Текст книги "Куплю свадебное платье"

Автор книги: Светлана Борминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Красноуральск

Красноуральск – губернский город, и этим все сказано.

Полгорода расположено в долине, третья часть – на холмах, а остальные домики развернули свои крыши в обхват реки, которая течет с севера на юг. Холмы мягкие, долина пологая, река очень широкая, и потому в городе до того уютно, что я влюбилась в него, и он снится мне до сих пор: дома, все обустроено, идут люди – одни навстречу, другие – в обгон, тихо едут машины, звенит трамвайчик, пахнет пирожками с изюмом и…

Красноуральск – везучий город, в нем жизнь бьет ключом, есть работа, и люди одеты и смеются. Я его люблю. Но за два года я насмотрелась на грустные города, в которых черно от бедности и в воздухе качается такой тихий звон, что хочется прижаться к каждой стене затрапезного домика с ржавым козырьком на макушке. Такие города я люблю еще больше.

Мы попали в Красноуральск уже под осень, городу исполнялось ровно двести восемьдесят лет, и четыре года назад избранный на должность губернатора бывший генерал-лейтенант Соболь пригласил на праздник столько звезд, что каким-то волшебным – не иначе – образом «Феерический канкан лилипутов» в качестве первого отделения отплясывал перед самим Газмановым. Зрелище было тяжелое…

– Смешные люди! – веселился наш антрепренер, умудрившийся рассовать все деньги, полученные за концерт, по своим карманам. – Жаль, медведь в том году сдох, а то бы!..

Того кусачего медведя помнила вся наша труппа, царствие ему небесное.

Шоу продолжалось, а мы загрузились и поехали по залитому огнями ночному городу в отель «Тихуана», который оказался обычной бревенчатой избой, только многоэтажной и покрашенной в зеленый цвет «идальго». Сверху из палок и пальмовых веток, перекрученная новогодними лампочками, мигала здоровенная надпись «ТИХУАНА» с головой ящерицы посредине.

Два старых немецких автобуса, на которых мы кочевали по России, притулились за гостиницей, а мы пошли мыться холодной водопроводной водой, а потом заснули в четырех номерах, девочки – налево, мальчики – направо.

Неделя работы на празднике обещала неплохие заработки, а начало осени тревожно напоминало про красные сапоги, которые неплохо было купить к зеленой куртке, приобретенной практически на днях. А что? Очень красиво. На вкус и цвет… сами знаете.

Неделя плясок и задирания ног на городских площадках измотала нашу труппу из девятнадцати артистов, администратора, костюмера, двух водителей и пары грузчиков до предела. Единственное, что радовало, – мы хорошо заработали.

Изъездив город вдоль и поперек, мы ориентировались по ветхому пожарному депо с каланчой и зданию старой красноуральской тюрьмы, за которой, собственно, и располагалась наша гостиница «Тихуана». Засыпая, я старалась не смотреть на эти развалины, затянутые маскировочной сеткой.

Выступая на празднике, мы дважды наблюдали приезд и отъезд губернатора Соболя со свитой, лебедушкой-женой и невиданное число машин, в которых теперь ездят все без исключения, начиная с бандитов, президентов и прочих больших людей в рясах и костюмах от Лакруа.

Лучше о них не поминать, молчу-молчу…

За два года я могла изменить свою судьбу раз шесть. Один не считается – тот бахчисарайский ухажер оказался обычным вруном. И если бы кто сказал, к примеру, что моя половинка находится в Красноуральске, я, наверное, просто не стала бы отвечать на такую смелую гипотезу.

Может, еще в Череповце? Или в Тюбетейкино, есть такая станция в мордовских степях.

Да, еще – зубной врач с набором легальных пыточных инструментов и мешком цемента в шкафу у окна?

От перспективы прожить свою единственную, пожалуйста, не забывайте, жизнь с зубным врачом я бы, наверное, сразу покрылась сыпью. Знала я одного такого же в своем Сапожке…

Но все вышло, как в кино про черепаху.

Наш «канкан на колесах» сломался, что совсем неудивительно – ведь в нашей перевернутой стране теперь даже самолеты чинят в воздухе, а не на земле. Автобус «Мерседес» был моим ровесником и вдобавок пережил не одну аварию в своей трясучей жизни. Раньше лошадей не жалели, теперь не жалеют автобусы. Их используют в хвост и в гриву, а ремонтируют, только когда колеса начинают отваливаться прямо на ходу.

Людей жалко.

Поездка в Таллин сорвалась, а там нас очень ждали и просто рвали на части четыре из восемнадцати таллинских варьете. Вообще-то лилипуты могли разместиться в одном автобусе, но реквизит с грузчиками и я с костюмами застряли в «Тихуане» намертво. Отойти от автобуса не представлялось возможным, местные неработающие олухи уже вовсю интересовались его содержимым, хотя костюмы «петит» с укороченными юбками и штаны в обтяжку лилипутских «мачо» влезли бы в лучшем случае на детсадовцев старшей группы. Но возможность потери имущества, даже, на первый взгляд, никому не нужного, существует всегда, везде и причем постоянно.

Полетели куда-то карданный вал, сцепка и еще какая-то мудреная железка, которая держала дно этой уверенной в себе машины. И, несмотря на сентябрь, наша гастроль подошла к нелогичному концу: мы сидели по очереди то в сломанном автобусе, то на чемоданах в гостинице и проедали заработанные деньги.

Бесполезное время стояния… После праздника лилипуты стали без надобности, костюмы я отнесла в химчистку и принесла обратно, упаковала в кофры, делать было нечего, и мы гуляли с Софией, нашей примой, рассматривая и запоминая город, из которого рано или поздно, но все равно придется уезжать.

Стояло золотое зауральское лето, совсем непохожее на осень, упоительно пахло арбузами, загоревшие и тихие горожане на улицах, совершенно чужая жизнь, и среди ближних к «Тихуане» улиц бродили лилипуты в ожидании отъезда…

Все приедается, и канкан в том числе. Через два дня я вдруг открыла, что просто жить вот в таком городе – совсем неплохое занятие. Я бы, пожалуй, осталась в этом светлом и большом Красноуральске, так думала я, пока мы ходили и гуляли; София вприпрыжку обгоняла меня, потом еле-еле плелась сзади, нам тут нравилось все – и место, и даже время, в котором мы жили.

Говорят, при прежнем губернаторе взрывы и перестрелки были обычным явлением. А с приходом во власть генерала Соболя за год установились такие порядок и тишина, что по ночам можно было, не боясь, выйти на улицу и через час вернуться целым и в манто, если, конечно, вы его накинули, отправляясь в киоск за сигаретами.

Прошла неделя, часть актеров разъехалась по домам. «Мерседес» с реквизитом охраняли два грузчика и изредка мы с Софией, и вот наш антрепренер Илья Иосифович наконец позвонил в «Тихуану» из Львова и радостно сообщил: через неделю, даже меньше, новый автобус должен припарковаться на улице Восьмого марта и вывезти остатки труппы на дорогу к Таллину.

Мы обрадовались, как дети, и в полдень пошли есть мороженое на местный вокзал. Через каждые двадцать минут длинные составы, тепловозы, маневровые «жучки», скорые и электрички стучали мимо – с запада на восток и с востока на запад…

Вокзальное кафе – голубые столики. Мы уселись с краю в диком садике, сером от пыли, в глубине его на лавочке под гипсовой фигурой мирно почивал местный бомж Мурадым-ага. Бывают страшные бомжи, а бывают безобидные – Мурадым-ага был приличный бомж.

София, которая в канкане прыгала и вопила заразительнее всех лилипуток, вместе взятых, первая вскочила и потянула меня к выходу.

– Ну, пойдем? – тягучим голосом спросила она, наблюдая, как из скорого Москва – Таганьск вывалилась толпа пассажиров и, обгоняя друг друга, помчалась к маршруткам.

– Подожди, сейчас пробегут, а то копытами нас затопчут, – чуть не подавилась я ложкой, укоризненно глянув на Софию. Прима лилишоу, несмотря на свои тридцать девять лет, выглядела как большая немецкая кукла – такие раньше продавали у нас в Сапожке, когда я была соплюшкой и все куклы в мире мне были нужны, необходимы и обязательны. Мне ее так и не купили – загорелую Урсулу в клетчатом фартуке и кружевных трусах.

– Ну и есть ты здорова! – София вздохнула и огляделась. Вокзал жил своей сумасшедшей жизнью, и не надо покупать никакого билета в кино – иди на вокзал и смотри бесплатно.

Под мостом на длинной красноуральской платформе женщина повисла на мужчине, обнимая и прощаясь. Я забыла вытащить ложку изо рта – так ей позавидовала. «Надо же, – подумала, – любит его как…» Вот мне, к примеру, никого не хотелось поцеловать, еще чего!

«Сан-Бернадетто» – было написано на куртке у мужчины, которого обнимала женщина. Мужчина, каких вагон. Ничего особенного, и за что его любить?

Да я его за рукав трогать и то не стала бы. А она его любит… Завидно все-таки.

Наверное, он ей слова всякие говорит, целует в ушко, в шейку и все такое… В общем, полный набор лапши. Знаем мы таких. Но – она-то верит. А на вид – умная. Непонятно.

София ждала и вертелась на месте, как птичка, в ситцевой красной юбке, детских сандаликах и с ненакрашенным личиком в конопушках.

– Ты куда глядишь?.. Ой, как она его хочет, ой, я прямо побледнела, выплюнь ложку, пошли-пошли…

А на следующий день у меня заболел зуб. Даже не зуб, а десна.

Бушуев и Евстигнеев, два грузчика, которые остались с нами караулить реквизит, всю ночь ловили рыбу в местном водохранилище, а потом весь день жарили, а мы вечером ели, и кость и еще какой-то фрагмент плавника застряли у меня между резцом и коренным, и к утру десну раздуло так, что я стала похожа на одного умного пескаря из детской сказки со взрослым концом.

Как меня…

В чужом городе в воскресенье все поликлиники закрыты на пыльные замки, и только мухи летают по коридорам тех поликлиник. С утра как раз и было воскресенье, я кричала, глядя на себя в зеркало, от страха и боли. Кость из десны торчала под прямым углом, я ее потрогала, но вытащить не хватило духу.

София Николаевна Никулина и Бушуев с Евстигнеевым стояли позади меня и смотрели как живые – на безвременно уходящую вдаль.

Идти я никуда не могла, только хлопала левым глазом, а правый был зажмурен и частично заплыл.

Евстигнеев с Бушуевым похлопали меня по плечу и куда-то ушли, перешептываясь про спирт в бутылке где-то в загашнике, а София кинулась к телефону на предмет скорой медицинской помощи, на что получила отказ – талоны на бензин кончились, добирайтесь сами, окажем помощь на месте.

Мы переглянулись, я легла, полежала пять минут, потом кое-как поднялась, прижав подушку к щеке, и побрела к двери, натыкаясь на сумки и стулья.

София отобрала у меня подушку, и мы вместе, обнявшись, как две тяжелораненые, стали спускаться по деревянной лестнице вниз. Дежурная женщина по этажу проводила нас прозрачными, все понимающими очками.

– Артисты… – протяжно на весь этаж заключила она. – Как нажрутся, так и ходят на четырех ногах.

Мы добрели до угла, и Никулина С. Н., прислонив меня к стене дома, поглядела по сторонам, я ее едва видела.

Продуктовые вывески палаток и ларьков не предвещали никакой возможности найти в них скорую медицинскую помощь, я сделала было полшага к парикмахерской, но в то утро и на ней висел замок, и я вернулась. Томность и тишина улицы Восьмого марта не сулили близкого начала конца моих страданий – было ровно пять часов с секундами.

Мимо прошли и вернулись две сомнамбулы в брюках, предложив:

– Пойдемте, дамы, у нас тут койка, поспите-отдохнете…

С. Н. Никулина что-то сказала, я повернулась.

– Мы ж пошутили! – крикнул один из них, спотыкаясь о бордюр. Тихая улица.

– Ну что, куда? – тоскливо заныла я.

– Давай к остановке, а там спросим, где тут приемный покой и…

Около нас притормозили две бродячего вида собаки и стали ждать, что мы будем делать с углом дома. Мы стояли, собаки встали в очередь и ждали, около нас остановился белый «Линкольн», и я сразу подумала, что у меня начался бред.

Главное – произвести впечатление.

Нет-нет, главное – в любой ситуации постараться выжить…

Нет же! Самое главное – не проворонить, не упустить, схватить свою мечту за хвост, пока ее не схватили другие красавицы!

– Вы – ангел! – выдохнула я, прикрывая щеку воротником, и упала прямо на водителя этой удивительной машины буквально за секунду до того, как он подошел к нам, всего лишь за секунду, меня подвел мой единственный открытый глаз. Но водитель умудрился меня поймать, и я не упала в пыль, где сидели две любопытные собаки, ждущие того приятного момента, когда мы отойдем от угла трехэтажного дома по улицам Восьмого марта и соседней Кастанаевской и освободим им вожделенное место – телеграф, где собачьи точки и тире пишутся годами и даже сотнями лет.

– Ну вот, – тягуче засмеялась София, пытаясь вырвать меня из рук мужчины. Скажу сразу, ей это не удалось, я лежала и не шевелилась. Мне было так плохо, я даже не дышала с минуту, надеясь мирно и незаметно помереть.

И когда меня наконец оторвали от земли, я обнаружила себя на заднем сиденье машины, а впереди, рядом с водителем, щебетала София, ее даже не было видно за креслом, только хихиканье этой предательницы разносилось по салону.

«До остановки довезите», – хотела попросить я, но не смогла и слова вставить.

Машина остановилась в центре, у памятника вождю всех слепых, где на доме среди прочих вывесок радостно белела эмалевая табличка:

Дантист Горностаев

ЧАСТНЫЙ КАБИНЕТ

Я начала вылезать, а София, не отрывая взгляда от водителя, сообщила, даже не повернувшись:

– Мы же деньги забыли! Наташ, слышишь? Мы же деньги забыли в гостинице, вот дуры!

Я втянула обе ноги обратно в машину и заплакала навзрыд. Десна болела так, словно в ней торчала не кость, а змеиное жало.

– Кто вас обидел? – с водительского кресла раздался удушливый старческий голос.

Я даже перестала рыдать, настолько не вязался голос с полным сил мужчиной, который смотрел на меня, как обычно дезинфекторы смотрят на помирающих тараканов. Со спокойным вниманием: ну, сколько тебе еще осталось жить, хорошая моя?

«Какой детинушка!» – разглядывая водителя вблизи, ахнула я. Лет сорока или больше? Плечи и голова представляли собой начало многостворчатого шкафа, а что же внизу? – задала я работу своим мыслям и начала усиленно гадать.

Только с лицом у него что-то; непорядок, в общем, с лицом. На первый взгляд, оно состояло из отдельных фрагментов… Видимо, с год назад с водителем случилась непредвиденная аварийная травма, и его, возможно, собирали по кусочкам.

У нас в Сапожке с такими лицами ходила парочка бывших бандитов из Санкт-Петербурга, на пенсии. Оба с хроническими улыбками. По их же рассказам они, управляя джипом, на обычной скорости съехали в кювет, налетев днищем на ограждающий столб, и вся арматура впилась одному из них в верхнюю часть лица, а другому – в нижнюю.

И обоим фрагменты лиц и остального зафиксировали миниатюрными титановыми пластинками, чтобы человеческий облик не покинул их после аварии раз и навсегда. Милые парни, простые, ходили по Сапожку и горланили песни по ночам. Я вздохнула, глядя на титановый нос водителя, и всхлипнула…

Водитель переменился в лице, вылез из машины, посмотрел снова и начал вытаскивать меня с заднего сиденья на асфальт.

Я уперлась.

В маленькой капсуле приемной сидел такой же маленький дантист и зевал, показывая неприличное количество белых зубов. Я таких странных врачей никогда не видела. Почти с меня ростом, может быть, выше сантиметра на три, усталые глаза и рыжие волосики, приглаженные по обе стороны головы. Меня словно током ударило! Я никогда, никогда, никогда еще не видела такой страшненькой и смешной красоты в другом человеке.

«Я его люблю!» – стукнула мне по голове невидимая любовная балка с неба, наверное, какой-то ангел перепутал ее со стрелой или кидал на какого-то слона, а упала она на меня. И в голове у меня образовалась дыра, из которой звезды любви поплыли по воздуху к этому человеку.

Я в свои неполные девятнадцать дантиста видела лишь однажды, когда сломала клык о кокосовый орех. У меня здоровье, про которое обычно говорят коротко: не жалуюсь.

А дантист сперва стал кашлять, потом смеяться – видимо, нечасто его в шесть утра посещало трио из лилипутки в красном трико и черной саржевой юбке, девицы с костью в зубах и здоровенного амбала со штопаным лицом и ключами от «Линкольна» на пальце.

– Горностаев Дима, врач-стоматолог, – представился он. – Здравствуй, Валер, – кивнул дантист водителю и повернулся ко мне.

И через неделю я стала Горностаевой.

Дима: – Глаза цвета горячего миндаля, гладкие блестящие волосы и раскрытые губы. Из них торчала маленькая косточка… Ну и что?

Куплю свадебное платье

Планету снова накрыли метеоритные дожди, а я собралась замуж.

Когда я увидела Диму, то подумала – от него у меня появится чудесный мальчик или ушастенькая девочка. Димины уши колыхались от ветра из окна, и сразу возникала мысль – со слухом у него все в порядке.

– У тебя в каждом глазу по плакату! – недовольно ворчала София. – Куплю свадебное платье! Срочно!

– Ну и что? – покраснела я.

– Перестань улыбаться, как дура!

– Почему это? Я – умная, – напомнила я.

– С утра была!

«Чего это она?» – подумала я, постояла с кислой физиономией и не заметила, как снова стала вздыхать и улыбаться.

Мы прощались в то утро так:

– Я вам нужен еще? – разглядывая плавник, тихо спросил самый красивый на свете дантист.

Я повернулась с перевязанной щекой и прошепелявила:

– Как воздух.

А он почему-то застыл, глядя в пол… И еще – он тяжело вздохнул!

А через неделю была свадьба. Меня выдавала замуж вся труппа феерического лилишоу, из Сапожка приехали бабушка, дядя Витя с тетей Зиной и подружка Ленка, моя Ленка!

Никулина С. Н.:

– Стоять рядом было невозможно!

Между их взглядами шевелился воздух.

Они посылали друг другу такие вихревые импульсы любви, как телескопы, настроенные в открытый космос:

«Мы – земляне! Мы здесь! Мы есть! Отзовитесь! Даже если вы – зеленые!..»

А они глазами передавали «морзянку»:

«Я люблю! Я люблю тебя! Я тебя так люблю! Хоть вешайся!..»

София вытерла слезинку, которая натекла в уголок ее длинного зеленого глаза и никак не хотела скатиться по щеке, упасть, впитаться в землю и спрятаться в ней.

Ну и что? Название сногсшибательное – «ФЕЕРИЧЕСКИЙ ЛИЛИКАНКАН!»

И недалекий какой гражданин, повторяя: «КАНКАНКАНКАНКАНКАНКАН»… – может предположить – во-от, разъезжают по городам и весям веселые девицы мелких размеров и суперлегкого поведения, но…

– Ездили с канканом – да, но в основном замужние дамы и три весьма целомудренные девицы, имеющие женихов. – Софья Николаевна задумалась. – Я не знаю про другие канканы, но наш начинался и заканчивался на сцене. И главный аргумент: сейчас в той стране, в которой мы имеем счастье пока еще жить, в любом городке по части платных женских ласк наблюдается такое столпотворение, что ценность лилипуток как артисток и танцорок неизмеримо выше стояния в боевой раскраске где-нибудь у ресторана, гостиницы или туалета с буквой «М».

Свадьба

– А вы в парандже снимки делаете? – перед брачной церемонией спросила я фотографа, поправляя большой капроновый бант, который свисал с моего плеча до самой земли.

– Только для вас, – хмыкнул тот, поворачивая меня красивой частью лица к объективу.

Перед Красноуральским центральным загсом на набережной развертывалась обычная для субботы картина – толпы брачующихся и их ошалевшие от предвкушения праздника чужой несвободы родичи.

На причале играл духовой оркестр, пели нарумяненные бабки в кокошниках, невесты и женихи чинно и не очень пробегали по длинной ковровой дорожке в небесных расцветок особняк. И устало выходили оттуда с кольцами на пальцах и свидетельствами о потере свободы, не нужной многим ни даром, ни за деньги. Ведь это такой бесценный подарок судьбы, когда ты хоть кому-то нужен на всю жизнь, просто диво дивное!

«До чего же он у меня трогательный!» – во время брачной церемонии разглядывала я своего подстриженного по случаю свадьбы дантиста.

– Ангел! – вторила моя бабушка у нас за спиной.

– Да, я вышла замуж молниеносно, мы даже расписаться не успели, а я уже была беременна, даже стыдно такую подробность предавать огласке, но хронология событий и их подлинность – главное отличие хорошего романа от прочей макулатуры. – Наташа вздохнула и продолжила: – Хорошо быть женой дантиста, поверьте, я знаю.

Д. отличаются редкой смышленостью, и все они – жизнелюбы. Когда целый день смотришь людям в глотку, пересчитывая гнилые зубы, поневоле начинаешь любить жизнь во всех ее проявлениях и красе, ну той красе, которую не видно, а она только подразумевается… но дантисты уверены – она есть.

Наташа задумалась, сердито глядя на гелевую ручку. Потом оживилась и быстро написала: «Жизнь с дантистом подразумевает наличие удобного дома, машины, запах хорошего кофе по утрам и чуть больше двух струящихся от невесомости платьев от Армани и Дольче / Габбана и тоже два, пока, брючных костюма от Гуччи, подаренных Димой в нашу медовую неделю, которая случилась сразу после свадьбы с громкими автомобильными гудками, взрывами бутылок шампанского, запиванием „Вдовы Клико“ „Моэтом и Шандоном“, и мало ли что еще пьют на свадьбах и в прочие счастливые дни.

Единственное, немного холодило сердце от смутных предчувствий: Димин дом стоял на пути к крематорию, психбольнице, вытрезвителю, тюрьме и кладбищу. Такая вот дорога шла мимо частного фамильного домовладения на холме, за которым и располагались вышеприведенные организации, клубы по интересам – в общем, те самые места, куда черти загоняют праведников.

Я не богатая на родных, а у Димы вообще никого не было, если не считать, конечно, меня. Его воспитал дед, вот и все, что я знала о нем к тому времени.

Дом на склоне горы представлял обычное для тех мест строение из туфа, за настоящим крепким забором из мелких и средних камней, крепко склеенных меж собой каким-то доисторическим способом, кажется, глиной со сметаной(?), – которая представляла собой такую твердь, что цементу и не снилось. Розовые вьюны и рябина под окнами, два серых кота и муравейник у забора…

Неправда, что дантисты богаты, как Крезы. Или, может быть, мне попался не тот дантист?

Кроме кабинета на углу двух улиц, частной аптеки „Горностайка“ и классического старого 126-го „Мерседеса“, ничего несметного у него не наблюдалось.

Через месяц жизни в качестве законной жены я поняла, почему мой дантист – не Крез.

Если у него просили денег в долг, Дима не мог отказать. Если были деньги – он их одалживал.

Это меня потрясло. Потом озадачило. Возмутило – как бурю в стакане воды! Какое-то время я просто кричала от бессилия! Ну разве можно верить людям?! Лю-дям!!!

А потом привыкла.

Я на три дня лишилась дара речи, когда муж отдал пять тысяч долларов какому-то сонному, в кримпленовом „женильном“ костюме Анатолию, и тот укатил на велосипеде с просевшей рамой и с прищепками на штанинах.

– Не бойся – он отдаст! Я его знаю как себя, – успокоил Дима.

„Еще забавляется!“ – горько подумала я, мучимая скупостью.

– В июне, в четыре раза больше! Я так „Мерседес“ купил! – кивнул на старую, правда, очень приличную машину мой Дмитрий. – У него там алмазы где-то… – туманно добавил он и замолчал.

„Конечно, алмазы! Кто же сомневается? Только не я, – подумала я. – В июне, а теперь-то октябрь…“

А потом привыкла, мы же не бедствовали по большому счету.

Хотя странные, на мой взгляд, рассуждения о том, что если человек просит, а ты можешь ему помочь, но мотаешь головой и отворачиваешься…

Ну конечно, успокаивала я себя – кто-то играет в покер, кто-то содержит целую конюшню любовниц, кто-то пьет все, что горит синим пламенем, а Дима – дает в долг.

Но вообще-то с этим я не согласна до сих пор, не соглашусь никогда, и лучше поменяем пластинку!

Прожив какое-то время в доме на холме в ожидании рождения дочки, намеченного не позже июня, я вывела одну нехитрую аксиому: лучше, чем жизнь с любимым человеком и свой маленький мирок в четырех стенах, лучше этого – нет ничего. Никакой сказочник не придумал сказки главнее этой».