник. Укрепление. Он быстро перемахнул через него и оглянулся в поисках хоть какого-то укрытия. Взгляд его упал на небольшой куст, не доходивший ему и до пояса. Он рухнул под ним на землю и глубоко вдохнул воздух. Сколько же времени он не дышал?

Американцы отступали, ведя напряженный огонь. Джон оглянулся в поисках более надежного укрытия – куст был слишком маленьким для него. Неподалеку весь в крови лежал сержант Хичкок.

Джон пригнул голову и подбежал к Хичкоку. Он не обратил внимание на острую боль у себя в боку. На церемонии нет времени. Джон схватил Хичкока за мундир, оттащил его за куст. Потом перевернул сержанта и положил его голову к себе на колени. Лицо британского солдата было бледным, щеки запали, глаза закрыты. Джон дотронулся до его шеи, надеясь найти пульс. Есть. Вот он. Едва ощутимый, неритмичный, но есть.

Может быть, еще был шанс спасти Хичкока. Джон расстегнул мундир сержанта. Кровь. Темная, густая, липкая, она была на груди и на животе. Он отодрал остатки рубашки. Господи, помоги.

Джон снял свой мундир и рубашку и с удивлением обнаружил, что они были тоже в крови. Он порвал рубашку на длинные узкие полоски, в первый раз благодаря Бога за то, что он носил такой большой размер. Понадобится много ткани.

Слегка приподняв Хичкока, Джон провел рукой по его спине. Выходных отверстий не было. Осколки были внутри. Джону оставалось только надеяться, что он успеет доставить сержанта к хирургу.

Сейчас нужно было остановить кровотечение. Он плотно перевязал раны. Сержант даже не шелохнулся, когда Джон затягивал бинты, хотя боль должна была бить сильной. Он либо потерял сознание, либо… мертв. Джон наклонился и приставил ухо ко рту.

Он уловил неглубокое дыхание Хичкока, слишком частое, слишком слабое, но все-таки дыхание. Джон выпрямился. Он даже не заметил, когда прекратилась стрельба. Американцы отступали, и до него доносились лишь отголоски дальнего боя.

Его рота преследовала отступающих. Англичане получили сегодня достаточно и не собирались позволить неприятельским солдатам уйти целыми и невредимыми. Эти мерзавцы должны были заплатить за все.

Никого не было поблизости. Он взял свою фляжку и попытался открутить крышку, но его пальцы были скользкими от крови. Он вытер руки о бриджи и попробовал снова. Вода во фляжке нагрелась от жары. Он намочил кусок рубашки и начал вытирать лицо сержанта.

Хичкок слабо застонал и его веки вздрогнули.

– Не шевелитесь, – сказал Джон мягко.

– Ранен?

– Да.

– Тяжело?

– Да, – ответил Лэйтон твердо, зная, что сержанту нужна только правда. – Если вы обещаете, что не будете двигаться, я схожу за доктором.

– Бесполезно, – Хичкок закашлялся, на губах у него появилась розовая пена. – О, черт. Легкое.

Легкое пробито. Помощь нужна была немедленно.

– Держитесь, – Джона переполнял гнев из-за собственного бессилия. Почему этот человек должен был умереть? Хороший, справедливый, терпеливый по отношению к солдатам, в том числе и к безмозглому лейтенанту.

– Держитесь, я пойду за помощью.

Хичкок снова закашлялся.

– Солдат. Всегда знал… умру… как солдат.

В его горле послышался хрип, тело в последний раз дернулось и бессильно вытянулось.

Джон не помнил, сколько времени он стоял рядом с безжизненным телом сержанта. Сумерки уже опустились на землю. Было тихо и прохладно. Не верилось, что утром взойдет солнце и осветит изуродованную взрывами землю, покрытую трупами солдат.

Рука Джона дрожала, когда он протянул ее, чтобы закрыть глаза Хичкока. Тело уже остывало.

Джон тяжело опустился на землю и стал яростно тереть глаза, которые разъедал дым.

От войны нельзя было убежать. Нельзя было скрыться от смерти. Невозможно было уйти от сознания того, что вся эта кровавая бойня произошла и по его вине тоже.