Текст книги "Только не Эбигейл!"
Автор книги: Сюзанна Форстер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Глава 2
– У тебя такой вид, словно ты съел какую-то кислятину, – заметил Джефф. – Что-то не так с твоим сандвичем?
Макс не замечал того, что его лицо искажено гримасой, как и того, что друг наблюдает за ним.
– Что может быть не так? Это же тунец. Я обожаю тунца. И всегда обожал. Отвяжись!
– Хорошо, хорошо, приятель. Охолони. Я просто поинтересовался, отчего у тебя такая кислая мина.
– Вовсе она не кислая. Я жую. Есть люди, которые это делают, прежде чем глотать.
Джефф положил свой сандвич на тарелку и продолжил допрос:
– Отчего ты так раздражен? Надеюсь, это не связано с поиском идеальной женщины?
Макс хотел было снова возразить, но передумал. На них уже и так стали оборачиваться посетители ультрамодного бистро, где друзья часто перекусывали после работы. Не было никакого желания попасть в бульварные газетенки. Этот ресторанчик частного оздоровительного клуба славился очень надежной охраной, главным образом именно поэтому Джефф уговорил его пойти сюда – и еще из-за «голеньких простушек», как он их называл. Но поскольку это был приют знаменитостей, папарацци не гнушались подкупом персонала.
Макс не мог понять причины своего раздражения. Честно говоря, и в том, что действительно любит тунца, он не был так уж уверен. Достоверно это могла сказать только Эбигейл, которая отлично знала, что босс обычно заказывает в клубе, и тем самым избавляла его от необходимости выбора. У нее была целая наука о том, что Макс любит и чего не любит. Черт, эта девица знала все, что можно было о нем знать, включая уровень холестерина и сахара в его крови, а может быть, и анализ его спермы. Ведь именно ей сообщали результаты ежегодной диспансеризации мистера Галлахера.
– В операциях на фондовом рынке я разбираюсь, а вот в женщинах – нет, – признался Макс.
– Это совершенно нетрудно! Им лишь надо дарить подарки и говорить, что они красавицы. – С улыбкой умудренного опытом Джефф поднял пивную кружку. – Это совет знатока. И кстати, если ты меня очень попросишь, то я скажу тебе, что идеальная для тебя женщина – у тебя под носом.
Обслуживавшая их официантка принесла еще пива. Когда она удалялась, покачивая бедрами, Макс внимательно оглядел ее с головы до ног. Это была девушка лет двадцати пяти с весьма недурной фигурой. Его немного смущали огненно-рыжие волосы и татуировка на шее, но во всем остальном она выглядела очень привлекательно.
– Пожалуй, слишком молода.
– Я не об официантке тебе толкую. – Джефф грохнул кружкой по столу и расхохотался. – Я говорю о твоей помощнице!
Максу потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, кого приятель имеет в виду.
– Эбигейл?
– Именно. Женщина, которая чинит тебе карандаши. Это идеальный случай.
– Только не Эбигейл!
– Почему?
– Ну, понимаешь, потому что она действительно чинит мне карандаши, следит за моей одеждой и… нет, ты пойми, она все делает для меня. Честно говоря, я не уверен, что мог бы нормально жить без нее. Я не хочу остаться без Эбигейл.
– И не останешься, ты на ней женишься. – Джефф хитро подмигнул. – Она будет по-прежнему чинить твои карандаши, если ты понимаешь, о чем я.
Максу не нравилось, что Джефф говорит о его помощнице в таком тоне, хотя и не мог бы объяснить почему.
– У Эбигейл есть приятель, – сказал он так, словно это обстоятельство решало все.
Макс открыл эту малоизвестную подробность жизни Эбигейл, когда несколько лет назад сделал полушутливую попытку куда-то ее пригласить. Девушка задохнулась от возмущения, словно он предложил предаться любви на его письменном столе. Всего лишь пригласил ее пообедать, но она почему-то стала тяжело дышать и даже вынуждена была присесть. Когда он спросил, в чем дело, Эбигейл стала бормотать о том, что сегодня среда и она принесла из дома салат с яйцами. Тогда он предложил оставить ее традиционный коричневый пакет в общественном холодильнике, но девушка продолжала трясти головой и наконец шепотом призналась:
– Я не могу, у меня есть приятель.
– Таинственный любовник? – воскликнул заинтригованный Джефф. – Не могу сказать, что это меня так уж удивляет. В Эбигейл что-то есть. Она, знаешь ли, тот самый чертик, который водится в тихом омуте. Я всегда чувствовал вокруг нее эдакое магнетическое поле, изобилующее протуберанцами, которое возбуждает мужское… воображение. – Он откинулся на спинку стула, любуясь произведенным эффектом. – К тому же я люблю светлых шатенок с буйными, вьющимися легкими волосами.
– Буйными и вьющимися?
– Да, она скорее всего потому и закалывает их на затылке, что это единственный способ их обуздать.
Макс снова хотел было произнести: «Только не Эбигейл», – но запнулся. Что-то неясно тревожило его. Он в упор посмотрел на приятеля.
– Ты можешь себе представить Эбигейл Гастингс танцующей в свободное от работы время на кофейном столике? Только честно.
– Может быть, и не могу. Но ведь этот пункт содержался в моем перечне требуемых от идеальной женщины хачеств. У тебя же – собственные претензии.
– Правда? А где мой список?
– Откуда я могу это знать, Макс, дорогой? Это же твой список.
Макс швырнул недоеденный сандвич на тарелку, расстроенный тем, что не может запомнить даже того, что он обычно ест, приходя сюда. Не лучше было и то, что перед его мысленным взором навязчиво прокручивался некий клип, от которого он никак не мог отделаться. Героиней клипа была Эбигейл – его Эбигейл. Она давала безупречный крученый пас, и ветер трепал ее непокорные вьющиеся светло-каштановые волосы. Девушка была похожа на нимфу, танцующую спиной к солнцу в прозрачном платье, сквозь которое он видел ее всю.
Обычно Макс не предавался подобным фантазиям, однако в этом видении ничто его особенно не удивило, даже крученый пас. И лишь одно обстоятельство сбивало с толку: ведь у Эбигейл вовсе не светло-каштановые волосы. Или все-таки светло-каштановые?
– Что это ты такое жуешь? Выглядит отврати-и-ительно.
Она чуть не подавилась. Мейвис только что вошла в их уютную кухню-кофейню и, покачиваясь, остановилась перед маленьким круглым столиком, за которым сидела Эбигейл. Взгляд секретарши словно бы говорил: «Ну когда же ты наконец научишься жить?»
– Это то же самое, что я всегда ем по вторникам, – объяснила Эбигейл, запив застрявший в горле кусок глотком обезжиренного молока. – Сандвич с арахисовым маслом и бананом. И вовсе он не отвратительный – спасибо за «комплимент».
Мейвис сделала вид, что ее сейчас стошнит.
– Я иду в ближайшее кафе поесть копченого сома. Почему бы тебе не присоединиться ко мне? – предложила она. – Выкинь ты этот диетический сандвич и живи рисково, со вкусом!
Но у Эбигейл уже снова был полон рот, и она не смогла ответить. Подняв коричневый пластиковый пакет с сельдереем, морковными палочками и черничным йогуртом, она лишь тряхнула им перед Мейвис. Этот жест означал: «Взгляни на питательные продукты, которые я должна съесть. В них содержатся четыре основных компонента полезной пищи».
Мейвис закатила глаза:
– Деточка, тебе нужно хоть время от времени выводить отсюда свою худшую половину.
Было трудно жевать и улыбаться одновременно, но Эбигейл забавляло то, что подруга полагала, будто в ней есть «худшая половина».
Их беседа была прервана ворвавшейся в кофейню сотрудницей бухгалтерии, тут же бросившейся к автомату с кока-колой. Эбигейл воспользовалась паузой и допила молоко.
– У меня идея, – сказала Мейвис, дождавшись ухода бухгалтерши. – Если ты не хочешь вместе пообедать, почему бы тебе не пойти со мной завтра вечером на урок танцев?
– А мне нужно будет танцевать?
– Нет, ты будешь отводить машины на стоянку. Ну конечно же, тебе придется танцевать, но это вовсе не так называемые бальные танцы. Это совсем другое.
– Что – другое?
– Ну понимаешь… это танцы-импровизации. Потрясающее упражнение. – Мейвис рассмеялась, крутанулась на месте, и ее необъятный бюст через несколько секунд последовал за ней. – Вот видишь?
Эбигейл отложила сандвич, она устала жевать.
– Да, Мейвнс, ты живешь полной жизнью. Хотела бы я обладать твоей уверенностью.
– О чем ты говоришь, милая! О каком недостатке уверенности может идти речь? Как ты думаешь, где был бы без тебя мистер Макс Галлахер? Плавал бы в безвоздушном пространстве, вот где. И кто осмелится усомниться в том, что ты со своими роскошными вьющимися волосами – сногсшибательна?
– Вьющимися волосами? – Эбигейл не поняла, о чем толкует Мейвис, пока не подняла руки и не нащупала завитки, штопором вставшие вокруг лица, словно их взметнул ураган: волосы вились у нее так буйно, что каждые несколько недель, во время стрижки, приходилось их вытягивать; должно быть, в последний раз она забыла попросить об этом своего парикмахера. – Неудивительно, что они доставляют мне в последнее время столько хлопот, – рассеянно пробормотала Эбигейл себе под нос.
Чтобы снова привлечь ее внимание, Мейвис наклонилась над столом.
– Милая, твоим волосам нужно вырваться из заточения, как и тебе самой. Ты должна танцевать. Двигаться. Отнесись к этому серьезно. Скажи мне правду: у тебя был когда-нибудь мужчина?
– Кто?
– Себя в пример не ставлю, но ты ведь вообще не знаешь, кто такие мужчины.
– Нет, знаю, и у меня был мужчина, тебе это известно.
– Ты в этом уверена?
– Ну разумеется, у меня были мужчины! Если бы я получала по пять центов за каждого…
– У тебя их было бы уже целых десять, да? – перебила Мейвис, склонив набок голову.
– Вроде того.
В сущности, подруга даже завысила счет, и это было печальным комментарием к личной жизни Эбигейл. Глядя на свой обед, она почувствовала кислый привкус во рту и вспомнила о долгих годах, положенных ею на алтарь «Галлахер-групп». Можно сказать, что Эбигейл пожертвовала личной жизнью ради работы, но до сих пор ни разу об этом не пожалела… до сих пор.
– У меня во рту какой-то противный вкус, – призналась Эбигейл. – Но это не из-за сандвича. Я поняла, почему Макс… мистер Галлахер… – Мысленно она называла его Максом, но вслух всегда говорила «мистер Галлахер», быть может, потому, что он называл ее «мисс Гастингс». – Я поняла, почему босс хочет так спешно жениться. Если он этого не сделает, то будет вынужден навсегда оставить кубок у Джеффа.
– О мужчины! – презрительно вздохнула Мейвис.
– У них с Джеффом есть список качеств идеальной женщины. – Эбигейл пожала плечами. – Кроме всего прочего, они хотят, чтобы она была спортсменкой суперкласса, с которой можно в свободное время играть в футбол. Ты себе можешь такое представить?
– Вообще-то да. – Мейвис примостилась на краешке стола, явно готовая поделиться своими познаниями мужской натуры. – Мужчины очень серьезно относятся ко всем этим спортивным трофеям, командной символике и тому подобному. Ты же знаешь, как они перед важными играми стараются украсть друг у друга талисманы. Готовы на все, чуть ли не жизнью рисковать – только бы выиграть. А знаешь ли ты, что символизирует этот кубок?
Эбигейл смущенно попыталась выразиться поприличнее:
– Мужской член?
Мейвис расплылась в улыбке:
– Молодец! Но знаешь ли ты, что для них и автомобиль – это пенис, и работа – пенис, и кредитная карта… – Она сделала паузу, но, не дождавшись ответа, продолжила: – Правильно! В жизни мужчины все есть отражение его мужской силы, и ему приходится постоянно доказывать свою силу. Но не нам, а другим мужчинам. Бедняги всю жизнь играют в игру под названием «мой-больше-чем-твой» – точь-в-точь как бараны с огромными рогами, которые бодаются друг с другом, чтобы завоевать маленькую самочку.
– Но Макс и Джефф не бараны с рогами. Им уже по сорок.
– Конечно, но мозги у них, как у двадцатилетних, а их гениталии и вовсе никогда не позволят им перейти рубеж тринадцатилетия. Ты знаешь, почему мужчины дают своим пенисам клички?
Эбигейл понятия не имела.
– Не желают, чтобы некто безымянный принимал за них все решения.
Эбигейл порадовалась тому, что у нее во рту ничего нет, иначе она подавилась бы.
– Бедный Макс! Мне нужно будет с ним поговорить и не дать ему совершить чудовищную ошибку.
– Ты, конечно, можешь поговорить с боссом, детка. Но это не значит, что он расслышит тебя за бурлением своих гормонов.
Эбигейл немного поразмыслила над этими словами, но решила, что в любом случае побеседовать с Максом следует. Она работает с боссом почти десять лет и не может притворяться, будто не замечает того, что он собирается сделать то, о чем будет жалеть до конца жизни. Если Мейвис и права насчет таких мужчин, как Джефф, то ее «баранья» теория не обязательно справедлива в отношении Макса. Эбигейл почти все знает о своем боссе – она поджала губы, чтобы не выдать себя улыбкой, – кроме клички, которую Макс дал своему пенису…
Глава 3
Пентхаус Макса Галлахера, расположенный в небоскребе на берегу залива, был отражением его характера. Но еще больше он был отражением натуры Эбигейл. Макс предоставил ей полную свободу по-своему обставить дюжину комнат, и, тщательно изучив его привычки, она решила устроить для босса полуубежище-полукрепость.
Она хотела, чтобы квартира была теплой и уютной, тем местом, где мужчина мог бы спрятаться от ежедневного стресса, неизбежного в делах с многомиллионными операциями, когда решения приходится принимать в считанные секунды. Эбигейл обставила комнаты мягчайшими креслами и кушетками, обитыми серым в полоску шелком, и дополнила обстановку иными предметами мебели из черного лакированного дерева, в котором есть нечто мужественное и в то же время успокаивающее.
Ярко расписанные восточные ширмы добавляли цветовые пятна, а паркетные полы из дерева твердых пород были покрыты толстыми тибетскими коврами. В гостиной, библиотеке и спальнях имелись камины, и повсюду стояли свежесрезанные цветы – белые тюльпаны, если их удавалось достать, или маргаритки, которые Эбигейл обожала.
Относительно богатства Макса она потратила на все это не так уж много денег, зато позволила себе транжирство, приобретя парную бронзовую скульптуру шестнадцатого века, изображавшую римских богов в эротических позах. Увидев их в антикварном магазине, Эбигейл не могла отвести глаз и в конце концов купила. До сих пор, глядя на эти фигуры, она чувствовала, как по всему телу пробегает дрожь, и ей всегда хотелось узнать, какое впечатление скульптуры производят на Макса.
Еще одной вещью, перед которой она не смогла устоять, было антикварное французское «любовное» канапе, предназначенное не только для сидения, как утверждал хозяин магазина. Эбигейл поинтересовалась, почему так странно расположены подлокотники, и узнала, что они предназначались для ног. Ей описали некоторые возможности, которые предоставляло это канапе, в таких шокирующих подробностях, что Эбигейл покинула магазин с пылающими щеками и всю ночь видела весьма возбуждающие сны.
На следующее утро, проклиная тот час, когда увидела эту порочно-красивую вещь, она поплелась в магазин и совершила покупку тайком, как наркоман покупает свое зелье. Спрятать канапе в квартире Макса было негде, поэтому девушка решилась на отважный поступок и поставила его прямо перед камином.
Когда Макс поинтересовался необычными подлокотниками, Эбигейл изобразила полнейшую невинность и предположила:
– Может быть, у французских придворных были проблемы со спиной?
– Если не до, то после, – пришел к выводу мистер Галлахер, внимательно изучив старинный диванчик.
Эбигейл заканчивала дела на кухне, когда послышался звук открываемой входной двери, и взглянула на часы, уверенная, что еще рано. Обычно она уходила еще до его возвращения. Момент был ничуть не хуже любого другого, чтобы поговорить с Максом, однако в официальной обстановке, где существуют четкие рамки общения, обсуждать личные проблемы было бы намного легче.
Эбигейл вообще высоко чтила всякого рода субординации. Она всегда желала точно знать, где проходит черта, определяющая ее отношения с тем или иным человеком. С Максом достичь взаимопонимания, касающегося неписаных правил поведения, было совсем не трудно. Они редко вторгались в частные владения друг друга, разве что случайно. Будь на месте босса такой человек, как Джефф, он бы, разумеется, постоянно затаптывал пограничные полосы, а ее это очень нервировало бы.
Однако и нынешняя ситуация ее обеспокоила, ведь пент-хаус был личным убежищем Макса, несмотря на то что она сама его обустроила. Поэтому при появлении босса пульс участился.
– Я просто раскладывала ваши пилюли, – поспешила объяснить Эбигейл.
Она стояла у мраморной стойки посреди необъятной кухни, в которой царил полумрак. Собираясь вскоре уходить, девушка не зажигала верхних светильников, но помещение вдруг залил яркий свет, и Макс неожиданно оказался рядом.
Эбигейл не подняла головы, продолжая закручивать крышечки на баночках с пилюлями. Нужно поторопиться с этим, подумала она. И вообще, можно было сделать побольше маленьких пакетиков и разложить по ним необходимое количество пилюль на всю неделю. Но тогда ей незачем было бы приходить сюда каждый вечер.
– В микроволновке кастрюля с лазаньей из баклажанов, – сказала она, удивляясь тому, что Макс молчит. – Пять минут – и готово. Могу до ухода сделать салат, если хотите.
Эбигейл хотела убрать баночки на место, но босс вел себя так тихо, что ей наконец пришлось взглянуть на него. Макс стоял, прислонившись к мраморной стойке, и, сложив руки на груди, смотрел на нее, сосредоточенно сдвинув брови: очень внимательно и сосредоточенно изучал что-то, что вызывало у него явный интерес.
– Мистер Галлахер?
– Вы не блондинка, – сказал наконец он.
– Блондинка?
– Ну… ваши волосы. Хотя они действительно вьющиеся. Так было всегда?
– Вы о цвете? Я никогда не была блондинкой.
Макс улыбнулся, и она почувствовала себя плавающей в невесомости. Почему его так заинтересовали ее волосы? Почему всех так интересуют ее волосы? Эбигейл предпочитала, чтобы люди не обращали на нее внимания. Так было легче работать.
– Вам ведь еще не надо уходить, правда? Я надеялся, что мы сможем поговорить.
Он взял из ее рук баночки и поставил их на стойку. Эбигейл чувствовала себя раздетой. Вот в этом-то и проблема – здесь, в кухне, нет никаких границ. Она не знает, где кончается ее территория и начинается его; похоже, и Макс этого не знает, потому что подошел необычно близко.
– Я рад, что вы еще не ушли. У меня такое ощущение, что вы неправильно меня поняли насчет этого дела с женой.
«Надеюсь, что так, – подумала Эбигейл, – искренне надеюсь».
– В изложении Джеффа это прозвучало так, будто я ищу фотомодель для демонстрации купальных костюмов с солнцем в голове вместо мозгов, что, вероятно, соответствует его собственному идеалу.
– А это не так?
Макс покачал головой, по-прежнему внимательно разглядывая ее волосы.
– Интересно. Когда вы под определенным углом наклоняете голову, в волосах появляется какое-то мерцание, свет выхватывает светлые пряди. Может быть, Джефф имел в виду именно это?..
Эбигейл почувствовала, как заливаются краской ее щеки, и не знала, что делать.
– Так это вам нравятся блондинки? Или Джеффу? – спросила она.
– Мне нравятся женщины, которые краснеют.
Это был совсем не тот Макс Галлахер, которого она знала и понимала. Эбигейл понятия не имела, кто был этот человек, но он вторгался в ее частные владения всеми возможными способами. Босс всегда абсолютно предсказуем, и можно быть уверенной, что на ее присутствие в комнате он не обратит никакого внимания. Этот же мужчина стоял довольно близко, чтобы сосчитать, сколько раз за минуту вздрогнули ее ноздри, а она по этой части, похоже, шла на установление рекорда.
Эбигейл не могла придумать, что бы сказать, и по мере того как молчание затягивалось, краснела все больше. Сердце стучало, как школьные настенные часы, и казалось, тело ее жило своей, отдельной от нее жизнью, что было бы не так уж и страшно, если бы Эбигейл не боялась, что начнет задыхаться.
О нет! Только не это.
– Вам нехорошо, Эбигейл?
Она кивнула и постаралась дышать медленнее. Неужели у Макса действительно такой глубокий и мелодичный голос? Никогда этого не замечала. Ее имя в его устах прозвучало музыкой.
Нужно было заговорить, сказать, что с ней все в порядке, но Эбигейл не смела даже взглянуть на босса, иначе он сразу увидел бы, насколько она не в порядке. Щеки ее горели, а сама она казалась себе мумией, вмерзшей в доисторическую глыбу льда. И тут Эбигейл почувствовала его пальцы на своем лице. Мистер Галлахер прикасался к ней.
Случалось ли это когда-нибудь прежде?
«Не так», – ответил ей внутренний голос. Можно подумать, что один из них выпил приворотного зелья «Бабули Свон».
– Ваше лицо такое горячее. У вас нет температуры? Вы не заболели?
– Со мной все в порядке, – сдавленным голосом ответила Эбигейл.
Она-то полагала, что босс все понимает насчет границ. Оказывается – нет. Они стояли так близко друг к другу, что носки их туфель соприкасались, и Макс гладил ее щеку тыльной стороной ладони. Это было легчайшее, сладчайшее прикосновение, какое только можно было себе вообразить, но если это сейчас же не прекратится, она упадет в обморок. Прямо ему под ноги.
– Вы уверены? Вы очень горячая.
Макс слегка подул на упавшие ей на лоб локоны – она беспомощно закрыла глаза. Его дыхание было свежим и пахло мятой, и это навело ее на мысль о полоскании рта, а отсюда – на сам рот. Губы у него были красивые. Ей всегда нравились мужчины с красивым ртом.
– Эбигейл?
Она почувствовала, будто горло наполнили пузырьки газированной воды. Макс произнес ее имя, и с ней что-то случилось, из груди стал подниматься нечленораздельный звук, похожий на стон. О том, чтобы дать ему вырваться на свободу, страшно было даже подумать.
Эбигейл глубоко вздохнула и… закашлялась. О ужас, она заходилась в кашле! И это было отнюдь не благозвучно.
– Эбигейл? Вы поперхнулись?
Макс сгреб ее за плечи, и от страха, что он развернет ее сейчас и начнет колотить по спине, Эбигейл попятилась, замахала на него руками и постаралась восстановить дыхание.
– Все в порядке, правда. Пр-р-росто воздух н-н-не в то горло попал… Очень неловко. Не понимаю, как это случилось.
– Дать вам воды?
Она затрясла головой.
– Тогда, может, приляжете? Я провожу вас в гостиную.
В гостиную. На «любовное» канапе.
– Не сходите с ума. Со мной все в порядке. – Эбигейл постучала себя по груди и несколько раз осторожно, но глубоко вдохнула, стараясь убедить его, что волноваться не о чем.
Как только она перестала хрипеть, в комнате снова повисло молчание. По крайней мере между ними теперь была приличная дистанция. Макс находился на другом конце комнаты. Эбигейл мысленно провела линию, разделившую кухню пополам: ваша половина, моя половина. Держитесь теперь своей.
Но Макс смотрел так пристально-напряженно, что стало ясно: никакая воображаемая линия не удержит его, как бы она того ни хотела.
Эбигейл оправила жакет и пригладила волосы. Если ей удастся взять себя в руки, он поймет, что для беспокойства нет причин. Все пойдет так же, как шло до сих пор. Не будет возникать смущения из-за того, кто где стоит.
– Вы посмеялись, – сказала она, – а я ведь поверила, что вы и впрямь собираетесь жениться ко Дню святого Валентина. Вы чуть было не заставили меня действовать, Макс… мистер Галлахер…
– Я действительно хочу жениться ко Дню святого Валентина.
Эбигейл подняла глаза, ее лицо мгновенно побледнело.
– Но, сэр, этого не может быть!
– Почему?
– Потому что… ну, потому что глупо ограничивать двумя неделями время принятия жизненно важного решения. Это безумие! Вы же не баран с рогами, и ваш кубок – не пенис. Это всего лишь спортивный трофей.
Макс был не просто удивлен, он был в шоке.
Эбигейл наконец сообразила, что она сказала: от возбуждения, которому он был причиной, ляпнула то, что было на уме, слово в слово.
– Простите, я не должна была этого говорить. Я переступила черту. – его таблетки все еще лежали на мраморной стойке, и она сгребла их. – Сейчас уберу это на место и уйду.
Глядя, как она идет к холодильнику и открывает дверцу, Макс не произнес ни слова. Наверное, он ошарашен, подумала Эбигейл, понятия не имея, зачем ставит таблетки в холодильник; ей просто хотелось покончить с этим и поскорее убраться отсюда.
Но обернувшись, она увидела своего босса все на том же месте и поняла, что не может сбежать. Его рот был полуоткрыт от изумления, но в глазах искрилось любопытство. «Больше никаких разграничительных линий, преград и тяжелого дыхания, – сказала себе Эбигейл. – Я обязана остаться и честно все с ним обсудить».
Эбигейл всегда легко читала мысли Макса Галлахера, понимала его настроения, желания. Но теперь, похоже, что-то изменилось, и трудно было сказать, к кому из них больше относятся эти перемены. Внешне Макс выглядел прежним – темноволосый красавец с проницательным взглядом. Трудно представить себе более сексуального мужчину, чем ее широкоплечий босс в белоснежной рубашке и идеально пригнанных брюках. Казалось, он хочет что-то сказать, но не может найти слов. Ощущение было ей хорошо знакомо.
– Я искренне сожалею, – выдавила Эбигейл. – Не мое дело указывать вам, как поступать в личной жизни.
– Да нет, вы правы, мисс Гастингс… Эбигейл. Вы правы во всем. Ставить важнейшее для всей последующей жизни решение в зависимость от пари – глупо. Но об одном вы забыли… – Макс замолчал, и ее сердце замерло.
– И что же это? – спросила она.
– Мне сорок лет. Пора…
Он говорил совершенно искренне. Эбигейл поняла это по выражению его лица, по интонации голоса. Мистер Галлахер совсем не напоминал человека, опоенного любовным дурманом. То был человек, имеющий серьезные намерения, готовый принять кого-то в свою жизнь. Никто лучше, чем она, не понимал, что такое одиночество, когда в доме нет ни одной живой души, пусть этот дом и является твоим роскошным убежищем. Большинству женщин нужна родная душа, любовник и партнер, с которым можно разделить радость и горе.
– Что-то происходит с мужчиной, когда он понимает, что пора остепениться и создать семью, – сказал наконец Макс. – Я чувствую, именно это сейчас происходит со мной. Пора. Лучше объяснить не могу.
– И не требуется. Я понимаю.
– Тогда вы мне поможете?
Эбигейл отвернулась и на мгновение закрыла глаза.
– Конечно.
– Слава Богу! Сам я не сумею найти идеальную женщину, поскольку от этого зависит вся моя жизнь – слишком велика ответственность. А вы сможете. Вы точно знаете, что мне нужно. Мисс Гастингс? Эбигейл?
Да, она понимала, что ему нужно, но не знала, как полностью отрешиться от себя самой, чтобы сделать то, о чем просит Макс. Есть непосильные жертвы. Не все можно сделать, даже во имя любви, потому что любовь в этом случае превращается в нечто иное и сердце каменеет. Похоже, все это ей вскоре предстоит испытать.
Эбигейл заставила себя улыбнуться:
– Разумеется, я помогу вам. Разве не поступала я так всегда, о чем бы вы ни просили?
Макс вздохнул с облегчением. Это она предвидела. Мужчина снова превратился в мистера Галлахера с его дерзкими планами и мечтами, азартом игрока и стремлением побеждать во что бы то ни стало, а она снова была мисс Гастингс, его референтом, его палочкой-выручалочкой. Эбигейл хотелось плакать. Но этого она, разумеется, не могла себе позволить.
– Вы всегда были со мной в нужный момент. Такой замечательной помощницы я не заслуживаю. У меня нет слов, чтобы выразить благодарность вам за то, как вы заботитесь обо всем, Эбигейл. Вы как мать, которая всю ночь спит лишь вполглаза, если ребенок кашляет.
Одноглазая мать? Так вот как Макс ее воспринимает? Эбигейл отлично поняла намек, таившийся в его благодарности. Словно он пытался объяснить ей, что не надо вмешиваться в его личную жизнь и излишне опекать его подобно родителям-собственникам.
– До недавних пор я не отдавал себе отчета в том, насколько завишу от вас, – продолжал Макс. – Даже думал, что пора бы мне облегчить ваше бремя и позволить жить своей жизнью. Наверное, есть вещи, на которые у вас просто не остается времени… ну, например, чаще видеться с вашим приятелем?
– О… да. – Эбигейл сердито взглянула на босса, полагая, что он ее дразнит.
Не было никакого приятеля. Она придумала его просто от смущения и впоследствии никак не могла «взять обратно». Как-то Макс пригласил ее пообедать, но Эбигейл относилась к нему с таким благоговением, босс казался ей таким недоступным, что она не могла заставить себя принять приглашение. Странно, но за все эти годы Макс ни разу не повторил попытки. Она же считала, что если женщина действительно интересует мужчину, то он бывает более настойчив. А мистер Галлахер проявлял удивительное упорство лишь в том, чтобы всю свою жизнь зависеть от этого проклятого кубка.
На кухне снова грозило воцариться это ужасное молчание. Эбигейл знала, что больше его не вынесет, поэтому направилась к микроволновой печи и набрала хорошо знакомую комбинацию цифр на таймере.
– Пять минут, и будьте осторожны, открывая крышку, чтобы не ошпариться, – напомнила она.
– Спасибо, но сегодня мне ужин не понадобится. Я ухожу.
– Уходите?
– Должно быть, я забыл вас предупредить. Марсия Уолтерс устраивает для меня что-то вроде ужина накануне дня рождения.
– Но я не…
Эбигейл попыталась было объяснить, что не приготовила его вечерний костюм, но вдруг подумала, что, вероятно, Макс ничего не забыл, а хочет, чтобы она постепенно сузила рамки своей деятельности. Ведь он собирается жениться и, безусловно, на какой-нибудь красивой, блестяще образованной даме вроде Марсии Уолтерс, с которой время от времени встречается и которая являет собой непревзойденный образец женского обаяния. Зачем ему в таком случае опека «одноглазой» матери?
– Ты еще не послала его к черту?
Эбигейл поняла, что избавиться от Мейвис Свон невозможно. Секретарша решила устроиться в ее кабинете как дома и отлично в этом преуспела. Положив ноги на стол и раскачиваясь взад-вперед в вертящемся кресле, она оценивающе разглядывала подругу, которая вот уже час безуспешно пыталась заставить себя начать работать.
– Мы поговорили, – сообщила Эбигейл, – если ты это хотела узнать.
– И ты его наставила на путь истинный?
– Я напомнила ему, что он не рогатый баран.
– Ты моя умница! – Мейвис сняла пушинку с рукава своего клюквенно-красного свитера. – И это его образумило?
– Не совсем. – Эбигейл высыпала на стол содержимое своей сумочки и портфеля, затем сняла жакет и бросила его на вешалку у двери.
Жакет, зацепившись за крючок, сорвался и упал на пол, где уже лежало что-то шерстяное, темно-зеленое. Эбигейл не потрудилась поднять вещи – такое у нее сегодня было настроение.
– Что это значит? – подозрительно поинтересовалась Мейвис.
Стул скрипнул под ее немалым весом, когда она, сняв ноги со стола, села прямо. Третья стадия, отметила про себя Эбигейл. Сейчас Мейвис начнет обхаживать ее, добиваясь полной откровенности.
