Текст книги "История одной буддийской статуи (СИ)"

Автор книги: Светлана Гамаюнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Мальчик замолчал. Я подумал, что его любопытство может быть связано с его увлеченностью работой. Просто любознательностью. Он не скрывал, что увлечен историей. А массажисты, особенно красивые мальчики, нам нужны. Пусть хорошо потискает нескольких моих худышек в течение дня. С их заниженным либидо важно иметь в поле зрения симпатичный объект. Если возникает легкая ненужная влюбленность в меня или обслуживающий персонал, я приглушаю эту эмоцию или забираю, как и другие. Серьезные позитивные эмоции забирать не умею, да и не хочу, а так – пусть поразвлекаются, помечтают. Лишним не будет. И тут меня посетила мысль: отправлю-ка я его массажировать Айю. Она уже не похожа на мумию. Иссохшего древнего тела уже нет, есть только еще сильно худая девушка, которая плохо говорит. А я прослежу за ее реакцией на его прикосновения и узнаю, боится ли она мужчин вообще или только меня. Камеры наблюдения-то никто не снимал. До этого ее массажировала только Мэгги, а тут красавчик и специалист. Понаблюдаем за ее реакцией.

Я посмотрел на парня. Смазлив, неглуп, если так опытен, как говорит – отлично. Что я теряю, взяв его на работу? Тайну появления у нас Айи уже не узнать, два месяца восстановления сделали свое дело. Она уже не мумия.

Я сложил руки так, как обычно делают при раздумьях (язык жестов знал хорошо) – парень не дергался, держался достойно и смотрел на меня без излишнего подобострастия. И я согласился взять его на работу, сказав, что завтра в девять утра жду его в ординаторской.

Заварил себе чашечку кофе. Подустал сегодня немного. Провел сеанс эмоциональной чистки сознания трем девицам. Каждая по часу, обход, а тут еще сейчас родители бедняжки Роуз пожалуют. Мне было немного жаль девушку, хотя слово «жаль» давно уже вышло из внутреннего употребления – жалеть, любить я не умел. Рациональный мозг, рациональное сознание. Хорошо, что родители в детстве вбили мне понятия о порядочности и то, каким должен быть человек. Научили этому, как пользоваться ножом и вилкой. Вот так и живу.

Да, эта Роуз. Проблема простая и распространенная. А тут еще и патология, конечно. Родители залюбили девочку и контролировали каждый шаг. Потому ее побеги в различные маргинальные сообщества. Насильственное возвращение. Опять удушающая любовь, а потом срывы. Три суицида – это далеко не шутка. Последний почти удался. Ее случайно обнаружили полицейские в наркоманском притоне, наглотавшуюся каких-то таблеток. Приняли за наркоманку, обращались с ней соответственно, в государственной бесплатной клинике делали набор необходимых для выживания мероприятий, но не более. Роуз в разговоре клялась, что больше не будет заниматься этими глупостями, так как последний раз ее всерьез испугал.

Она рассказывала, вспоминая:

– Доктор, вот лежу я голая на железной каталке, прикрытая одной простыней, после промываний, в меня вливают не менее литра холодного 22-х градусного раствора для очищения крови. Мне дико холодно. Трясет так, что капельница дергается. Тогда меня привязывают к каталке, чтобы не дергалась. Кто будет обращать внимание, и жалеть наркоманку? Действия по протоколу. А я не наркотики глотала, а снотворное. Смотрю через стеклянную стенку реанимации, а мне машут рукой мама с папой. Меня, бл…, трясет, а они машут и подбадривающе улыбаются. Потом врачи, когда узнали, кто мои родители, меня одели, обогрели и стали колоть более-менее нормальные лекарства, потом в частную клинику перевели. Родители добились, чтобы меня затем не в «дурку» поместили, а к Вам. Я сейчас почти здорова, чувствую это. Вешаться всегда не хотела – фу, как в гробу синий язык будет смотреться. Буду жить, доктор. Даже есть буду. Только бы без удавки из родителей. Уговорите их как-нибудь отпустить меня пожить без них.

Сидел, думал, что бы я сделал на их месте. Наверно, не заводил бы детей никогда. Не знаю. И вот сейчас родители ждут встречи со мной, как с господом Богом. Как же не хочется. Но натянул маску умного и все понимающего доктора, пригласил их в кабинет.

Мне уже второй или третий раз описали всю ситуацию с дочерью. Рассказали, как ее любят и спросили, как можно осуществлять контроль за ней с помощью новых технологических разработок. Они знают о существовании чипов, которые незаметно вживляются под лопатку и транслируют место пребывания солдата, параметры состояния организма и его эмоциональный фон.

К счастью, родители не знали, что солдатам можно вживить этот чип в лоб и отслеживать все, что они видят и слышат, а также, если послать некоторый сигнал, произойдет воздействие на нейромедиаторы субъекта чипирования. Уровень адреналина и агрессивность сильно повысятся, как и боевые качества последнего. На чип новой модификации, если вживить его ребенку, можно записать всю жизнь минута за минутой. Объема носителя хватит очень надолго, а именно на всю жизнь. Так и видится: вот ему меняют памперсы, вот он капризничает и выбивает ножками ковер, требуя внимания, вот ухаживает за девушкой, и не только ухаживает. Может, что-то незаконное совершает, может, просто чудит – и все идет под контролем. Мечта правителей. Но родителям о новой разработке знать необязательно, а может, они и знают. Отец явно не просто бизнесмен, возможно, политик. Да, родителям нужно следить за ребенком. Мне предлагалось за большие деньги вживить простенький чип, чтобы они знали, где она сейчас и какой у нее эмоциональный фон. Они только заботились о ней и хотели знать, не собирается ли она опять совершить самоубийство.

Сказали, что они так пекутся о благе дочери, так пекутся. Мамаша не отрывала платок от глаз, а папаша сидел, как проглотивший кол чурбан.

Сказал им довольно грубо:

– Вы понимаете, что это противозаконно и что благими намерениями выстлана дорога в ад? Если девочка об этом узнает, то возненавидит вас на всю оставшуюся жизнь.

Папаша открыл рот в первый раз за все время и сказал:

– Она и так ненавидит, особенно меня, а видеть, как страдает жена, я не хочу. Жену я люблю и всю ответственность возьму на себя. Не хотите ставить чип, я найду, где его взять и поставить.

– Вот и берите, – сказал я. – Да, девочку жалко. Лучше приводите ее раз в месяц на профилактический осмотр, я с ней договорюсь, чтобы не делала глупостей.

– Этот осмотр не отменяет чип. Доверяй, но контролируй. Он у нее будет – и тот, и другой контроль, – безапелляционно сказал отец.

Я постарался побыстрее распрощаться с родителями, сказав, что через неделю выпишу Роуз, и они удалились.

А у меня остался вопрос: что бы я сделал на их месте?

И тут в голове явно сработало ранее недопустимая мысль. У меня есть объект, который мне подбросили, моя мумия, а раз подбросили, то могут и забрать, когда посчитают, что она восстановилась и ее жизни ничто более не угрожает. Сама она появиться в клинике не могла – это ясно. Ею никто за это время не интересовался, но это ничего не значит. А вот отдавать ее я категорически не хотел. Так сильно не хотел, что мысль об ее потере просто сжала голову обручем. «Нельзя допустить ее потерю», – билось в сознании. Мысль билась в таких глубинах мозга, что походила на важнейший безусловный жизненных рефлекс – такой, как дышать.

Значит, я, как и эти мерзавцы, должен не допустить ее похищения, а если оно произойдет, найти и вернуть. Понимание, что я «мерзавец», ничего не меняло. Должен – и все. Кто-то чужой царапал мозг в черепной коробке и даже дотягивался до спинного мозга. Не допустить потери. Нужен чип, крутилось в голове. Самый простой. Вживить ей под лопатку? Но массажист ее почувствует. Успокоило, что время у меня еще есть. Да, думаю, подбросившие – не дураки. Она нужна им здоровая, иначе бы не оказалась в клинике. А состояние ее здоровья еще далеко от нормы. Кушать-то она сама еще не может. Не говорит, плохо ходит. Значит, пока из клиники ее не заберут – уговаривал себя. Но следить и следить, и все-таки выяснить, кто подбросил и откуда она. Для этого нужно ее разговорить, или стать ей другом.

Мысли – гадкие, подлые – носились в голове. Приостановить реабилитацию нельзя. Значит, массаж не менее пятнадцати сеансов и чип. Прогулки только с Мэгги, она не предаст, да и парк просто так не покинешь, палата под постоянным наблюдением. Это утешило. Но я, который ничего не чувствует, знал, что это подлые мысли.

Клиника доктора Мейсена. Вечер.

Лиз упорхнула с работы, заглянув и помахав рукой.

– Я иду ужинать в ресторан, – сказала она радостно. – С тобой же никуда никогда не сходишь, работа и секс.

– Разве плохая работа и плохой секс? – спросил просто так.

– Все отлично, Стив, отлично и то, и другое. Но я вдруг поняла, что мне хочется не просто, чтобы меня оттрахали до звездного оргазма. Чтобы я почувствовала, что не только получила дикий кайф от соития с обалденным самцом, но и удовольствие от того, что ты совершаешь это со мной, Лиз Познер, лично, а не с Мери или Сюзи из седьмой палаты.

– Но с тобой мне, пожалуй, лучше всего, я это всегда тебе говорил.

– Да, мы вместе классно проводим время, Стив. Спать мне есть с кем, вот только просыпаться не с кем.

Решил съехать с этой скользкой темы. Она ведь знала все про отсутствие у меня эмоций и все равно пыталась уязвить. Неужели у нее могут возникнуть серьезные отношения с кем-то? Ревность – эмоция, и даже она не про меня? На самом деле мне все равно, с кем она спит. Нет ее – найду другую. Я просто мужик, любящий секс, но ни к чему не привязанный, кроме работы. И это главное в жизни. Но где-то на задворках сознания существовало и тревожило некое убеждение, что это неправильно и так не должно быть. Я должен, обязан по какому-то данному мне от рождения праву быть супер альфа самцом. Должен существовать Великий Стив, властный, повелевающий всеми и вся, гроза, а для кого гроза – не знал, и не хотел знать. Меня и эта жизнь устраивала.

– Приятного тебе вечера, Лиз. Вкусно поесть, расслабиться и получить удовольствие.

Послал ей воздушный поцелуй. Займусь-ка просмотром предлагаемых новых технологий, а потом зайду к одной симпатичной, из выздоравливающих.

Клиника Доктора Мейсена. Утро.

Сегодня в клинике был морской день. Выздоравливающих пациентов и тех, кому было особо показано, возили к океану. У нас был свой бассейн, но белый песок и шум прибоя Солнечного побережья никакой бассейн не мог заменить. Всего-то около часа езды – и автобус подъезжает к принадлежащему клинике зданию на пляже. В море у нас натянута отличная сетка против кубомедуз. Расплодилась эта зараза, без сетки и купаться людям опасно. Почему-то их особенно много именно у нас в Кливленде. Хотя девушки и купаются-то редко. Так, побродят по берегу. Но это им полезно. На серфинг им сил не хватит, да и не разрешу. Пусть смотрят, как другие скользят по волнам и мечтают, что смогут так же, когда придут в норму. Может, все-таки взять туда Айю и поехать с ней самому, чтобы перестала меня бояться? И ее вид уже ни у кого не вызовет удивления, просто одна из пациенток, даже не самая изможденная.

Мои мысли все время возвращались к этой девушке. Уже и не просто врачебный интерес, а несвойственное желание, просто-таки наваждение, узнать о ней все. Что заставляет меня думать о ней все время? Врачебный интерес? Так у нее уже и не крайнее состояние. С задачей, сопоставимой с Божьей, я справился: из костей создал тело, и хорошенькое тело. Или непонятная мне способность скрывать эмоции? Подозреваю здесь что-то другое, грозящее разрушить мой уютный мирок, в котором было одно: работа, работа, работа.

Автобус уехал, персонал занялся своими обязанностями, а я, наконец, мог больше времени посвятить новым больным, написанию историй болезней и своим наблюдениям.

Но сначала я познакомил Сэма Бримта с нашим врачом и техником, работающим на томографе, а также с Питом Ремски, ответственным за техническое оборудование клиники, сказав, что Сэм у нас достаточно универсальный специалист по медоборудованию и имеет диплом Австралийского института мозга. Мне хочется, чтобы он нашел с ними общий язык. Логана отвел в отделение, где познакомил с тремя нашими массажистами и двумя врачами по лечебной физкультуре. Сказал, чтобы он поприсутствовал на нескольких сеансах, которые они проводят, и познакомился со спецификой работы с нашими пациентками, а также, чтобы они проследили за его работой во время его первых двух массажей. Больных для начала выбрал несложных, а напоследок оставил ему Айю. Вот за этим массажем прослежу лично, но из своего кабинета.

Палата Айи следующий день

Я сегодня много ходила по палате. Много – это сильно сказано, но для меня много. Почему-то хуже всего прежние способности обретали ноги. Да и горло не хотело издавать правильные звуки. Мэгги все советовала напевать что-нибудь, разрабатывать гортань. Я так и делала, то мычала, то рычала, то булькатила. Самой смешно. Сейчас была счастлива от того, что могу двигаться сама, без Мэгги. Она вывозила меня в парк на каталке, когда там никого не было, и я смотрела на эту красоту, но встать надолго не могла. А так хотелось пройтись по траве самой, своими ногами. Мэгги говорила, что тут не так далеко океан, и я мечтала его увидеть, пройтись босиком по воде, зачерпнуть пальцами песок, как раньше. Наш монастырь находился недалеко от моря, и я любила медитировать на берегу. А сейчас не могу сосредоточиться. Пытаюсь медитировать, но безуспешно. Почему – не знаю. Погрузиться в состояние углубленности в себя и сосредоточенности не получается. Подумала об этом, и радость прошла. Подошла к кровати. Включила музыку: сегодня уже не должно быть никаких лечебных мероприятий. Мэгги только ужин должна принести и ввести его в меня. Глотать так и не могла.

В двери провернулся ключ и в палату вошел парень. Это было очень странно. Кроме трех человек: Мэгги, Лиз и доктора Мейсена – меня никто не посещал, а тут незнакомый парень. Перед собой он катил высокий длинный узкий столик.

– Привет, – дружелюбно улыбнулся парень, – я пришел сделать тебе массаж. Я новый сотрудник, меня зовут Томас. Доктор Мейсен сказал, что тебя зовут Айя и тебе нужно сделать полный массаж тела.

Я промычала что-то от неожиданности и затрясла головой. Не хочу.

Парень явно ничего не понял, а потом в его глазах возникло осознание.

– Меня предупредили, что ты плохо говоришь, напиши, что ты хочешь сказать.

«Я не хочу, чтобы мне делали массаж. Мне его делает каждый день Мэгги», – написала я.

– Мэгги – это хорошо, но тебе нужен профессиональный массаж. Его назначил твой врач.

Я опять затрясла головой. Хватит мне поглаживаний Мейсена, так еще этот парень будет меня касаться. Это совершенно непозволительно. Я и при докторе стеснялась раздеться, но он видел меня еще когда я и пошевелиться не могла сама, а тут парень, и симпатичный. Я стала рассматривать его, а он меня.

Так и глядели друг на друга.

Волосы светлые, у нас таких не бывает, и глаза голубые. Много выше моих соплеменников. Я среди своих считалась высокой, но тут женщины были повыше меня, те же Лиз и Мэгги.

– Айя, не выдумывай. Я вот и столик массажный прикатил. Давай сделаю только массаж рук и ног, если не хочешь всего тела. Завтра договоришься с Мейсеном, а сегодня у меня первый рабочий день, и я не хочу, чтобы меня уволили из-за того, что я не смог договориться с пациенткой. Не капризничай.

«Не хочу», – опять написала я.

– Давай начнем с рук, если будет сильно неприятно, на них и остановимся. Ну, прошу. Не подводи меня.

Парень смотрел спокойно и выжидательно. Видно было, что это для него важно. И я согласилась.

– Давай я положу тебя на столик, так удобнее работать.

Он, казалась бы, без каких-либо усилий поднял и положил меня на него лицом вниз.

– Вот ведь какие красивые руки, – сказал он и начал мазать правую руку какой-то мазью.

Потом начал поглаживать пальцы, разминая каждый по очереди, нежно и трогательно. От слова трогать. Просто разминал так, что внутри все плавилось – в пальцах, а затем и выше в руке. Она, казалось, теряла кости и становилась одной мягкой массой. Вторая рука. Я не замечала время, так было хорошо.

– Айя, давай попробуем ноги, – сказал Томас. – Чуть-чуть попробуем. Не понравится – я остановлюсь.

И я опять согласилась. Когда массировал пальцы ног я, будто, нагрелась от его прикосновений до температуры пламени. Как хорошо. Я лежала и слушала, как умелые пальцы касаются меня, и мне было уютно под этими прикосновениями.

– Вот и все – тебе не было скучно? – спросил он.

Я помотала головой.

– В следующий раз я тебе что-нибудь расскажу Айя. О чём тебе рассказать?

Он произносил мое имя так мягко, что мне казалось, что он гладит меня по голове. Потом бережно переложил на кровать. Я взяла планшет, написала и показала ему.

– Расскажи про то, чем любишь заниматься.

– Хорошо. Тогда до завтра.

Я кивнула, он увез свой столик и закрыл дверь. А я лежала легкая, как пушинка, и почти счастливая. От чего только?

Клиника Доктора Мейсена.

Томас вез столик в отдел и улыбался. Чему, спрашивается? Устал как собака. Вначале внимательный просмотр четырех чужих массажей. Они тут неплохие специалисты, знают свое дело. Потом они смотрели, как он проводил два массажа, инспектировали, проверяли на профпригодность. Специфика работы с этими девушками имелась. Мышц у них почти нет, так, просто ниточки какие-то. Зато нервы толстые, воспаленные. Нельзя пережать, все аккуратно. Ювелирная работа. День, напряженный под завязку, еще и эта девушка, которая не хотела, чтобы ей делали массаж. И не поговоришь с ней – немая. Еле уговорил сделать массаж рук и ног. Но ей, видимо, понравилось. Ему тоже. Она такая какая-то... Задумался: какая? Кожа как шелк, хотя и жирового слоя нет. Мягкая, еще не совсем здоровая и упругая, но приятная на ощупь. Руки красивые, а ноги... Если бы не худоба, наверное, сказал бы, что это самые красивые ноги, которые он видел. Маленькие розовые пяточки, тонкие лодыжки, а сама…

И тут улыбка сползла с лица. Томас вспомнил, зачем он тут. А эта понравившаяся ему девушка может быть той, которую ему нужно найти. Вейлер говорил, чтобы он прежде всего обращал внимание на китаянок или девушек монголоидной расы. Таких в клинике он успел заметить еще двух, но они были из обслуживающего персонала. Правда, были еще три закрытые палаты, куда вход был запрещен. Личная территория. Полная конфиденциальность пациента, как ему сказали в клинике. А эта девушка, которой он сегодня делал массаж, она такая странная. И ему почему-то очень не хотелось, чтобы мумией оказалась именно она. Да и внешность у нее не монголоидная. Но до этого она тоже находилась в закрытой палате и к ней никого не пускали. Странным было многое, а главное – то, что ему так сразу повезло стать ее массажистом. Он уверял себя, что к такому своеобразному пациенту не пустили бы первого встречного, что ее должны прятать, что она не может быть такой молодой и хорошенькой. Не может она быть мумией. Он видел скелет на томограмме. Да, скелет был нестарого человека. Но он сегодня работал с девушкой до двадцати лет, вероятно, еще меньше. Как она могла уйти в самадхи и зачем? Это обычно делали старики. Говорить ли о своих наблюдениях Вейлеру или подождать? Он дал им время осмотреться. Томас решил повременить с докладом, пока не уяснит для себя некоторые вопросы.

Кабинет Доктора Мейсена

Стив закончил наблюдения за палатой Айи. Мысли от увиденного были неоднозначные. То, что Томас хороший массажист, понял сразу. То, что парень хорошо может ладить с пациентами, тоже. Волновало другое. Мейсен не получил ясного ответа на вопрос. Айя не хотела сначала делать массаж, и Томас ее уговорил, но только на руки и ноги. Она действительно стесняется и опасается мужчин. Вначале протестовала, но в процессе расслабилась и испуга не выказывала. Значит, боится все-таки его, хотя и Томасу, и ему не разрешила массажировать голову и тело. Попросить завтра Томаса сделать ей массаж головы и проследить за реакцией? Но что-то ему подсказывало, что она боялась все-таки именно его. Скрыла испуг, умело скрыла. Опыт не выказывать эмоции у нее имеется. Но для этого надо тренироваться, а он никогда не замечал ее медитирующей. Если она буддистка, то должна практиковать медитацию. Иначе как она научилась скрывать эмоции? Он опять не получил ответ. В который раз задал себе вопрос: может, он зря возится с ней? У него, в конце концов, еще есть другие пациенты. Вот он собирался зайти сегодня к Жанин. Поздновато, уже почти девять вечера, но если она не спит, почему бы и не зайти?

В комнате Жанин

В палатах обычно живут по две-три девушки. У нас только сразу после поступления помещают в палату непрерывного наблюдения со стеклянными стенками. Если девушка ведет себя адекватно – поселяют с кем-то или, уж если сильно хочет, индивидуально. Жанин поселили одну, но видеокамер никто не отменял. Думаю, она догадывалась. Она вела себя примерно: ела, пила и принимала процедуры и лекарства. Нам было важно понимать, победил ли организм жуткие последствия голодания. В таком состоянии, в каком к нам попадает большинство больных, с ними можно только на отвлеченные темы разговаривать. Вмешиваться в сознание, вернее, убирать эмоции, нельзя, только особо опасные эмоции.

Пошел в палату к Жанин. Девушка, по словам лечащего врача, пришла в состояние осознанной реальности. Она набрала за две недели три килограмма. Хорошо, но кому?

Поздоровался.

– Что-то вы поздновато, доктор, – недовольно произнесла она.

– Да так, дежурство у меня сегодня. Время как раз есть, чтобы лично увидеть, как продвигается процесс исцеления интересной больной.

– И что интересного расскажете интересной? – спросила она безжизненным голосом.

Девушка была не рада визиту, но ни испуга, ни обиды, ни даже отчаяния не наблюдалось. Что это с ней? Лучше бы рыдала, билась в истерике, чем это полное безразличие и пустота. Как увидишь эмоцию под именем пустота? Какая она? Просто серое облако вокруг головы. Вспомнился ее стишок:

Серая личность, серый лик,

Серая комната, серый миг.

И кажется, дальше…

Зачем дано мне это тело,

Что все могло и все хотело?

А ведь она умница. И это не депрессия. Пус-то-та. Пустырь, даже не поросший травой. Плохо работает ее лечащий врач доктор Тимоти. А ведь первые две недели – это просто обследование, общее оздоровление и откармливание по отлаженной программе. Как он мог пропустить погружение пациентки в такое состояние? Сам он тоже виноват. Забегал в палату, смотрел анализы, не видел запредельных отрицательных эмоций, а пустоту-то и пропустил. Просмотрел. А из хаоса мыслей и пустоты в сознании человека тяжело вытаскивать. Попытался разговорить, но понял, что это совершенно бесполезно и без флоат-камеры не обойтись. Поговорить удастся, возможно, только после сеанса. Ее надо срочно вытаскивать из этого тумана, пока он не поглотил ее полностью. Истерика в тысячу раз лучше.

– Мне жаль, и я тебе сочувствую, Жанин. Правда, сочувствую. Одному рад, что спасли тебя от смерти. Я так полагаю, ты экспериментировала с собой по методу Акутагавы и, как он, сдавливала шею веревкой по секундомеру? Так? Вычисляла, как долго может длиться время умирания. Тебя прервали в этой игре, и вот ты и не сожалеешь, что не умерла, и не чувствуешь радости, что жива. Закономерно. Но это проходит. Хочешь, я заберу часть твоих отрицательных эмоций?

Даже не удивилась. И так же безразлично смотрела на меня.

– Заберете пустоту? Заберете черную дыру, втянете в себя или…, – и она посмотрел на меня внимательно.

Явно хотела сказать: «Поделитесь со мной своей радостью».

Но… замолчала, пристально меня разглядывая. Умные глаза.

Но я прервал ее и резко сказал:

– Я, собственно, пришел забрать тебя на процедуру, идем, займемся с тобой снятием аутоагрессии.  Ты слышала о флоат-камере?

– Я много чего слышала. Поместите меня в стеклянный изолятор, извините, аквариум, и будете наблюдать, как за рыбкой.

– Наблюдать не смогу, там полная темнота. Это почти обычная спа-камера, только полностью изолированная от внешних раздражителей. Туда не проникают звуки, свет и запахи. Она заполнена очень концентрированным соляным раствором, температура которого соответствует температуре человеческого тела. Ты разденешься, опустишься в воду и будешь пребывать как бы в невесомости. У тебя сейчас пустота внутри и, находясь внутри камеры, на тебя не будет ничего давить. Эти ощущения взаимно нивелируются. И тебе станет легче. Первый раз побудешь там недолго. Пошли.

Через семь минут я открыл камеру и вынул из нее девушку. Накинул на нее халат, посадил в каталку, так как она была очень слаба, и довез до палаты.

– Почему Вы возитесь со мной, у вас мало обслуживающего персонала? – спросила Жанин ехидно.

«Полегчало», – подумал я, но промолчал.

– А вы интересный доктор.

И сквозь пустоту мелькнул лучик любопытства, удивления.

– Чем же я любопытен?

– Да тем, что у Вас нет ни радости, которой Вы можете поделиться, ни жалости, чтобы искренне погладить по голове и утереть сопли растроганной вниманием девице. В вас почти нет эмоций, доктор. Я думала, такого не бывает. Только когда, вот как у меня, пустота.

Если бы мог истинно удивляться, наверное, удивился бы. Она видит или чувствует эмоции, как я? Еще одна ненормальная. У Мумии эмоции были, она их прятала. У Жанин в нормальном состоянии тоже, а вот у меня... У меня их, считай, не было, и она это поняла. Песец. Как с ней работать? Но эмоции эмоциями, а голова работает, поэтому поговорим как «не такой с не такой».

– Жанин, а как ты видишь эмоции?

– Я их не вижу, просто чувствую – в голове происходит понимание, что этот человек трусит, а этот обижен, а этот хочет меня трахнуть, хотя делает вид, что хочет поговорить о новой выставке или статье. Ощущаю главенствующую эмоцию, не весь сложный набор. Но и этого достаточно, чтобы перестать желать общения с людьми, особенно с мужчинами. После общения с людьми хочется вернуться домой в мой собственный ад, потому что в другом аду мне нет места.

– Но ты ведь работаешь в журнале, ты журналист, а это означает постоянную работу с людьми? Эта способность появилось уже после выбора профессии?

– К сожалению, довольно поздно, в институте, если бы раньше, наверно, выбрала бы другую или лучше привыкла бы. Но жить надо, а профессия требует общения. Пытаюсь стать блогером, чтобы никого не видеть в реале. Виртуальное общение, еда по интернету.

– Тебе тяжело чувствовать эмоции, но ведь это можно использовать в твоей профессии?

– Я была довольно сильным эмпатом к тому же. Понимала то, что в данный момент чувствуют другие, хотя и не говорят об этом вслух. И еще – я непроизвольно откликалась на чувства и состояние человека, с которым общалась. Я могла утешать и делиться позитивными эмоциями с другими. Прежде всего, конечно, с близкими и друзьями. Я делилась с ними своей радостью, увеличивала чувство их уверенности в себе, настраивала на позитив, когда было нужно. Незначительно, но им помогало. А потом устала, выдохлась и поняла, что все это не только бесполезно, но и вредно – я боялась стать такой же, как они. Они своими эмоциями начали отравлять меня.

– Жанин, мы иногда можем позволить людям влиять на наше внутреннее состояние, но мы не должны идентифицировать себя с ними. В этом твоя ошибка. Нельзя отдавать себя всем подряд.

Жанин посмотрела на меня грустными глазами, в которых, как ни странно, сквозило сочувствие.

– А как Вы живете?

– Хорошо живу. Делаю свою работу. Мне не холодно и не жарко. У меня, Жанин, есть уникальное свойство забирать эмоции, прежде всего, негативные. Я не сопереживаю, я просто вижу их, в прямом смысле вижу и забираю отрицательные, насколько могу забрать, но не в себя, а выбрасываю их куда-то, не знаю куда, впрочем. Но это моя тайна. Ты ведь не расскажешь об этом? Или вдруг напишешь в блоге?

– Просите не писать – значит, не напишу. Я сейчас и не пишу ничего.

– Жанин, давай попробуем поработать вместе. Попробуй мне что-то передать. Вдруг у меня получится что-то почувствовать. Так иногда хочется понять, как это – чувствовать.

Девушка смотрела на меня с недоверием. Но явно обдумывала предложение. Я понял, что ей это тяжело и перевел разговор на тему, которую любят обсуждать девушки.

– Давай об этом поговорим, когда тебе станет лучше, хорошо? А сейчас спрошу личное: с мужчинами тоже в основном общалась по интернету?

Она улыбнулась. Все-таки инстинкт сексуальных отношений у нас настолько древний, что вытравить его сложно, но пригасить можно.

– Иногда да. В начале года такой роман закрутила. Хотите послушать? Сейчас найду. Это запись в лэптопе, слушайте:

Он: Я нахожу тебя такой чистой ... такой деликатной ... Я боюсь тронуть тебя. Я не могу терпеть ни единой царапины на теле моей любви. Если я буду тем, кто я ...то страны и границы для меня несущественны. Пожалуйста... пусть придет время... Ты будешь в моих руках. В конце миров... И я умру на твоих коленях. Ты не веришь, что у меня есть желания?

Она: Конечно, верю, как без желаний.

Он: Я мужчина... Я просто контролировал эти желания годами. Я сохранил их для того, кто меня полюбит... и ты меня любишь, я чувствую.

Она: Я буду ждать... но только если ты обещаешь, что мы увидим друг друга в теле, и ты меня обнимешь.

Он: Конечно.

Она: Я думала, что ты сумасшедший, я боялась тебя вначале.

Он: Псих? Почему? Я очень стабильный человек. Я стою, как гора. До самой смерти.

Она: Мне хотелось думать, что ты сумасшедший. Ну как можно признаваться в любви по переписке?

Он: Я вижу тебя сквозь пространство и время. Я жил и ждал тебя. Я общался с твоей душой. Я люблю тебя. Я просто люблю. Продолжай улыбаться. Я знаю, ты улыбаешься.

Она: Спокойной ночи.

Он: Скажи... скажи, что любовь, которую мы чувствуем друг к другу, самая чистая и истинная... скажи это.

Она: Да.

Он: Это самое чистое и истинное... Солнце, ветер, земля, огонь, небо и вода являются свидетелями.

– Доктор, меня штормило от этой переписки, я чувствовала вину, что разбудила его, мне казалось, что я все испортила. Запятнала своей грязью и помыслами этого человека. Я думала, что нельзя верить, нельзя придумывать человека, нельзя любить, не проверив его чувства. Я предложила нам встретиться. И…

– И чем закончилась эта романтика?

– В день, когда он должен был вылетать ко мне, он умер от инфаркта. Мне написала его сестра, когда он перестал выходить на связь. Она прислала запись с похорон. Это правда, именно он умер. Я ведь журналист и давно знала, с кем переписываюсь, не так уж трудно определить в наш век неконфиденциальности с кем имеешь дело. А у него, и правда, не было даже моего фото. Он только представлял меня. Жил только в виртуальном мире, а когда виртуальность смогла стать действительностью, сердце не выдержало этого.