Текст книги "По закону перелетных птиц"

Автор книги: Светлана Нергина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Уж чего-чего, а работы хватало. Проявив несказанные душевные качества, Ристания даже пожалела Лергу и сама принесла ей стопку книг, сложив их горкой возле кресла. Дисцития с сомнением приподняла одну за корешок. Переворошила всю пачку. Никакой логике в подборе жанров и направлений не было: от прошловековой беллетристики до научных трактатов в изложении и поныне здравствующего домна Растора.

– А что мы ищем?

Ристания неопределенно пожала плечами:

– Найдем – узнаем.

Нечего сказать, вдохновляющее начало работы…

За несколько часов чародейки успели перерыть с полсотни свитков, книг, фолиантов и растрепанных справочников, но ничего хоть мало-мальски ценного для себя не отыскали. О том, как привести человека в чувство, они и сами знали. А про реанимацию при полуживом-полумертвом состоянии в книгах ни слова не говорилось.

Камин успел прогореть, зашедшая пару раз служанка кое-как смахнула с корешков пыль и по просьбе Ристании принесла дров и две чашки чая. Чай остыл, а работа так и не сдвинулась с мертвой точки.

– Что за идиотизм, – уныло глядя в одну точку, простонала Лерга, – третью книгу листаю, а начало везде одно… Да и половина текста словно списана подчистую! А между тем авторы вроде бы разные, да и заглавия…

– А кто первый украл – тот и автор, – небрежно махнула рукой Ристания. – Текстологический закон, или как там его…

– Текстологический закон? – недоуменно повторила дисцития. – Это что, официальная легализация плагиата?!

– Нет, – устало улыбнулась чародейка. – Скорее научное понятие… Звучит примерно так: если в двух и более текстах есть совпадающие элементы и есть отличия, то у этих текстов был общий первоисточник.

– Ни черта не поняла, – поморщилась Лерга.

– Ну… смотри: в Митьессе, насколько я знаю, господствуют три примерно равноправных диалекта – так?

– Так.

– При этом около трех четвертей лексики у них совпадает, так что для понимания вполне достаточно знать какой-то один, правильно?

– Ну.

– А почему они похожи?

– Так это даже детям известно, – фыркнула Лерга. – До войны Семи Королевств здесь был единый прамитьесский, как его сейчас называют, язык. Потом мы одно время проигрывали, королевство поделили на три части, доставшиеся разным противникам, и с полвека Митьесса жила раздробленно. А потом снова собралась, но три провинции, как выяснилось, говорят на несколько разных языках. А переучиваться, разумеется, никто не пожелал – вот и мучаемся до сих пор.

– С текстами примерно так же, – кивнула Ристания, с неподдельным интересом выслушав экскурс в историю. – Представь, что был некий «пратекст», который не сохранился, вот с него-то по кусочкам и списывали эти халтурщики, чьи имена теперь гордо красуются на обложках.

– А зачем?

– А затем, что упор на приличный авторитет еще никому не повредил, – отрезала ведьма, залпом допивая чай и со вздохом открывая следующий фолиант.

Лерге ничего не оставалось, кроме как последовать ее примеру.

Случалось напарываться и на интересные вещи, как, например, личные письма его высочества Люмена к своему венценосному брату. Тонкое, точно сбалансированное сочетание традиционно возвышенного слога и безукоризненного следования законам искусства письма, талантливо приправленное вкраплениями уместной и ловко завуалированной лести, заставило уважительно хмыкнуть даже Ристанию, до сих пор весьма скептически относившуюся к художественной ценности просматриваемой ими макулатуры.

– Правду говорят, что в письмах умного человека отражается характер тех, кому они адресованы, – задумчиво протянула ведьма.

– А Люмен – умный человек? – заинтересовалась Лерга. Вот о ком, о ком, а о принце по Обители ходили самые туманные слухи, особенно в последнее время. Не то он предателем подкупленным оказался, не то дурачком умалишенным…

– Да, – уверенно кивнула Ристания.

– А его величество? – осторожно продолжила дисцития.

Чародейка усмехнулась:

– Не берусь судить однозначно, но на меня Регис производит впечатления человека, для которого ахиллесовой пятой стала именно голова. Увы.

Лерга хихикнула.

Ристания тряхнула длинными волосами, отгоняя прочь ненужные мысли, и опустила глаза на свиток у себя в руке. Зацепилась взглядом за строчку, вторую… С интересом пробежала глазами самое начало и решительно углубилась в непонятный документ, сбросив с коленей все остальные, чтобы не мешали.

– Что-то достойное внимания? – лениво спросила Лерга, тоскливо косясь на глубокую темноту, плещущуюся за окном.

– Может быть, – рассеянно отмахнулась ведьма, не отрываясь от меленько исписанных строчек.

Лерга, не дождавшись более подробных объяснений и позорно проиграв здоровому любопытству, с кряхтеньем вылезла из кресла и зашла чародейке в тыл, через плечо заглядывая в свиток.

И удивленно присвистнула, тут же забыв про ноющую ногу.

«Уганда…

Странное имя.

И странная женщина. Именно женщина – не девушка, она и не пытается притворяться невинной милашкой в отличие от всех остальных фрейлин. Ей это не надо – зачем? Ей не нужно притворное кокетство, чтобы привлечь внимание, не нужно девичье хихиканье и тщательно разыгранное смущение. Ей хватит и одного вдумчивого взгляда, чтобы словно приворожить любого, кто посмеет на него ответить…

– Простите, ваше величество, можно спросить?

Церемонный реверанс, послушно опущенные ресницы. Темно-синее платье атласными волнами спускается к едва видимым носкам туфель на низком каблуке, серебристый палантин прикрывает открытые плечи и глубокое декольте. Совершенно зря. Обычно фрейлины, входя ко мне, наоборот, открывают свои прелести настолько, насколько это прощается приличиями.

– Да, долена.

Отрываюсь от нудной «Истории Семи Королевств» – как будто библиотекарь не мог чего-нибудь поинтереснее посоветовать! – и поощрительно улыбаюсь. Скучно. Так почему бы не развлечься вечером?

– Ее величество просила повторить ее приглашение на сегодняшний праздник…

– Нет, не пойду! – перебил я, скорчив брезгливую гримасу. Книга полетела на прикроватный столик.

– Разве вашему величеству не скучно и не одиноко здесь, без общества? – Чуть заметный подъем бровей. Даже не любопытство, а просто необходимость поддержать разговор. Уходить, не уделив беседе хотя бы шести фраз, – вопиющее нарушение этикета.

– Мне вполне хватает того общества, которым я располагаю сейчас…

Безобразие. Обычно изо всех сил флиртуют со мной. А сейчас приходится менять роли на противоположные. Но до чего же интересная птичка…

Короткий взгляд в сторону отброшенного мною фолианта:

– Общества книги?

Встаю. Пусть я и король, так что мне простят любое поведение, тем более один на один с обычной фрейлиной, но все же не стоит валяться на кровати перед стоящей у порога дамой. А то как бы дама не решила переступить этот порог в обратном направлении и скрыться в коридорах…

– Вашего общества, долена. Общества умной, красивой, знающей себе цену женщины.

Попытка поцеловать руку оканчивается провалом – при моем приближении она торопливо приседает в очередном реверансе. Чтоб его, этот этикет!

– Ваше величество приписывает мне достоинства, которыми я не обладаю.

– А вам не кажется, что мне виднее? – раздражаюсь. Полагал, что все будет проще. Не тут-то было. Она не пугается монаршего гнева – наоборот, словно получает некое преимущество благодаря своему спокойствию.

– Безусловно, ваше величество…

Вот и все. Сказаны положенные шесть фраз. Вежливость ее здесь больше не задержит, так что надо переходить к более решительным действиям.

– Не откажется ли долена скрасить унылый досуг своего короля? – Невозмутимый до этого взгляд стремительно тяжелеет, и я спешу пояснить: – Не желаете ли партию в шахматы?

Фрейлина чуть расслабляется.

– Ваше величество оказывает мне честь, которой я недостойна…

– Бросьте.

Попытка перейти на несколько панибратский тон не то чтобы приносит результаты, но она хотя бы не протестует, садится напротив меня и со знанием дела расставляет костяные фигуры. За шахматами разговор несколько оживляется, удается даже узнать ее имя и получить разрешение заменять им безликое «долена»…

Через полчаса она вежливо проигрывает и… уходит. Учтиво попрощавшись и пожелав спокойной ночи.

Ни разу в жизни я не получал такого безапелляционного и безукоризненного отказа. Всю ночь просидел как оплеванный.

Ну ее к черту, эту Уганду!»

Лерга недоуменно проморгалась и задумчиво потерла виски.

– Что это такое?

Ристания одарила ее взглядом, выразившим за мгновение все, что чародейка думает об умственном развитии дисцитии, но потом вспомнила, что больным надо все прощать, и терпеливо объяснила:

– Дневник короля.

– Как он попал сюда?!

– Вот только не надо притворяться, что кое-кто не подслушивал под окном все заседание Совета! – язвительно проговорила ведьма.

Лерга почувствовала, что начинает заливаться краской. Но чародейка не собиралась читать ей мораль. Хотя бы потому, что, чтобы читать проповеди, нужно чтить заповеди.

– Я же потребовала неограниченный доступ к библиотеке и бумагам короля.

– Ну и что? Так они сразу и отдали его дневник!

– Да кто «они»-то? Я сама отбирала бумаги. Ну и находить скрытые тайники и ящики мне никто не запрещал…

Лерга понимающе хмыкнула. Вот еще тоже умники: запустить куницу в курятник под честное слово…

– Но как-то я не уверена, что это все же дневник короля, – задумчиво покачала она головой.

– Почему? – Ристания уже с интересом искала среди валявшихся на полу свитков продолжение.

– Стиль. Слишком… образный, красивый, плавный… И слегка женский.

Чародейка только отмахнулась, решительно перерывая груды листков на столе.

– Ну где же ты, зараза… А про стиль не задумывайся. Каждый монарх хотя бы в детстве обязан вести дневник, у них это прямо в распорядок дня занесено. Дескать, приучает анализировать. Ну а со временем это просто входит в неизбывную привычку. Учитывая же, что большинство королевских отпрысков, мягко говоря, не наделены литературным талантом, большой популярностью среди царственных семей пользуются мало кому известные ливранские перья…

– И чем же они так хороши?

– Они зачарованы ворожеями Ливрании.[16]16
  Ливрания – одно из семи сопредельных королевств.


[Закрыть] Как – большой магический секрет. Смысл в том, что обладателю пера не надо думать ни об орфографии, ни о стиле. Достаточно просто водить пером по бумаге и думать, что хочешь написать. Текст сам примет наиболее удобочитаемую форму… Ах, вот ты где, мерзость этакая!

Чародейка с победным блеском в глазах распрямила на коленях следующий свиток, так что в достаточной степени восхититься ливранскими перьями Лерга не успела.

«Убеждаюсь в сотый раз: она такая же холодная, как и тонко ограненный алмаз на серебряной цепочке, вьющейся вокруг ее шеи.

Красивая, твердая, дорогая, независимая и неприступная. Не бросающаяся в глаза, как дешевая побрякушка, сверкающая на груди у новенькой придворной, но мягко и чарующе переливающаяся сотнями оттенков на ювелирно обработанных гранях бриллианта.

Она совершенно равнодушна ко мне. Вежлива, услужлива и послушна, как любая фрейлина. Хотя она совершенно не вписывается в их разномастную стайку. Откуда она вообще взялась во дворце? Давно ли? Почему я раньше ее не замечал?

Впрочем, это очень даже в духе ее величества – окружать себя весьма странными личностями.

На днях пытался подарить ей янтарный браслет.

Взяла, вежливо поблагодарила, снова сказала, что недостойна такой чести, и опять ушла. Никаких изменений в отношении ко мне не произошло. Браслета я на ней не заметил ни разу. Однажды решился и с наигранно строгим лицом, но шутливым тоном спросил, почему мой подарок в такой немилости. Получил возмутительно простой и логичный ответ, что моя маменька обожает распределять, какой цвет нарядов закрепить за каждой своей фрейлиной. Уганде достались все оттенки синего. А оранжевый янтарь смотрится одинаковой безвкусицей и в сочетании с нежной лазурью, и на фоне насыщенного аквамарина.

Опять полчаса ходил как оплеванный. Да сколько ж можно?!»

Ристания отодвинула свиток и задумчиво посмотрела вдаль. На тонких губах чародейки играла таинственная, но определенно довольная улыбка.

– Что? – недовольно спросила Лерга, с болезненным шипением потягиваясь. Свиток еще не кончился, а в отложенном состоянии читать его через плечо было неудобно. Ливранские перья оказались такой замечательной вещью, что оторваться от строчек было невозможно, так что дисцития и не заметила, что от долгого стояния в неподвижном положении у нее здорово затекло все тело, а теперь в кожу вонзились сотни раскаленных иголочек.

– Мне все больше и больше нравится эта Уганда, – довольно хмыкнула Ристания, торопливо смаргивая, чтобы расслабить уставшие глаза.

– С чего вдруг?

– Она очень умная женщина, – пояснила чародейка, поднимаясь и пересаживаясь на диван по другую сторону от погасшего камина, чтобы Лерга тоже могла сесть по-человечески, а не читать в скрюченном состоянии за спинкой кресла.

Дисцития торопливо подхватила канделябр и переставила его поближе. Хорошо бы еще, конечно, камин снова затопить, но для этого надо звать (а точнее, злобно будить) бдительно дрыхнущих коридорных, требовать, чтобы они принесли дров… Ладно, и так пока не холодно.

– Почему умная?

– Потому что не хочет идти на контакт с наглым его величеством и делает это весьма умело.

– Но если не хочет, зачем тогда вообще было брать этот подарок? Отказалась бы. Да и на кой ляд любезничать с королем, если не хочешь, чтоб он к тебе приставал? Сиди угрюмо в углу, да и молчи в тряпочку!

Ристания отрицательно покачала головой:

– Ни в коем случае. Кстати, беру свои слова назад, я здорово недооценила Региса. Не такой уж он и дурак.

– Это же все перо.

– Не только, – возразила чародейка. – Перо отвечает за стиль и образы, но мысли – целиком заслуга пишущего. Человек он, как выясняется, склонный к определенному анализу, а потому способный понять: подчеркнутое безразличие – это тоже знак внимания. Она же не дает ему никаких шансов, ничем не выделяется поведением из фрейлин. Хотя откуда она взялась – это и вправду интересный вопрос… Он бы многое для меня прояснил…

«Право, завоевать проклятую Асканию на порядок проще, чем эту женщину!

Две недели я изображаю из себя истинного кавалера. Присылаю по утрам цветы, улыбаюсь только ей на приемах и несколько раз оказывал ей честь первого танца на балах. Пустил слух, что у нас роман. Во всех дворцовых закоулках шепчутся об этом!

А эта женщина ведет себя как ни в чем не бывало. На каждый букет приходит карточка с благодарностью и просьбой не оказывать больше ей, недостойной, таких знаков внимания. Цветы не отослала назад ни разу.

На приемах не отводит взгляд и не улыбается в ответ.

Танцует великолепно, от приглашения никогда не отказывается, но и польщенной и избранной себя не чувствует.

Да что же мне еще делать-то?!

Она ведет себя как добропорядочная жена в отсутствие мужа, не желающая ни ему изменять, ни портить отношения со мной или своей госпожой.

Маменька, кстати, тоже очень интересовалась, что между нами творится. А в ответ на чистосердечное признание и просьбу дать совет расхохоталась и пообещала помогать в меру своих возможностей. Они с Угандой не близки. Я вообще не знаю ни одного человека, который был бы хоть сколько-нибудь близок этой женщине. Ни дамы, ни мужчины.

Теперь ее величество держит слово и каждый вечер отправляет свою фрейлину развлекать короля. Та ни разу не отказалась и не выказала недовольства приказом. Равно как и не обрадовалась, хотя ей по-черному завидуют все придворные дамы. С ума сойти можно!

Играем в шахматы.

Я каждый раз галантно уступаю ей право играть белыми, а она каждый раз вежливо проигрывает или сдается на двадцать девятой минуте. Я засекал три дня подряд – не ошиблась ни разу!

На просьбу прекратить поддаваться ответила, что шахматы – это не женская игра и что я слишком многого хочу от ничем не примечательной фрейлины. Вот и попробуй возрази!

Но что поразительно – я умею побеждать в партии. А она почему-то умеет, даже проигрывая, оставаться непобедимой.

Во всяком случае, ощущение победы еще ни разу не пришло ко мне, когда она, проиграв, вставала из-за стола и прощалась.

А Уганда, исчезая в коридоре, никогда не выглядела побежденной…»

– Как же тебя пробрало, твое величество! – усмехнулась Ристания, торопливо отыскивая новый свиток. – Учись, долена!

– Спасибо, обойдусь, – обиженно фыркнула Лерга, зябко поджимая под себя ноги. Укушенная слегка опухла, но почти не болела. Глядишь, к утру и ходить можно будет нормально.

Камин окончательно прогорел, в библиотеке заметно похолодало, чародейки укутались в найденный Ристанией плед, но зажигать магией камин она не стала. Может, не хотела привлекать колдовством внимания Леагра, а может, просто не любила это заклинание – хоть и элементарное, но весьма энергоемкое, ведь когда дров нет и гореть нечему, то сжигать приходится собственную энергию. Маги с охотой швыряются огненными шарами, но тот горит от силы полминуты, а вот нудное, однообразное колдовство часы подряд здорово изматывает.

Да и не походила Ристания на мага огненной стихии. Точнее, чисто внешне походила, да еще как, но по любимым заклинаниям и общей направленности волшбы – ни в коем разе.

И не земля. Скорее всего воздух, хотя и вода вполне могла идти дополнительной стихией. Сама Лерга толком определить не могла, а спрашивать, признаваясь в ворожейном бессилии, стеснялась.

– Чему учиться-то? – упаковавшись в плед по самый нос, зевнула дисцития.

– Методике охмурения королей, – рассмеялась Ристания. – До чего же тонко и грамотно! Захочешь – не подкопаешься.

– По-моему, мы решили, что она его последовательно отшивает, – возразила Лерга.

– Раньше отшивала, – невозмутимо кивнула чародейка, – а теперь передумала. Мужчины – это дети, долена. Им интересно только то, чего они не могут понять или достать. Прими она его ухаживания – и он бросил бы ее через седмицу, как и любую другую фрейлину. Но она не такая дурочка…

– Откуда она только такая вообще выискалась? – недовольно поморщилась Лерга. – И красивая, и умная – и до сих пор не замужем! Так среди фрейлин не бывает.

– Откуда она выискалась – это пока главное, что меня волнует, – мрачно кивнула Ристания, расправляя на столе новый свиток.

Ибо среди фрейлин так действительно не бывает.

«Поразительная вещь: чем хуже человеку живется, чем больше у него проблем, тем больше его тянет вести дневник. Словно какое-то органическое желание беспрестанно жаловаться хоть кому-нибудь. Глупость, но факт.

А когда фортуна поворачивается хотя бы в профиль, рука к перу и не тянется – словно сглазить боишься.

Так вот, за последнюю седмицу положение дел сильно изменилось и барабан фортуны резко крутанулся в мою сторону.

А Уганда, прекратив быть ледяной и неприступной, оказалась еще более странной, интересной, необъяснимой… и это замечательно!

Впервые в жизни встречаю девушку, которая не только изображает ревностный интерес к моим государственным делам, но и способна их понять, а то и дать дельный совет при случае.

На днях мы сидели с ней в обнимку у ярко шелестящего пламенем камина, и я ломал голову, как бы потактичнее прижучить одного местного рифмоплета, переведшего на днях иностранный роман. Донос следящего за современными книгами библиотекаря был откровенно неутешительным. Хоть ты цензуру вводи, тьфу…

– Чем он вообще вам так не нравится? – пожала плечами Уганда. (Не добавлять в конце каждой фразы «ваше величество» она, кажется, уже привыкла, но вот уговорить ее перейти на «ты» так и не получается.) – Роман-то вековой давности! Ну перевел. Ну на стихи переложил. Я читала – ничего там особенного нет: чуть-чуть эстетики, чуть-чуть идеологии и водоворот несочетаемых выражений, но это уж отражение его личного стиля, тут ничего не попишешь.

Я тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла.

– Ага, вековой давности… И умудрился же этот мерзавец выискать древний роман, настолько злободневный по сути!

– Я не понимаю вас, – нахмурилась Уганда.

– Ты читала? – (Утвердительный кивок.) – И что увидела?

– Клубок путешествий иртакского принца древних времен, который приносит ему жизненный опыт, необходимый будущему монарху.

– Ага, – мрачно подтвердил я. – А подоплека там такая, что наследование престола должно происходить строго по закону, чтобы у педагогов была возможность должным образом подготовить наследника к власти.

– И чем вам это не нравится?

– А ты что, не знаешь, как я сам пришел к власти?! – горько усмехаюсь.

Уганда, вспомнив вихрь предшествующих моему воцарению дворцовых переворотов, понимающе хмыкает и замолкает на минуту. Я тяжело вздыхаю:

– Может, просто запретить читать этот роман?

– Чтобы потом слуги находили его под подушками у всех придворных? – фыркает она. – Нет уж, в данном случае прямой запрет – это лучшая реклама!

– Тогда, видимо, остается молча скрипеть зубами…

Фрейлина замолкает на некоторое время, неотрывно глядя в пламя. Не тем завороженным взглядом, который часто встречается у присмотревшегося к огню человека, а просто пустым, каким она могла бы уставиться и на застеленный скатертью стол.

– Нет. Можно ведь действовать от противного.

– То есть?

– Я читала роман. Придраться там к чему-то довольно сложно, но вот стиль… Можно сделать роман самым популярным… объектом насмешек при дворе. Тогда его никто и не подумает воспринимать всерьез.

Я заинтересованно подался вперед:

– То есть, например, назначить шутовские наказания: за малую провинность – выпить стакан ледяного вина, за среднюю – прочитать наизусть двадцать строк этой «Ильдимахиады»…

– А за большую – выучить наизусть целую страницу текста, – горячо поддержала меня Уганда. И рассмеялась: – Этого наказания придворные будут бояться как огня!

– Почему? Неужели ж это настолько сложно?

– С его-то метрикой?! «Древня размера стихов пою отцелюбного сына…»

– Это что?

– Зачин, – снова рассмеялась фрейлина.

– В таком случае больших провинностей у нас в ближайшее время не предвидится!»

Лерга нахмурилась. В литературе она толком не разбиралась, в психологии – слегка (только в последнее время, исключительно под влиянием Ристании).

– Что это за роман? Ни разу не слышала.

Чародейка на секунду прикрыла усталые глаза, с нажимом помассировала ноющие виски.

– Да так и называется «Ильдимахиада». В оригинале «Странствия Ильдимаха». Так главного героя звали.

– Интересно, удалось ли им провернуть эту авантюру, – задумчиво кивнула Лерга на свиток. – Идея-то хорошая, но вот воплотить…

– Удалось, – подтвердила Ристания. – Над этим романом ухохатывался весь двор, автор едва руки на себя не наложил. А ведь тонкости его чутья остается только позавидовать: раскопать такой клад среди древних, да еще иностранных рукописей!

– Действительно политически острый? – скептически вздернула бровь Лерга.

– Еще какой, – кивнула Ристания. – Я читала только оригинал, но если это должным образом перевести, да еще и акценты чуть-чуть перерасставить… Эффект грохнувшей о паркет шаровой молнии обеспечен.

– А его предусмотрительное величество, значит, решил заранее перестраховаться? – презрительно фыркнула Лерга.

Ристания бросила на нее непонятный, но одобрительный взгляд.

Дисцития задумалась о том, что сказала, и прикусила язык. Вчера она ни за что не осмелилась бы так съязвить по адресу монарха.

Но все течет, все изменяется…

«Все хорошее когда-нибудь кончается. И как правило, куда быстрее, чем хотелось бы. Увы, жизнь раз за разом тычет нас, словно нашкодивших котят, в эту простую истину, но вот понять, а уж тем более принять ее мы никак не можем! Вот и приходится в десятый раз наступать на одни и те же грабли. Хотя пора бы уже на водичку дуть. В мои-то двадцать с лишним…

Она мне изменяет.

Наверное.

Сегодня утром я шел по первой восточной галерее – терпеть не могу это место, окон там нет, а факелы на стены подвесить придворный маг не разрешает: дескать, колдовать мешают. Тоже мне, колдун чертов! Так что тьма кромешная.

И вот буквально за три-четыре шага до кабинета Леагра открывается его дверь, и оттуда боком, с опаской выходит… Уганда собственной персоной!

Как меня увидела – просто дар речи потеряла. Лепетала что-то невнятное насчет того, что к магу ее послала маменька. Ага, так я и поверил! Ее величество терпеть не может Леагра, даже гламарию у сторонних магов заказывает. Учитывая счета, приходящие за оную, заказывает даже не у одного, а у десятка магов. Бочонками.

Я с сомнением хмыкнул, попытался позвать Леагра, чтобы лично выяснить, что же от него понадобилось в кои-то веки королеве, но фрейлина подхватила меня под руку и чуть не силой потащила дальше по коридору, тараторя, что Леагра ни в коем случае нельзя отвлекать, потому что он занят, плетет ужасное заклинание, так что стоит помешать – и на какую-нибудь ерунду вроде взорванного дворца его гнева вполне хватит.

Выражать сомнения в столь необыкновенных дарованиях своего мага мне пришлось уже шепотом в общем зале. Там Уганду заприметила маменька и решила, что пора бы ей вспомнить: она прежде всего фрейлина ее величества, позвала – и скандал пришлось отложить до вечера.

А жаль. Ибо первый гнев до вечера, разумеется, успел перегореть, повыветриться, так что мои малоубедительные без яростного напора обвинения она отражала в своей обычной невозмутимой и даже чуть удивленной недоверием манере. Как мирно проспавшая весь день на кресле кошка, которую вдруг обвиняют в наглой краже рыбы со стола.

Но весь вечер она была необычайно мила и уступчива, еще больше укрепляя меня в моих сомнениях. Я даже наконец решился спросить, почему в отличие от всех остальных дам травяными (и безумно дорогими, судя по тонкому букету аромата) духами пахнет только от ее волос, а руки, кожа, плечи пахнут чем-то… свежим и неопознанным.

– Водой! – рассмеялась она.

Оказывается, она каждую седмицу принимает ванну. Невероятно! Почти как крестьянка…

Право, жаль, что такая женщина…

Хотя можно ли это вообще назвать изменой?! От женщины, которая ничего мне не обещала и даже не дала ни разу поцеловать себя.

Единственное, что ласкает самолюбие, – это ее испуганный взгляд, когда я намекнул, что еще один такой «визит по просьбе королевы» – и на мое общество она может больше не рассчитывать».

– Почему как крестьянка?! – искренне возмутилась Лерга. – Я, например, тоже принимаю ванну не реже, чем два раза в седмицу – так это что, и я как крестьянка, что ли?!

Ристания не ответила с первого раза. Она сидела и неотрывно, хотя невидяще глядела прямо перед собой, на канделябр с пятью свечами. И мыслями витала где-то бесконечно далеко.

Но не в облаках. А скорее в торопливо сплетаемой паутине логики причин и следствий. С таким напряженным, режущим взглядом на облака не пускают. Кипящая работа мысли словно окутала ведьму аурой непроницаемости, сквозь которую было не пробиться, не докричаться и не дозваться. Но Лерга и не пыталась, наоборот, притихла, как заслышавший шаги хозяина вороватый кот на кухонном столе. Чтобы не спугнуть верткую и призрачную мысль, терпеливо отлавливаемую Ристанией.

Чародейка очнулась сама. Довольно тряхнула волосами и спрятала торжествующую улыбку, вежливо переспросив:

– Что ты сказала?

– Почему король так удивился, что она каждую неделю заставляет слуг натаскать бадью воды, чтобы принять ванну?

– Полагаешь, слуг… – Чародейка неопределенно, но весьма насмешливо хмыкнула. – Да просто он ориентируется на то, что знает. Придворные дамы (а уж тем более кавалеры!) принимают ванну трижды в жизни: после рождения, накануне свадьбы и перед положением во гроб.

– Разве это уже в жизни? – хихикнула Лерга.

– Резонно, – кивнула ведьма. – Значит, вообще дважды.

– А как они… хм…

– А никак, – пожала плечами Ристания. – Просто заглушают все неприятные ароматы безумным количеством парфюма: пудра для кожи, пудра для волос, пудра для лица… От них за сажень несет этим приторным, сладковатым запахом.

Лерга брезгливо скривилась. В Обители если ты не станешь ополаскиваться ежедневно и принимать ванну дважды в неделю, то огребешь немало колких шуточек от однокурсников (а уж тем более от старшекурсников).

– А крестьяне же, как ты, может быть, знаешь…

«Откуда, интересно?» – мрачно фыркнула впервые за последние тринадцать лет вышедшая в мир дисцития.

– …ходят в баню каждую неделю. Вот король и сравнил ее с крестьянкой просто потому, что не знал, с кем еще сравнить.

– Уж лучше б с ведьмой! – угрюмо настаивала Лерга.

Ристания снова странно сверкнула на нее глазами и снова промолчала.

«Ни черта не понимаю в этом королевстве!

Что тут творится за моей спиной?!

Впрочем, если уж ты не можешь разобраться с одной-единственной фрейлиной, в которую имел несчастье влюбиться, то чего можно от тебя ждать в качестве монарха?

Не моя стезя. Но как это втолковать всем вокруг?

Отречься от престола?

Ага, куда уж там. Не дождутся.

Политический союз с Асканией полетел в тартарары. Не согласны они, понимаете ли, с нашей политикой в отношении магов. А кто их просит во внутренние дела лезть?! Мы военный союз заключали, в конце концов!

Голова болит третью неделю подряд, причем Бэррий ни черта с ней сделать не может. Говорит, это нервы. А попробуй тут не нервничай, если кругом сплошной змеиный клубок интриг, тайн и недомолвок.

На Уганду с легкой руки королевы и Леагра ополчился весь двор.

Чем она не угодила этому проклятому магу, ума не приложу. Вероятно, сказала, что они расстаются из-за меня. Приятно, конечно, но кто ж знал, что он прилетит ко мне, вломится без доклада и с порога начнет ее чуть ли не руганью крыть?

Наговорил всякой чуши, чего только не приплел: и шпионка, мол, она (ага, на кого, интересно, если она за все время жизни во дворце со двора не выходила и к послам не приближалась?), и убийца, ко мне специально подосланная (что же тогда, скажите, ей мешало подпустить меня поближе к себе в первый же вечер и ткнуть кинжалом под ребро?), и вертихвостка… Словом, навешал лапши на уши с полфунта – и доволен собой.

Отправил я его, конечно, куда подальше, чтоб не порол чепуху и в монарших глазах беззащитную женщину не чернил. А толку?

Если этот паскудный маг что-то решил, то так просто уже не оставит.

Через полчаса ко мне приходит маменька. Начинает жаловаться, врать, требовать, чтобы я отправил Уганду куда подальше. Дескать, не вписывается она в стайку ее фрейлин: и красивая слишком, и самовольная, и всех рыцарей словно бы приворожила, теперь все остальные дамы без кавалеров скучают, ритуальные брачные порты вышивают, да только всучить некому.

– Ваша, – говорю, – фрейлина, вы и отсылайте ее.

– Ага, – отвечает, – и какие же тогда обо мне слухи по всей Митьессе полетят? Что старая стерва не терпит подле себя симпатичных конкуренток?

В кои-то веки правду сказала!