Текст книги "Таежная история (СИ)"

Автор книги: Светлана Титова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Глава 4

Глава 4

Золотистые рассветные лучики, подсвечивая облака розовым, нехотя перебирались по земле, застревали в листьях и траве, в каплях росы, даря бриллиантовые всполохи. Ежась от утренней прохлады, бежала от выхода из терминала к взлетной полосе, где уже толпились пассажиры у красавца Боинга. Плотнее стягивая полы кожаной курточки, позевывала, удивляясь вчерашнему пеклу, по прогнозу обещавшему вернуться к сегодняшнему полдню. К тому времени я рассчитывала прибыть в Вилюйск.

– Недоброе утро! – неприветливо буркнул Михаил, одновременно сонно зевающий и жующий пирожок. – Выглядишь отвратно, английская роза.

– И я тебя люблю, Миша, – нежно чмокнула мужчину в небритую щеку. – Кофейку не хочешь? У меня с собой.

Да, да, придется ублажать оператора. Его настрой на работу – половина успеха репортажа.

– Подлиза, – хмыкнул Михаил, поправив висящее на плече оборудование и манерничая, капризным голосом добавил, растягивая гласные:– Сейчас ни ха-а-ачу. Но в салоне по первому же требованию.

– Капризный ты, Миша, – покачала укоризненно головой, бегло разглядывая ежившихся от пробирающего утреннего холодка попутчиков.

– Я просто гений, – развел руками оператор, едва сдерживая смех, и выронил начинку из пирожка. – Эх, чтоб тебя! Жалко! У тебя, надеюсь, есть чем приличным подзакусить? У меня жуткий аппетит, когда я в дороге.

Вокруг послышались сдавленные смешки. У нашего разговора оказались слушатели, на что этот любитель покрасоваться рассчитывал. А еще, Михаил явно трусил, и паясничание – это был его способ побороть страх высоты.

– Бутерброды с ветчиной и сыром, – расстроила гурмана.

– Вот почему ты еще не замужем, Руська, – он поднял палец вверх, намеренно рисуясь перед пассажирами. – Путь к сердцу мужчины лежит через что?

– Грудную клетку, – сделав честные глаза, предположила я, поддерживая его игру.

– Эх, Руся, я в тебя никогда не влюблюся, – вздохнул Михаил, повторяя мою присказку. – Меняй приоритеты, девчуля, мой тебе совет. Мужик он что любит?

– Пиво…

– Футбол…

– Рыбалку…

– Блондинок…

Со всех сторон сыпались варианты ответов от заинтригованных слушателей, желающих развлечься за чужой счет. Михаил, поймав свой момент триумфа, довольно улыбался.

– Само собой. Но… – со значением проговорил и поднял вверх палец оператор, – на голодный желудок все эти прелести ему и даром не нужны. Накорми мужика, и будет тебе в жизни счастье.

Вокруг послышались смешки и комментарии от довольных мужчин, и пытающихся оспорить расхожее мнение женщин.

– Пассажиры, прошу на борт.

Излияние шутника прервала хорошенькая стюардесса, поглядывающая на балагура чуть раскосыми темными глазами и улыбаясь всем нам симпатичными ямочками на щеках.

Миша умял остатки пирожка, галантно пропустил меня вперед и засопел в спину, преодолевая ступеньки трапа. Проходя мимо девушки, отвесил дежурный комплимент ее ориентальной красоте, ничуть не смущаясь обручальным кольцом на своем пальце. Наметанный глаз профессионала отличал восточный типаж красавиц от местных белокожих и темноволосых. В наглую попросил об общем фото, не дождавшись согласия, обнял тонкую талию, затянутую форменным пиджачком, и обескураженная стюардесса, не успевшая отказать, белозубо улыбнулась, позируя.

Предоставив в мое распоряжение место у окна, устроился рядом и застрочил в смартфоне, пользуясь последней возможностью посидеть в интернете перед вылетом.

Проведя беспокойную ночь рядом с чутко дремлющим Куражем, шефство над которым до моего возвращения перешло к Люсьене, я собиралась вздремнуть пару часиков. Прикрыла щитком иллюминатор, откинулась на спинку и закрыла глаза. Мысленно ругнулась, когда Миша сфотографировал меня спящую для отчета своим подписчикам, дотошно следящим за жизнью кумира, и почувствовала, как проваливаюсь в сон.

Разбудил все тот же Михаил, успевший позавтракать, познакомиться с симпатичными девушками, сидящими через проход в соседнем ряду, решивший сделать традиционное фото через иллюминатор. Солнце, кусок крыла самолета, облака.

– Русь, подними щиток. Я фото сделаю. Свет приличный, – прошипел оператор, наваливаясь на меня немаленькой тушей. – Ну же, давай, просыпайся. Имей совесть! Хватит храпеть на весь салон. Другие тоже хотят подремать.

Скорчив рожу противному мужику, глянула на часы, прикинула, что в полете мы часа полтора, открыла иллюминатор и неласково буркнула:

– Ты и Ленку так же… любишь?

– Конечно, нечего расслабляться, – пробормотал мужчина, выискивая лучший ракурс. – Семейная жизнь – это тест на выносливость.

– Ты серьезно? – разглядывая причудливую воздушную пену за стеклом, в разрыве которой мелькал темно-зеленый океан тайги.

– Конечно, – кивнул оператор, отключая фотоаппарат. – Вот случись что со мной, и как она одна детей поднимать будет?

– О! Тебя можно поздравить? И когда счастливое событие ожидается? – я улыбнулась, радуясь за Михаила.

– В декабре, – довольно произнес улыбающийся мужчина. – Жена хочет девочку, но я всегда совершенен, и поэтому будет сын. Р-рома-ан Миха-а-лыч…

Последнее он протянул с видимым удовольствием, зажмурившись и пробуя сочетание на слух.

– Звучит, – одобрила выбор имени и потянулась к термосу с кофе и бутербродам.

– Угу, – согласился Миша, нагло забрав из рук кружку, а из пакета на коленках пару бутербродов, засовывая сразу оба в рот. – Вкушно…

– Миш, знаешь, как это называется? – насупила брови, глядя на смачно жующего наглеца.

– Знаю, это тест на готовность к семейной жизни, – прожевав, запил кофе Михаил. – Вот что ты сейчас чувствуешь?

– Что кто-то получит по наглой, бородатой ро… лицу, – проскрежетала я, всухомятку давясь сухим бутербродом.

– Печально, Руся, – притворно вздохнул наглец. – От вида мужчины, с аппетитом жующего приготовленную тобой еду, готовая к семейной жизни женщина испытывает умиление.

С соседнего ряда послышались смешки новых знакомых оператора. Проскользнувшая мимо стюардесса, кинула на нагловатого балагура заинтересованный взгляд.

– Не путай меня с твоей мамой, – фыркнула я, мысленно соглашаясь с подругой заметившей мое невезение с мужчинами.

– Михаил, не хотите курочку? – подала голос одна из девушек, сидящая через проход. – Есть пирожки с повидлом и клюквенный морс. Все домашнее.

– Вот верный подход, – отдал мне пустую крышку от термоса Миша и, улыбаясь, повернулся к гостеприимной девице. – Такая заботливая девушка недолго останется одна.

Я закатила глаза и налила горячего и крепкого кофе, задумчиво разглядывая открывающиеся в иллюминатор виды. Чтобы отвлечь себя от страха, Михаил доставал разговорами пассажиров. Самолюбование и возможность покрасоваться побеждало фобию.

Глава 5

Глава 5

Якутск встретил неласково дождем и ветром, которые испортили настроение Михаилу, и даже милые ямочки улыбнувшейся ему на прощание стюардессы не уняли его надоедливого брюзжания.

Я накинула капюшон толстовки, запасливый Миша открыл зонтик над хрупкой аппаратурой. Кинув взгляд на хмурящееся небо, задумалась. Мысль снять номер в гостинице, отложив на завтра поезду, навязчиво сверлила мозг. Синоптики давали утешительный прогноз, уверяя, что грозовой фронт пройдет стороной от авиалинии, связавшей Якутск и Вилюйск. Я-то чувствовала его приближение, виски предательски ломило тупой, но пока терпимой болью.

Миша глубокомысленно почесывал бороду, решая какой выбрать транспорт. Восемь часов на машине или час самолетом. Глядя на хмурящееся небо, я склонялась к машине и пыталась склонить к этому своего оператора. Но Миша из природного ли упрямства или по каким-то другим соображениям настоял на авиаперелете.

Уж не сказка ли его фобия. Не увиливал ли таким способом от заданий хитроватый мужик.

Скорее всего, не хотел заморачиваться поисками оказии. Аэропорт – вот он, только дождаться своего рейса, а машину искать нужно. Что для тяжелого на подъем оператора – смерти подобно. Да и побаивался он незнакомых водителей и длинных трасс. Как признался мне, сам, никогда бы не пошел работать «бомбилой» – мало ли какой пассажир попадется.

Трусоватый парень или предусмотрительный?

Все еще сомневаясь в верности принятого решения, я разглядывала в плохо промытое окно аэропорта взлетную полосу, блестящую от недавно прошумевшего ливня, и плавно катящиеся по рулежкам самолеты, выискивая свой АН-24. За спиной шла своя жизнь аэропорта, состоящая из радостей и трагедий отбывающих и остающихся.

– Танюша, дочка, как долетишь – сразу позвони, я волнуюсь. Этот праздник еще… – с тревогой в голосе, проговорила женщина совсем рядом. – Сто лет жили без всяких солнцестояний, а тут надумали…

– Мам, все нормик, – хрипловатый приятный контральто, попытался успокоить женщину. – Я не беременна, остальное фигня…

Матушка закашлялась от такого заявления дочурки, не оценив шутки. Возмущение женщины потонуло в чужих голосах, добавив тревоги в звеневший от странного напряжения воздух.

– Ниночка, может все же автобусом до Вилюйска? – уговаривала, правда без особой надежды кого-то старческий надтреснутый голосок.

– Петровна, «литаком» час всего, а за восемь часов в автобусе я богу душу отдам. Мне еще пожить охота, правнуков понянчить. У Аришки-то, Вовкиной дочки должен к концу лета мальчонка родиться…

Старушки отошли, словно на сцене, уступив место другим персонажам. Я давно заметила, если не поворачиваться к людям лицом, тебя перестают замечать и стесняться.

– Стас, подожди, останься, полетишь завтра, – готовый сорваться в истерику женский голос уговаривал за спиной. – Один вечер ничего не решит.

– Я уже написал, что лечу этим рейсом. Меня будут встречать, – категорически заявил Стас.

– Кто будет встречать? Она, да? – в голосе женщины послышалось неприкрытые раздражение и злость. – Ты ей писал в Вилюйск этот?

– Марина, не начинай истерику. Тут люди, – раздраженно шикнул на разошедшуюся жену мужчина.

Ее возражения потонули в детском двухголосом оре.

– Мам, мам, ну когда мы полетим? Мам можно я буду у окошка сидеть?

– Я хочу у окошка, – заканючил другой голосок, помладше. – Ты уже сидел! Мам, скажи Сашке, что я буду.

Похоже, измученная дорогой мать просто отмалчивалась и, не получив четкого решения от нее, детишки продолжили препирательства за место у иллюминатора. Ревнивая Марина продолжала пилить Стаса, а матушка наставлять дочь Татьяну.

Стоя спиной, пыталась представить себе этих людей, по воле судьбы собравшихся лететь одним со мной рейсом.

– Скучаешь, Руся? – нарисовался жующий Михаил. – Тут в буфете вполне приличные пирожки. Не желаешь?

– Пирожки с котятами? – поддела я мужчину, поправляя капюшон и оглядываясь назад, на расхаживающих по залу ожидания людей и мающихся детей.

– Твоих любимых не было, – сыронизировал Михаил, уверенный, что хорошей едой можно поправить любую плохую ситуацию. – Не хочешь кушать, давай фоточку сделаем – вышлешь любимому.

Он приобнял меня за плечи, скорчил смешную рожицу, я едва успела растянуть губы в скептической улыбке, как «вылетела птичка», запечатлев нашу парочку. Миша успел чмокнуть меня в щеку и сделать второй снимок, прежде чем я начала возмущаться.

– Не куксись, английская роза, ты хорошо получилась, – успокоил меня Миша, скидывая фото в свой блог. – Тебе куда перекинуть?

– Куда хочешь, – равнодушно пожала плечами, помассировала ноющие виски и отошла в сторону, чтобы не пялиться в чужие переписки.

Пиликнул телефон, оповещая о приходе СМС от Люсьены и звонке с неизвестного номера. Отправив подруге веселый смайлик, я нажала «вызов».

– Лана, выслушай, – голос Андрея звучал глухо и требовательно, заставляя вслушиваться в интонации. – Знаю, что ты в командировке и далеко, но не отключайся. Я сглупил, признаю. С кем не бывает? Я решился сделать тебе предложение, купил кольцо. И испугался… столько лет жил для себя, а теперь семья и ребенок. Я знаю, ты давно хочешь… ребенка…

Я слушала сбивчивые оправдания, объяснения, и внутри поднимался протест, смешанный со злостью и обидой. Но совсем не время и не место выплескивать все это на окружающих, позорясь.

– Кольцо… – перебила словестный поток.

– Да, обручальное, – подтвердил Андрей и замолчал, ожидая, – с бриллиантовой дорожкой. Самое дорогое. Тебе понравиться…

– Какой размер?

– Восемнадцать, – с заминкой произнес Андрей, видимо сверившись с ценником.

– У меня семнадцатый. Всегда был семнадцатый, – я проследила взглядом, как тяжело оторвался и взлетел Боинг, понимая, что все между нами кончено.

– Лана, можно поменять… – торопливо проговорил бывший, – а лучше купить то, что понравиться тебе…

Понимая, что поток увещеваний пошел на новый круг, я оборвала говорившего:

– Извини. Мне пора. Рейс объявили, – правдоподобно соврала, отключая мобильник.

Спасибо, что врать о любви не стал – теперь не так противно. Только зачем звонить и подтверждать, что ему всегда было плевать на меня?

– Катись и можешь, не возвращаться! – громко взвизгнула Марина, заставив всех, кто стоял рядом обернуться.

Звук пощечины выстрелом раздался в ушах. Стас отшатнулся, выплюнул что-то обидное женщине в лицо и скрылся в направлении туалетов.

– Фигасе, – изумленно протянула тинейджер Татьяна. – Круть!

– Говори нормально, – одернула дочку мать, пряча глаза, стыдясь за несдержанную истеричную подругу Стаса. – Не комментируй, что тебя не касается.

– М-да, экспрессивная дама, – обескураженно промямлил оказавшийся рядом Михаил, указывая на быстро удаляющуюся к выходу склочницу Марину. – Хорошо, что она с нами не летит.

В образовавшейся тишине, неприятно резанул слух голос, объявивший посадку на наш рейс.

Глава 6

Глава 6

– Руська, проснись ты, – Миша теребил плечо, испуганно озираясь. – Слышишь? Что-то не так. Свист какой-то.

Я прислушалась, мне тоже послышалось тонкий писк, но я списала это на коллективную паранойю.

– Миша, все нормально! – стараясь говорить спокойно, сжала лежащие на подлокотнике ледяные пальцы оператора. – Нам долго еще?

– Не знаю. Синоптики напутали с движением треклятого грозового фронта. И пилотам пришлось огибать грозу. Мы черти где сейчас…

Резко выдохнула, переваривая плохие новости, оглядывая салон и взмокшего от страха мужчину, которого колотил настоящий озноб. Никто не спал, со своих мест озирались и испуганно перешептывались пассажиры, некоторые поднимались, пытаясь выбраться в проход, и к ним тут же спешила стюардесса. Совсем молоденькая, бледная девушка с короткой стрижкой светлых волос буквально летала вдоль ряда, с трудом успокаивая самых нервных.

Я выглянула в окно. Клонящееся к закату солнце окрасило облака в золотисто-розоватые тона. Невольно залюбовалась красотой, на секунду позабыв о нервозной обстановке в салоне. В разрывах облаков тянулась все так же темно-зеленая тайга, перемежающаяся более светлыми проплешинами болот. Машинально поглаживала руку оператора, намертво вцепившуюся в подлокотник. Тонкий свист нарастал, беспомощно взмахнув руками, что-то крикнула стюардесса и рванула в сторону кабины пилотов.

– Руська, мне страшно, – выдохнул Михаил, глянув на меня неестественно черными провалами глаз. – Не хочу…

Он резко поднялся и рванул вдоль прохода. Самолет неожиданно тряхнуло, сзади послышался громкий скрежет, словно гигантские ножницы кромсали исполинский кусок металла. Слепящий свет ворвался в салон, а следом ледяной ветер срывал одежду и трепал волосы, стаскивал с мест пассажиров. Холод пробирал до костей. С каждым вздохом воздух замораживал легкие. Я успела бросить взгляд на окно, где облака резко ушли вверх, и земля под нами бросилась навстречу. Еще не веря, что все происходит со мной, вспомнила инструкцию поведения при аварии самолета, накрыла голову руками, вцепившись в волосы, сунула мягкий рюкзак на колени и прижалась к нему грудью, сжалась и перестала дышать в ожидании удара. Рядом истошно орали и рыдали люди, пересиливая вой ветра. Сильная тряска от которой зубы лязгали друг о друга, угрожая раскрошиться, оглушающий жуткий скрежет, а за ним сильнейший удар выбили воздух из легких. Колени с силой врезались в подбородок, боль каленой спицей прошила спину и взорвалась в голове. Хруст и истошный визг раздираемого металла разорвал перепонки. Последним промелькнуло зеленое пятно и мысль, что мы упали, а я еще жива. Сознание отключилось.

* * *

Боль пульсировала во всем теле, то становясь сильнее, вырывая стоны, то почти исчезала, давая надежду на невозвращение. Я очнулась, попыталась открыть глаза. Вокруг темно, непривычно тихо и холодно. Окоченевшее тело отказывалось двигаться, словно его и не было вовсе. В голове несколько молотов бьют набатом, пытаясь выломать череп изнутри. Пока терпимо.

Кажется сотрясение мозга… Что еще?

Собрав все силы, попыталась пошевелиться. Тело отозвалось оглушающей болью. Глухо застонала, переживая приступ. Пальцы левой руки слабо заскребли по полу, правая не двигалась, придавленная чем-то тяжелым. Левая лодыжка выстрелила болью до паха. Из глаз брызнули слезы, от сердца отлегло. Болит, значит, позвоночник цел, и я не парализована.

А вывихи можно вправить, переломы срастить. Пусть буду хромать, но зато смогу ходить. Так вывих или перелом? Почему так тихо? Стоны, крики, где все это? Остальные живы? Где спасатели?

Надо мной нависало что-то темное, заслоняя обзор. Левой рукой осторожно ощупала округлые края и мягкий поролон сиденья.

Значит, это вырванное из креплений кресло.

Рука скользнула дальше к тяжелому листу обшивки, прижавшему пальцы правой руки.

Хорошо, не отрезало!

Усилия по освобождению увенчались успехом. Мне удалось чуть приподнять дюралевый лист, и кисть руки тут же пронзили тысячи иголок – восстанавливалось кровообращение. Я прикрыла глаза и замерла, тяжело дыша и едва не проваливаясь в беспамятство. На лбу выступила испарина, левая рука мелко тряслась. Даже малейшее усилие вызывало слабость и усиливало боль в голове. Через время, когда сознание прояснилось, осторожно поднялась. Боль, пронзившая позвоночник, усилила набат в ушибленном черепе, меня замутило и тут же вырвало. Немного полегчало, но захотелось пить. Сглотнув сухим, раздраженным желчью горлом, потянулась к ногам. Правая нога оказалась зажата в покореженных креплениях кресел. Из лодыжки левой торчал острый осколок обшивки, и темная кровь основательно пропитала светлую штанину джинсов.

Сначала телефон… Позвонить спасателям…

Телефон лежал в кармашке со змейкой, стекло треснуло, старая батарейка села, лишая меня шанса быстро спасти жизнь.

Ладно, можно посмотреть в чужом багаже и… в карманах. Они вряд ли будут против. Но сначала спасти ногу.

Похвалила себя, что хватило ума натянуть под водолазку футболку, надеясь на жаркую погоду. Разорвала белое полотно на широкие полоски, передохнула, прислушалась к тишине. Показалось, что что-то зашуршало извне. По уцелевшему корпусу самолета и листьям забарабанил дождь. Пить захотелось сильнее. Облизнула пересохшие и растрескавшиеся губы. Задержала дыхание и дернула осколок. Узкая поверхность с неровными, зазубренными краями плотно засела, не желая выходить. Не сдерживая крика, с трудом, раздирая тело болью, вытащила похожий на клинок обломок. Хорошо неглубоко, кость не задета. Теряя сознание, успела заткнуть хлынувшую из раны кровь.

* * *

Кураж ласково перебирал лапками волосы и тыкался усатой мордочкой в щеки, мешая спать. Я улыбнулась, повела рукой, отгоняя настырного нахалюгу, требующего завтрака. В нос ударил едкий запах авиационного топлива, свежей еловой смолы и мокрого леса.

– Кураж, погоди, – я едва прохрипела слова, горло саднило.

Пальцы, надеясь встретить кошачью моську, ткнулись в жесткий покров, извивающийся сотней противных, подвижных ножек и усиков. Заорав, резко махнула рукой, отбрасывая мокрицу в сторону. Поутихшая было голова, тут же отозвалась болью, спина и ноги напомнили о себе. Кое-как скрючившись, забинтовала поверх джинсы рану на лодыжке, успевшую за ночь закрыться. С трудом поднялась и осторожно вытащила зажатую правую стопу, «порадовавшую» сломанными пальцами. Рядом валялась чья-то сумка, из которой вывалились вещи и пришедшие в негодность девайсы – пара брендовых планшетов. Мозг отмечал детали автоматически, выискивая нужное. Я порылась среди тряпья в поисках хлопковой ткани, но попадались лишь тонкие кружева и шелк, из которых вышла никудышная фиксирующая повязка на лодыжку. Потуже затянула кроссовок, стараясь меньше тревожить сломанные плюсны. Отыскала среди мусора рюкзак, содержимое которого уцелело благодаря плотной, прорезиненной ткани брезента. Кое-как связала оборванные лямки и натянула на плечо, прихватила острый осколок обшивки, съела половинку сладкого батончика и попыталась подняться на ноги.

Обе с трудом гнущиеся подпорки, которыми стали ноги, отозвались болью, я приподнялась над полом, перенеся вес на руки и упираясь локтями на два ряда кресел, лежащих друг на друге. Оглядевшись, сглотнула сухим горлом и почувствовала, как поцарапанные щеки защипало от слез. Смятые, окровавленные, раздавленные в бесформенные кучи, с оторванными конечностями тела были погребены под кусками разодранной обшивки, искореженными рядами кресел, кусками древесных стволов и мусором. Пятна еще не засохшей крови темнели на полу. С ободранных стен свисали обрывки обшивки и проводки. В разбитые иллюминаторы врывались звуки пробуждающегося леса.

Все, они все погибли. И Стас, некрасиво расставшийся с женой Мариной, и бабушка Нина, так и не дождавшаяся правнука, и Татьяна, которая не беременна, и пара малолетних братишек с уставшей мамой… и Миша, лучший оператор и несостоявшийся отец Ромки… и перепуганная девочка-стюардесса… летчики, сбившиеся с курса. И еще многие, кому не посчастливилось пережить падение.

Я рыдала, оплакивая знакомых и незнакомых, с которыми разделила недавний страх, но избежала их горькой участи.