Текст книги "Педагогика абсурда (СИ)"

Автор книги: Светлана Амелина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Амелина Светлана Юрьевна
Педагогика абсурда

Предисловие

Прежде чем вы начнете читать эту книгу (если эта книга вообще когда-либо найдет своего читателя), я должна предупредить вас, что здесь не содержится никаких готовых ответов, которые сделают вашу практику преподавания легче, эффективнее и педагогичнее. В свое оправдание могу лишь сказать, что лекции выдающихся и признанных педагогов современной России также не дают никаких готовых ответов. Они содержат минимум практических рекомендаций, даже если направлены на подготовку и обучение учителей. Рациональные или иррациональные, эти лекции скорее представляют собой размышления на тему современной школы и всей сферы образования. При этом данные лекции не являются бесполезными, ведь они помогают понять, что на всех уровнях и этапах образовательного процесса преподаватели стали сталкиваться с проблемами иного порядка, чем это можно было встретить в советской школе. Контингент учащихся настолько изменился в физическом, интеллектуальном и психологическом плане, что проблемы просто не могут не возникать. С одной стороны, педагогам привычно уповать на новые эффективные методики и подходы, которые решат все вопросы, но с другой стороны, одним практическим решением вопросов здесь уже не обойтись. Как бы далека от повседневной практики школьного обучения нам не казалась философия, но именно философские основания школы должны претерпеть изменения. Использование ИКТ, или привлечение нового УМК, или сверхрациональное использование времени на уроке не станут панацеей, так как являются слишком частными способами решения проблем. Именно поэтому в книге так много рассуждений о духе школы и роли учителя в образовании. Именно об этом нам в первую очередь нельзя забывать, если мы хотим прогрессировать в сфере образования несмотря на все препятствия современной реальности. Данная книга содержит мои собственные взгляды и убеждения, которые вы вольны принимать или не принимать. Администрация школы за данную книгу ответственности не несет.

Что мы будем делать, или как Вы считаете?

Не так давно у меня была возможность присутствовать на мероприятии, где молодые специалисты делились собственным педагогическим опытом, который представляется им самим наиболее ценным и важным. Одна из участниц данного мероприятия посвятила свое выступление способам мотивирования учащихся, что безусловно немаловажно для успешной учебной деятельности. Как показатель мотивации учащихся учитель привела тот факт, что дети подходят к ней на перемене перед уроком и спрашивают ее, что они сегодня будут делать. Однако, если вы внимательно проследите за детьми, вы осознаете, что зачастую здесь кроется нечто другое. Как правило, дети спрашивают: «А что мы сегодня будем делать?», чтобы узнать насколько интенсивным будет урок, чтобы определить, удастся ли им передохнуть во время своего рабочего дня. Если ответ учителя оказывается не вполне определенным в этом плане, дети уточняют: «Мы сегодня что-нибудь пишем?» или «А сегодня будет самостоятельная?» или что-то иное в подобном ключе в зависимости от ситуации. Вопросы такого рода не свидетельствуют о высоком уровне мотивации учащихся, а скорее наоборот показывают, что дети готовы работать только в случае крайней необходимости и с непременным выходом на оценочный контроль. Заинтересованность материалом остается при этом на исходном уровне. Более того, у учителя так и не появляется никакой определенной информации об этом уровне, так как контакт с учащимися остается неустановленным.

Еще одним моментом является тот факт, что заинтересованность уроком на самом деле не является решающим фактором в процессе обучения и воспитания. В конечном счете все, чему вас учили по тем дисциплинам, которые далеки от вашей профессиональной сферы, забывается и становится абсолютно неважным. Предметные результаты, безусловно, показательны как критерий эффективности учителя, но для формирования целостной разносторонней личности они не так уж важны. Тем более что предметные результаты современных учеников все чаще и чаще становятся вотчиной репетиторов, особенно в случае подготовки к ЕГЭ. Школа не обеспечивает массового образования высокого уровня. Либо нужно быть способным учеником и учится у любого учителя и с любыми одноклассниками, либо нужно заниматься дополнительно. В других случаях успеха не добиться. В чем же тогда роль школы? Вопрос, кстати, общефилософский, о чем я упоминала в предисловии. На мой взгляд, роль учителя в школе – заставлять думать и не обязательно в рамках своего предмета. Современный ФГОС третьего поколения ориентирует нас на организацию активной мыслительной деятельности учеников по добыче нового знания. Что, кстати, доходит до абсурда, когда в начальной школе у ребенка нет перед собой готового правила, ведь он должен вывести его самостоятельно в тетради на печатной основе. Что он выведет, чуть-чуть зазевавшись на уроке – одному богу известно. Так беда еще и в том, что это правило не на один день, а на всю жизнь, соответственно это неудачное творчество будет преследовать его еще долгое время и еще долгое время он будет сомневаться при его использовании даже после всех поправок учителя, ведь момент первого усвоения уже упущен и проведен непонятным образом.

Так все-таки, как именно должен думать ребенок, если не над правилами и задачами? Я считаю, что школьное взаимодействие ученика и учителя не должно замыкаться на выполнении учебных заданий. Это должно быть человеческое общение интересного взрослого и сознательного ребенка или подростка. Мы так много времени проводим с учениками, что ограничиваться формальными репликами и ролями неразумно и не эффективно. Успешный учитель привлекателен как личность, следовательно он интересен детям. Успешный учитель не боится вступить в открытый и равный диалог с учениками, где правила дискуссии одинаковы для всех, где главное не авторитет, а доказательность. Если учитель готов к диалогу и готов слушать позицию детей не в усмешкой или гневом, а с реальным осознанием того, что творится в голове у ученика (с поправкой на возраст и уровень сформированности различных психических процессов), тогда педагог станет настоящим собеседником. Как ни странно это звучит (хотя, конечно, не странно, а вполне логично), интересным собеседником ко мнению которого прислушиваются и о мнении которого спрашивают дети становится не тот учитель, который переводит фокус на себя, а тот, который сначала слушает детей, а потом выражает свою точку зрения, когда все мнения уже высказаны и никого не приходится прерывать. Мнение учителя тогда слушается с должным вниманием и в мирной обстановке, какую бы точку зрения ни выражал учитель. И о его мнении тогда в следующий раз дети спрашивают сами первым делом.

Именно исходя из этой логики я не принимаю фразу "А что мы сегодня будем делать?" за показатель мотивированности детей. Для меня таким показателем является фраза "А как Вы думаете?", с которой ученики обращаются ко мне на перемене в свое свободное время или на уроке, когда проходит обсуждение каких-либо вопросов. В любом случае большая часть школьного материала забудется и не вспомнится. Не забываются моменты истинного общения и полученные в ходе него идеи. Не забываются мысли, зароненные в наше сознание во время беседы, будто зацепленные нами самими в ходе равноправного обмена мнениями. Насильно втиснутые в мозг догмы мало того, что не задерживаются там ни секунды, они еще и вызывают у подростков стойкое отторжение даже зерен разумного, которые можно найти в любой догме. Если мы хотим влиять на наших детей, мы должны делать это в открытом диалоге, предлагая им на рассмотрение свою позицию, объясняя, почему нам предпочтительны именно эти идеи. Тогда ученики будут готовы обсуждать с нами все, что их волнует. Тогда они будут заинтересованы в личности учителя и предмете, а если и не будут заинтересованы в предмете, то они открыто это скажут самым цивилизованным образом нам будет необходимо это принять, ведь не для всех детей наш предмет должен стать самым любимым и интересным, хотя бы потому что все дети имеют свои собственные склонности и интересы. Однако контакт у вас будет установлен со всеми категориями детей на общечеловеческом и на педагогическом уровнях. Вы будете знать, что происходит в жизни детей, что их волнует, будете готовы прийти им на помощь в моменты затруднений, хотя и не все эти затруднения будут ограничиваться рамками вашего предмета. Но в конце концов роль учителя шире, чем роль транслятора знаний и формирователя навыков. Учитель должен учить мыслить самостоятельно и критично, строить свои рассуждения вне зависимости от общепринятой нормы. Поток информации из различных мультимедийных источников не должен застить глаз детям, как не должен застить и догматичный учитель. Да, осуществление коррекции детского мировоззрения необходимо, ибо иначе самые разрушительные наклонности будут бесконтрольно формироваться в наших учениках и приведут к созданию асоциального общества, но коррекция должна быть ненавязчивая, в виде учительского обоснованного мнения, которое было высказано наравне с другими позициями. Так как подобный учитель воспринимается подростками как адекватный "нормальный" человек, а не робот-воспитатель, то его мнение заронит уже сомнения в умах детей. При необходимости к проблемной теме можно будет вернуться и снова затронуть ее с опорой на новые случаи и аргументы, выяснить точнее корни формирования нежелательных тенденций у детей, однако формат односторонних наставлений стоит оставить окончательно.

Разрешать ли детям быть сатанистами?

Обратимся более подробно к положениям предыдущей главы и рассмотрим на конкретных примерах то, как может применяться дискуссия при общении с детьми в рамках урочного или внеурочного общения.

Название данной главы связано с тем, что дети разного возраста довольно часто задают мне вопросы, связанные с религией. Несмотря на наличие в нашей школе занятий по ОРКСЭ (основам религиозной культуры и светской этики), я прихожу к выводу, что вопросы о различных конфессиях и о сути религии вообще вызывают массу затруднений у детей помладше и массу недовольства у детей постарше. Начальная школа традиционно живет с убеждением, что кроме православия достойных религий нет. Даже изучив особенности Рождества и Пасхи у католиков в рамках уроков иностранного языка и получив разъяснения учителя о том, что католики тоже христиане (разъяснения на детском уровне, естественно), дети сохраняют свою убежденность в том, что иностранцы еретики. В условиях современных напряженных международных отношений многие дети переняли от своих родителей (надеюсь, что не от учителей все-таки) дремучую убежденность, что американцы все сатанисты и верят только в дьявола. Честно говоря, кроме постоянной разъяснительной работы здесь другого пути я не вижу. Каждый раз, когда я натыкаюсь на заявления подобного рода, я отдаю учебное время урока на рассказ о других народах, стереотипах и реальной жизни за рубежом. Но каждый раз становится обидно за то, что какой-то другой авторитет в детском сознании пропагандирует безумные концепции, которые перекрывают проведенную мной работу и заполняют детскую голову новой опасной ерундой. В то же время, ощущается явный дефицит такой работы со стороны других учителей и родителей, потому что, начав говорить с детьми, потом не успеваешь отвечать на их вопросы – так много их не отвеченных и непонятых у них в голове. То ли времени жалко, то ли какая-то узколобость мешает окружающим взрослым раскрывать вопросы религии и межкультурной коммуникации более широко в разговорах с детьми.

А узколобость несомненно есть, что можно проследить на примере общения учителей со старшеклассниками на социальные и религиозные темы. Однажды один из моих самых безалаберных учеников очень долго отпрашивался у меня выйти в очередной раз за урок, чтобы встретиться в коридоре со своими друзьями и обсудить там личные дела (в данном случае, это факт, а не моя вредность). Когда я в очередной раз ему отказала, он бросил театральную фразу: "Ну можно, пожалуйста, ради Христа!", но что я ему тут же ответила: "Нет, я атеист". Этот момент послужил началом долгой и интересной дискуссии, к которой мы еще не раз возвращались с учениками. Проблема заключается в том, что подросткам свойственно стремление к самостоятельному и частично бунтарскому мышлению, но это и неплохо. Если есть желание плыть против течения, значит, есть собственные мысли и доводы о том, почему другие люди неправы. В современном обществе такое становится все более и более редким, ибо молодежь в массе теперь склонна не думать и бунтовать, а поглощать информацию и развлечения без разбора и без самостоятельного анализа. Итак, мы имеем группу молодых людей с прогрессивным складом ума и их ближайшее окружение – родителей и учителей. Родители, как правило, либо находятся в русле веры, либо вернулись туда под воздействием современной тенденции к восстановлению веры и церкви. Учителя, как правило, либо также являются верующими людьми, либо предполагают, что утверждать обратное будет неверно с точки зрения воспитания. Более того, настолько глубоко и постоянно ни учителя, ни родители не мучаются вопросами бытия, как ими мучаются старшеклассники в силу особенностей становления личности. Когда подростки поднимают тему атеизма, они не встречают готового взрослого собеседника, который выслушает все их доводы, рассмотрит вместе с ними все позиции и выразит свое мнение с объективными доводами. Когда учитель физики говорит старшеклассникам, что верит в бога, потому что бог же есть, он вряд ли чего-то добьется в педагогическом плане. Он только создаст впечатление человека, который не может обосновать свою позицию, и убедит учеников в их атеизме. Многие подростки с высоким уровнем интеллекта и не стремятся к открытому бунтарству против веры. Они хотят лишь увидеть более широкую панораму религии. Если вы поговорите с ними достаточно долго, вы поймете, что они не отрицают мораль и духовность, они лишь не видят смысла в определенных ритуалах, отрицают волшебную силу молитвы и воспринимают веру как способ для слабого человека как-то примириться с реальностью. Согласитесь, что все эти мысли вполне разумны и не несут разрушительного воздействия. Но чтобы осознать, что именно кроется под атеизмом тех или иных подростков, с ними необходимо разговаривать, причем открыто, а не штамповать их закоренелыми клише. Иногда подростки говорят казалось бы шокирующие нас вещи вполне осознанно и рационально, и это не должно прекращать диалога. Приведу пример, связанный с названием этой главы. Одна из моих успешных учениц упомянула в ходе беседы, что сатанизм – это та же религия, только направленная на дьявола, а не на бога, к тому же имеющая много нюансов. Какая будет первая реакция среднестатистического учителя? Гневно закричать, что таким словам в школе не место? Вызвать родителей? Отправить ребенка к психологу? Скорее всего, что-то из этого диапазона. Но есть и другой путь: просто спросить, почему она так считает. Как результат, вы продолжаете диалог и узнаете, что мнение основано на аналогии каких-либо обрядов и т.д. Согласитесь, что на этом моменте особенно легче учителю все равно не становится, ведь профессиональный долг твердит ему что-то предпринять. В данном случае на помощь приходит как раз формат свободного общения, когда одноклассник этой девушки тут же говорит, что он читал основополагающую книгу сатанистов и выяснил, что на самом деле сатанизм не имеет множества нюансов, а скорее близок к нашему стереотипному восприятию данного направления. В результате мы получаем отличный выход из ситуации: ученица получает стимул разобраться подробнее в обоснованности своих взглядов, учитель получает дополнительную информацию об учениках и будет узнавать их дальше в перспективе новых бесед, а ученики воспринимают учителя как адекватного модератора дискуссии, не стремящегося забить всех под одни лекала. Лично для меня вообще самый предпочтительный комплимент это "Вы самый адекватный учитель в школе", а не "Вы такая добрая", потому что от последних слов во мне сразу появляются сомнения об излишней мягкости с детьми, которая не всегда ведет к чему-то хорошему. Но об этом мы поговорим в следующей главе.

Педагогический пофигизм, или есть ли место равнодушному учителю в современной школе?

Замысел этой главы появился у меня следующим образом. Когда мой первый год работы в школе уже подошел к концу, а новый учебный год доложен был вот-вот начаться, а начинаются все учебные года с умопомрачительного педагогического совета часа на три с половиной – на четыре, ко мне подошла завуч и сказала, что ей нужно со мной поговорить. Должна отметить, что ничего неприятного такой поворот событий не предвещал, так как во время каникул на работу я ходила исправно, а сделать что-то страшное в плане преподавания я явно еще не могла, ибо учеба еще не началась. Я оказалась неправа. Завуч предупредила меня, что один мой класс успел чуть ли не полностью на меня ополчиться и собирался призывать то ли к смене учителя, то ли вообще не пойми к чему – конструктивного в наших школьных скандалах обычно бывает мало, так как родители стремятся все разрушить, но зачастую плохо представляют, что именно новое они хотят увидеть на месте этого разрушенного. Какой-либо зрелый концепт у них обычно отсутствует, что можно проследить по жалобам родителей, что учитель у них «какой-то вялый», «вообще без харизмы» и т.д. Интересно, конечно, было бы посмотреть на энергичную харизматичность этих людей, окажись они на пару недель на нашем рабочем месте.

Однако, я отвлекаюсь. В этом проблемном классе у меня был ученик, который приходился внуком нашему завхозу. Как известно, в России самые большие начальники – это завхозы, уборщицы и гардеробщицы. Никто так не любит устанавливать порядки, как эти три категории людей. Так как моя школьная карьера только начиналась, достаточной осторожности с этим внуком я не проявила и обращалась с ним так, как обращалась бы с любым другим учеником, отвлекающимся, не работающим на уроках и хулиганящим. Дневник он мне подавал всегда со скандалом и порывался вырвать его из моих рук обратно, ставя в себя в невыгодное положение и вызывая смех одноклассников. Однажды, когда моему терпению пришел конец, я довольно четко выразила сове отношение к такому поведению и озвучила, что так ведут себя только дураки. На следующий день ко мне пришла завуч, чтобы передать мне жалобы завхоза о том, что внук пришел домой после школы в слезах и рассказал об оскорблениях учительницы. Случай собственно не имел никакого реального основания для разбирательств и после моих объяснений был забыт. Так мне по крайней мере казалось.

Сразу должна предупредить читателя, что мы вернемся к сути данной главы, но эта проблемная ситуация включала в себя еще ряд обстоятельств, которые необходимо прокомментировать. В мой первый год работы в школе я часто заходила в библиотеку, так как библиотекарь была моей бывшей соседкой. Более того, когда я училась в этой же самой школе, я с удовольствием проводила время в библиотеке и считала эту женщину довольно милой и приятной в общении. Когда мне доверили девятые классы после неожиданной кадровой перестановки, я как раз зашла к ней. На ее реплику о том, что теперь я работаю со старшеклассниками (слухи-слухи...), я ответила, что именно с этой категорией я действительно люблю работать, а вот со второклассниками очень тяжело. Фраза, в общем-то, безобидная и ничего не значащая.

Проходит полгода, и я узнаю, что завхоз развернула кампанию против меня, основываясь не только на впечатлениях своего внука (явно нелестных), но и на приватном рассказе библиотекаря о том, как я сама ей признавалась, что ненавижу детей. После дополнительной пропаганды классного руководителя родители сошлись на том, что я равнодушный учитель, не заинтересованный в их детях и отстраненный от их успехов и неудач. Если бы я владела различными способами изощренных математический вычислений, я бы из любопытства непременно вычислила коэффициент разрушительного воздействия слухов и пересудов, которым в школе не бывает конца. Но я ими не владею. Более того, на тот момент, когда я узнала о ситуации в классе, я не владела вообще никакой информацией и была застигнута врасплох. Хотя моя завуч была готова меня поддержать и сказала, что ей очень не хочется, чтобы меня съели родители и выгнали меня из школы, это не очень мне тогда помогло. Я ответила, что уход из школы не самая большая беда в жизни. На самом деле, в первый момент мои мысли занимало совсем не это – я думала о том, по каким таким признакам родители причислили меня к равнодушным учителям. Этот класс давался мне так нелегко не только из-за своего поведения и слабой успеваемости, но еще и из-за того, что в первый год работы я принимала все очень близко к сердцу. Так мне по крайней мере казалось. Забегая вперед, должна отметить, что сейчас эта группа меня вполне устраивает и в межличностном, и в профессиональном плане, хотя никогда не знаешь наперед, как поменяются дети (а меняться они могут по нескольку раз и довольно кардинально).

Несмотря на мой боевой дух, истерика со мной все-таки приключилась, но уже вечером и дома. Зато выпущенный заранее пар позволил мне спокойно прийти на родительской собрание в этом классе в начале сентября. Я не стала ничего говорить своей коллеге, которая ведет уроки в другой группе того же класса, так как была уверена, что мои проблемы не должны касаться никого. Если родители имеют претензии ко мне, пусть предъявляют их после деления на группы. К публичной порке я была готова. Произошло все немного не так, как я ожидала. Когда мы с коллегой зашли в кабинет, родители уже были изрядно взвинчены, а их классный руководитель сидела в своем кресле, слегка развалившись и ехидно улыбаясь. Улыбку она, правда, пыталась скрыть, но получалось это у нее ненадолго. Мы не успели выдать большой объем информации, когда родители стали выдавать свои жалобы. Нужно отметить, что на самом деле огромной катастрофы не было (опять же преувеличение и слухи сыграли свою роль). Несколько особенно активных родительниц просто очень громко кричали как базарные бабы. Предметом их возмущения было уже не мое равнодушие, а заданное мной задание на лето. Задание это было инициировано не мной, а вышестоящими педагогами, однако, моя инициатива было в том, что я предложила детям принести мне его в сентябре на проверку. Обязательным пунктом я это не делала, но я посчитала, что выполненное задание проверить все же стоит, чтобы оно не лежало в столе мертвым грузом. К тому же оценки, если они положительные, лишними не бывают. Это мое действие запустило лавину, на которую накрутился еще грядущий письменный контроль по грамматике – первый письменный контроль по английскому в начальной школе. Родители кричали, что целью контрольной работы было выставление двоек их детям и больше ничего. Перекрикивать взрослых людей я не собиралась, так что в промежутках я лишь говорила, что кричать подобно им не буду, и продолжала выдавать им информацию по текущим вопросам. Всех претензий я уже не вспомню, но в ходе собрания одна из мам стала возмущаться, что ее ребенка не спросили выученный стих и он расстроился из-за этого. Когда я объяснила ей, что из-за плотной программы я иногда не могу опросить всех в группе в рамках урока, классный руководитель, которая продолжала сидеть вразвалку, когда мы с коллегой стояли у доски как ученицы, отметила, что она-то мол успевает всех спросить и находит какие-то методики работы с классом, например, слушает у детей стих хором. Несмотря на то, что такой элемент имеет право быть, на уроке иностранного языка как устный контроль он неэффективен, так как не позволяет проследить фонетику каждого ребенка. Вряд ли стоит говорить, что наши с коллегой ответы не были услышаны должным образом.

Когда собрание закончилось, я даже осталась довольна в каком-то плане, так как пик конфликта прошел, а претензии родителей больше касались учебного процесса, а не моих личностных качеств. Моя неподготовленная морально коллега, однако, была не столь позитивно настроена. Кроме того, это собрание вошло в историю нашей кафедры как публичная порка в начальной школе, и только я одна воспринимаю этот день как нечто материальное и немного позитивное, хотя и не говорю об этом вслух.

А теперь давайте задумаемся над той фразой, которая показалась мне когда-то ключевой в этом конфликте: "У нас равнодушный учитель, не заинтересованный в детях". Согласно устоявшемуся стереотипу, подпитанному множеством историй о героических педагогах прошлого, учитель должен сердце отдавать детям. В данном случае я не покушаюсь на светлую память Януша Корчака, хотя согласно воспоминаниям его друзей и современников обстоятельства его смерти скорее всего были немного не такими, как поется в песне. В данном случае я говорю о том, что постоянное переживание о детях не является залогом успешного их обучения, а скорее выступает как помеха. В любом случае, как бы увлечены мы ни бы ли своим делом, мы остаемся отделены от детей, хотя бы потому, что после работы мы идем к своим семьям, а дети идут к своим. Школа никогда не была главнее и хронологически первее семьи, следовательно, она и не может занять ее место. Обвинения родителей в том, что школа не обеспечила детям воспитание в большинстве своем несуразны, так как дети уже приходят сформированными людьми в первый класс. То, что заложила семья, является базой, и без поддержки семьи школа не сможет ни продолжить воспитание, ни направить его в новое русло. Родители в любом случае останутся главными авторитетами в жизни ребенка, пока это место не займут сверстники. Учитель будет нести второстепенную роль. То, за что может ответить учитель, это передача знаний и формирование навыков. все остальное факультативно, хотя личность учителя безусловно и является мощным инструментом формирования сознания ребенка, о чем много говорилось в предыдущих главах. Тем не менее, не каждый учитель имеет возможность и желание на поддержание качественного воспитательного воздействия на ребенка. Из-за этого учитель не становится несостоятельным или равнодушным. Такая позиция вовсе не является помехой для исполнения своих служебных обязанностей на высоком уровне и для достижения учениками высоких предметных результатов. Жесткое руководство в освоении предмета без примеси личного участия, симпатии или антипатии, как правило, ведет к появлению классов с очень высокими показателями качества. Как бы ни жаловались ученики, как бы они ни мучились, выполняя сложные задания и отвечая их без надежду на поблажку "доброго" учителя, результаты работы таких учителей говорят сами за себя. Сразу должна отметить, что безумное рвение таких учителей часто заканчивается с окончанием учебного года, так что большинство из них вовсе не являются фанатиками своего дела, они лишь обладают профессиональным мастерством и необходимой для педагога отстраненностью.

Доказательство от обратного в данном случае тоже весьма наглядно – эмоционально вовлеченный учитель обычно терпит крах в осуществлении эффективного обучения своих детей. Рассмотрим пример одной моей коллеги, которая имеет довольно большой стаж работы в школе, но продолжает выпускать классы с низким уровнем знаний. Данный учитель обладает классическим образом провинциального педагога: скромный внешний вид, вызывающий язвительные замечания детей, высокие идеалы и нежная русская душа. Учитель хочет, чтобы процесс обучения проходил так, как это положено, т.е. с опорой на ответственность, исполнительность, трудолюбие и инициативность детей. Как нетрудно догадаться, всеми перечисленными качествами дети обладают в гораздо меньшей степени, чем ей того бы хотелось. Тем не менее, когда репетитор (увы и ах, наша профессиональная общность тесна, а необходимость в репетиторах растет, о чем мы подробнее поговорим позже) просит у нее распечатанные материалы с домашним заданием для того, чтобы гарантированно выполнить это задание несмотря на забывчивость детей и их особенность терять задания, не дойдя до дома из школы, такой репетитор получает отказ. Учитель отвечает, что дети должны самостоятельно организовывать свою работу и ответственно относится к домашнему заданию. В результате или задания ищутся подпольно среди других родителей, или материал остается не полностью отработанным. Подростки об этом педагоге смело говорят, что она много требует, но при этом не имеет на это особого права, ведь дает она вовсе не так много. И дело здесь даже не в работе учителя во время урока, а в том, что сам ее имидж и образ поведения не дают ей произвести впечатление эффективного преподавателя. Обмануть подростка в данном аспекте очень нелегко. Если преподаватель сносит оскорбления детей с покорностью и смирением, если преподаватель не владеет словом и собой и не может ответить остроумно и с поднятой головой, то никакая его профессиональная подготовка не поможет. Дети не будут выполнять требования того, в ком чувствуют слабость. Как показывает моя собственная практика, чем мягче вы общаетесь с детьми, тем хуже результат. Дети воспринимают мягкость как слабость и начинают запускать предмет. Они не делают домашние задания, недоучивают устные ответы. Слабые дети во время занятий отключаются, и работают только сильные. Такие классы начинают организованно работать только при наличии жесткой системы требований и строго контроля дисциплины с использованием необходимых наказаний и звонков родителям. При сравнении двух своих параллелей, идущих друг за другом с разницей в один год, я наглядно вижу, насколько запущенными стали мои первые дети, при обучении которых я сама еще толком не знала, чего хочу от уроков. В то же время, дети, изначально поставленные в четкий алгоритм выполнения заданий и более жесткий контроль дисциплины, показывают более высокие предметные результаты. Возвращаясь к основной теме главы, более отстраненное, но четкое преподавание является более эффективным и дисциплинирует родителей также в большей степени. Несмотря на текущие вопросы и микроконфликты, взаимодействие между последовательным и уверенным учителем и родителями его учеников проходит более мирно и не выливается в птичьи базары. Хотя, конечно, расслабляться в школе никогда нельзя.

Научатся ли наши дети учиться?