Текст книги "Пес, который боролся за свои права"

Автор книги: Сьюзан Конант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 13

Это было во вторник. В среду утром мне позвонила Либби Ноулз и сказала, что Реджи изо всех сил ищет Клайда, но пока безуспешно. Еще она спросила, не хочу ли я купить новый принтер.

– Мой так себе, но пока работает, – сказала я. – А какой?

– Считается, что хороший.

– Что это значит? Лазерный?

– Да.

– Сколько стоит?

– Дешево.

– Насколько дешево?

– Четыреста долларов.

– Подержанный?

– Практически новый.

Цена была не просто низкой. Она была очень низкой.

– С каких пор ты торгуешь принтерами? – спросила я.

– Это не я. Просто услышала и подумала о тебе. Я знаю, что ты пользуешься компьютером.

– Каждый день. (Кроме нескольких последних.) Где ты о нем услышала?

– Мне кое-кто сказал. Если он тебя не интересует, забудь об этом. Я хотела оказать тебе услугу.

– Спасибо. Я подумаю.

– Послушай, а ты не могла бы оказать мне одну услугу?

– Конечно. Какую?

– Не могла бы ты спросить этого – как его? – полицейского, который живет с тобой по соседству, про мои ножницы?

– Кевина. Думаю, могла бы. Либби, ты уверена, что действительно хочешь получить их обратно? Зачем они тебе нужны?

– Они мои, – сказала она. – Они ведь должны их когда-нибудь вернуть?

Я чуть было не напомнила ей, что в разговоре с Де Франко она даже не упомянула про них. Кажется, одна я сказала ему, что ножницы принадлежат ей, а вовсе не она, но ей это, наверное, не понравилось бы.

– Не знаю, – сказала я. – Вероятно, не так скоро. Это улика. Послушай, а ты хорошо знаешь мужа Сиси? Остина?

– Немного.

– По выставкам?

– И по аптеке. Я иногда туда заходила.

– Знаешь, что он сделал? Я с трудом в это верю. Он усыпил одну из своих собак.

– Макса?

– Нет. Суку, Леди. Говорит, что она его укусила.

– Чушь.

– Может быть, она его слегка тяпнула, – сказала я.

– Даже если так, как он мог такое сделать?

– Не знаю. Он сам мне признался. Я не знала, что сказать. Можно же было что-нибудь придумать!

– Просто не верится, – сказала Либби. – Он всегда поражал меня своей безликостью. Мне было по-своему жаль его. Знаешь, одно время мне даже казалось, что Сиси довела его до ручки. Понимаешь, что я имею в виду?

– Да, – ответила я. Мне тоже приходила в голову такая мысль.

– Но Леди? Леди никогда не причиняла ему хлопот. Знаешь, одного я не выношу. Ну не любят люди эту собаку или берут другую, которая им больше по душе, и в пятидесяти случаях из ста они даже не пытаются кому-нибудь ее отдать.

– Да, знаю.

– Да и многие заводчики ничуть не лучше.

– Думаю, это не совсем так.

– Нет, так. Просто они об этом не говорят. Они считают, что если собака не годится для выставки, то она вообще ни на что не годится, и не желают тратиться на ее кормежку и счета от ветеринаров. И это вовсе не зависит от того, есть у них деньги или нет. Если хочешь знать мое мнение, так они просто ленятся. Посмотрят на щенка, заметят в нем какой-нибудь пустячный недостаток – и все тут. Они что, пытаются его пристроить? Куда там. Они просто не поднимут малыша на ноги. Так ведь?

– Иногда.

– И не говори мне, что ваши лаечники так не поступают.

– Знаешь, Либби, если ты имеешь в виду Дженет Свизер, то ты ошибаешься. (Дженет – заводчица Рауди.)

– Да нет, – сказала Либби. – О Дженет я не говорю.

– Если ты имеешь в виду Фейс Барлоу, – продолжала я, – то я этому не верю.

Я действительно не верила. То, что Либби говорила про Фейс, было неправдой, но вот вам прекрасная иллюстрация того, как рассуждают собачники.

По Либби, нельзя винить Остина Квигли за то, что он избавился от несносной жены, но тому же Остину Квигли нельзя простить того, что он усыпил собаку. Не удивляйтесь. Это сказала не я, а она. Какой бы ни была жена, никто не имеет права ее убивать. Отлично. Ну а Леди? Чтобы избавиться от собаки, достаточно заплатить деньги и подписать бумагу: мол, понимаю, что умерщвление не имеет обратного хода. Смешно? Нелепо? Но так оно и есть. Я подписывала такие бумаги: Одну для Винни, в тот день, когда познакомилась со Стивом Делани. Мне тогда же следовало понять, что смерть его специальность. Но я не жалею, что сделала это для Винни. Я сделала то, чего хотела бы от своего друга по отношению к себе самой. Мне ужасно жаль, что у нее был рак. Мне страшно жаль, что она умерла. Но я не жалею, что избавила ее от боли и лишних страданий.

Винни была старая. Собака Джерсонов была еще молода, но очень больна, а я тогда им даже не позвонила. Я и впрямь была плохим другом. Не только в том, что касалось их собаки, но и в том, что касалось их ребенка. Но я обещала Баку спросить Мэта Джерсона про Клайда, ведь эксперт по волкам мог случайно услышать про убежавшего волка.

Поскольку Мэт и Марти были очень похожи друг на друга, то и младенец их пошел не из рода, а в род и получился крепышом с курчавыми каштановыми волосами. У него было одно из тех имен, которые начинаются на «дж»: Джейсон, Джошуа, Джастин или что-то такое. Ему понравился несколько запоздалый подарок, который я принесла, – чем-то набитая игрушечная лайка. В магазине был такой же волк, но, зная Мэта, я решила, что у малыша их уже более чем достаточно. И оказалась права. Когда вскоре после моего прихода малыша уложили в кровать, на полке в детской я увидела с дюжину игрушечных волков, но остереглась восхищаться ими, дабы Мэт и Марти не подумали, что они понравились мне больше, чем Джейсон, или как его там.

Если вы смотрите телевизор, то, наверное, представляете себе жилище профессора в виде большого дома в викторианском стиле, заполненного громоздкими креслами, сверкающими столами, хрусталем, коврами, где знаменитый ученый сидит за необъятных размеров дубовым письменным столом. К великому несчастью для Мэта, он человек самый что ни на есть реальный, а вовсе не телевизионный профессор, а его жена Марти пишет романы, то есть серьезные книги про людей, и поскольку она, не в пример мне, писатель настоящий, то и зарабатывает гораздо меньше моего. В Кембридже у них такой же каркасный дом, как и у меня. Но в нем только две квартиры. Та, в которой они живут (разумеется, она выкрашена в белый цвет), не имеет даже камина, и вся ее обстановка состоит из канцелярских стульев и столов, сооруженных из положенных на козлы дверей. Столы действительно сверкают, но лишь потому, что покрыты пластиком. При всем том их жилище не назовешь пустым. Куда ни глянешь, всюду полки с тысячами книг и журналов, стопки брошюр и оттисков, горы самых разнообразных вещей, по случаю приобретенных Джерсонами. На кухне полки с соковыжималками, кофемолками, кофеварками, электротерками и кухонными комбайнами, использование которых до сих пор является для хозяев тайной за семью печатями. Вместо картин по стенам развешены фотографии, плакаты с изображением волков и несколько убранных под стекло наживок из лески, которые Мэт вяжет в часы досуга. Мэт не охотится, но во всем остальном он, как говорит Бак, для профессора Гарварда малый вполне нормальный. Вязание наживок – подлинное искусство (я вовсе не шучу), и Мэт здесь настоящий художник. Замысловатое сочетание перьев, кусочков блестящей ткани, разноцветных лоскутков и ниток – все это есть чрезвычайно высокая форма творческого самовыражения. Не в первый раз я с удовольствием рассматривала его образцы, собранные под стеклом.

– Старые знакомые, – сказала я. – Даже я их знаю. Это Джок Шотландец, а это Серебряный Доктор.

– Я потрясен, – шутливо заметил Мэт.

– А этот пушистый?

– Петушиный Гребень, – сказал Мэт. – Но его сделал не я. Работа Эда Николза.

– В самом деле? Я не знала, что ты был с ним знаком. На днях я виделась с его женой или, вернее, вдовой. Так ты его знал?

– Да, – ответил Мэт.

– Кембридж, – улыбнулась Марти.

– Мы частенько рыбачили на Деннисе, – сказал Мэт.

– Да? Шейн тоже там рыбачил, – сказала я. – Думаю, и сейчас рыбачит. Так это Эд Николз сам связал?

– Да, – сказал Мэт. – Разве кто-нибудь так сработает?

– Откуда мне знать? Я подумала, что, может быть, он кому-то это заказал. Или где-то купил.

– Ни в коем случае, – возразил Мэт. – Эд сам его связал. Для нас это дело привычное. Ну, так что слышно?

После краткого обмена новостями, я перевела разговор на Клайда.

– Твой отец и слышать про это не хочет, – сказал Мэт, – но я убежден, что его скрещивания ни к чему хорошему не приведут. Это ошибка. Я говорил об этом в печати.

– Я с тобой согласна, – сказала я. – Сейчас у меня маламут. По-моему, это идеальная волчья собака.

Мы заговорили про маламутов, и я спросила, не собираются ли Джерсоны брать новую собаку. Они решили подождать, пока подрастет как-Его-Там.

– Ограда и собачья конура на месте, – сказала Марти. – Где-то в скорости. Мы об этом думаем.

– Кого вы хотите взять? – спросила я. – Снова овчарку?

– Мы подумываем о золотистом ретривере, – сказал Мэт. – Или о сеттере.

– Вы видели сеттера Шейна? – Меня так и подмывало произнести его имя. Увлечение невозможно хранить в тайне. – У него прекрасная сука-ирландка, – продолжала я, – действительно прекрасная и очень ласковая. Как раз то, что надо для детей. Не знаю, где он ее взял.

Джерсоны обменялись многозначительными взглядами, но ни он, ни она не произнесли ни слова.

– Я могла бы спросить у него.

– Ты с ним часто видишься? – спросил Мэт.

– Не очень. Иногда. Он мой квартирант. Живет на третьем этаже.

– И давно? – спросил Мэт.

– Нет. Совсем недавно въехал. Винди, его сеттер, очень красива. Вам бы она понравилась. Да ты сам можешь его спросить. Вы ведь работаете на одном факультете. Вы там видитесь?

– Изредка, – сказал Мэт. – Он работает еще и в частном секторе.

Частный сектор. Так вот в чем дело. С точки зрения Мэта, Шейн продался промышленности, и, чем бы он ни занимался, его работа имеет прикладной, а не теоретический характер, что в Кембридже считается прибыльным, но не престижным. А я-то удивлялась, откуда у Шейна деньги на квартиру, одежду, мебель и старинные рыболовные снасти, которыми так восхищался Бак. Теперь я все поняла. Но даром ему это не прошло. Подержанные и самодельные вещи Мэта и Марти, их горы книг в бумажных обложках, допотопная «вольво», которая не всегда заводится под дождем? В Кембридже это более престижно, чем тридцатикомнатный дом Мими Николз. И у Мэта только что приняли книгу в издательстве Гарвардского университета. А в Кембридже это означает, что он перещеголял всех, кроме тех, кто сам печатался в этом издательстве, ну а тех, разумеется, перещеголяли те, кто печатался в Оксфорде. Бедный Шейн. У него хватило дерзости работать не просто за деньги, но за большие деньги.

Глава 14

Моя любимая поваренная книга была издана Благотворительным обществом Элизабет Г. Браун, Орлеан, штат Вермонт. В ней есть рецепты самых разнообразных блюд для собак, кошек и людей. Иной раз трудно определить, что на кого рассчитано. Как на скорую руку приготовить домашнее печенье для собак? Вот вам рецепт в нескольких словах. Смешайте три столовые ложки растительного масла и треть стакана воды. Добавьте в воду один стакан пшеничной муки и четверть стакана соевой. Все это как следует размешайте, затем тесто раскатайте, нарежьте на кусочки и пеките до тех пор, пока они не покоричневеют. Если вы хотите, чтобы все было как у настоящих профессионалов, можете купить формочки в виде кости, я же пользуюсь обычным стаканом. Видимо, поэтому Кевин Деннеги и не распознал, что в четверг пеклось на противне. Должно быть, ему пришлось как следует поработать челюстями, и если у него были камни на деснах, то теперь от них не осталось и следа.

– Кажется, на днях ты заходила в аптеку Квигли? – спросил он.

– Да.

– Пока держись от нее подальше. Не стоит снова туда наведываться.

– У меня и в мыслях этого не было, – сказала я. – Знаешь, по-моему, Остин Квигли просто сумасшедший. Или сходит с ума. У него явно неустойчивая психика. За какую-то секунду он меняется буквально до неузнаваемости. Мне никогда не приходилось видеть людей во время истерики, но я боялась, что у него она вот-вот начнется. Он вдруг начал хихикать. Потом я узнала, что он убил одну из собак Сиси. Он сам рассказал мне, словно это обычное дело. Я ему не доверяю.

– И если тебе надо провести какие-нибудь малярные работы, то займись ими сама.

– Я всегда сама этим занимаюсь, – сказала я. – А в чем дело?

– Пит Квигли на многих работает здесь по соседству. Красит фасады.

– Я знаю. Остин говорил мне об этом.

– Но он свою работу называет иначе, – проговорил Кевин с каменным выражением лица.

– Кто?

– Пит, – ответил Кевин. – Художник.

– И как же он ее называет?

– Доводкой. Он, что называется, мастер. – Кевин был очень доволен собой. – Он не красит. Он занимается доводкой. Мики потратил битый час, чтобы выяснить, чем парень зарабатывает на жизнь.

– О, – сказала я, – я ему сочувствую. Он твой родственник и, по-моему, малый что надо. Время от времени он снимает обноски Санта Клауса.

– Слышала бы ты его в декабре, – сказал Кевин. – Ну как бы то ни было, я знаю, что Рита в отъезде, и поэтому решил предупредить тебя на тот случай, если бы тебе вздумалось за это время перекрасить ее квартиру. Я не хочу, чтобы он совал сюда нос.

– У меня этого и в мыслях не было. К чему кого-то нанимать, когда все можно сделать самой? – В чем-то Бак прав. Иногда во мне действительно оживает моя мать. Иногда она говорит моими устами. – Впрочем, Ритина квартира в ремонте не нуждается, а третий этаж я отделала, пока он стоял пустым.

– Хорошо.

– Послушай, – сказала я. – Мне иногда все-таки кажется, что Остин получил сполна. Правильно? Так все считают. А теперь ты говоришь мне, что это сделал их малыш. («Малыш» был примерно моего возраста.) Или мог бы сделать? Ты действительно думаешь, что он убил свою мать?

– Конечно нет, – возразил Кевин. – Разве так бывает? Для этого нам пришлось бы изобрести новое слово. Что ж, подумаем. Матереубийство. – Последнее слово он произнес медленно и по слогам. – Подойдет?

– Отвечай серьезно. Ты думаешь, что это сделал он? Де Франко тоже так думает?

– Он думает, что они оба со странностями, – сказал Кевин.

– В вашей семье все такие гениальные? Тогда к чему весь этот разговор?

– Я не полагаюсь на твою рассудительность, – сказал он. – И разговор именно об этом.

Мне так и не удалось вытянуть из него, что же на самом деле думает по этому поводу Де Франко. Кевин твердил, что он не занимается этим делом. В поисках Клайда он тоже по-прежнему ничем не мог мне помочь.

Он ушел, и я снова села обзванивать приюты. Затем я отправилась по одному адресу, который услышала по телефону и который показался мне не совсем безнадежным. Но когда я показала звонившей мне женщине цветную фотографию Клайда размером девять на двенадцать, та с нескрываемым негодованием заявила:

– Ах нет! Это не он.

Вернувшись домой, я обнаружила в почтовом ящике приглашение, как нельзя более созвучное моему душевному состоянию. Завтра, в пятницу вечером, Мими Николз принимает в своем доме желающих сделать взнос в фонд ее Группы поддержки прав животных, которая сплачивала свои ряды с целью добиться от городского совета принятия закона, регулирующего исследования на животных в Кембридже.

К приглашению было приложено несколько брошюр и фотокопий газетных статей, посвященных деятельности возглавляемого ею комитета. Избавлю вас от подробностей и скажу только, что Кембридж, оказывается, был очень гуманным и прогрессивным и уже запретил проведение тестов Дрейза и СД-50. Ну не безобидно ли звучат эти названия? СД означает «смертельная доза». СД– 50 – это тест на токсичность, при котором животным – в том числе собакам и кошкам – насильно скармливается то, что подлежит проверке. Тест ограничивает дозу, достаточную для того, чтобы убить половину подопытных пятьюдесятью процентами. Так-то! Ну разве Кембридж не великолепен? Мы оказались слишком цивилизованными, для того чтобы продолжать этим заниматься. Да и организация Мими едва ли ратовала за радикальные перемены. Предполагалось, что постановление будет только регулировать исследования на животных, а не остановит их. Исследования могут по-прежнему убивать животных. Но предполагалось, что делаться это будет гуманно. Клетки станут достаточно просторными, и животные смогут в них двигаться. Во время проведения болезненных экспериментов животные будут находиться «под наблюдением». Что, черт возьми, значит «под наблюдением»? Кто-то собирается на все это смотреть?

Хоть такое постановление и было самой обыкновенной болтовней, я выписала чек на сумму, какую могла себе позволить, набросала короткий ответ, в котором сообщала, что приду, положила то и другое в конверт и, как это ни глупо, пошла и удостоверилась, что Рауди благополучно спит на своем любимом месте в моей комнате. Спит. Живой. Там, где ему хватает места, чтобы двигаться. И находится под наблюдением такого человека, как я. Под наблюдением более чутким, тем, которого не хватило Клайду.

Клайд.

Рауди не возражал против того, что его разбудили, как никогда не возражал против прогулки или против возможности покрасоваться перед другими собаками, чем он и занимался у Мими, громогласно выражая сожаление по поводу того, что Реджис и Саншайн находятся по другую сторону проволочной сетки. Мими там не было, но Либби работала или по крайней мере старалась работать с Зип. Когда прибыл Рауди, ей пришлось бросить это занятие.

– Ты можешь передать это Мими? Мой скромный взнос в завтрашнюю встречу.

– Ты придешь?

– Да.

– А Стив?

– Понятия не имею.

– Это что-то новенькое, – сказала она.

– Новенькое. Настолько новенькое, что я не желаю об этом говорить. Идет?

– Не огрызайся.

– Я и не собиралась. Извини. Я хотела спросить Реджи о Клайде. Он где-то здесь?

– Он куда-то уехал. Ты подумала о принтере?

– Это его?

– В некотором роде.

– Как это понимать?

– Не задавай лишних вопросов, – сказала Либби. – Это выгодная сделка, ведь так?

– Да, – сказала я. – Но я на мели. Коплю деньги на новую собаку.

– Давно пора. Слыханное ли дело держать только одну собаку, правильно?

– Правильно.

Мы стояли около собачьих загонов, у самой подъездной дороги, когда Реджи на огромной скорости вывернул на нее свой зеленый фургон марки «бьюик». Я испугалась, что он кого-нибудь собьет, но он резко затормозил, и машина остановилась в двух футах от нас.

Не успел Реджи вылезти из машины, а мы поздороваться с ним, как Рауди принялся за свои штучки. Он заходил кругами на конце поводка, затем пустился в пляс и наконец плюхнулся на спину у Реджи в ногах. Он, конечно, пес дружелюбный, и мне это нравится, но к чему так показушничать?

Глава 15

Для моих родителей занятия по дрессировке и вождению были священнодействием. Я унаследовала их веру. Теперь мое священное время – вечер четверга, а мой храм – арсенал на Конкорд-авеню, неподалеку от транспортного кольца Фреш-Понд. Там находится Кембриджский клуб собаководства. Наше святилище представляет собой огромный, довольно обшарпанный зал с неровным паркетным полом, где церковными скамьями служат ряды изрезанных перочинным ножом деревянных скамеек. Но дело не в помещении. Здесь мы собираемся не по двое или по трое, а компаниями куда более многолюдными, и это самое главное.

В качестве урока на тот вечер мое священное животное и я выбрали первый параграф двадцать пятого раздела Инструкций по курсу общей дрессировки Американского клуба собаководства. Под заголовком «Непослушание» «за своевольное поведение собаки», включая «убегание от вожатого», двадцать пятым разделом Инструкций предусматривается наказание в зависимости от серьезности проступка. Согласно моей интерпретации этого текста, удирание с ринга было менее серьезным проступком, чем нанесение травм судье (покусы и пр.), но все же достаточно серьезным и заслуживало наказания: пятнадцать минут хождения на поводке и столько же без поводка под лай, повизгиванья и возню, несущиеся с того конца зала, где занималась группа начинающих. Потом, к великой радости моего пушистого грешника, мы продолжили занятия. Занятие в классе дрессировки – это присутствие других собак, а там, где собаки, жди развлечений и волнующих встреч. Того и гляди, что где-то рядом под аккомпанемент глухого рычания и зубовного скрежета вспыхнет перепалка. И если унылый болван на человеческом конце поводка не позволит тебе оказаться в самой гуще сражения, ты все равно испытаешь сильные ощущения, не говоря уже о том, что всегда приятно слышать похвалу в свой адрес и порицания в адрес соседей.

В тот вечер надеждам Рауди не суждено было осуществиться, поскольку Винс, наш главный дрессировщик, почти всегда предотвращает драки, едва услышав первый рык. Кроме того, Рауди отлично понимал, что впал в немилость, и был исполнен решимости вернуть себе утраченное расположение. Когда я давала ему команду «к ноге», он подпрыгивал, обегал вокруг моих ног и усаживался слева от меня, ставя передние лапы вровень с моими туфлями. Всякий раз, подбегая на мой зов, он самодовольно улыбался. «Раздел двадцать пятый? Я? Виновен в непослушании? – говорил его взгляд. – Здесь, должно быть, ошибка. Это какая-то другая собака».

– Посадить собак, – приказал нам Винс.

Мы выстроились шеренгой вдоль стены. Собаки сидели рядом. Те из нас, кто выставляет своих собак, отстегнули поводки и бросили их на пол позади них.

– Оставить собак, – распорядился Винс, и мы все как один вытянули перед их носами руки ладонью вниз, сказали «место!» и ушли.

Сука-метиска Рона Кафлина находилась рядом с Рауди, поэтому у противоположной стены зала я оказалась в компании Рона. Когда на занятиях во время длительной посадки или укладки вы оставляете собаку одну, то чисто теоретически должны стоять спокойно и не разговаривать. Но, повторяю, чисто теоретически. В тот вечер мы обсуждали предстоящее собрание у Мими. Людей, богатством не обремененных, всегда интересуют те, кто им обладает.

– Ты завтра идешь к ней? – спросил меня Рон.

– Да. А ты?

– Разве такое пропустишь. Ты у нее бывала?

– Нет. Только снаружи, во дворе. А ты внутрь заходил?

– Да. Как по-твоему, сколько у нее комнат?

– Не знаю. Может быть, тридцать?

– Неплохо, – сказал он. – Тридцать три, считая ванные.

Я всегда думала, что при подсчете комнат в доме ванные в расчет не берутся, но, видимо, водопроводчики придерживаются на сей предмет другого мнения.

– Ты считал?

– Нет. Я спросил.

– Устанавливал золотые краны или что-нибудь еще?

– Нет, ничего такого. Один раз был обыкновенный засор, а в другой – протекала труба.

– Небось там как в сказке?

– Совсем не то, что ты думаешь, – сказал Рон. – То есть там хорошо, красиво, но…

Винс прервал наш разговор:

– Вожатым вернуться к собакам.

Во время длительной укладки мы продолжили с того места, где остановились.

– А я думала, у нее не дом, а фантастика.

– На этот счет у меня есть теория, – сказал он. – Она для этого слишком богата. На кого ей производить впечатление? Понимаешь, что я имею в виду?

– Догадываюсь. К тому же если у вас тридцать три комнаты на одного человека?… Что уж тут говорить!

– На троих, – поправил меня Рон, – если считать горничную и этого… как его… У него свое жилье. В цокольном этаже.

– Реджи, – сказала я.

– Но это и впрямь смешно. Похоже, у нее есть кое-что из того, о чем ты говорила. Взять, к примеру, кухню. Там четыре мойки – уж я-то их немало повидал, – целых четыре. Можешь мне поверить.

– Я верю.

– Раз посмотришь, и сразу видно, что все из Западной Германии. А краны… да там в одной штуке только материала на тысячу долларов. И тут же всякая ерунда. И вот уж не поверишь, в комнате, где протекала труба, сотня удочек для ловли на муху, и половина из них настоящая дешевка. Как-то странно.

– Должно быть, это удочки ее мужа, – сказала я. – Он рыбачил и вязал мух. Во всяком случае, я догадываюсь, о чем ты говоришь. И собаки из той же серии. Ты их видел? У нее два действительно красивых пойнтера. Один выставочный, со вторым ее муж охотился. Ну а третья – так посмотреть не на что, просто калека.

– Вернуться к собакам, – объявил Винс.

– До завтра, – сказал Рон.

Когда Рауди наконец облюбовал место и поднял лапу на углу Конкорд-авеню и Эпплтон, было уже половина одиннадцатого. На подъездной дороге к моему дому Шейн выходил из своей легковой машины, если только это слово применимо к «мерседесу». Помыть мой «бронко» стоит столько же, сколько помыть грузовик, так что, может быть, он тоже не легковая машина, но все-таки это, несомненно, «форд», а не «мерседес». Я выбрала ее для двух своих собак, которых тогда держала – Винни и Дэнни, – и на всякий случай мне было нужно место еще и для третьей. Никогда не знаешь, что может случиться. Но вместимость – это еще не все. Приходилось учитывать снег и лед. Дело в том, что Дэнни страдал артритом, а Винни была уже немолода, и мне было необходимо иметь машину достаточно сильную – такую, которой нипочем снег и лед, чтобы им не пришлось много ходить (я говорю про Кембридж – в Аулз-Хед дороги распахивают). К тому же у «бронко», как ни странно, гораздо больше сходства с Рауди, чем с Винни и Дэнни. Люди далеко не всегда похожи на своих собак, но у их собак и машин всегда есть сходство. Рассудительный владелец трех догов, разумеется, не рассчитывает, что они поместятся в «корвете», а хозяину йоркширского терьера ни к чему фургон внушительных размеров. Однако и это еще не все. Откуда я могла знать, покупая «бронко», что Рауди окажется у меня? Явно некая таинственная сила заставила меня выбрать именно «бронко» – машину, специально предназначенную для того, чтобы ездить по снегу и льду. С тех пор как у меня появился Рауди, я всегда была довольна и им, и «бронко», и этим новым проявлением единства собачьей внешности и сути в нашем подчас непредсказуемом мире.

Еще до появления Шейна с его «мерседесом» и до того четверга я вдруг обратила внимание на то, как я выгляжу в своей собачьей одежде. Когда-то мои джинсы имели вполне приличный вид, но ничто не вечно, и теперь они порваны на коленях. Мою новую красную футболку с картинкой, очень похожей на физиономию Рауди, и надписью: «Сильна, как маламут» – полностью скрывало темно-синее непромокаемое пончо, которое лет десять назад имело вполне приличный вид. Правда, потом Винни – тогда еще совсем щенок – обгрызла с него бахрому, а Рауди случайно проделал в нем дыру, подпрыгнув за теннисным мячом, который я держала в руке. К тому же дрессировка маламута не такая уж легкая работа, а испарина на лбу никак не украшает волосы.

Так мы и столкнулись: я со своей ручной тележкой, в одежде, скроенной собаками, с прической от Кембриджского клуба дрессировки – и Шейн, выходивший из «мерседеса» цвета ирландского сеттера, в плотном английском полупальто и с белокурыми волосами, сверкавшими в свете, лившемся из задней двери моего дома.

– Холли? Что вы здесь делаете так поздно?

– Занималась с собакой, – ответила я и подумала, не предложить ли ему зайти, но у меня на кухне очень яркий свет, а на пончо еще не были отстираны пятна, оставшиеся с тех пор, когда Сэсс, одна из моих сук, кормила на нем своих щенков. – А вы?

– Задержался на работе.

– Издать или погибнуть?

В Кембридже считается хорошим тоном думать, что люди работают за должность, а не за деньги.

– Нечто в этом роде. Вы заняты завтра вечером?

– Да, – сказала я. – Как-нибудь в другой раз?

– Конечно, – сказал он. – Впереди у нас масса времени.

В моем автоответчике было два сообщения. Первое от Стива Делани, ДВУ (Делани ветеринар-убийца). Он настаивал, что нам надо поговорить.

– Конечно, – сказала я Рауди, – нам надо поговорить. Нам надо вернуться все к тому же старому разговору. Но сделать это должен он. Это его работа, верно?

Я провела рукой по горлу Рауди и осторожно погрузила пальцы в густой мех. Наружная шерсть лайки служит для защиты, поэтому она достаточно жесткая, но если запустить пальцы поглубже, то доберешься до мягкого подшерстка. Маламут – это волк в овечьей шкуре.

– Верно? – повторила я. – Ведь кошки и собаки не единственные его пациенты, разве не так? Считается, что он должен думать и об их хозяевах. Я имею в виду, что он должен работать для всех, как по-твоему? Но ему ведь с этим не справиться? Это просто невозможно.

Второе сообщение было от отца. У Милли наконец-то начались роды. Когда я набрала его номер, он даже снял трубку. Естественно, в сарай был протянут провод.

– Еще нет, – сказал Бак. – Но она держится молодцом. Ты бы ею гордилась.

– Я уже горжусь.

– Мы слушаем «Милую Клементину». При родах сукам помогать не надо. Лучше всего просто не вмешиваться. Бак это отлично понимает, но ему необходимо сознавать, что он приносит им облегчение своим присутствием и тем, как приветствует появление на свет их отпрысков. Узнав о том, что ваш отец поет «Клементину» ощенившейся суке волчьих кровей, вы скорее всего подумаете, что он тронулся рассудком, но когда мой отец начинает осуществлять на практике акушерско-музыкальные методы Ламеза, то это явный признак того, что он входит в норму.

– Мне очень жаль, – сказала я, – но про Клайда нет никаких новостей. Я делаю все, что могу. – Как ни тяжело мне было подвергать опасности его вновь обретенное душевное здоровье, упоминая Клайда, но я не могла поступить иначе. – Прошло только четыре дня. Я продолжаю поиски, и мне помогают разные люди.

– Люди, – проговорил он с отвращением. – Чего еще ты от меня хочешь? Я делаю все, что в моих силах, и мне помогает один парень. Я обратилась во все газеты, повсюду развесила объявления. Обошла все приюты. Все знают, что он пропал. Как только он обнаружится, я узнаю об этом через несколько секунд. К тому же мне известно, что у Остина Квигли его нет, я туда заходила. Если бы он был где-то поблизости, то я бы услышала, как он воет. У Остина его нет.

– Но у кого-то есть? – сказал Бак. – Какой-то ублюдок держит его у себя.

– Может, ты и прав. Я этим занимаюсь.

– У щенков должно быть двое родителей. Отцовство длится добрых три-четыре года.

– Мне это известно, – сказала я. – Ты же знаешь, что я читала Л. Дэвида Меча, да и Мэта Джерсона тоже. И к тому же слышала твои разговоры на эту тему. Я его найду.

– В воскресенье Регина возвращается. Я приеду.

– Конечно, – сказала я. – Погладь за меня Милли и спой ей моим голосом куплет из «Клементины».