Текст книги "Страшные сказки для дочерей киммерийца"
Автор книги: Светлана Тулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Конан! Мне это не нравится. – Закарис смотрел в сторону ответвляющейся полузаброшенной дороги с чёткими следами троих всадников. Хмурился. – Как-то слишком… напоказ.
Конан ощерился:
– Сам вижу. Внимание отвлечь пытаются. Знаешь что… Пошли-ка двоих ребят по этой дороге – так, на всякий случай…
– Хьям! Эххареш! Проследить, дальше – по обстановке! Остальные – за мной, во имя Иштар!
И он упрямо погнал Аорха вперёд, к выросшему уже до огромных размеров пылевому чудовищу, что ворочалось в близкой недосягаемости, словно лакомая морковка перед взмыленной мордой впряжённого в крестьянскую повозку мула.
* * *
– Послушай, Закарис, не гони так. Это мы с тобою двужильные, а люди устали.
Конан не стал уточнять, что больше всего люди устали от бесцельности и бессмысленности скачки туда-сюда. Полдня они, как демоном за подхвостье укушенные, гнали по дороге на Сабатею, догоняя ушедший в том направлении больший отряд. Догнали. Кучку перепуганных рабынь в паланкинах, растянутых между спинами пустынных горбачей, да пяток неопытных юнцов в качестве охраны. Ни одному из аквилонских и асгалунских гвардейцев и меча обнажить не довелось, против таких-то вояк! Их даже запугивать не пришлось – сами спешили рассказать всё, что знают.
А знали они немного – только то, что их госпожа вместе со своей юной гостьей ещё задолго до полудня свернули в сторону Аббадраха. Некоторые высшие жрицы, оказывается, таки могут путешествовать без слуг и всего лишь с одним охранником.
Конан чувствовал себя страшно неловко, и оттого злился. Ещё бы! Это ведь именно он сегодняшним утром был так уверен, что те три отделившихся от отряда всадника слишком уж выставляются напоказ, чтобы быть настоящими. И, значит, это именно из-за него остальным пришлось зазря глотать пыль. И ладно, когда чужую, в азарте близкого окончания погони! А тут ведь свою приходится, копытами собственных жеребцов поднятую и осесть не успевшую.
Это ли не обидно?!
Да и Закарис тоже хорош! Не мог вовремя остановить, что ли?! Или хотя бы больше бойцов вдогон послать – мало ли что там Конан сказал! Свою башку иметь на плечах надобно, не маленький, король, а туда же!..
Потом, правда, стало не так обидно да и пыль кончилась – они свернули на полночь. На ту полузаброшенную дорогу, что вела не к самому городу, а к окружающим его старым стигийским гробницам – именно эту дорогу, по словам Хьяма и по одной ей известной причине выбрала зандрова жрица!
– Потроха Нергала! И как только этой мерзкой старушенции удается сохранять такую скорость передвижения?! Тут и молодой сдохнет!
– Старушенции? – Закарис невесело рассмеялся. – Ты бы её видел! Ты что, не слышал, что говорили эти несчастные, что с нею повстречались лицом к лицу?
– Ну… – Конан пожал плечами. – Я полагал, что они несколько… преувеличивают. Или у них такие странные вкусы. Мало ли?
– Это магия! – Закарис буквально выплюнул последнее слово. – Магия Деркэто. Потому-то я их почти и не наказал. За что наказывать? Они были бессильны. Против магии Деркэто не сможет устоять ни один, даже самый сильный духом воин. Тут не поможет клинок или щит. Только лук или арбалет. Расстрелять издалека, не дать ей подойти, заговорить, прикоснуться… Если она коснётся тебя – лучше сразу заказывать ближайшим жрецам погребальную церемонию. Я не шучу! Ты станешь её рабом. И даже не просто рабом, а намного хуже – ты будешь счастлив выпустить себе кишки, только бы она лишний раз на тебя посмотрела… Просто посмотрела, понимаешь? Если хочешь жить – не давай ей себя коснуться!
– И она что, – Конан недоверчиво крутанул ладонью в воздухе, – действительно выглядит такой красавицей, как они утверждают?
– Нет. – Закарис сплюнул. – Она ещё прекраснее. Эта дрянь выглядит младше собственного внука! Тоже магия. Говорят, Деркэто дает своим любимым прислужницам чуть ли не вечную молодость. И, глядя на Нийнгааль, я почти готов этому поверить…
– Хвала Митре, что я не взял с собой Кона! – Конан хохотнул, внезапно придя в благодушное расположение духа. – За почти что взрослого сына при подобных делах я, пожалуй, переживал бы куда сильнее, чем за малолетнюю дочь!
Он оборвал смех, обнаружив, что Закарис смотрит на него с жалостью. Нахмурился. Король Асгалуна опустил взгляд к холке перешедшего на ровную рысь Аорха. Начал осторожно и издалека:
– Нийнгааль – не просто жрица Деркэто, каких много бродит по Шему. И даже не просто высшая жрица… Понимаешь, Конан, она обучалась этому не здесь, а в стигийском храме. Там ведь тоже есть храмы богини страсти. Только… Ты ведь помнишь, чьей именно преданной служанкой является Деркэто по стигийским верованиям? Помнишь, кому она служит?..
Долго морщить лоб, припоминая, Конану не пришлось – он ощутил, как при этих словах по спине словно пробежались холодные пальчики легендарной Атали, прекрасной и безжалостной дочери Имира. Той, что заманивает раненых героев на ледяные пустоши, где они и гибнут от холода или под топорами её братьев-великанов.
В стигийском пантеоне Деркэто являлась служанкой Сета, а мерзкие привычки Змееголового были хорошо известны и далеко за пределами Стигии. И в свете этого очень неприятное значение приобретало то, что ускакала эта троица не куда-нибудь, а именно к расположенным в окрестностях Аббадраха древним стигийским гробницам.
Он беспомощно обернулся на уставших и потихоньку тоже переходящих на неторопливую рысь гвардейцев, чувствуя, как водой из пробитой арбалетным болтом клепсидры стремительно утекает сквозь пальцы драгоценное время. Рявкнул:
– Вы что, сонного корня объелись?! Осенние мухи – и то шустрее! Вперёд, зандровы ублюдки!!!
И глубоко вогнал пятки в бока Нахора.
* * *
…Нахор всхрапнул и перешёл на шаг. Конан не мешал ему – если уж даже мощный зиндоранский жеребец начал уставать, то что тогда говорить об остальных? После почти трёхдневной скачки с короткими перерывами и лошади, и люди держатся из последних сил. К тому же скорость уже не была самым главным сейчас, когда сумерки заливали узкие провалы между древними гробницами фиолетовыми тенями, словно наступающее море тёмной мёрзлой водой – заледеневшие прибрежные ущелья далёких полночных земель. До заката оставалось больше поворота клепсидры, а три горбача – оседланные, но без седоков! – мирно объедали куст пустынного игольника за предыдущим курганом, и это успокаивало. Вряд ли пешком три человека по засыпанным битым камнем ущельям и полуразрушенным курганам могли уйти далеко, а ритуалы Змееголового практически никогда не творились при свете дня. Гробниц было не так уж много, а людей, прочёсывающих их частой сеткой, не так уж мало, чтобы не обшарить тут каждую заросшую мохом щель и не перевернуть каждый Нергалом проклятый камень! К тому же Закарис…
Мда.
Закарис.
Конан, не поворачивая головы, краем глаза покосился на едущего чуть впереди и левее асгалунского короля. Тоже вот – загадка. Конан не любил загадки. Опыт многих прожитых зим давно уже научил его простой истине: то, чего ты не знаешь, то, что от тебя скрывают – оно-то и есть самое опасное. Потому что оно в любой момент может обернуться чем угодно. В том числе и прогулкой по серым равнинам.
Нет, никто не спорит, человек может погибнуть и от опасности вполне известной, простой, как три медных сикля. А если человек этот к тому же ещё и настоящий мужчина, то количество простых и понятных опасностей, встречающихся на его пути, возрастает во много раз. Нет ничего сложного в славном мече хорошей бронзы, и арбалетная стрела не слишком загадочна, и встречаемые чудовища просты прямо таки до отвращения, и даже чёрные маги, когда счёт их, попавшихся на твоей дороге, перевалит за четвёртый десяток, тоже как-то постепенно перестают казаться особо загадочными и непостижимыми. Тем более, что вполне себе обычно дохнут они, маги чёрные эти, ежели располовинить их хорошим ударом славной секиры или доброго меча от их прикрытой чёрным капюшоном макушки до самого их всего из себя такого магического пупка. Ну, а ежели особо живучий какой попадётся – можно отрубить голову и сжечь. Без головы даже у самого сильного и чёрного мага резко снижается живучесть, Конан на собственном опыте в этом не раз убедился.
Но когда обычный вроде бы человек начинает вдруг вести себя самым необычнейшим образом – жди беды.
Закарис что-то знал. Знал, но почему-то вовсе не спешил поделиться. И это злило. А Конан, когда начинал всерьёз злиться, становился тихим-тихим, очень спокойным и подозрительным до чрезвычайности. Сегодня вот, например, он с самого утра старался не спускать глаз с асгалунского собрата по венцу. И потому-то, наверное, и заметил очень странную вещь – Закарис больше не боялся.
Нет, не то, чтобы он совсем успокоился – он точно так же хмурился и привставал в седле, оглядывая окрестности, как и все прочие. Но дикой внутренней паники, что съедала его с того самого момента, как получил он письмо от своей милой сестрёнки, больше не было. С утра ещё была, а сейчас – нет. Конан нахмурился, припоминая… точно!
Закарис успокоился сразу, как только выяснилось, что ни Атенаис, ни Нийнгааль нет в том отряде, что направлялся в Сабатею.
А когда Хьям, которого они встретили почти у самых ворот Аббадраха, сообщил, что преследуемые скрылись между старых и полуразрушенных стигийских гробниц, Закарис даже словно бы обрадовался. Хотя, казалось, с чего бы тут радоваться – ясно же, зачем служительница Сета поволокла туда маленькую пленницу. Сет всегда отдавал предпочтение юным невинным девочкам, а в некоторых гробницах, несмотря на их ветхость и заброшенность, наверняка сохранились в целости жертвенные камни.
– Вон они!
Конан обернулся на крик и тоже увидел.
Три тёмных человеческих силуэта на фоне оранжевого закатного неба. На самом гребне холма, сложенного из огромных каменных глыб. Два поменьше, а третий… О, Митра всемогущий, до чего же огромный! Пожалуй, ничуть не меньше самого Конана!..
Всё это киммериец додумывал уже на бегу. Он слетел с коня сразу же, как только увидел, и теперь огромными прыжками мчался вверх по крутому склону, цепляясь за нагроможденные друг на друга каменные глыбы всеми конечностями, словно обезьяний бог Хануман, которому поклоняются в далеком Замбуле. Мысль об этом довольно неприятном божестве была неслучайна – Конану как-то пришлось наблюдать один из наиболее интересных ритуалов замбульского культа. Он носил название «Танец кобр». И состоял в том, что юную одурманенную специальным снадобьем девушку заставляли танцевать с четырьмя живыми кобрами.
Ритуал действительно завораживал – впавшая в транс танцовщица двигалась, подчиняясь ритму священных барабанчиков, а разъярённые кобры вставали вокруг неё в полный рост, раскрывая огромные капюшоны. Время от времени то одна, то другая змея стремительно бросалась вперёд и вонзала ядовитые зубы в обнажённое тело танцовщицы. Та вздрагивала, но продолжала танцевать. Ещё какое-то время – продолжала.
Танец с кобрами всегда завершался одинаково – смертью юной танцовщицы.
Конан взревел, и буквально швырнул себя вверх. Далеко за спиной и внизу что-то кричал Закарис. Киммериец не слышал – слишком сильно клокотала в ушах горячая кровь. Он неслучайно вспомнил про тот ритуал.
Совсем не случайно.
Одного взгляда на расположение тёмных силуэтов оказалось достаточно, чтобы понять – несмотря на то, что последние солнечные лучи ещё заливали оранжевым золотом всё вокруг, мерзкая жрица уже начала свой танец. Такой же смертельный, как и «Танец кобр». Только смертельный не для самой танцовщицы, а для той маленькой фигурки, что сжалась в комочек на высоком жертвенном камне в центре очерченного смертоносным танцем круга.
* * *
Невероятно крутой склон гробницы кончился совершенно неожиданно. Вот только что Конан, срываясь и рыча от бессильного бешенства, лез по почти вертикально уложенным друг на друга замшелым глыбам – и вдруг руки его нащупывают впереди пустоту и последним усилием вышвыривают исцарапанное тело на ровную верхнюю площадку. Прежде, чем выпрямиться, Конан встал на четвереньки, опираясь о камни руками. И не только потому, что ноги все еще дрожали от напряжения – просто тут, на открытой всем ветрам мира верхней площадке, ветра эти моментально вцеплялись в одежду и тело сотнями рук, так и норовя скинуть дерзкого человечка вниз, к самому подножию гробницы.
– Атенаис!!! – крикнул Конан во всю мощь своих легких. Но воющие и хохочущие тысячами голосов прямо в уши ветра растерзали его крик у самых губ на сотни мелких клочков. Король Аквилонии и сам-то себя не услышал, что уж говорить о замершей на жертвенном камне фигурке. Жрица упоенно вершила танец, постепенно замыкая круг, в ее правой руке струилось отраженным золотом кинжальное лезвие в форме слегка изогнутого языка пламени.
Конан рванулся к ней. Он больше не кричал – ветер вбивал крик обратно в горло, дышать приходилось сквозь стиснутые зубы. Это хорошо, что тут невозможно говорить, время разговоров закончилось, пусть теперь говорят клинки. Огромный меч чёрной бронзы со свистом рассёк невидимые тела ветров, и они взвыли ещё сильнее, словно действительно раненые. Мощный охранник преградил путь – его огромная фигура, затянутая в воронёный доспех и чёрную кожу, возникла неожиданно. Конан, не глядя, рубанул его поперёк груди – он знал, что закалённый особым образом почти чёрный металл легко прорубает любые доспехи, будь то сделанные из простой бронзы латы или даже хитро плетёная из железных колец доспешная рубашка, какие видел он когда-то в вечерних землях. Охранник был слишком громоздок, чтобы суметь увернуться от прямого удара, а, значит, должен был уже валиться на камни в располовиненном виде, заливая площадку собственной кровью. А Конану некогда возиться с издыхающими врагами в то время, когда мерзкая жрица…
Его спасла скорость бессознательных реакций – спасла в который уже раз за долгую жизнь. В горах редко выживают те, чьи тела не умеют сами отслеживать опасности, полагаясь в этом деле исключительно на руководства головы. Голова ненадёжна, она отвлечься может на всякие глупости – вроде этой вот жрицы Сета, уже начавшей танец.
Он сумел пригнуться в прыжке, которым собирался преодолеть рухнувшее тело охранника. Невероятным образом, сложившись почти вдвое и царапнув коленями по ушам. И потому тяжёлый двуручник прошёл в ладони над его спиной и затылком, срезав лишь отброшенные ветром волосы.
Стражник в чёрном вовсе не собирался падать. Стремительно развернувшись, он уже снова заносил над головой убийственный клинок. Вот уж действительно – орудие смерти, ранить подобным мечом почти невозможно, Конан и сам предпочитал именно такие, решающие поединок зачастую с первого же удара – главное, чтобы оказался он удачным…
Стоп.
Конан кувыркнулся назад, уходя от косого удара слева. Вскочил на ноги. Меч вонзился в площадку в шаге от его ног, звука удара слышно не было за безумным воем ветра, но камни под ногами ощутимо дрогнули.
Но ведь первым удачным должен был оказаться удар самого киммерийца! Он не мог промахнуться! По такому-то огромному телу, с такого близкого расстояния…
Но на чёрных латах – ни вмятины, ни царапины, да и рука Конана не помнила отдачи, неминуемой спутницы любого достигшего цели удара. Впрочем, размышлять особо некогда – охранник жрицы снова пошёл в атаку. В выборе охранника сестра Закариса не промахнулась, такой и один заменит собою целый отряд.
Конан с трудом отразил два выпада сверху и один – на уровне голеней. Каждый по отдельности они не представляли собой ничего особенного, но, совершенные чуть ли не одним плавным и стремительным движением, заставили попотеть даже его. Скорость, с которой двигались огромные руки стражника, просто потрясала, Силы у него тоже немеряно – вон как вращает над головой огромным двуручником. Словно легоньким прутиком! Достойный противник. Жаль, что враг – с ним приятно было бы побороться просто так, по дружески, силой меряясь. Но сейчас на подобные развлечения времени нет, его нужно вырубить – и быстро. Только вот как? Сила и ловкость отпадают – они приблизительно равны у обоих бойцов. Выносливость проверять некогда – жрица того и гляди замкнёт круг.
Оставался обман.
Конан попытался поймать глаза противника. Глаза – это первое дело при любом обмане, будь то в бою или на базаре. Если ты первым поймал противника глаза в глаза – он обречён. Этому трюку очень давно Конана обучил знакомый по Шадизару мошенник, но и в бою подобная уловка срабатывала очень хорошо.
Но огромный охранник, похоже, тоже знал эту древнюю воровскую хитрость – его взгляд ускользал, никак не давая себя зацепить, словно вёрткая рыба в мутной тени под выступающим далеко вперёд навершием шлема. Приходилось смотреть ему просто на уровень переносицы – иногда и такое могло сработать. По крайней мере, глядя так, Конан держал в поле зрения всё его тело и мог хотя бы сам предугадать вероятное направление следующей атаки. Вот дрогнули мышцы на левой икре, шевельнулись плечи, правое чуть подалось вперёд, левая кисть вывернулась… Значит, сейчас будет косой левосторонний по корпусу… А парень-то, похоже, левша. Или просто одинаково уверенно работает обеими руками – вот уже второй подряд леворучный удар.
Конан, выгнувшись и развернув тело боком, пропустил тяжёлый двуручник над собой на расстоянии локтя. И сам тут же бросился в атаку, воспользовавшись тем, что, какой бы скоростью реакции не обладал дюжий охранник, моментально развернуть после промаха такой тяжёлый меч физически невозможно.
Он наметил удар по ногам, справедливо полагая, что вряд ли такая туша будет прыгать – скорее, предпочтёт прикрыться. Так и вышло – завершая вынужденное круговое движение, огромный двуручник пошёл вниз, навстречу обозначенной угрозе. Конан тоже продолжил движение, только не вниз, а вверх. На уровне шеи. Длины меча хватало с избытком.
Когда середина бронзового клинка киммерийца вонзилась в ничем не прикрытую плоть между нагрудником и шлемом, его локоть пронзило неприятная дрожь. На отдачу это ощущение походило так же, как пустынный игольник – на розовый куст. Вроде всё как надо, и ветки есть, и колючки, и даже цветочки розовенькие имеются – а никто никогда даже спьяну не перепутает. Онемели пальцы, стискивающие оплетённую кожей каменного варана рукоять, противной болью отдалось в плечо, рука стала словно чужая. Меч продирался с огромным трудом, словно Конан по непонятной надобности пытался перепилить им толстенный волокнистый ствол тысячежильника, а не мясо с небольшим количеством позвоночных костей.
Человеческая плоть не оказывает такого сопротивления!
Впрочем, чёрная бронза и на этот раз не подвела. При желании ею можно перерубить даже упрямый тысячежильник – как-то по глупой молодости Конан проверял, поэтому и мог ручаться. Меч выдрался из тела охранника, окончательно завершив отделение от оного головы. Правая рука слушалась плохо, и потому Конан задержался на полвдоха, пытаясь поудобнее перехватить меч левой и дожидаясь, когда же обезглавленного стражника окончательно покинет жизнь. В запарке боя тело не всегда успевает осознать то неприятное обстоятельство, что принадлежит оно уже мертвецу. И в подобном непонимании зачастую успевает причинить окружающим массу неприятностей. Иногда – смертельных. Так что лучше переждать чуток, пока стражник осознает собственную смерть и упадёт, окончательно мертвый и безопасный.
Стражник не торопился падать. Вместо этого он повертело головой!
Отрубленной.
Головой.
Повертел.
Влево-вправо так, словно ни в чём не бывало, а потом и вообще запрокинул голову назад, словно насмехаясь над незадачливым врагом – вот, мол, моя шея, ничем не прикрытая, и где же на ней ты видишь смертельную рану?
Раны действительно не было. Даже царапины. А ведь Конан чувствовал, как меч прорубался сквозь тело, он не мог промахнуться, отдача была, пусть даже и несколько странноватая, но была ведь!.
Сбоку, от края площадки, к ним бежал Закарис, что-то крича на ходу. Сквозь завывания ветра прорывались обрывки слов:
– …Рок!..это… роки!.. одно… элезо…
Впрочем, бежал – громко сказано. Скорее – ковылял на подгибающихся ногах. Вместо меча он размахивал длинным кинжалом – несерьёзное оружие против двуручника. Даже странно, опытный воин, а так растерялся. Стражник, похоже, думал подобным образом и отвлекаться на нового противника не стал. А, может, он просто предпочитал разбираться с врагами по очереди. Огромный двуручник хищным клювом легендарной птицы Рок рванулся вперед, выцеливая Конана в грудь. Киммериец рванул свой меч в верхний блок, но понял, что не успевает.
Самую малость. Жизнь в бою часто зависит от такой вот малости.
Он попытался уклониться, понимая, что и этого не успеет.
Время замедлилось.
И рука в латной кожаной перчатке, возникшая из-за плеча киммерийца, движется, казалось, очень медленно. Рука была левой. Медленно-медленно ладонь припечаталась к конановской груди, медленно-медленно пальцы её сжались в кулак, загребая и стискивая завязки плаща и складки насквозь промокшей от пота рубашки. А потом рука эта так же медленно толкнула Конана назад.
И время снова ускорилось.
Толкнула.
Ха!
Швырнула – так будет куда точнее.
Конана отбросило шага на три, а потом ещё столько же протащило уже на заднице, довольно чувствительно припечатав ею по всем имеющимся на площадке камням и неровностям. Хорошо, что штаны на нём были кожаные, с утолщенными накладками для верховой езды, а то продрал бы наверняка. Но мысли о штанах пришли позже. В первый миг после падения Конан думал только о том, что Асгалуну, похоже, опять придётся выбирать нового короля. Не везёт что-то этому славному городу на королей, не живут они долго.
Потому что разве можно долго прожить, если кидаешься с голыми руками на огромного типа, закованного в доспех и вооруженного двуручником?
Никак невозможно.
Пусть даже и не совсем с голыми руками, что он сможет, этот крохотный кинжальчик не больше локтя длиной, против такой-то махины?! Даже если каким-то чудом прорвётся Закарис сквозь смертоносный круг, очерчиваемый огромным мечом?
Закарис не стал прорываться.
Он метнул кинжал с расстояния полутора выпадов – можно сказать, в упор для любого метательного оружия. Хорошо так метнул, ровно, несмотря даже на то, что был его кинжал слишком громоздок для метания. Точненько так, словно на показательных играх. Ровнехонько в середину затянутой чёрным доспехом груди…
Конан даже взвыл от обиды – такой бросок! И – заведомо насмарку! Кинжал – это тебе не арбалетный болт, даже Закарис не сможет бросить его с силой, достаточной для того, чтобы пробить тяжёлый доспех! Не услышав собственного горестного вопля за воем ветра, киммериец скрипнул зубами и попытался встать – Закарис безоружен, а стражник не станет медлить…
И увидел, как стальной клинок пробивает воронёную нагрудную пластину.
Вернее, нет, не так.
Кинжал скользнул сквозь доспех и прикрытое им тело, словно бы вообще не встретив сопротивления. Он пролетел стражника насквозь, словно тот был соткан из ветра. А вот за спиной у него замер, словно наткнувшись на непробиваемую стену. Задрожал крупной дрожью, посверкивая от острого кончика до рукоятки, завис в воздухе. И рухнул на камни.
Конан видел все это очень ясно – сквозь дыру в груди черного стражника. Ту самую, что проделало в ней лезвие кинжала. Воронёный металл доспехов пошёл волнами, как вода от брошенного в пруд камня. А кинжальчик-то, похоже, был непростой – плоть чёрного стражника шарахнулась от него в разные стороны точно так же, как и металл доспехов. Отверстие стремительно расширялось, сквозь него уже было видно замершую у жертвенного камня жрицу. Почему-то показалось, что её темная фигура прозрачна и просвечивает насквозь закатным оранжевым золотом.
Стражник уронил меч. Попытался вскинуть к уже почти полностью исчезнувшей груди руки. Это движение оказалось последним – от чрезмерности усилия истончившаяся до узкой полоски плоть его взорвалась и осела на площадку струйкой тяжёлого чёрного дыма. Но не это заставило Конана вскочить на ноги.
Жертвенный камень был пуст.
* * *
– Это мороки, – сказал Закарис после того, как Конан раза три обежал по кругу площадку на крыше гробницы и убедился, что ни Атенаис, ни мерзкой прислужницы Сета нет и следов. Он самолично оглядел все четыре склона и удостоверился, что никто не смог бы спуститься по ним незамеченным. Спешащие за своими командирами гвардейцы по прежнему держали строй «паутина», плотной сетью облепив все четыре склона от подножия и почти до самой вершины, до которой самым шустрым из них оставалось не более пары выпадов. Мимо такого количества настороженных и вооруженных бойцов незамеченной не проскользнула бы и полёвка.
Но больше всего его успокоило то, что на жертвенном камне не было следов крови. Его, похоже, давно не использовали, хотя мох и не желал расти на глянцевых боках.
– Это были мороки, – повторил Закарис, когда несколько успокоенный Конан присел на чёрный камень, совершая тем самым немалое святотатство по стигийским понятиям.
– Наведённые мороки. Я сразу заподозрил, как только увидел, что их трое. Их всегда бывает трое – один охранник и две приманки. Приманки отражают твой самый сильный страх. Нет, я неправильно говорю. Не страх. Они ведь приманивают. Угроза самому ценному. Потому-то их и двое – один всегда угрожает другому. Чтобы ты забыл обо всём и бросился на помощь. Ты ведь наверняка увидел там свою дочь в смертельной опасности, правда? Каждый видит своё… – Закарис невесело усмехнулся. Добавил, помолчав. – Я не буду тебе говорить, что увидел я. Но это было очень…
Он содрогнулся.
Некоторое время они молчали. На площадке стали появляться гвардейцы – настороженные и озирающиеся. Быстро сориентировавшись, они слегка расслаблялись и занимали оборонительные позиции, немного отступив от края и дав тем самым возможность выбраться на площадку отставшим товарищам. К командирам они подходить не спешили, правильно оценив выражения их лиц.
Конан хмурился – ему очень не нравился тон Закариса. Таким тоном не должен разговаривать человек, только что уничтоживший опасного врага.
– Твой кинжал заколдован против мороков? – спросил он, видя, что Закарис больше не намерен говорить сам.
– Можно сказать и так, – король Асгалуна хмыкнул. – Понимаешь, он новый. Совсем ещё новый, его только пол-луны назад выковали. А против мороков помогает лишь холодное железо, никогда не пробовавшее крови. Согласись, такое трудно найти у воина. Хитро придумано.
– А стражник? Он тоже – страх?
– Нет. Он – зеркало. Он всегда точно так же вооружен, силен и ловок, как и любой его противник. Я потому-то и напал именно на него. Он наиболее уязвим – конечно, для безоружного человека. Понимаешь, он ведь не мог воспользоваться против меня мечом, пока у меня был только кинжал. А потом оказалось слишком поздно…
Закарис поворошил кинжалом жирную сажу, оставшуюся на месте гибели стражника. Раскопал почерневшую кругляшку. Достал, повертел в руках. Удивлённо приподнял брови.
Конан насторожился:
– Что это?
– Сердце морока. Странно. Паук. Никогда такого не видел. Я был почти уверен, что будет змея или павлиний глаз. Впрочем, – добавил он задумчиво, словно для самого себя, – Это ничего не меняет. Она могла воспользоваться чужим заклинанием.
И Конана буквально продрало от полной безнадёжности, с какой эти слова были произнесены. Похоже, утреннее настроение вернулось к Закарису в полной мере, наложившись на страшную усталость дневного перегона и послебоевой шок. И, похоже, он по прежнему так и не собирался ничего объяснять своему собрату.
Конан разозлился. Хлопнул ладонью по камню.
– Чего ты боишься, Закарис? Что пугает тебя так, что ты предпочёл бы лучше встретиться лицом к лицу со служителями Змееголового? Во что ещё может впутать мою дочь твоя милая сестренка? Я не намерен больше терпеть отговорки. Ну?
– Хорошо, – Закарис пожал плечами. – Всё равно сегодня уже торопиться некуда. Ты что-нибудь слышал о Золотом Павлине Сабатеи?..
