Текст книги "Объятье Немет (СИ)"

Автор книги: Светлана Ремельгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Ремельгас Светлана
Объятье Немет

Глава 1. Фер-Сиальце

Ати открыл глаза и тут же закрыл снова. Свет, падавший из окна, отраженный разложенным на столе шепти, слепил. Спросонья почти невыносимо. Щурясь, он протянул руку, нашел платок, накрыл бронзовую оправу и кусочки стекла. Оправа была заполнена наполовину, но сколько предстояло еще, чтобы собрать весь узор. Сморгнув яркие пятна, Ати прислушался.

Он бы проснулся и так: предвечерний сон, прервавший работу, никогда не бывал долгим. Но что-то разбудило его. Кто-то.

Из раскрытого в сад окна доносились голоса. Расстояние стирало слова, но было в самом ритме нечто тревожное. Разглядеть бы не удалось все равно: сад отец держал пышный. Ати отодвинул кресло и встал. Легкая сонная слабость дремала в теле, но в ней не было дурноты. Он тряхнул головой и расправил плечи; шаг, второй – и сине-голубая завеса с шелестом сомкнулась за ним. Разноцветные фрагменты шепти, сияние которых платок мог только лишь приглушить, остались перемигиваться на столе.

Комната, из которой Ати вышел, не была в числе его собственных – но именно там он обычно проводил послеобеденные часы. Иллюзорное чувство чуждости места давало ему необходимую для занятий собранность. Раньше в комнате селили гостей, так что находилась она совсем близко ко входу. Поэтому Ати и услышал разговор у ворот, поэтому ему совсем немного времени требовалось, чтобы у них оказаться.

На выходе из дома свет ослепил его во второй раз. Фер-Сиальце, который местные называли обычно Силацем, был городом жарким, изобильнейше солнечным. Ати родился здесь и никогда пока его не покидал, но иногда чувствовал эту чрезмерность. Особенно, как сейчас, после сна. Возможно, думал он, в нем говорит кровь. Неместная ее половина. Возможно, ему было бы лучше жить в более прохладных местах.

Легко пройдя сквозь густой зной, он почти уже достиг ворот, но остановился. Справа тихо зеленел сад, слева светлела плитняковая стена ограды. Охристые тени лежали тут и там, умаявшись собственным весом. Дом позади был непривычно пуст – и не пуст в то же время. Ати напомнил себе это. На время отъезда отца и братьев именно он остался хозяином, потому что мать никогда не взяла бы на себя ненужную роль. Но в глубине дома, в покоях, казавшихся словно и не частью его, она, Меана Ти-це, была и сейчас.

Ати шагнул вперед, к узкой щели в воротах, которую оставил позади себя привратник. Именно его голос слышался снаружи. Его и, в перерывах, чей-то еще. Ати опять ощутил беспокойство. Что бы ни ждало на улице, решать предстояло ему. Он не осмелился бы беспокоить мать по мелочам.

Приняв эту неизбежность, он надавил на створку ворот и протиснулся наружу. Тепло и шероховатость дерева оставались на пальцах еще несколько после, когда Ати уже смотрел на людей перед собой. Призрачное ощущение как будто пыталось поддержать его – хоть и не вполне успешно.

Привратник, темнолицый старик, не по возрасту крепкий, сначала пополнения не заметил. Он умел ругаться талантливо, как никто, и в это тихое время дня применить свое умение не чаял. Ссора поглотила его целиком. Хотя, как скоро понял Ати, это вовсе не было ссорой. Не для обеих сторон.

Тех, кого не пускал к дому привратник, оказалось двое. Два человека и один осел, на котором не сидел сейчас никто. Мальчик едва ли сидел и раньше, он вообще походил на посыльного из тех, что нанимают в порту. Но второй, закутанный в три слоя нечистой одежды, с наброшенным на голову покрывалом – этот второй, понял Ати, иначе бы просто не добрался сюда.

– Тебе же лучше пустить меня, – перебил человек привратника, стоило тому на миг умолкнуть. – Болус будет зол, если брат умрет у него на пороге. На тебя, не на кого другого, зол.

Казалось, он и стоял-то с трудом, но Ати никогда раньше не видел, чтобы кто-то держался так прямо, шатаясь настолько. Правой рукой человек опирался на осла. Левой – на палку. Таких рук Ати тоже не видел прежде. Или видел, но захотел забыть.

– Почем мне знать, что ты его брат? Кто за это мне поручится? Никого дома сейчас нет. Пусти тебя – обворуешь, как пить дать обворуешь же, а хозяин потом три шкуры с меня спустит, – самозабвенно отпирался старик.

Ати стоял у ворот, испытывая слабовольное желание снова дотронуться до них. Он собирался заговорить, сложил уже в голове нужные слова, но мальчик опередил его. Окликнул закутанного человека, и тот обернулся к Ати. Обернулся и посмотрел прямо в глаза.

– Молодой господин! – опомнился привратник. – Что же вы вышли, я сам разберусь с ним. Идите, идите.

Но Ати все смотрел на гостя. Встреться они где в другом месте, не будь сказано вслух, что тот – отцов брат, он бы не узнал его никогда. Не узнал бы и, отведя взгляд, ускорил бы шаг. Но правда была произнесена.

– Атех? – произнес тот, весь подавшись вперед. Движением, как будто падал. Палка удержала его. – Может ли это быть?

Ати видел дядю в последний раз в детстве, а до того – еще, наверное, раз. Теперь перед ним стоял совсем другой человек.

Другой – и все-таки тот же.

Это нужно было подтвердить. Ати нашел в памяти имя, нашел почти сразу, но понимал: что-то держит его. Дом, отданный ему на попечение, этот пустой (непустой), теплый и тихий дом за спиной не ждал такого вторжения.

Дольше, тем не менее, молчать было нельзя.

– Дядя Лайлин? – Он произнес имя, и то легло неотзываемым приглашением. Что-то начал говорить привратник, но Ати жестом остановил его. – Что с вами? Вы больны?

Стоило ему признать гостя, как мимо шмыгнул и улепетал со всех ног мальчик. Вдоль ограды, до поворота, только остались качаться ветки куста. Ати озадаченно посмотрел ему вслед.

– Я нанял его довести меня. Он, конечно, боялся.

Дядя поднял руку и сдвинул покрывало с лица. Немного – но и скрывало оно до того тоже немногое. Теперь – еще меньше.

– Три дня мы плыли, три долгих дня, все вниз по реке. Я заплатил капитану вчетверо, чтобы он взял меня, но знал: верить нельзя. Усни я ненадолго, команда столкнула бы меня за борт. Поэтому я не спал. Ни минуты за все эти дни.

Он шагнул вперед, пошатнулся, устоял. Весь глаза и зубы.

– Атех, это ведь ты, Атех? Как же ты вырос...

Пятна испещряли его лицо: темные пятна, светлые пятна, оазисы высохшей кожи и запекшиеся провалы язв. Они были и на руках, они же – на шее. Названия этой болезни Ати не знал и невольно отшатнулся.

– Не бойся, – страшно улыбнулся дядя. Из-под покрывала выползло и пробежало по его щеке какое-то насекомое. А потом скрылось снова. – Это только мое проклятие. Я не заражу тебя.

Нагруженный одиноким сундуком осел остался позади. Лайлин снова пошатнулся и вцепился в плечо племянника.

– Как же ты вырос, – повторил он горячечно, исступленно. – Как вырос.

Шедший от него жар чувствовался даже под солнцем.

– Ты ведь приютишь меня? Я так устал.

Тут снова подал голос привратник. Ати понял, что тот говорил все это время, просто никто не слушал его.

– А госпожа? Что подумает госпожа? Нельзя не спрашивать госпожу.

Мысль о матери остановила Ати. Ничего не желал бы он больше, чем спросить ее позволения пустить в дом нового человека, такого, тем более, человека. Только вот знал, как сурова может она быть к потревожившим без достойной причины. На тебя оставили, ты и решай, он уже слышал этот укор. Услышать взаправду бы не хотел.

– Надми рассердится, если ее отвлекут из-за меня, – вторя его мыслям, сказал дядя. – Зачем беспокоить ее.

Ати кивнул. Одно он теперь знал наверняка: тот не был безумен.

Понял, наконец, и другое. Поток слов, который дядя все это время изливал на них, вовсе не отрицал тяжести его нездоровья. Крайняя степень возбуждения заставляла Лайлина говорить, но усилие выжигало топливо сил. Топливо, запас которого и без того почти иссяк. Откажи они ему – он бы остался ни с чем. Один в городе, где никто не ждал его.

Жалость брала и более толстые стены. Помедлив, Ати сдал последний, недоверчивый оплот своей души. Он не мог быть настолько жесток.

– Конечно я дам тебе приют. Входи и будь нашим гостем.

И по тому, как разом обмяк под утешением этого согласия дядя, понял, что угадал.

– Спасибо тебе, – сказал тот и умолк.

Умолк надолго. Под бормотание привратника они прошли во двор – чтобы избавиться от этого надоедливого шума, Ати поручил старику отвести в стойло и развьючить осла. Сам же повел Лайлина к дому. Тот все так же опирался на его плечо, сколько бы ни внушало опасений это прикосновение. Но окажись болезнь заразной, все, что могло случиться, случилось уже.

– Отец в отъезде, и оба брата тоже. Но они вернутся скоро.

Дядя еле заметно кивнул. Он смотрел перед собой, полностью посвященный тому, чтобы вовремя переставлять палку. Шли они, впрочем, быстрей, чем можно было бы ожидать. Ати тоже взглянул вперед. Дом с каждым шагом становился ближе. Новизна происходящего заставила выглядеть по-новому и его.

Отец Ати, торговец, приплыл в Фер-Сиальце двадцать с лишним лет назад. Смелая его мечта состояла в том, чтобы получить разрешение привозить товары и увозить кое-какие из местных. Получить такое разрешение из чужестранцев удавалось немногим, однако Болус Кориса надеялся на свою удачу. И удача не подвела его, но потребовала кое-чего взамен. Так Болус оставил родные земли и поселился в Силаце.

Он не строил себе дом сызнова, но тот, который купил, изменил. Ати не понимал до конца истоков этой инакости, но не мог не замечать отличия от прочего, что видел вокруг.

Высокий, двухэтажный, дом был самым богатым на улице – и на соседних двух. Толстые беленые стены, крашеные красной краской наличники и черепичная крыша блюли традиции Фер-Сиальце, но не сад. Не сад, полный растений, которые отец выписал из родной страны, и не дорожки сада. Те были каменными, совсем простыми. Окна, напротив, каждое украшала кованая решетка с неместным узором.

Перед порогом, как и везде в округе, переливался орнамент из шепти. Но самый порог пересекала прибитая корабельными гвоздями железная лента. Как говорил отец, на удачу. Ати перешагнул ее и хлопнул в ладоши, подзывая слуг.

– Помню ее, – прошептал Лайлин, остановившись перед лентой. – Помню. Сам клал.

Шепти блестели под его запыленными сандалиями. Между перекрестьями ремешков Ати тоже заметил язвы. Дядя стоял секунду, другую, а потом втянул воздух, всем весом оперся на палку и, словно борясь с чем-то, ступил в дом.

Одновременно в коридор выбежала одна из девушек, самая младшая. Она в ужасе посмотрела на человека на пороге.

– Это брат отца, Лайлин, – объяснил Ати. – Он наш гость и он болен. Я отведу ему зеленую комнату. Принеси все, что ему может понадобиться.

Девушка кивнула, напоследок испуганно оглянулась и исчезла.

– Идем, я повожу тебя, – обратился он к дяде.

Но тот качнул головой.

– Я помню, где это.

И, опередив Ати, двинулся по коридору.

Усилие далось ему нелегко. Комната находилась за первым же поворотом, но, едва они достигли ее, Лайлин рухнул на кушетку при входе. Рука, сжимавшая палку, дрожала. Он уронил голову и медленно, тяжело дышал.

– Отдохни пока, – сказал Ати, потому что чувствовал, что должен что-то сказать. – Я зайду к тебе позже.

Он подумал уже, что его не слышат, когда дядя вздрогнул и выпрямился.

– Нет. Нет, подожди. Я должен тебе что-то сказать, – резко начал он, но тут силы снова оставили его.

Какое-то время Лайлин боролся с собой, но проиграл.

– Через час. Зайди ко мне через час, – сдался он.

Ати кивнул и, ничего не понимая, вышел.

Вернулся он, как и обещал, час спустя. Это время прошло для него беспокойно, но не зря. Оставшись один, он долго ходил из стороны в сторону. Хотел бы взяться за работу, но понимал, что стало не до того. Накрытый платком стол звал к себе, однако Ати не мог ответить. Против привычки взбудораженный, он рылся в памяти в поисках всего, что там хранилось о дяде. Нашел до прискорбия мало. Спроси кто его накануне о родне со стороны отца, Лайлин был бы не первым, кого он бы назвал.

Как будто обет молчания окружал дядю, обет негласный и бережный. Ати не слышал о нем ничего дурного. Ничего почти что вообще. Когда-то давно Болус и Лайлин приплыли в Фер-Сиальце вместе, но семейное дело, торговля, дядю не увлекало. Говорилось, что он исследователь и путешественник. Поэтому, из-за того, что всегда путешествовал, к ним и не приезжал. Раньше это казалось самим собой разумеющимся, но теперь удивляло. За столько лет ни разу не навестить брата? Хотя в памяти Ати мелькнуло – не воспоминание, скорей, чувство, – что как-то отец встречался с ним, не дома только, а в городе. Возможно, такой раз был не один.

Что такое исследовал дядя, по каким местам путешествовал – этого Ати не знал. Писал ли он отцу письма? Ведал ли отец, что за несчастье постигло брата, что тот собрался приехать? Хотя получи весть, не оставил бы дом. Возможно, та опоздала.

Человек Лайлин был образованный, это, единственное, пожалуй, Ати мог сказать наверняка. Вроде как служил одно время советником в каком-то из городов, через которые странствовал. Об этом отец однажды упомянул не без гордости. С тех пор, очевидно, многое успело перемениться.

Одетый в тонкую броню этих знаний, Ати вошел в зеленую комнату. Вошел – и замер. Опускался вечер, и среди его блуждающих теней казалось, что комната пуста. Стояли на столике кувшины с водой и вином, которые принесла служанка, громоздились на подносе фрукты. Ветер колыхал занавеси на окнах. Свет перетекал между изгибами решетки. Туда-сюда, туда-сюда.

– Атех, – сказал голос из алькова.

Темное пятно на покрывале оказалось дядей. Он лежал, не раздевшись и не расстелив постели. Обругав себя, Ати подошел.

– Садись, – попросил Лайлин.

Пуф нашелся у изголовья.

– Мне сложно говорить... громко. Пожалуйста, сядь.

Ати стоял.

– Тебе нужен врач. Какого врача мне позвать?

Дядя рассмеялся – тихий, хрустящий звук.

– Не надо врача... Не надо. Хотел бы я, чтобы врач мог помочь мне.

– Тогда, может, подать тебе что-то? Воды?

Лайлин покачал головой.

– Пожалуйста, сядь.

И только когда его просьба была исполнена, заговорил снова.

– Расскажи мне, как у вас дела? Вижу, что хорошо. Как Болус? Все торгует? И успешно торгует же. Всегда верил, что он добьется многого. Как твоя мать? Все так же красива? И далека...

Засыпанный этими полувопросами-полуответами, Ати не знал, что сказать.

– Дай же мне посмотреть на тебя, – приподнялся на кровати дядя.

Со второй попытки он сел – неясный силуэт в полумраке алькова. Но вот силуэт этот надвинулся. Покрывала дядя не снял даже в доме, и Ати был благодарен ему за это.

– Как же ты похож на мать, – потрясенно произнес Лайлин, беря его лицо в руки.

Ати смирился уже с его близостью, но от прикосновения вздрогнул. К счастью, то длилось недолго. Дядя откинулся обратно на подушки и замолчал.

– Скажи, что с тобой? Почему ты думаешь, что врач не поможет тебе?

В ответ Лайлин только улыбнулся. Глядя на него, снова размывшегося до смутного образа, Ати пытался вспомнить, как же он выглядел раньше. Раз увиденное узнается всегда, но новый облик заменяет в сознании старый. Время – та же тень и скрывает слишком многое.

– Я так хочу дождаться Болуса, но знаю, могу не успеть. Если же не успею... – Дядя шевельнулся, скользнул пальцами в складки одежды. – На случай, если не успею, я должен буду просить не его, а тебя.

В руке его был запечатанный квадрат бумаги. В отличие от прочих вещей неожиданно белый.

– Я приехал сюда неслучайно. Мне осталось немного. Совсем немного уже, в этом никакого сомнения. Там, где я жил в последнее время, нет никого из варази... Но Силац – большой город. Я узнал, что один из их швецов поселился здесь. Он послушает тебя, должен будет послушать. Просто отдай ему письмо и деньги. Они в сундуке.

Ати обернулся – сундук и правда уже стоял у двери. Маленький, вытертый, он едва ли вмещал многое. Но совсем не хотелось, чтобы пришлось из него что-то достать.

– Не говори так. Отец вернется через неделю. Ты непременно увидишь его.

Дядя снова издал странный хрустящий смешок.

– Швец варази – едва ли простой человек. Но он не откажет мертвецу в последней церемонии. Обещай, что найдешь его. Обещай. Обещаешь?

Завороженный повелительной силой его голоса, Ати кивнул. Тяжесть согласия тут же легла ему на плечи, но вернуть данное он не мог.

– Тогда... Десять лет назад... Болус возвел большую гробницу. Думаю, в ней найдется место и для меня. Если же нет – похороните меня рядом. Это важно мне.

Ати кивнул снова – и гнетущая тяжесть как будто удвоилась. Совсем не такого разговора он ждал и оказался к нему неготов. Но тогда, когда, казалось, мрак должен был сгуститься только больше, дядя внезапно повеселел.

Хотел ли и он быстрее оставить позади эти черные земли или взятое обещание взбодрило его, Ати не понял.

– А Ашта? Здесь ли еще старая Ашта?

– Конечно, – с облегчением отозвался он. – Как всегда, командует кухней.

– Скажи ей, что я дома и хочу съесть свое любимое блюдо. Может, оно придаст мне сил.

Эта перемена в настроении – в самой дядиной повадке даже – утешила Ати.

– Сейчас же скажу.

Третье обещание уже не легло на душу камнем. Наоборот. Он собрался встать, но Лайлин остановил его.

– Подожди. Посиди со мной еще немного.

Но, против ожидания, больше не говорил ничего. Полулежа на расшитых подушках, дядя просто молчал. Тишина, однако, была легкой. Казалось, он погрузился в задумчивость. Задумчивость эта расслабила искаженные болью черты, а полумрак сделал остальное. Взглянув на него в очередной раз, Ати вспомнил, наконец, лицо из своего детства. Как мало осталось теперь от того лица.

– А где ты жил в последнее время? – испытал удачу он.

– В Доше, – отозвался после паузы Лайлин.

– В Доше? Так близко?

Мысль о том, что этот странный человек, пришедший в их дом, казалось, из ниоткуда, жил, на самом деле, всего в нескольких днях пути, ошарашивала. В ней было что-то приятное – и неприятное тоже. Ати, осторожный обычно в эмоциях, сейчас испытывал их чересчур много. В Лайлине крылся целый новый мир. Мир загадочный и недоступный.

Некоторое время они еще молчали в полумраке комнаты, а потом по дыханию дяди Ати понял, что тот уснул. Тогда он вышел и направился на кухню. Завтра, решил он, я зайду снова завтра. Быть может, тогда он расскажет больше.

Но наутро Лайлин был мертв.

Новость прокатилась по дому, как вал.

Накануне Лайлин вошел неузнанным, но тогда, когда ему не было больше нужды во внимании, каждый слуга знал, что в зеленой комнате умер хозяйский брат. Умер и так и лежит там.

Нашла покойника младшая девушка, которой Ати поручил заботиться о дяде. Ее крики разбудили всех, кто еще спал в тот утренний час. Разбудили бы и самого Ати, но он встал раньше обычного. Оставшись за главного, должен был следить за торговыми делами отца; этому и хотел посвятить начало дня.

Намерение не позволяло от себя отступиться. Он принял управляющего и говорил с ним следующие два часа. В комнату успел только заглянуть – но и рад был этой спешке.

Она дала ему время. Чтобы успокоиться и чтобы обдумать. Времени того оказалось, впрочем, недостаточно. Зайдя в зеленую комнату снова, Ати помедлил, прежде чем приблизился к алькову. Но когда все-таки подошел, понял, что боялся зря. Кто-то набросил покрывало Лайлину на лицо – и теперь ткань не выдавала уже никаких тайн.

Ати не стал откидывать ее. Просто стоял рядом, глядя на неподвижное тело. Дядя не казался спящим, не казался человеком вообще. Груда лохмотьев на постели. Виднелись только руки, покрытые пятнами язв. Но предсмертная судорога не скрючила его пальцев, и эти фантастические, невозможные руки лежали, словно в них никогда и не было жизни. Ати чувствовал себя зрителем на мистерии.

Это было странное ощущение. Все еще погруженный в него, он вышел, но тут же вернулся. Деньги, вспомнил он. Дядя говорил, что деньги в сундуке. Шкатулка нашлась на самом верху. Ати взял ее и вышел снова.

Из комнаты, но не из дома. Решиться на это он смог не сразу.

Лайлин просил отнести письмо и плату швецу из варази. Варази были малочисленным, разобщенным народом, и искать среди них могло прийтись долго. Человеку постороннему, тем более. Однако так получилось, что Ати знал, к кому надо идти. Знание это, увы, не облегчало задачи.

Многие в городе угадали бы, о ком речь. Постройка через три улицы, «дом с башней», обросла легионом легенд. Проходя мимо нее, кто косился, а кто спешил быстрее свернуть, и тому было довольно причин. Явных и неявных, слухов и историй, рассказанных соседями.

Бальзамировщик и похоронных дел мастер, Меддем Зарат не был, конечно, своим родом занятий исключителен. Где жизнь, там и смерть, и кто-то должен посвятить себя ей. Его предшественник пугал людей не больше других этого ремесла, и о его народе не говорили дурно. Все, что шептали о Зарате в городе, приходилось ему личной заслугой.

В попытке оттянуть неизбежное Ати снова перебрал листы, что принес управляющий. Сколько товаров продали, сколько привезли новых в последние дни. Цифры, которые начали говорить, наконец, и с ним. Потом проверил, все ли в порядке дома. Никто не ждал, что он станет вникать в хозяйственные тонкости, но следить за тем, чтобы люди, в эти тонкости посвященные, выполняли все в срок, Ати был должен. Это отец тоже доверил ему.

Но всюду если не разговоры, то неслучайная тишина напоминали о том, что предстояло исполнить. Заглянув на кухню, Ати едва не столкнулся с седой женщиной, которая заправляла там. Заправляла, сколько он помнил себя.

– Горе не дает покоя ногам? Идите, погуляйте. Может, успокоитесь, – посоветовала Ашта, скрестив на груди руки.

Вид у нее был усталый. Может, ей и самой была нужна такая прогулка. Накануне дядя просил позвать ее, и Ати позвал. Значит, когда-то они были знакомы.

– Да, – согласился он. – Пойду выйду на улицу.

Хватит, решил он. Это все равно нужно сделать.

Из двух дорог, тем не менее, выбрал более долгую. Мог бы срезать путь переулками, но вместо этого поднялся на вершину холма. Испещренный красной черепицей крыш, тот возносился высоко. В Фер-Сиальце было еще три холма, но все они уступали ему размерами. Стоя на самом верху, Ати мог видеть город почти целиком. Каждый раз зрелище ободряло его; ободрило и теперь. Сияющая белизна домов уходила за горизонт. С одной стороны – с другой стояло море. Цвет и свет в количестве почти чрезмерном.

Видна была и река, питающая это море, Раийя. Рассекая город на две половины, она текла медленно, почти лениво, и там, где вода, наконец, встречала воду, пестрели на солнце паруса. Порт.

Ати задержался на вершине, давая спокойствию наполнить себя, а после нашел нужную улицу. Все они на холме отходили отсюда, но дальше принимались петлять. Эта, впрочем, свернула не сразу, и сколько-то он шел под уклон по прямой. Быстрей, чем хотел бы, но мимо таких привычных стен. А потом улица повернула, и он повернул вслед за ней – чтобы оказаться у цели.

Столько раз видел дом Меддема Зарата и снова отвык.

Ограда открывала немногое, но светлела башня и протыкала небо площадка над ней. Дожди опять размыли побелку, и кое-где проступал кирпич. В Силаце редко строили из него, но традиция обязывала варази использовать только один материал. Лишней была как раз побелка, ей хозяин чтил уже традиции города, в котором выбрал жить. Возможно, впрочем, им двигало и другое.

Ати дошел до ворот и сквозь решетку увидел массивный фундамент, медную, в эмалевых росписях, дверь и узкие окна. По обе стороны от двери замерли человеческие фигуры. Неподвижные, словно полуденный жар совсем не изматывал их, с закрытыми лицами. Те самые слуги, которые и обеспечили Меддему Зарату его славу.

Он взялся за молоток и постучал.

Слуги видели его – не могли не видеть, и слышали – не могли не слышать, но ни один не пошевелился. Они охраняли вход в дом, но, казалось, безразличны были ко всему, кроме прямой своей задачи. Посетитель же не нарушил пока никаких границ. И все-таки, хоть они оставались далеко от него, Ати похолодел.

Когда Меддем Зарат приехал в Фер-Сиальце, то привез с собой десять таких слуг. Молчаливых до немоты, безликих – потому что никто не видел их без обмотавшей головы ткани, – исполнительных настолько, насколько только можно желать. Но не будь Зарат швецом, не пожелай быть в Силаце кем-то, кроме швеца, на них обратили бы куда меньше внимания.

Однако он чужд был аскетичности, а погребением единоверцев не заработал бы много. Зарат попытался прибрать к рукам кое-какие другие дела. Это вызвало возмущение. Разумеется, вызвало. Все в Фер-Сиальце уже имело своих владельцев, и новый человек не мог просто так взять что-то себе. Расклад ему объяснили. Однако прошел день, второй, и те, кто решил отстоять порядок вещей, исчезли. А некоторое время спустя у Меддема Зарата появилось трое новых слуг.

Говорили, его умения, то, что делало Зарата швецом, позволяло ему и подчинить человека после смерти.

Конечно, не стоило верить всему. Ати постучал снова и оглядел, насколько мог, голый утоптанный двор. Ни беседки, ни пристройки, ни амбара. Проникали ли звуки сквозь кирпичные стены? Собирался ли кто-то выйти к нему? Стоило ли окликнуть эти безмолвные фигуры? Он вдруг понял, что последнее сделать не сможет.

Испытать себя Ати не довелось. Кто-то толкнул дверь, и та приоткрылась. Еще толчок – и на улицу выбежала женщина. Одежда взметнулась вокруг нее, когда она устремилась к воротам, и одежда эта была короче, чем носили обычно варази. Темноволосая, взъерошенная, женщина не имела порядка и в своем многослойном платье. Это, однако, не делало ее неряшливой; было простым следствием бившей через край жизненной силы.

– Ты кто? Тебе кого надо? – налетела на него женщина. Хотя ростом и сложением она походила, скорей, на мальчишку. – Я тебя не знаю. Зачем ты пришел?

Их разделяла решетка ворот, но Ати невольно попятился. Столько напора было в ее словах.

– Я Атех Кориса, сын Болуса Кориса. Хозяин должен знать моего отца. У меня к нему письмо и просьба.

– Торговля? – прищурилась женщина. – Ты по торговым делам к нему пришел?

– Нет, – он отвел взгляд. – Не по торговым. Он может провести... обряд.

Ответ озадачил женщину, и она сразу потеряла половину той угрозы, которая чудилась в ней Ати. Старше него на несколько лет, она все еще была достаточно молода. Недостаток опыта, видимо, и мешал принять решение сразу.

– Так ты к нему по похоронным делам? – уточнила женщина, без всякого стеснения разглядывая Ати. Человек не из их народа по такому вопросу к ним был явиться не должен. Это она давала понять хорошо.

– Да. Можно мне с ним... поговорить?

Она запустила пальцы в и без того спутанные волосы и дернула за них, а потом обернулась к дому. Подвижность, оставив на секунду черты, увела с собой и половину суматошливого очарования.

– Поговорить, говоришь?

– Да, – кивнул Ати. – Если господин Зарат не очень занят.

Женщина расхохоталась, и жизнь снова наполнила ее.

– Не очень занят? Не очень занят? Господин Зарат занят всегда. – Смех оборвался. – Но заходи. Пусть он сам решит, сколько будет тебя слушать.

Она потянула ворота на себя и заперла их, стоило только Ати войти.

– Меня зовут Карраш. Иди за мной.

И они пошли. Вблизи, не ограниченный рамкой ограды, дом подавлял. Сложенный в форме креста, он имел всего один просторный этаж и, в центре своем, над самым перекрестьем, надстройку, которая и казалась с улицы башней. Монолитный, с толстыми стенами, он походил на крепость. Ей, возможно, и был. А еще, под землей, – мертвецкой. Этих помещений Ати, впрочем, надеялся не посетить.

Карраш хрипло шепнула что-то слугам перед тем, как открыла для гостя дверь. Ати не решился рассматривать их, но почувствовал с обеих сторон неприязнь, давящее нежелание пускать постороннего.

Внутри было неожиданно светло. Высокий потолок и белые без росписи стены.

– Жди меня здесь. Я сейчас, – наказала Карраш и исчезла.

Даже в мыслях Ати не ослушался бы ее.

– Он согласен тебя видеть, – объявила она минуту спустя. – Иди.

И убежала, будто ее и не было.

Одиночество охватило Ати в этом просторном пустом коридоре. Он выглянул в окно, но тут же отвернулся: так мало было видно дня. Тогда, крепче сжав дядину шкатулку, он двинулся вперед.

– Болус не говорил, что у него будет ко мне дело. Хотя мог бы сказать.

Меддем Зарат встретил его на пороге комнаты: силуэт по ту сторону занавеси.

– Мог бы...? – Ати разом забыл слова, которые приготовил. – Вы с отцом друзья?

– Друзья? – Зарат откинул занавесь. – Нет. Он знает, кто я, я знаю, кто он, и мы были в одном месте перед его отъездом. У ростовщика. Он видел меня и мог предупредить. Но не стал.

Бальзамировщик не насмехался, не выговаривал, просто фраза за фразой восстанавливал прошлое. Пока то не встало рядом с ними, такое же реальное, как тогда.

– Приветствую почтенного Меддема Зарата! – поклонился Ати и извинился: – Отец не знал, что нам нужны будут ваши услуги.

– Как так – не знал?

Черные глаза Зарата смотрели испытующе. Ати никогда не стоял к нему настолько близко, видел только издалека. Невысокий, смуглый, тот походил на пирата – и говорили, с пиратами водился. Не потому, что был причастен их ремесла, потому, что имел с него выгоду.

– Человек, который умер, не известил о приезде.

– Он что же, приехал сюда для того, чтобы умереть?

Ати хотел отринуть предположение, но запнулся. Ведь получалось, оно было правдой. Солгать же он не мог.

– Он знал, что смерть близко, но не думал, что настолько.

Меддем Зарат отступил, пропуская его в комнату.

– Кто этот человек, что ты пришел просить за него? И почему ко мне?

– Он мой дядя, – ответил Ати, оглядываясь по сторонам. – Он завещал это мне.

Пол устилали ковры. Комната не была гостевой, но не была и личными покоями Зарата, иначе он вряд ли бы принял посетителя в ней. Ати все искал что-то, знак или предмет, который оправдал бы ворочавшийся внутри страх, и не находил. По правде говоря, вокруг оказалось чересчур мало вещей. Кроме ковров – несколько скамеек и стол. Хозяин писал за ним перед тем, как его потревожили, но писал на языке, которого Ати не учил.

Он отвел взгляд, но слишком поздно. Зарат заметил интерес и дал знать, что не понимает его.

– Разве у Болуса есть брат? – Бальзамировщик наклонился и убрал бумагу. – Да, я слышал что-то вроде того.

Больше он не сказал ничего, и, вынужденный этим молчаливым ожиданием, Ати вынул из-за пазухи письмо, протянул шкатулку.

– Он сказал передать вам.

Зарат поднял бровь, но предложенное взял. Поставил шкатулку на стол и принялся читать. Ати, который надеялся просто отдать их и уйти, понял, что по-другому быть и не могло. Принял бы сам он в дом мертвеца, не узнав о нем ничего?

Бальзамировщик все читал. В этой полупустой комнате, позади которой остался пустой коридор, он единственный нес на себе несомненный отпечаток того, что предвещал снаружи дом. Отпечаток преотчетливый. Густая синева одежд Зарата, обсидиан перстней и масло в его волосах – масло, пропитавшее, казалось, кожу даже и на руках, – принадлежали местам, далеким от Фер-Сиальце.