Текст книги "Пес, который боролся за свои права"

Автор книги: Сьюзан Конант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11

Едва я успела вернуться от Мими, у меня в дверях появился Де Франко. – Хо-хо, – сказал он. – Частенько же вас не бывает дома. Последнее время вас никак не застать.

– Да. Пытаюсь разыскать пропавшую собаку.

Моя верная опора, мой свирепый телохранитель подошел сзади, обнюхал брюки Де Франко и развалился на линолеуме. Затем перевернулся на спину и задрыгал лапами в воздухе.

– Он нашелся, хм?

– Нет. Собственно, пропала собака моего отца.

– Не знал, что у него есть собаки. Я пропустила иронию мимо ушей.

– Та, которая была с ним на выставке, – сказала я. – Волчья собака. Клайд. Он помесь. Кевин помогает его искать. – Упоминание о Кевине имело целью намекнуть на законность всего предприятия. – Садитесь.

– Благодарю. Возможно, украли, – предположил Де Франко.

Веселый старый эльф.

– Большой рынок, – продолжал он.

– В самом деле?

– Красивая собака. Ребенок от нее без ума. Потом надоедает. Ее продают.

– Куда?

– В лабы.

– Лабы? – Мой внутренний словарный процессор моментально выдал первое значение – «лабрадорский ретривер», но я вспомнила и последнее: – Лаборатории?

– Да. Вы, кажется, специалист по собакам? Расскажите мне про ножницы для собак.

– Я мало что про них знаю.

– Во всяком случае больше моего.

– Они называются «груминговые ножницы», – сказала я. – Что вы хотите про них знать?

– Кто ими пользуется. Какими именно. Для чего. Мы говорим про большие. Длиной восемь с половиной дюймов.

– Хорошо, – сказала я. – Я не слишком в этом разбираюсь, но в одном вы правы: они большие. Уверена, что такие ножницы используют только для работы с длинношерстными породами, с собаками, у которых шерсть длинная и густая.

– Значит, в основном их используют для прически? А как насчет когтей?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда. В таких случаях пользуются специальными кусачками. Ножницами когти никто не подстригает. Это просто физически невозможно. Они у собак очень толстые. Рауди, сидеть. Дай лапу.

Подавание лапы – один из любимых трюков Рауди главным образом потому, что это прекрасный предлог для рукопожатия. Для лапопожатия. Называйте как хотите. Он плюхнулся на пол между моим стулом и стулом Де Франко и поднял правую переднюю лапу. Я взяла ее, осторожно нажала на подушечку и раздвинула пальцы.

– Видите? Когда вы приводите в порядок когти, то состригаете только самые кончики. Его когти еще не нуждаются в стрижке, иначе они были бы длинными и загибались на концах. Состригать надо именно эти крючки, и ножницы для этого не годятся, они слишком большие. Они просто застряли бы, ведь собачьи когти – это вам не человеческие ногти. Они действительно очень твердые и больше походят на кость, на что-то вроде мягкой кости. – Я так привыкла к разговорам о собаках, что не всегда отдаю себе отчет в значении тех или иных слов, пока не услышу их произнесенными моим собственным голосом. Если те ножницы не могли пройти через кость, значит, они прошли между… между ее ребрами – мягкими костями. – Боже мой! Так вот что случилось с Сиси.

– Да. Вот почему я здесь. – Де Франко говорил мягко и серьезно, совсем не как та дурацкая карикатура, которую ему так нравилось из себя строить, и я впервые разглядела в нем родственника Кевина.

– Знаю, – сказала я. – Господи Иисусе! Давайте говорить начистоту. Мой отец человек с характером. У него своеобразные интересы. Увлечения. И знаете, там, откуда он родом, они не кажутся такими уж странными. Но говорю как на духу. Он и мухи не обидит.

– Да, – сказал Де Франко. – Кевин говорит, что он малый с причудами, но вполне безобидный.

– Это правда, – сказала я.

– И некая мисс Барлоу утверждает, что разговаривала с ним в момент убийства.

– Фейс?

– Вы с ней знакомы?

– Да. Она собиралась водить для меня Рауди по рингу. Она держит маламутов. Так, значит, она была с Баком?

– Да. Два человека это подтверждают. Дело в том, что мне необходима информация. У миссис Квигли были собаки с короткой шерстью. Пойнтеры. Скажите, откуда у нее могли быть эти ножницы? Или у кого еще они могли быть.

– Это были не ее ножницы, – сказала я. – Я думала, вы знаете.

Он промолчал.

– Раньше они принадлежали Либби, – объяснила я. – Она занимается собаками Мими Николз.

– Либби Ноулз?

– Да. Послушайте, про это мне говорила не только Либби. О том, что Сиси была нечиста на руку. По крайней мере так говорят. В основном она воровала всякую мелочь. Возможно, она даже не знала, сколько эти ножницы стоят. Наверное, она приняла их за самые обыкновенные груминговые ножницы. Они были ей не по карману. Либби говорит, что они стоят около трехсот долларов.

– Чтобы подстригать собачью шерсть? – В его голосе звучало недоверие.

– Знаю. Мне это тоже кажется безумием, но вспомните, на кого Либби работает.

– Да, – сказал он.

Если бы чистое золото обладало достаточной прочностью и из него можно было делать ножницы, Мими Николз запросто могла бы их купить. Во всяком случае, она скорее купила бы ножницы с маркой фирмы «Гейб», чем Либби, даже при том, что та на нее работает. Может быть, ножницы действительно принадлежали Мими. Но в этом не было никакого смысла. Те, кто готовит собак к рингу, пользуются собственными инструментами. И зачем было Мими или Либби покупать огромные ножницы для наведения марафета на пойнтера? В лучшем случае хватило бы небольших ножниц со скругленными концами, чтобы подстричь, скажем, бакенбарды или шерсть на лапах. Нет, это действительно была какая-то бессмыслица. Впрочем, Мими Николз была у Либби не первым и не единственным клиентом.

– Наверное, они были в укладке Сиси, – сказала я. – Знаете, что это такое? В ней держат все необходимое для ухода за собакой. Щетки, гребни, кусачки для ногтей, разные бутылки, тальк ну и все такое прочее.

– Перчатки?

– Да, может быть.

– Не совсем обычное снаряжение?

– Действительно не совсем. Но у Сиси они могли быть. Она говорила мне, что у нее аллергия на собак, к тому же многие реагируют на аэрозоли, разного рода порошки и тальки. Возможно, вам следует знать, что на выставках профессиональные вожатые всегда одеваются, так сказать, с иголочки. Любители, выставляющие своих собак, тоже одеваются соответственно торжественности случая. Но это относится только к соревнованиям по экстерьеру. Знаете, что такое соревнования по экстерьеру? Не по общей дрессировке?

– Да.

– От тех, кто выставляет собак на испытаниях по послушанию, особых костюмов не требуется, но на экстерьерных рингах они просто необходимы, во всяком случае так считают сами владельцы. Большинство мужчин надевают костюм, женщины – платье или юбку с блузкой. Естественно, что, занимаясь туалетом собаки, вы будете весь в шерсти, в тальке и так далее, поэтому мужчины надевают пиджаки только перед выходом на ринг, а большинство женщин пользуются халатами или передниками. Ну а перчатки защищают руки и помогают сохранить маникюр.

– У нее ногти были как пластик. Она продавала косметику.

– И слишком ею злоупотребляла. Она явно хотела молодо выглядеть.

– Знаю, – сказал он.

– Но не выглядела. У нее был жалкий вид.

Как только Де Франко ушел, я отправилась с визитом в аптеку Квигли – в основном затем, чтобы успокоить Бака. На улице у аптеки сын Сиси, Пит Квигли, садился в зеленый автофургон. Я подошла к нему:

– Пит? Я Холли Винтер.

Казалось, он не узнает меня, и мне было неловко напоминать ему, где и когда мы встречались.

– Вам надо что-нибудь сделать?

– Я хотела сказать – я очень опечалена тем, что случилось с твоей мамой. Я ее немного знала.

– Ах, – сказал он, – да. – Его голос звучал так, словно он ее забыл или забыл, что она умерла. Он окончательно забрался в машину, захлопнул дверцу и уехал.

Остин Квигли стоял за прилавком в глубине аптеки. По нему было видно, что он ничего не забыл, вид у него был более чем унылый, но белый халат был безукоризненно чист и безупречно отутюжен. Внутри аптека Квигли выглядела лучше, чем я ожидала, хоть и не так, как аптека на Гурон-авеню. Недавно супруги Квигли предприняли попытку придать ей более современный вид. Новый бежевый с грязноватыми цветами линолеум, новые, покрытые пластиком прилавки, новые дешевые полки, на которых товары были расставлены на значительном расстоянии друг от друга, чтобы создавать видимость полного ассортимента. Чтобы чем-нибудь занять руки, я взяла бутылку перекиси водорода. Ею хорошо чистить собакам уши.

– Чем могу помочь? – прозвучал монотонный голос Квигли.

Конечно. Мой отец желает знать, не вы ли украли его волка.

– Меня зовут Холли Винтер. Мы раньше встречались. (В день убийства вашей жены. Это вы сделали?) Я дрессирую собак.

Казалось, он силится что-то припомнить.

– Я очень огорчена тем, что произошло с Сиси, – сказала я.

Его лицо приняло болезненное выражение.

– Я не могу закрыть магазин. Не должен. Люди на нас рассчитывают, – сказал он.

– Конечно.

– Вам ведь не нужна косметика?

– Нет. Не сегодня.

– Всем этим занималась она. Просто не знаю, что мне без нее делать. Видите ли, моя жена была профессиональной косметичкой. Тон, румяна, пудра и все остальное. – Теперь его голос звучал почти беспечно, или это был признак близкой истерики? – Понятия не имею, как я со всем этим справлюсь. Реестр товаров, бухгалтерские книги – все, все было на ней. Она умела общаться с покупателями, справлялась о здоровье, давала советы.

– Мне действительно очень жаль, – сказала я.

– От Пита нет никакого проку. Сущий бездельник. Помощи по магазину от него ждать не приходится. Определили его в фармацевтическое училище, так он проучился две недели и вернулся домой. Занялся малеванием и наотрез отказался помогать матери за прилавком.

– Малеванием?

– Покраской домов.

Должно быть, он представил себе Пита за мольбертом, и эта картина развеселила его. Он стал тихонько посмеиваться. Что делать, когда надо остановить приступ истерики? Ударить по лицу? Выбежать на улицу и снова прибегнуть к помощи дождевателя?

– Мне нужна зубная паста, – сказала я. Это первое, что я увидела на прилавке. Интересно, может ли с человеком случиться истерика в тот момент, когда он продает «Колгейт»? – И еще вон та бутылка перекиси водорода.

Он глупо ухмыльнулся и склонил голову набок.

– Держу пари, вы чистите ею собачьи уши, – изрек он с таким выражением лица, будто говорил нечто крайне умное и любезное.

– Да, – подтвердила я. – Кстати, о собаках. Недалеко отсюда в воскресенье ночью пропала собака моего отца. Большая собака. Похожая на волка.

Остин Квигли покачал головой. Я расплатилась, и он положил зубную пасту и перекись водорода в белый пакет, на котором даже не было названия их заведения.

– Если вы случайно увидите похожую собаку, пожалуйста, дайте мне знать. Возможно, он бродит где-нибудь поблизости. Я живу в красном доме на углу Эпплтон и Конкорд. На первом этаже.

– Моя жена была собачницей, – сказал он. – А я никогда не умел с ними ладить. Ах, я старался, пробовал все эти «рядом», «стоять», но не мог добиться, чтобы они меня слушались.

Меня встревожило, что он говорил в прошедшем времени.

– Они по-прежнему с вами, не так ли?

– Ах, Макс еще там, – ответил он.

– Леди?

– Вчера укусила меня. Вцепилась мне в икру. Вот так, всеми зубами и вцепилась. Пришлось отвести ее прямо к ветеринару.

– Она пострадала?

Он подарил мне широкую улыбку.

– Надо было воткнуть в нее иглу, – весело сообщил он. – Укусила меня. Я же сказал вам, прямо за икру. У меня не было выбора, разве не так?

Изголодавшаяся по любви, напуганная, Леди могла укусить его просто от страха, но она была хорошим пойнтером, так не похожим на несчастную Зип, которую Мими все же старалась вылечить. Не знаю почему, но она мне нравилась. Нет, только не Стив, подумала я. Пусть это будет любой другой ветеринар. Любой другой. Не Стив.

– К какому ветеринару вы обратились? – спросила я. Мне было необходимо знать.

– Тот молодой, что сменил доктора Дрейпера. Доктор Делани.

Делани. Стив Делани. Добросовестный ветеринар. Мерзавец. Убийца.

Вернувшись домой, я нашла в автоответчике послание Стива. Я набрала его домашний номер, услышала голос в автоответчике и оставила свое собственное послание. Как только я положила трубку, телефон зазвонил.

Глава 12

– Холли? Говорит Эл Барнс.

Некоторые пожилые и не совсем пожилые обитатели Аулз-Хед, штат Мэн, орут в телефонную трубку, но только не Эл. Сестра Эла, Регина, обычно присматривает за домом и собаками Бака. Меня она любит не больше, чем любила мою мать. Я даже не знаю, различает ли она нас. Когда она удостаивает меня своим вниманием, то называет Марисой. Но Эл всегда был другом нашей семьи. Он по меньшей мере лет на десять моложе сестры, ему немного за семьдесят, он в здравом уме и всегда принимает участие во всех рыболовных и охотничьих экспедициях Бака.

– Привет, Эл.

– Холли, я подумал, что ты должна знать. Меня что-то беспокоит твой отец.

Не стоит беспокоиться, Эл.

– В чем дело?

– Ну знаешь, по-моему, он совсем не спит с тех самых пор, как вернулся. Тяжело мне это говорить, но, думаю, у него с головой не все в порядке.

М-да, услышать такое от человека, по всей видимости уверенного, что у Регины с головой все в порядке.

– Он переживает за Клайда, – сказала я. – Ты знаешь, что Клайд потерялся? К тому же он, наверное, сидит над Милли и ждет, когда у нее начнутся роды.

– Холли, он заперся в сарае, плачет как младенец и ни в какую меня не впускает. Я уже все испробовал – и в дверь колотил, а он не открывает, и все тут.

По телефону голос Бака звучал неважнецки, но не настолько.

– Проклятие. Я бы сейчас же выехала, но, ведь если я заявлюсь к вам, с ним случится удар. К тому же где гарантия, что он меня впустит? Я обещала ему найти Клайда. Как только это случится, он придет в себя. И послушай, я думаю, что, когда у Милли начнутся роды, он возьмет себя в руки.

Эл зарабатывает на жизнь тем, что водит школьный автобус, выкапывает червей для наживки, накачивает газ, присматривает за летними коттеджами и выполняет еще дюжину работ, причем абсолютно легально. Летние дома, пустующие со Дня труда до Дня поминовения, вызывают искушение, с которым далеко не всякий в силах совладать, но Эл малый честный. Он обещал мне приглядывать за Баком, и я поверила ему, хоть свободного времени у него в обрез. Более того, он просто не в состоянии решить за Бака его проблемы. Для этого необходимо возвращение Клайда и успешное разрешение Милли от бремени.

Я позвонила Фейс Барлоу: что, если кто-то принял Клайда за странноватого вида аляскинскую лайку? Некоторые заводчики просто не хотят давать приют потерявшимся собакам, ведь у среднего заводчика собак и без того много, а места мало. К тому же многие опасаются инфекционных заболеваний, блох и других неприятностей. Однако время от времени Фейс подбирала потерявшуюся собаку, но только одну, и, естественно, только маламута.

Я услышала записанный на магнитофон голос. Точнее, не сразу: лента началась с воя маламутов. Затем голос Фейс сказал: «Привет, это Фейс, дома нет никого, кроме собак, и у нас еще не было времени научить их отвечать на телефонные звонки, но, если вы оставите свое имя и номер, мы отзвоним вам при первой возможности». Снова завыли маламуты, затем раздался гудок, и я оставила свое сообщение относительно Клайда с просьбой позвонить мне. Потом я позвонила Баку и снова нарвалась на автоответчик: «Это Бак Винтер. Оставьте свое послание, и один из нас вам отзвонит». Затем прозвучала запись чистого, звонкого лая Клайда. Я вспомнила, как он стоял в позе гигантского кролика и ждал, когда я дам ему пончик. Послание я оставлять не стала. Просто не могла произнести ни слова.

К этому времени – до вторника вечером – я уже перестала надеяться, что Клайд вернется к двери моего дома или я увижу, как он рысцой перебегает улицу. Но мои свистки и крики создавали хоть какую-то иллюзию, что я стараюсь его отыскать, да и Рауди был сам не свой от радости, топая рядом со мной. Когда мы вышли через заднюю дверь моего дома, на подъездной дороге стоял Кевин. На нем были мешковатые спортивные брюки серого цвета и футболка Кембриджской ассоциации христианской молодежи. Он разговаривал с Шейном, который держал на поводке Винди.

– Холли! – окликнул меня Кевин. – Как поживаешь?

– Бывало и лучше, Кевин, – сказала я. – Привет, Шейн.

– У меня для тебя неважные новости, – сказал Кевин. – В воскресенье ночью в этих краях пропали еще две собаки – и та и другая исчезли со двора.

– В Службе контроля за животными мне ничего об этом не говорили, – сказала я.

Кевин пожал плечами:

– Держите собак при себе. Или пускайте в дом. Не оставляйте их во дворе.

– Еще чего, – возразил Шейн.

На сей раз Кевину не понравился его тон, а вообще-то, его все раздражало в моем постояльце: голос, манера говорить, одежда, образование, профессия, светлые волосы, карие глаза.

– Мы будем осторожны, – сказала я. – Можно подумать, что это в первый раз. Разве раньше такое не случалось сплошь и рядом? Неужели в Кембридже никогда не воровали собак?

– Время от времени воровали и воруют. Но мы не всегда про это знаем.

Да, подумала я. Не всегда знаете, но чаще просто не хотите знать. Случается, еще как случается. Очень давно такое случилось со Сьюзен Бучер. Она выросла в Кембридже, и здесь же украли ее сибирскую лайку. Сейчас она и ее маламуты живут у Полярного круга, где мужчины – это мужчины, а Сьюзен Бучер часто побеждает на гонках собачьих упряжек, – иными словами, она живет там, где женщины вроде нее побеждают, а мужчины проигрывают. Судя по тому, что я о ней читала, она до сих пор горюет о давнишней потере – украденной собаке.

– Возможно, Кевин, ты не всегда знаешь об этом, но про Клайда ты слышал, – сказала я.

– Холли, мне действительно очень жаль. – Вместо того чтобы смотреть на меня, Кевин разглядывал свои туфли.

– Тогда помоги мне.

– Я делаю все, что могу.

– Так ли?

Кевин сбежал. Отец заперся в сарае и плачет. Стив убил Леди только потому, что это его работа. Но Шейн был здесь, рядом. Он не сбегал, не рыдал и не убивал изголодавшихся по любви пойнтеров.

– Пройдемся? – предложил он.

Винди слегка опустила голову и хвост, и Рауди одобрительно ее обнюхивал. Возможно, я уже говорила, что маламуты часто ведут себя заносчиво и даже агрессивно по отношению к другим собакам, но Рауди откровенно нравилась Винди, которая признала в нем высшего по рангу и не рычала. Она его не боялась.

Мне было необходимо пройтись, и, хоть я обычно не слишком откровенна с малознакомыми людьми, выговариваться всегда полезно. Про Стива я Шейну ничего не сказала – я вообще ни разу не упомянула о его существовании, – зато поведала ему все остальное.

– Значит, с вашим отцом такое творилось, когда умерла ваша мать? – спросил он.

– Сейчас еще хуже. Это меня и беспокоит. Хоть бы Милли поторопилась.

– Ее повязали с Клайдом?

– Да. Это ее первый помет.

– Клайд очень красивое животное, – сказал Шейн. – Эти помеси великолепны. Ваш отец славный малый. Встреча с ним доставила мне истинное удовольствие.

– У него особый характер. Я привыкла к тому, что часто приходится объяснять его тем, кто еще плохо знает Бака.

– Стопроцентный индивидуалист.

– Да, – сказала я.

– Прототип.

Это слово поразило меня, хотя он не сказал бы ничего нового, если бы заявил, что, создавая Бака, природа нарушила общепринятый стандарт. Возможно, на меня вообще легко произвести впечатление. И уж определенно не слишком трудно пригласить пообедать. Шейн привел меня в располагавшееся неподалеку от Кендел-сквер и ныне не существующее заведение под названием «Дневной улов», которое считалось лучшим рестораном во всем Кембридже. Чихуахуа не протянула бы и дня на том, что в большинстве ресторанов Кембриджа подается в качестве обеда из трех блюд. После обеда в «Дневном улове» от вас целую неделю пахнет чесноком, петрушкой и оливковым маслом, но и чувство голода не посещает вас ровно столько же.

– Та оленина была бесподобна, – сказал Шейн.

Мы сидели друг против друга и читали меню. Возможно, мне следует отметить, что в «Дневном улове» не было ничего романтического, если ваши представления о романтике связаны с сине-белыми изразцами, толпами народа, соответствующим освещением и итальянского вида официантом, который не объявляет, что сегодня вечером будет вас обслуживать, когда и без того видно, что это так.

– Она вам действительно понравилась? – спросила я.

– Еще как.

– Мне показалось, что лук сгорел.

– Поджарился.

– Говорить так – очень любезно с вашей стороны.

Я уже упоминала, что лук совершенно сгорел, и двух мнений на этот счет быть не могло. Я говорю как на духу, поскольку всегда стараюсь быть правдивой. Но при всем том мне неловко признаться, что во время еды говорили мы главным образом обо мне. Возможно, я была слишком взвинчена и не замечала этого или слишком польщена его вниманием, чтобы сменить тему. Мой собеседник умел слушать. Это была одна из граней его обаяния. Были и другие. Он восхищался моими волосами. Ему еще не приходилось встречать писателя, пишущего исключительно о собаках. Как я могу столько есть и при этом оставаться стройной? Правда, не такой уж и стройной. Сколько собак у меня было? Что это были за собаки?

Выходя из ресторана, мы столкнулись с Мэтом Джерсоном и его женой Марти. Я знала, что Мэт и Шейн работают на одном факультете, но за весь вечер я не задала Шейну ни одного вопроса про него самого или про его работу, поэтому не было ничего удивительного в том, что мы не говорили про Мэта. Мой отец и Мэт хорошо знают друг друга, поскольку каждый из них по-своему является специалистом по волкам. Между прочим, Мэт нисколько не похож на волка, и ни Мэт, ни Марти не имеют ни малейшего сходства с немецкой овчаркой, которую они держали и с которой Мэт занимался в Кембриджском клубе дрессировки собак. И действительно, Мэт и Марти поразительно похожи друг на друга: оба невысокие, плотные, у обоих вьющиеся каштановые волосы – у него слишком длинные для мужчины, у нее слишком короткие для женщины. У нее голос глубокий и низкий, у него тенор. Иными словами, на вид и на слух они – поженившиеся близнецы.

Джерсоны были моими хорошими друзьями, пока между нами не произошла глупая размолвка, вызванная тем, что мы не совсем правильно поняли друг друга. Когда они завели немецкую овчарку, я явилась к ним домой с резиновой игрушкой для щенка и жареным цыпленком для них, но в прошлом году, когда появился на свет их ребенок, я забыла послать поздравительную открытку, чем задела их чувства. Мне очень их недоставало. Конечно, следовало позвонить, тем более что вскоре я узнала о смерти их собаки. Но Джерсоны не умеют долго держать зла. Они дружески со мной поздоровались, расспросили про Бака, выслушали про Клайда и пригласили зайти к ним как можно скорее. Чтобы не бередить рану, я не стала приносить свои соболезнования по поводу собаки. Разумеется, мне перво-наперво следовало осведомиться об их младенце, но я забыла не только его имя, но и пол. Они этого, кажется, не заметили, но в отношении Шейна проявили странную холодность. У меня создалось впечатление, что в отличие от меня они вовсе не сходят по нему с ума. Мне он казался очаровательным. Им нет. Ни один мужчина не может нравиться всем вашим друзьям без исключения. Например, Рита встречалась с парнем, которого я терпеть не могла. Он считал собак настолько антисанитарными, что если Рита гладила Граучо, то он позволял ей прикоснуться к себе лишь после того, как она вымоет руки.

В тот самый момент, когда я выходила из «мерседеса» на подъездную дорогу и Шейн стоял перед открытой дверцей, по Эпплтон-стрит шел Стив Делани. Я надеялась, что он видит Шейна, меня и «мерседес». Как я пожалела о том, что он не видит заодно и Винди.