Текст книги "История одной буддийской статуи (СИ)"

Автор книги: Светлана Гамаюнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Лиз немного задумалась, потом проговорила:

– С Жанин довольно понятно, скажу по схеме. Проверка на подверженность гипнозу, ты или я. Можешь ты поговорить с ней сам, используя тактильные фокусы. Особенно хорошо пойдет усовершенствованный тобой Розен-метод. У тебя отлично получается совмещать массаж и беседу. Заслушаешься, как ты ведешь его очень мягким, очень ласковым и нежным голосом. Помнишь, как одна пациентка говорила: «Такое ощущение, что я обласкана доктором вся – и физически, и психологически». У тебя это отлично получается.

– Да, во время массажа повышается уровень нужного нашим пациенткам окситоцина, он очень важен для развития эмпатии, доверия, социальных связей. Причем он повышается как у массажиста, так и у пациента. Я тоже получаю свои плюшки, – засмеялся Стив.

– И у тебя идеально получается выдерживать оптимальные сорок поглаживаний в минуту, – подколола его Лиз, а потом добавила:

– Возможно, в конце недели шлем и тогда же начать зеркальные ванны. Сначала с женским персоналом, потом с мужским, – и она с лукавой улыбкой посмотрела на Стива. – Сам хочешь помочь страждущей? Судя по фотографиям, она была хорошенькой, да и сейчас ничего, только кожа пергаментная и синюшная немного. Волосы как пакля. А так ничего. Но когда тебя это смущало?

Стив довольно резко прервал поток ее подколок.

– Лиз, прекрати ёрничать, что ты такая ехидная сегодня? Я серьезно, а ты чрезмерно игрива. Давно за тобой такого не замечал. Да, с Жанин пока все довольно ясно. Думаю, схема ее лечения не будет значительно отличаться от стандартной. Но мне не особо нравится, как в последнее время работает доктор Тиморти, ее лечащий врач. Я ему не совсем доверяю.

– Да он и не только в последнее время халтурит. Я уже несколько раз ловила его на довольно некомпетентных решениях. А ведь и небольшая глупость у нас дорого стоит.

– Поэтому я бы хотел с ней лично провести некоторые занятия.

Лиз громко рассмеялась и закинула ногу за ногу, демонстрируя их неоспоримую красоту.

«Ноги сейчас не к месту», – подумал Мейсен, но взгляд не отвел.

– Конечно, профессор, конечно. Личные занятия – это прекрасно. Они всегда быстро поднимают пациенток.

– И хочу поработать с ее эмоциями, связанными с самоубийством. А то начнет поправляться на нашем лечении, а потом что-нибудь учудит от отчаяния, что поправилась на пару килограммов. С этим надо работать и пресекать. У нее также были довольно сильны эмоции тревожности и отчаяния. Не хочу снимать их психотропными. Перепила до этого флуоксетина. Попробую убрать эмоции сам или снизить их значимость. А потом посмотрим.

– Думаю, это резонно, – совершенно серьезно ответила Лиз. У нас после твоего выступления по телевидению трое новеньких. Ты их видел, конечно.

– Да, видел. Вполне типичные нервные анорексички. Диагноз поставил сам, значит, точный. Две – волевые анорексички (диета, голодание), третья страдает периодическими «перееданиями» с последующими очищениями (рвота, слабительные). Последняя самая тяжелая и сильно запущенная, но вроде не смертельно. Поэтому для них – пару недель контроль и просто восстановительная терапия, а потом обсудим необходимую психотерапию и другое.

– С Софи процесс идет хорошо, – отчиталась Лиз. – Случай не запущенный. Поправляется, я уже начала с ней сеансы гипноза. Она не сложная. Думаю, ее уже можно вывозить с выздоравливающими девушками на пляж, купанье и прогулки у океана ей помогут.

– Конечно. Я уже убрал у нее тревожность и обиды, жаль, нельзя убрать глупость.

– Так что ты надумал с Айей?

– А вот с Айей я в раздумьях. Она не реагирует на гипноз. Я не чувствую ее эмоций и не могу пробиться в ее сознание. Психотропные ей ни к чему. Одно утешает. Еще Фрейд заметил: «Ни один смертный не способен хранить секрет. Если молчат его губы, говорят кончики пальцев; предательство сочится из него сквозь каждую пору». И я уже давно, как ты знаешь, использую наш усовершенствованный eye-tracker при просмотре ею телевизора. Прибор отлично фиксирует заинтересовавший ее материал и кадры. Просмотр данных с прибора за две недели наблюдений показал, что ее зрачок наиболее активно реагирует на информацию о Китае, его древней и современной истории и буддизме. А также у нее повышенный интерес к нашему социальному и экономическому устройству. Как у человека, который свалился с неба и ничего не знает о нашем мире. Возможно, она жила в резервации, а теперь ее подбросили, но внешность у нее не монголоидная. А может, она жила не в городе, возможно, в какой-то секте, оставшейся после насильственного переселения монголоидов в пустыню. Некоторые ведь там и остались жить. Изгои, оторванные от всего. Как к нам попала, непонятно. Внешность своеобразная, но явно не с монголоидными чертами: нет эпикантуса, лицо, правда, скорее округлое, чем удлиненное. Черные, но не жесткие волосы, вероятно, немного волнистые. Растут для такого истощения быстро. У нее темные, довольно большие круглые глаза и удлиненный, но небольшой нос, и рот также небольшой, с хорошенькой пухлой нижней губой. Смугловатая, но не желтоватая кожа. Больше она похожа на индуску. И самое главное – неожиданность ее ДНК. Странная. Она длиннее обычной и будто сшита из фрагментов разных людей, просто химера какая-то. Этим надо заняться серьезно, но пока афишировать ее присутствие у нас не хочется. Придумаю что-нибудь.

Лиз его внимательно слушала, но тут вдруг перебила:

– Я не видела ее анализа крови. Какой он?

– Лиз, знаешь же, вначале анализ взять нельзя было, потом он бы состоял из гемодеза и заменителя крови, потом брали только общий клинический и он нормальный, а вот биохимию сейчас надо сделать обязательно. Ты права. Обязательно.

Лиз кивнула головой, а он продолжил:

– По вероисповеданию она, вероятно, буддистка. Только они так сильно умеют контролировать свое сознание и скрывать эмоции. Косвенный показатель того, что Айя имела отношение к буддийским монахам – то, что она была обстрижена налысо. Недавно, представляешь, девушка попросила Мэгги постричь ее налысо опять, и та с трудом отговорила нашу мумию от этого. Сказала, что лысой Айя будет слишком сильно выделяться среди жителей нашей страны, и только тогда та согласилась.

– Пожалуй, ты прав. Буддистка. Все-таки попытайся поговорить с ней. А ведь это бы помогло нам пролить свет, откуда она. Загадка. А с ДНК ты меня вообще удивил. Я подумаю, у кого проконсультироваться как бы между прочим, без привлечения внимания.

Лиз улыбнулась задорно, в ее глазах сквозило любопытство и горячее желание начать новое исследование, но, спохватившись, что забыла кое о чём важном, сказала:

– Стив, я нашла нового работника на томограф и нового массажиста. Массажист, говорят, хорошенький, будет подогревать души, а может, и тела нашим девушкам. Ты найдешь время познакомиться с ними.

Он автоматически ответил, погруженный в размышления:

–Да, пусть приходят завтра во второй половине дня, посмотрю на них. Подбор кадров всегда на тебе, но хочу познакомиться и сам. Рекомендации хорошие?

– Отличные.

– Нет проблем, жду их завтра в три.

Он черкнул эту информацию себе в планшет и закончил разговор:

– С остальными пациентками особых проблем нет. Все по плану. Сейчас сделаю обход, поприветствую и подбодрю их, и начнем. Пойду, постараюсь поговорить с Айей.

Палата Мумии

Я лежала и слушала музыку. Симфония была прекрасной. Мэгги часто ставила мне какие-то простенькие песенки или включала концерты, но от них хотелось закрыть уши подушкой. Иногда по телевизору можно было посмотреть балет или оперу. Но эту музыку мне вчера порекомендовал послушать доктор Мейсен. Он сказал, что она животворит, и назвал ее симфонией Ля мажор Моцарта. Музыка лилась, окрыляла и дарила надежду, и сжатая пружина тела отпускала. Было хорошо. Я была одна и качалась в этих звуках.

Вдруг дверь открылась, и в палату зашел сам Мейсен. Я быстро вынула наушники и напряглась.

– О, я, кажется, помешал, – сказал он проникновенно.

Он всегда говорил так, что мурашки бежали по телу, и сознание рефлекторно пряталось внутрь, в недосягаемость. Мэгги же мое сознание любило, оно гладило женщину, радовало и поднимало ей настроение. Лиз, по какой-то причине, всё время хотело или уколоть, или укусить. Во всяком случае, сделать так, чтобы ей поскорее захотелось покинуть палату.

– Айя, я проведу осмотр, и ты будешь слушать музыку дальше, – проговорил доктор и посмотрел на меня немного не так, как обычно.

Он что-то хотел, не просто пощупать пульс, послушать сердце и узнать, насколько я продвинулась в изучении языка. На этот раз ему было нужно что-то еще. Он походил на кошку, выслеживающую мышь, и этой мышью сейчас я себя и чувствовала. Знала, что миг, когда он прямо спросит, кто я и откуда, скоро придёт, и ждала этого. Видимо, сегодня осада началась.

Мейсен сел на краешек кровати, взял руку и стал водить, гладить пальцем по тыльной стороне запястья, приговаривая:

– Кожа становится гладкой и упругой. Появляется подкожный жир.

И продолжал гладить руку, потом ногу. При этом пристально смотрел мне в глаза, пытаясь уловить эмоции. Они были, эти эмоции, но кто же их ему покажет? Потом помассировал плечи и дошел до головы.

Он дотронулся до волос, коснулся их и стал массировать кожу под отрастающими волосами мягкими поглаживающими движениями.

– Уже не ежик, а красивые волосы.

И его руки начали делать все более интенсивные круговые движения. Он касался головы так, как будто пытался проникнуть в мозг, дотронуться до сознания.

«Не будто хочет проникнуть, – пронзила мысль,– он и пытается проникнуть. Пытается дотянуться до сознания и увидеть мои эмоции». Сознание само по себе увидеть невозможно, можно заметить только то, что оно производит. Отец учил: ты сможешь видеть только проявления сознания – эмоции и порожденные им раздумья в виде слов и предложений. Оно подобно ветру, ты не видишь его самого, а замечаешь только качающиеся деревья или поднятую им пыль на улице.

Сознания доктора, я, конечно, не видела, но остро ощущала опасность, исходящую от него и его действий. Вроде ничего нет, просто массаж, поглаживания, но меня охватила тревога, я чувствовала, как что-то чуждое нависает надо мной.

Вздрогнула и схватила его за руку из-за обуявшего страха, но быстро убрала эту эмоцию. Я его увидела, поэтому так и испугалась.

– Ну что ты дергаешься? – елейным голосом произнес Мейсен. – Ты много лежишь, тебе надо расслабиться и почувствовать себя здоровым, полноценным, помнящим свое прошлое человеком, Айя.

Вот прошлое я и увидела. Гнев и ненависть чуть не вырвались наружу. Это был он.

– Что ты, Айя, тебе не нравятся мои прикосновения или ты вообще не любишь массаж? Ну, напиши мне на планшете. Мы ведь уже можем общаться через переписку. А я хочу с тобой познакомиться, не с твоим телом, которое восстанавливаю уже два месяца, а с тобой.

Я взяла планшет и написала: «У меня мало сил на общение. Устала. Хочу отдохнуть. Я мало что помню».

Мейсен посмотрел на меня с улыбкой, в которой от милой были только оскаленные зубы, и произнес:

– Я очень надеюсь, что тебе скоро станет совсем хорошо, и ты сможешь общаться.

Я опять взяла планшет и, изображая слабость, дрожащими пальцами написала: «Увы. В голове еще сильный туман. Потом. Не сейчас».

– Мне спешить некуда, Айя. Думаю, через неделю мы уже и словами сможем пообщаться. Возможно, ты что-то вспомнишь, и мы это обсудим.

Я выпустила планшет из ослабевших пальцев. Улыбнулась, а потом сделала так, как видела в телевизоре – картинно обессилено откинулась на подушках. Даже пот выступил на лбу.

Мейсен впечатлился. Во всяком случае, был искренне озадачен увиденным.

– Ну что ж, Айя, подождем. Но я твой лечащий врач и не ожидал, что ты меня опасаешься. Тебе есть что скрывать?

«Ой», – внутри все сжалось. А то он не понимает, что, конечно, есть. Только что выторговала себе неделю. Неделю на то, чтобы придумать, как себя защитить и понять, смогу ли и дальше изображать человека, который ничего не помнит. В фильмах, которые смотрела Мэгги пока купала меня и растирала тело, кто-то обязательно терял память. «Ох уж эти режиссеры, – причитала Мэгги, – ну что-нибудь, кроме амнезии, они могут придумать?» Я поняла, что эта самая амнезия хотя и случается на самом деле, но не так часто, как это показывают в кино. Но я-то могу прикидываться.

А сейчас мне было страшно, воистину страшно. Я вспомнила последние месяцы своего телесного существования в монастыре. Войска Чингисхана второй раз продвигались к границам провинции, где находился монастырь, и его очередное надвигающееся наступление чувствовали все монахи. Отец позвал меня прогуляться и начал разговор:

– Син Цы, дочь моя. Ты выросла и даже под монашеским одеянием и с бритой головой видно, что ты девушка. Красивая девушка. Слишком красивая, хотя и не похожа на истинную китаянку. Но даже не в этом суть. Просматривая события ближайшего будущего, я видел разные варианты его осуществления. К сожалению, я могу видеть только некоторые из них и только те, которые не слишком далеко отходят от настоящего. И я вижу тут Темучина, которого сейчас нарекли Чингисханом. Он жесток, хитер, сластолюбив и очень умен. Он наделен невероятными способностями и идеями и тоже способен видеть ближайшее будущее. Его ближайший советник Елюй Чу-цай не только сам буддист, но и многому учит правителя. У Чингисхана много желаний. Среди них основными являются создать великую империю от края земли и до края и оставить как можно больше своих потомков в этой империи. Поэтому каждую ночь к нему приводят несколько женщин, способных родить ребенка. И еще одна идея – это получение бессмертия.

– Поэтому он так хочет достичь нашего монастыря, ведь… – и я замолчала.

– Да, нами созданы некоторые практики и вещества, способствующие продолжению жизни человека. Все мы можем стать бессмертными при достижении состояния истинного Будды, но он хочет быть бессмертным в своем теле и сейчас. И это плохо.

– Отец, но ведь мы можем уйти. Он может не достичь монастыря и может раньше времени умереть. Он воин и не так уж и молод.

– Да, я видел несколько вариантов его жизни. Во всех них через десять с небольшим лет он умрет. Думаю, он тоже об этом догадывается. И ему нужен достойный наследник и, возможно, от тебя.

– От меня? О, Будда, дай мне спокойно воспринять эту новость.

– Да, Син Цы. Он ищет тебя, чтобы получить от тебя ребенка, особенного ребенка, как он считает, но, возможно, ему нужны еще и твои знания. Но он умрет, не получив этого сейчас, я не позволю.

– Отчего он умрет?

– Есть несколько вероятностей. Его ранят стрелой, он упадет с лошади и повредит позвоночник. И даже истечет кровью, разделив ложе с женой плененного вождя племени. Она откусит ему детородный член. Версий много. И он точно умрет, как и другие люди. Но сейчас ему нужна ты.

– Чем мои знания отличаются от знания других послушников, и почему ребенок будет особенным?

– Это я хотел рассказать тебе позже. Но придется сейчас, так как мы должны спешить. Ты не должна сейчас достаться Чингисхану. Слишком рано. Твое время не пришло, и время его встречи с тобой тоже.

Я склонила голову в поклоне и попросила:

– О, отец и учитель! Ты мудр и ум твой просветлен Буддой. Открой мне истину, в той мере, в какой ты находишь нужным.

– Ты молода, Син. Но многого успела достигнуть. Я гордился тобой и растил, как и других послушников. Хоть и женщина. Дева не должна быть монахиней. У нее другая задача. Но ты немного другая. Твоя мать была особенной. Я не знаю, как это произошло, но внутри тебя, в самых мелких элементах твоего тела, есть изменения. Эти элементы устроены не так, как у обычных людей. Я этого не вижу, но чувствую. Наверно, это от матери. У тебя особенная кровь, помни это.

– Ты никогда не рассказывал о матери. Почему? Расскажешь?

– Она пришла в монастырь семнадцать лет назад. Не учиться и не просветляться. Она знала больше, чем мы все, была как само божество, может, и была божеством. Она пришла зачать дочь, так и сказала мне. Мог ли я возразить и хотел ли? Ей, как и Будде, нельзя было отказать. Потом она ушла, а через год принесла тебя и сказала:

– Это дитя будет самое ценное в твоем монастыре, Ляо Бунь. Ценнее свитков и эликсиров, статуй, навыков и учений. Обучай ее всему и береги. А мне надо уходить, я не должна быть здесь. Когда придет время – даже мне неведомо, когда оно придет, и она захочет найти меня, чтобы узнать свои пути, пусть приезжает на Чжоуша́нь, на остров Путошань. В одном из монастырей возле священной горы она найдет меня.

– Почему она отдала меня тебе? Женщины так дорожат своими детьми, заботятся, растят. Я же вижу, как относятся к своим детям женщины в округе нашего монастыря.

– В тебе сейчас говорит ребенок, обиженный ребенок. Я учил тебя мудрости столько лет. И что я слышу? Осуждение. Мало того, что это эмоция, так еще и эмоция, недостойная Син Цы. Дети при перерождении сами выбирают своих родителей. Выбрав их, они в дальнейшем не вправе осуждать их. У тебя необычная мать, и ей яснее виден истинный путь. Я простой учитель для тебя, Син Цы. А дальше…

Отец помолчал, обращаясь к недоступному пока мне знанию, и продолжил:

– Ты же знаешь, что даже для будущего Будды рождение сына стало своеобразной преградой к достижению пробуждения. Знаешь, в Дхиммападе в книге «Опоры, на которых жизнь держится» говорится, что привязанность и удовольствие, которые мужчина находит в жене и детях, именуется «крепкими путами, тянущими вниз». В ребенке он увидел только новые узы, связывавшие его с миром. Имя его сына – Рахула, означает «преграда», «препятствие». Поэтому рождение сына было последним толчком, заставившим его привести в жизнь давно назревшее решение. Ему, я думаю, наверное, было тяжело. Как отец, он, конечно, хотел видеть рядом с собой самое дорогое, что у него есть на свете. Хотел прижать к сердцу своего новорожденного сына. Я так и вижу, как тихо подкрадывается он в опочивальню, где спят его жена и сын. Сиддхартха, видит, как рука матери покоится на головке ребенка, и, боясь разбудить жену, не решается обнять его. Так в свои 29 лет он – Сиддхартха Гаутама без прощания, оставляет жену и ребенка, и со своим слугой Чанны отправляется навстречу ночи. Это событие называют «Великим Отправлением». Ты знаешь это. Думаю, твоя мать тоже должна была преодолеть и «преграду», и «препятствие», которые для женщины еще сильнее, чем для мужчины. Она великая женщина, что смогла оставить тебя. Возможно, в следующем рождении она станет мужчиной и достигнет просветления, увы, женщинам это не дано. Возможно, став мужчиной, она станет Ботхиситовой. Если только она уже не… Неужели… – отец замялся, но продолжил говорить.– Нирвана Бодхисаттв есть совершенное успокоение, но это не угасание и не бездействие.

Я опустила голову. Глядя, на меня отец продолжил:

– Ты намного более способная, чем остальные, но они, твои способности, еще полностью не открылись. Мозг новорожденного один, мозг зрелого человека иной, я не успел познать и толику твоего сознания. Видимо, эта твоя, пока неясная для меня способность, и нужна Темучину. Но ты не должна достаться ему. Особенно сейчас.

– А что, это настолько возможно?

– Да, – коротко ответил отец.

– И что делать?

– Ты уйдешь в самадхи и переждешь смутные времена, а когда возвратишься в новый мир, он будет другой, – и это говорил уже не отец, а учитель.

– И там не будет Чингисхана?

– Увы, скорей всего будет его реинкарнация, и этот человек, возможно, будет также желать познать тебя как женщину, а возможно, как суть, а может, то и другое вместе. Но это будет другое время. Так далеко я не вижу.

– Что ты видишь еще, отец?

– Просто вижу его желание найти тебя и не отпускать. Ты ему очень нужна и, когда он найдет тебя, многое изменится. Но ты сильная, Син Цы. Ты не глупая, Син Цы, и ты особенная, а он предназначенный, как и ты. Но для чего?

– Если мы предназначены друг другу, так, может, исполнить свой кармический долг и не уходить в самадхи?

– Нет, не сейчас, не сейчас. В наше время это не будет иметь значения. Я это понимаю.

– А тогда когда?

– Не скоро, очень не скоро. Только Будда знает время. Я погружу тебя в самадхи, если получится – на тысячу лет, а будет это раньше или позже – знает только Он. А сейчас у нас не больше двух недель, чтобы ввести тебя в самадхи. Ты способна войти в него быстро. Именно ты способна. Я сделаю саркофаг и помещу в него твое тело. Ты изнутри легко сможешь раскрыть его, когда придет время, а до этого он будет сохранять тебя. Ты будешь беспомощна первое время. Поэтому положу внутрь него свиток с таким содержанием, которое не позволит уничтожить твое слабое тело. Они будут стараться восстановить твои силы. Напишу, что ты поможешь узнать рецепт бессмертия. В смутные времена побудешь внутри статуи, Син Цы. Согласна?

Я кивнула и сложила руки, как полагается монаху.

И мы начали подготовку. Я была лучшей ученицей и потому уходила в самадхи быстро, а не как многие в течение длительной подготовки. Десять дней – и сознание покинуло мое тело.

И сейчас, находясь в этой палате, через тысячу лет я вспоминала этот разговор. Вспомнила отца, монахов, подготовку саркофага для статуи. Вспомнила многое, но, увы, не все. Я потеряла некоторые навыки работы с сознанием, даже простые телесные, такие, как глотать и говорить.

Все было тихо и спокойно. Тогда спокойно, а теперь я нервничаю. Я узнала его. В момент, когда он трогал мои волосы и массировал кожу головы, а его сознание пыталось проникнуть внутрь моего – это и произошло. Узнала, почувствовала, вспомнила. Сильное, жесткое, властное сознание, знакомое из прошлой жизни. Такое, как было у Чингисхана. Он таки завоевал наши земли и пришел в монастырь лично вместе со своим советником и буддистом Елюй Чу-цай. Мое сознание тогда не уходило далеко от тела, и я увидела этого человека. Чингисхану было, наверное, чуть за 50 лет. Воин. Сильный, плотный, с рыжеватыми, тронутыми сединой волосами, серо-зелеными раскосыми глазами, и широким лицом. Он озирался по сторонам, видимо, искал меня. Но ощутить не мог. Уже никто не мог. Походил по коридорам монастыря, спустился в подземные лабиринты, поднял голову вверх и сказал: – Я опоздал сейчас, но мы еще встретимся, женщина. Ты нужна мне. И я найду тебя. Пусть не сейчас, но найду. Мое тело уснет. Но никто не найдет моей могилы до времени потому, что мое тело, как и твое, будет хранить силу – ту, которая нужна этому миру.

А потом приказал:

– За то, что лишили меня законной добычи, всех монахов монастыря уничтожить.

Елюй Чу-цай что-то попытался сказать Чингисхану, но он не знал жалости к тем, кто шел против его воли. Я не видела смерти отца и других, просто знала, что их больше нет.

Все эти ощущения окатили меня как волны. Я поняла, что его предвидение осуществилось. От кармы трудно уйти, и моя никуда не делась за века. Реинкарнация Чингисхана в лице доктора Мейсена нашла меня, и я заинтересовала его. Он, слава Будде, не обрел еще силу Чингисхана. Не знает ничего о своей реинкарнации, о своей прежней жизни. Может, он и не хотел бы знать о том, кем был в предыдущем рождении. Возможно, он даже не задумывался о том, что в каждой возникшей новой жизни развивается иная личность человека. Но вместе с тем некая определённая часть «Я» этого человека остаётся неизменной, переходя из тела в тело в череде перевоплощений. Отец говорил, что многие так и не узнают, кем были их предки, и что это их счастье. Сила и особенности сознания первоначального или предыдущего хозяина тела не перешли к доктору Мейсену в полной мере. Только некоторые способности и, к моему сожалению, непонятное желание найти меня. Я нужна ему, но пока, слава Будде, не как объект вожделения, не как женщина. Он любвеобилен, этот доктор, но я не вижу похоти в его взгляде на меня, только интерес как к непонятному феномену. Поэтому надо подольше тянуть время и думать, выздоравливать и потом бежать. Возможно, через неделю я придумаю, как мы сможем договориться. Хотя о чем мы будем договариваться? Ни я, ни он сейчас не знаем путей и целей.

На следующий день он опять приходил и трогал мое тело, гладил волосы, пытался заставить тело реагировать на его прикосновения – заинтересованные, горячие, властные.

« Обломись», – любимое слово Мэгги, которое она постоянно произносила, когда какой-нибудь злодей в сериале не получал желаемого. Это слово так и крутилось в голове, приклеилось. Я сейчас знаю больше тебя, Мейсен – Темучин, и играть будем по моим правилам, а думать, как именно играть, надо. Знать бы ради чего игра, и каковы ее правила. Может, лучше бежать?

Кабинет доктора Мейсена

Я задумчиво рассматривал свои предыдущие записи и размышлял, как лучше сформулировать это. Что писать о совершенно бесполезных посещениях Айи в последние два дня – не знал. Но ведь и отрицательный результат – тоже результат. Поэтому запишем: «Она не пускала в сознание, мне не удалось ощутить ее эмоции, она отсрочила разговор, и я уверен, что даже когда захочет, вернее, соизволит что-то сказать, то не скажет интересующее меня».

Стянул шапочку. Взлохматил волосы. Как ненавижу эту докторскую шапочку, она обручем сковывает голову. Может, плюнуть и просто представить ее широкой общественности и журналистам, как феномен с потерей памяти? Натравить журналистов, ученых с ограниченным доступом к исследованиям. Показать снимки, сделанные первоначально и в дальнейшем на протяжении двух месяцев. Пусть исследуют. Хотя, что исследовать? Она почти здорова. Дышит нормально. Сердце работает отлично. Хорошо, что Мэгги возит ее в парк, думаю, вскоре она будет ходить по нему сама. По палате-то уже перемещается, и неплохо. Может, вывозить ее не только в парк, но и на море? Да-да, выводить активнее в мир. Залежалась она. А так: набирает вес, молодеет, учится разговаривать, умеет набирать текст на планшете. С сознанием все нормально. Вон как ловко меня обставила. Я точно был уверен, что слабость, которую она изображает – это игры.

Играет. Я вытянул ее из непонятного состояния, а она изображает из себя невесть что. Но то, что она меня боится, я тоже понял. Пусть не увидел эмоций так, как я их часто вижу, но зрачки-то были расширены, как при сильном испуге и даже в мимике проскользнул испуг. Как будто она что-то узнала, или вспомнила обо мне. Да, это стоит отметить особо. Записал: «Боится меня и что-то вспомнила. Мы с ней раньше не встречались, значит, вспомнила что-то о своей жизни».

Задумался, как сформировать запись. Интересные вопросы. Раньше страха при виде меня я не замечал. Значит, появился сейчас. Не прикосновений же она боится? Может, почувствовала во мне мужчину и боится? Чушь. Хотя? Ставлю еще один вопрос в огромном перечне нерешенных. Мужчин у нее не было. А ведь раньше она была красива. Лет пока непонятно сколько, но, думаю, семнадцать – восемнадцать, не больше. Все-таки кожа еще не приняла прежний вид. Но даже еще не полностью восстановившееся лицо и тело притягивали взгляд.

«Каким будет твой следующий шаг?», – задумался я, но размышления оборвал стук в дверь. Я глянул на часы и вспомнил, что у меня собеседование. А интересная мысль мелькнула и убежала. Поймаем потом.

– Войдите, – сказал спокойно, и в проеме двери показались две фигуры.

Нет, двоих нельзя собеседовать, по очереди.

– Извините, что назначил встречу в одно время, но сначала поговорю с одним, а потом с другим. И начну, пожалуй, с Вас, молодой человек. Думаю, вы Сэм Бримт. С Вашим резюме я ознакомился, но поговорить хочу. А Вы, мистер Логан, подождите, пожалуйста, в приемной.

Итак, передо мной молодой, как и написано, 23-летний специалист по медицинскому оборудованию. Внешность приятная, открытое неглупое лицо, темные, но не черные волосы, глаза серые, не раскосые. Рост средний, все какое-то более-менее среднее, кроме любознательности и тревоги. Интересный набор. Тревога – понятная при собеседовании эмоция, а вот что ему интересно?

И я так и спросил:

– Чем увлекаетесь, молодой человек, и чем бы хотели заняться дальше?

Кажется, этого вопроса он не ожидал, ведь весь официоз отражен в резюме.

И он неожиданно сказал:

– Смогу отремонтировать почти любое медоборудование, и не только мед, у меня отличные способности к технике. Это без саморекламы. Просто констатация того, чем горжусь. Но больше всего люблю конструировать новые приборы, и хотел бы работать в институте, создающем приборы, связанные с изучением работы мозга. Диплом писал в Австралийском институте мозга. И так, понемногу о разном мечтаю.

Про приборы в резюме не было, просто я потянул немного за ниточку доверия, и он ответил искренне. Интересно.

– О чем же вы мечтаете? – и я усилил натяжение нити.

Но почувствовал сильное противодействие. Он не хотел рассказывать. Может, мечтает о девушках или одной конкретной и скрывает эти романтические мысли. Сексуальной озабоченности не вижу. Или о квартире. Может, о деньгах, но на вид не жадный. Ладно, пусть себе мечтает. Не рассказывает сейчас – потом выясним. У каждого свои мечты. Мечтать не вредно.

– Хорошо.

Покрутил еще раз резюме в руках и, посмотрев на него пристально, сказал:

– Беру на работу с испытательным сроком два месяца, зарплата…, – и назвал сумму, указанную в резюме, как желаемую. Нормальная, не завышенная сумма.

– Рад знакомству с новым сотрудником. Не будем тянуть время. Как я понял, отрабатывать на старом месте работы вам не надо, поэтому завтра выходите на работу к девяти. Хочу, чтобы вы познакомились с нашим старым специалистом, и он ввел вас в курс дела. Приступите к своим обязанностям, а там посмотрим. И пригласите, пожалуйста, ко мне в кабинет Томаса Логана.

Новый потенциальный сотрудник привлек внимание. Это с ним Лиз спит? Красавчик. Но она бы никогда не притащила на работу своего любовника. Работа для нее действительно важна. Сталкивать нас она бы не стала. При всей ее стервозности и любвеобильности она хороший и умный врач, которому небезразличны результаты работы. Значит, стечение обстоятельств. Но на всякий случай спросил:

– Вы знакомы с доктором Лиз Познер?

– Нет, незнаком.

Говорит правду. Присмотрелся к его эмоциям. О, такого большого шарика любопытства уже давно не видел. Любопытство в моих представлениях имело вид шара с большими глазами и большими ушами. У этого экземпляра и уши, и глаза были огромные.

Я не параноик, но сразу возникла мысль: «А что он хочет узнать?» И я задал ему тот же вопрос, что и Сэму:

– Чем увлекаетесь, молодой человек, и чем бы хотели заняться дальше?

– Я историк-реставратор, мистер, и увлечен своей работой. У меня в лаборатории доктора Вейлера была интересная тема, но он временно прекратил финансирование этих исследований, поэтому буду продолжать работу пока самостоятельно. У меня много интересных идей, но это будет делаться во внерабочее время. Я длительно и успешно работал массажистом. Можно сказать, я наследственный массажист, моя мать отличный специалист и многому меня научила. Я чувствую мышцы и нервы очень хорошо. Можете проверить, я обнаружу нить для шитья через плотную ткань, сложенную вдвое. Я не прекращал практику со времен окончания медицинского колледжа, но история мне интересней.