Текст книги "Рассказы от Рассказовой (СИ)"

Автор книги: Светлана Рассказова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Последним был меховой воротник, который мать выменяла на кусочек сала. Сварили с хозяйкой щи и поставили в печку. Наступило 31 декабря 41 года. Мама хотела накормить нас щами с салом на Новый год. Немцев гнали из под Москвы, потому они очень торопились. Заходили в избу, обливали всё внутри из ведра керосином, потом снаружи и зажигали. Избы, крытые соломой горели факелом. Но, видимо, из жалости к простым тёткам и их детям кричали: «Матка, пшла…». И тут моя мама вспомнила про щи с салом в печке, побежала, успела их вытащить, поставила за дом в снег, вроде как от немцев спрятала. Только дом загорелся, рухнул, и накрыл наши щи.

Немцы сделали своё грязное дело и уехали. На улице мороз 40 градусов. А мы стояли у пожарища и грели то грудь, то спину.

Потом пришли наши красноармейцы. Мы их целовали, плакали, разглядывали шинели. Какими красивыми они нам казались.

От пятидесяти домов той деревни после пожаров осталось только 3 дома. Беженцам в них места не нашлось. Командир, который зашёл в деревню, распорядился беженцам выдать полуторку и нас повезли в Калинин, чтобы потом эвакуировать в тыл.

Дорога была очень узкая, по краям её валялись «трофеи». Тогда впервые услыхала такое слово. Пулемёты, пушки, подбитые танки, убитые лошади и немцы, а ещё пленные.

 А пока нас везли на открытом грузовике в мороз, я промёрзла до костей в тоненьких валеночках, в белом беретике, а ещё очень хотелось кушать и спать… Уж и не знаю, как тогда выжила, не умерла от холода и голода.

На вокзале в Калинине негде было приткнуться, не то что лечь. После трёх суток ожидания нас всё-таки втиснули в поезд до Ярославля. Там погрузили в подводы, которые забирали всех беженцев и развозили по деревням.

Так мы попали в Сусанинский район. Маме предложили работу конюха. Она ухаживала за 16-ю лошадьми, и я была очень довольна. На этих лошадях работали целый день, а вечером их надо было накормить и напоить. В мои обязанности входило начерпать из пруда, промёрзшего на метр, огромный чан воды, который стоял на дровнях, запряжённых в старую клячу – Чутку. Не знаю, сколько в нём было вёдер, но помнится, что очень много. Я черпала воду, стоя на коленях, поднимала ведро, вся обливалась холодной водой, и казалось, что чан этот бездонный. Но зато как радовались лошади, и как благодарно фыркали, засовывая свои тёплые морды в ведро, которое я им подавала.

А вечером при лучине женщины и девушки пряли, а меня просили писать письма на фронт своим мужьям, потому что у меня это очень хорошо получалось. И я каждый вечер писала по нескольку писем. Иногда под диктовку, а иногда сама придумывала что-нибудь красивое.

Утром по бездорожью шла в школу через лес в 5-й, а потом в 6-й классы

И ещё много-много было скитаний из-за этой проклятой войны.

Пишу не для того чтобы рассказать биографию, а чтобы знали как трудно нам детям жилось во время войны. Как хочется, чтобы такого больше никогда не повторилось.

Иногда смотришь в небо и видишь, как реактивный самолёт крошечной звёздочкой блеснёт на солнце. Приходит мысль, какие умные и красивые парни ведут эту машину. Они охраняют нас. Очень хочется, чтобы они были живы и счастливы. Нужно беречь мир на земле – самое дорогое для всех людей. Как хорошо светит солнышко, какая большая и красивая страна у нас, в которой дети должны быть счастливы.

 Люда Лисичкина.

 Запись сделана в 1982 г.

 Годы жизни 1930-2010.

Ангел и поп

 Нередко бывает, что в жизни прошлые эпизоды и ситуации имеют продолжение, порой неприятное, а потому писать такую историю непросто. Но заметила, что мучает годами, после отповеди на бумаге забывается, память успокаивается, и вспоминаешь произошедшее, как старое кино.

Мы ожидали рождение долгожданной внучки. Знали об этом точно. Но беременность невестки проходила болезненно. Она пару раз лежала на сохранении, часто чувствовала себя неважно, жаловалась на живот. А на шестом месяце у неё внезапно отошли воды. Срочно вызвали скорую помощь и её отвезли в роддом. Там она родила девочку весом в девятьсот граммов. Ребёночка попытались выходить, но либо наша медицина тогда имела не шибко высокий уровень, либо организмы мамы и дочурки оказались несовместимы, только младенчик, прожив восемь часов, умер. Было очень грустно! Было жаль и маму, и ребёночка.

В больницу поехал мой муж с сыном, несостоявшимся отцом дочурки. Женщину отвезли домой, успокоив и объяснив, что всё со временем образуется, ещё молодые, ещё родят себе деток. Главное это восстановить здоровье молодой мамы и всё наладится. Чтобы не травмировать сноху и сына, муж доверил похороны ребёнка больнице. Там такими делами занимались регулярно: им проще, для них этот человечек чужой. Я сначала удивилась решению своих мужчин, а потом согласилась. Никто малышку не видел, не чувствовал. Как будто и не было вовсе. Нужно жить настоящим! Всё правильно.

Через несколько дней я позвонила в больницу, спросив, похоронили ли ребёнка. Мне ответили, что денег на погребение умерших детей от соответствующей организации пока не поступало. Когда поступят, тогда и похоронят. Так просто! Меня охватила жуткая тоска. Завела разговор о похоронах девочки с супругом, но он резко осадил, чтобы я не накручивала ситуацию – решение принято.

«Сама всё сделаю», – подумала я, тем более, что «похоронные» деньги, как я узнала, позвонив повторно, обещали выделить только в начале следующего месяца. Это была осень 1999 года. Тогда с большими задержками выдавались зарплаты, пенсии, худо было со всеми социальными нуждами. Тупик во всём! Но мы жили...

...У меня имелась заначка в пятьдесят американских рублей. Они грели душу и здорово выручали в сложившейся ситуации. Сделать всё по–тихому. Расписала весь следующий день вплоть до запятой, продумала каждый свой шаг – от кого к кому и куда. Ни нервов, ни сомнений!

Заранее взяла отгул. Утром встала и собралась, будто на работу, но вместо работы отправилась в банк. Разменяла там свои пятьдесят долларов, купила по дороге пару коробок конфет, подумала, что в этой ситуации обязательно пригодятся. Затем поехала в отдел ЗАГСа, который занимался оформлением «похоронных» документов. Девочки–служащие меня знали – сама там работала, только в другом отделе.

Работка в ЗАГСе разная! Кто–то регистрирует браки, а кто–то с точностью «до наоборот». Кто–то регистрирует рождение детей, а кто–то тоже с точностью «до наоборот». О моей ситуации подруги были наслышаны и документы быстренько оформили. Так странно было держать в руках свидетельство о смерти своей неудачно рождённой внучки! Но слёз не было и комка в горле тоже не было. Были только Воля и Дело, которые нужно сделать спокойно, без истерик и сердечного надрыва.

Девчонок поблагодарила за участие, они напоили меня крепким чаем, после чего зашла в похоронное бюро, находящееся в том же здании. Заказала там «аксессуары» для погребения, автобус и договорилась насчёт могилки. Купила одежду для девочки, как оказалось крестильную. Беленькую рубашечку, платочек и ещё маленькую простынку. Сложила всё в пакет и поехала в тот самый роддом, только со стороны, где висела табличка с обозначением «Морг». В этот момент меня не покоробило даже такое страшное и очень неприятное слово. Казалось, что сегодня я – это не я, а кто–то вместо меня всё вершит, но параллельно со мной. А я только тупо и правильно исполняю приказы своего подсознания.

В больнице мне порекомендовали сначала встретиться с патологоанатомом.

Седой и очень приятный старичок предложил чай, рядом лежали бутерброды с колбаской. Он не то завтракал, не то уже обедал, и так буднично, по–деловому, с аппетитом. Всякая работа в чести! Главное, хорошо её исполнять. Ко всему привыкает человек. Я в ЗАГСе к ежедневным праздникам, он на своём посту к ежедневным человеческим потерям. Всё в жизни происходит своим чередом, но бывают сбои, как в нашем случае, когда почти не пожив, сразу на небо...

Старичок показал документ, где подробно описывалась причина смерти девочки. Потом долго рассказывал, как это бывает, сыпал медицинскими терминами, объяснял, что случившееся к лучшему, иначе бы родители мучились всю жизнь. Понимала, меня заговаривают перед предстоящим, а может дедку просто пообщаться захотелось. Только мне его словоохотливость была совершенно ненужной. Я пришла сюда не за этим. Что произошло, то произошло! Назад здесь не возвращают!

Потом ко мне вышла медсестра и пригласила в комнату похожую на лабораторию. Сказала, что девочку сейчас принесут и, что я правильно сделала, решив её похоронить. Дескать, ещё несколько мёртвых младенчиков дожидаются погребения, а средства на похороны пока не поступали. Она вышла. Я заволновалась и вновь стала собой, со своими эмоциями и чувствами. Мне принесли небольшую коробочку из-под медикаментов. Открыли. Там, в застиранной пелёнке, лежала моя внучка. Я отвернула уголок тряпочки и неожиданно для себя громко вскрикнула… От восторга! «Какая красивая»! Чувствовала, что улыбаюсь совершенно не к месту. Но ничего с собой поделать не могла. Я не видела трупика, видела хорошенькую девочку с большим ртом, с красивыми чертами маленького личика.

Я засмотрелась... То мне казалось, что она похожа на родных мужа, то на моих родственников, то на свою маму. Но она мне определённо нравилась, и я её полюбила.

Женщины из лаборатории с удивлением смотрели на меня. Наверное, впервые столкнулись с такой реакцией и таким поведением родственницы умершего ребёнка. Привыкли к обвинению врачей, истерикам, плачу. А тут! Бывает по–всякому. Не приведи, Господи!

Медсестра предложила одеть ребёнка и сделала это без меня. Получился очень аккуратный и беленький свёрток, который опять положили в коробку.

Когда подъехал ПАЗик, меня позвали с моим «грузом» в салон. На переднем сиденье стоял маленький гроб, обитый розовой тканью. Водитель сказал, что я могу переложить туда ребёнка. Вынула девочку из коробки и почувствовала, как головка младенчика откинулась назад. Моментально подхватила её и услышала тихий стон, вырвавшийся у шофёра. Он отвернулся, нервы мужчины не выдержали...

Ни страха, ни отвращения не ощущала. В руках держала куколку. Аккуратно переложила девочку в её вечный домик, поправила свежую простынку и дверку домика закрыли навсегда.

На кладбище могилка была уже приготовлена...

Гробик опустили, засыпали землёй. А мне посоветовали сразу поставить оградку, иначе могилу затопчут, холмик – то совсем маленький. Я согласилась, и всё было исполнено.

Стоял конец октября. На сердце было тоскливо, снаружи и внутри холодно, а в душе очень и очень одиноко…

До дома добралась почти под вечер.

Всё успела, всё сделала, как хотела.

Никто мне в этот день не препятствовал, никто не качал права, не пришлось услышать ни одного нехорошего слова, видела только человеческое сочувствие и понимание.

Задумала–сделала. С сердца отлегло!

Семье рассказала не сразу. Но меня поняли и могилку посещали, а через несколько лет я решила поставить там памятник или крест.

Вот тут–то я и дополучила то, чего не было тем осенним, холодным, сумрачным днём.

Да ещё от кого!

Опять стояла осень! Очень тёплая и приятная. Зачем–то ходила по центру города. Звонили церковные колокола, как будто зазывая.

Народу в храме почти не было, только несколько молящихся, да пара прислужниц. Одна торговала свечами и другими церковными причиндалами, другая намывала полы и не шибко радовалась вновь входящим. Впечатление, что она тут главная хозяйка, а мы незваные в гости зашли, типа «ходют тут всякие».

Но в этот день вёл приём верующих батюшка. Импозантный, крупный мужчина с окладистой бородой и красивой головой, если так можно описать священнослужителя. У меня, рождённой в СССР, нет особого трепета перед служителями культа. Только церковные каноны нужно соблюдать, ведь крещёная и православная, а потому обрадовалась – есть, кому вопрос свой задать, надеялась получить толковый ответ.

Батюшка восседал за небольшим столиком и пригласил присесть меня напротив.

И вот я, глядя в глаза моего визави, задаю очень простой вопрос, можно ли поставить крест на могилку моей, умершей в раннем младенчестве, внучке. Спокойно ждала ответ, но заметила, как в его глазах мелькнула лёгкая усмешка, а потом услышала по–деловому резко и доходчиво, что Бог наказывает за грехи….

Это он про что?

 Такое начало нашей несветской беседы меня слегка ошарашило:

– Какие грехи? Она же ангел и не жила почти.

Поп напирает об ответе детей за поступки родителей. Почти заикаясь, конкретизирую вопрос о кресте. Он видимо не ожидал от меня такой настойчивости. Я – то говорила с ним на равных, а он как с заблудшей овцой. Надо было хотя бы изобразить покорность и поклонение – потупить взор, а эта пришла, не покрыв голову (хотя знаю точно, что церковь должна принимать любых).

Наконец, нехотя ответил, что поскольку ребёнок не крещён, крест ставить не положено. Так бы сразу и сказал!

Молча, встала. Слегка качнуло от пережитого шока. Вышла из храма. И началась тихая истерика. Это когда слёзы сами из глаз бегут, а лицо остаётся неподвижным. Сходила в святое место! Облегчила душу!

Шла домой, а слёзы всё текли и текли.

Ни слова сочувствия, ни слова о любви к ближнему, ни слова поддержки. Сидит, такой безгрешный, наделённый полномочиями судить всех нас. Уж не знаю, что он там обо мне решил, а я его разгадала. Встретила обычного чиновника, для которого церковь это та же администрация города, но с золотыми куполами.

И я не на Бога обиделась, а перестала верить этим людям, якобы от Храма Божьего.

Молиться предпочитаю в уголке своего дома.

А уж помогать мне или нет – решать только ЕМУ…

Другому не отдашь!

Ворчать на то, что жизнь прошла, не стоит…

Что было, то твоё! Другому не отдашь.

А прошлое, которое нередко беспокоит,

Не переделаешь в красивенький пейзаж.

Остались в памяти картинки из кино:

Где режиссёр и сценарист ты только сам,

Где каждый эпизод, как терпкое вино

Бордовой капелькой стекает по губам.

И послевкусие от прошлого разнится:

Плохое чуть горчит, от доброго легко.

Все знают: «end» когда-нибудь случится.

Но каждый думает, что это далеко...

Банальное...

Ещё один годок отбарабанил…

Катком по судьбам, сквознячком дохнул.

Назначенное свыше по денькам расставил

И в прошлое навеки упорхнул.

Нам относиться бы к себе построже,

Не торопиться жить, понять и разглядеть!

И пусть простит нас за ошибки Боже.

Творцу за Мiръ земной приходится «краснеть».

А впереди пока – вопросы без ответов!

Мечты и грёзы меж собой почти равны

Желанием увидеть множество рассветов

И каждый день.

                             Конечно, без войны!