Текст книги "Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик..."

Автор книги: Светлана Лаврова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик...

ЛОШАДИ ЛЕТАЮТ ПОЛТОРЫ МИНУТЫ

Прости меня, Сиена. Я была с тобой только десять тысяч секунд. Я мало видела, мало поняла и, конечно, все переврала. Большое нахальство – писать сказку после столь краткого знакомства. Но мне очень хотелось.

И получился город цвета охры, с мальчишками, погонями, призраками, с капитаном Гвидориччо в плаще с синими ромбами и золотыми листьями, с лучшим в мире мороженым… И с палио, конечно.

29 июня

Глава 1
Откуда берутся сестры

– Мама, мама! Черепахам опять досталась лучшая лошадь!

Маттео вбежал в кухню, прыгая через ступеньки.

– О Cristo porko Madonna! – взвыла Франсуаза и швырнула поварешку в кастрюлю с готовым мороженым. Мороженое утробно чвякнуло, засасывая поварешку.

– Дорогая, ты опять ругаешься при ребенке, – мягко упрекнул папа.

– Молчи, негодное отродье черепахи! – воскликнула мама. – Кстати, ребенок уже привык за двенадцать лет, так что переживет. Маттео, а почему ты решил, что их лошадь лучшая?

– Мама, это Черный Горбун! – сказал Маттео, наблюдая, как поварешка медленно погружается в пучину мороженого. Мама застонала. Про Черного Горбуна ходили легенды.

– Окаянные Черепахи подкупили судей при жеребьевке, – неуверенно предположила она, понимая, что это невероятно. Жеребьевка, по-местному тратта, обставлялась так, что обман был технически невозможен.

– А что досталось Улиткам? – поинтересовался папа.

– Что-то мелкое, тощенькое, белобрысенькое, – скривился Маттео. – Крылышки худэсеньки, ножки тонэсеньки… ее затопчут на полдороге.

Поварешка уже практически утонула. Когда над поверхностью осталось миллиметра два никелированного краешка ручки, Франсуаза подцепила его ярко-алыми наманикюренными ногтями, вытянула из мороженных глубин и отдала Маттео.

– Можешь облизать.

Маттео с удовольствием схватил обмазанную мороженым поварешку. Он очень любил облизывать все после маминой готовки. Конечно, он мог съесть потом хоть сколько маминого мороженого, но вкуснее всего было облизывать.

– Стоп, – мама отобрала завазюканную поварешку. – Я забыла. Джаноцца, может, ты хочешь облизать?

Только теперь Маттео заметил незнакомую девчонку, сидевшую на табурете в углу кухни.

– Наверное, – растерянно сказала девочка. – Не знаю. Я никогда еще не облизывала поварешек.

– Ужас! – воскликнула Франсуаза. – В этой Флоренции воспитание детей никуда не годится! Они голодают! Познакомься, Маттео, это твоя новая сестра.

Маттео ошарашенно посмотрел на девочку.

– Пока я бегал на жеребьевку, ты соорудила мне сестру? – спросил он. – Папка, а ты куда смотрел? Мама совсем распоясалась.

– Я смотрел в газету, – объяснил папа.

– Это дочь моей двоюродной сестры Амалии из Флоренции, – сказала мама. – Она приехала на четыре дня, посмотреть палио. Ты ей все покажешь и расскажешь.

– Я и не знал, что у тебя есть сестра во Флоренции, – удивился Маттео.

– Я тоже, – отмахнулась мама. – Но она говорит, что есть. Ей виднее.

Мама взяла мутовку и стала энергично взбивать мороженое с фруктами.

– Теперь все убирайтесь из кухни, – скомандовала она. – Я в расстроенных чувствах из-за Черного Горбуна и скоро начну швыряться мисками и кастрюлями. Джаноцца, ты облизала поварешку? Как медленно, сразу видно, что практики нет.

– Она в рот не влазит, – пожаловалась девочка, тщетно пытаясь натянуть свой рот на черпак поварешки.

– О чтоб тебя… Маттео, покажи технологию. И быстро вон! А то не успею сделать мороженое к вечеру.

Мама была лучшим кондитером контрады Улитки. За ее мороженым приезжали даже из пригородов. Вечером, после сиесты, соседи будут толкаться в лавчонке Франсуазы, ругать Черепах, сетовать на судьбу… Значит, мороженого потребуется много.

Маттео хотел улизнуть, но окрик матери настиг его в дверях:

– Возьми девочку с собой и все ей покажи! Пусть надменные флорентийцы не думают, что Сиена забыла законы гостеприимства!

Глава 2
Немного об утопленниках

– Я ничего не поняла, – призналась девочка. – Почему флорентийцы надменные?

– Ну нельзя же сказать, что они паразиты и сволочи, мы же вежливые люди, – объяснил Маттео, обдумывая, как бы избавиться от девчонки – некогда было с ней возиться.

– А… а что, все флорентийцы… это самое… нехорошие? – осторожно спросила Джаноцца.

– Да нет, нормальные люди, хорошие… но мы с ними враждовали более 800 лет. Помнишь, как мы вам надавали по шеям в 1260-м в битве при Монтеапетри?

– А потом мы вас присоединили, – парировала Джаноцца. – Великий Герцог Тосканский и Флорентийский правил Сиеной.

– А, эти Медичи, – отмахнулся Маттео. – Они все колдуны были… а сиенцы – добрые католики. Знаешь, сколько ведьм сожгли? Ужас. Мою пра-пра-сколько-то-раз-прабабку тоже сожгли в XIV веке.

Девочка хотела что-то возразить, но вместо этого сказала:

– Покажи мне все интересное, ладно? Я немного знаю, читала. Знаю, что в городе 17 контрад-районов, которые соперничают, как на войне. Знаю, что на скачки-палио по жребию выходят десять контрад. Знаю, что коней распределяют по жребию…

– Ну да! – воскликнул Маттео. – И вот сегодня наши враги, контрада Черепахи, получила лучшего жеребца, Черного Горбуна! А нам досталась какая-то Белька… Белика… тьфу, даже имя дурацкое. Слабая лошадь.

– А наездники?

– Наездники уже приехали, их обычно вызывают из Сардинии, – сказал Маттео. – У нас какой-то Гвидо… не знаю, что за Гвидо. Из Сардинии, а выговор местный, тосканский. Капитан говорит, что он слишком длинный, тяжел для такой слабой лошади, какую мы вытянули. Будут менять, наверное, – жокеев можно менять, не то, что лошадей. Попытаются перекупить у Слонов, у них очень хороший жокей, Сеппио. Знаешь что, мне ужасно некогда. Давай так: я буду везде ходить, где мне надо, а ты можешь быть со мной, только не мешайся и не ной.

– Я не буду ныть, – тихо сказала Джаноцца. – А лошадей можно посмотреть?

– Вообще-то всем нельзя, – сказал Маттео. – А мне можно. У моего друга Джованни брат – барбарески, они ухаживают за лошадьми. Через полчаса мы встретимся с нашими и пойдем глядеть лошадей и думать, чем можно помочь родной контраде. А пока надо съесть что-нибудь. Мама не в настроении, поэтому пошли к бабушке. Она тоже Улитка. А папа – Черепаха.

– А ты кто? – фыркнула Джаноцца. – Помесь?

– Балда, я – Улитка! – гордо сказал Маттео. – Я родился в контраде Улитки. Вообще-то я чуть было не стал презренной Черепахой. Когда мама с папой поженились и я должен был родиться, мы жили в бабушкином доме. Дом стоял на границе двух контрад. Окно спальни находилось в контраде Черепахи, а дверь – в контраде Улитки. А кровать, где мама собралась меня рожать, как раз посредине. Ну, маме не до контрад, она увлеклась процессом моего рождения и ни на что внимания не обращает. А папа, пользуясь тем, что она занята, потихонечку начал двигать кровать к окну. Незаметно так, по несколько сантиметров. Чтобы я родился в контраде Черепахи. Ну, время идет, все заняты делом: мама – рождением меня, папа – двиганьем кровати, которая уже на три четверти в контраде Черепахи… и тут входит бабушка! Она сразу все просекла и как закричит: «Ах ты, негодный Черепах! Мой внук должен родиться Улиткой!» И как дернула кровать к двери! Папа спинку кровати не выпускает, тянет на себя, бабушка – на себя. Папа сильнее, а бабушка темпераментнее. Кровать трясется, как отбойный молоток, мама кричит: «Потише, меня уже укачало!» И тут бабушка и папа одновременно дернули кровать на себя. Несчастная мебель разломилась пополам, мама свалилась, я решил, что с меня хватит, вылетел из мамы и полетел по синусоиде прямо в контраду Улитки. У самой двери бабушка поймала меня в броске и чуть было автоматически не отбила пас, но опомнилась и закричала: «Улитка!» А потом: «Мальчик!» Это в смысле, что я мальчик, а не девочка.

Джаноцца с горящими глазами слушала это эпическое повествование.

– Маттео! Маттео! – прервал его громкий голос откуда-то сверху. – Куда ты ведешь эту недокормленную синьориту? Она же совершенно голодная! Быстро заходите, лазанья стынет!

– Мы уже идем, бабушка, – и Маттео помахал кому-то в окне. – Пошли, моя бабка классно готовит. Это от нее мама унаследовала свой кулинарный талант.

Джаноцца представляла бабушку огромной и могучей старухой, с громовым голосом. А в доме их встретила маленькая, кругленькая и совсем не старая женщина. От нее пахло горячей пастой, перцем, изюмом и чем-то еще острым и вкусным. Она шмякнула на тарелку шмат лазаньи величиной чуть поменьше Палаццо Публико, опрокинула сверху гору тертого пармеджано размером с Везувий и сказала:

– Ешь, детка. А то твои ребра скоро проткнут твою синюю кожу. Маттео, где ты взял такую истощенную синьориту? Ты устроил ей побег из темницы?

– Между прочим, это моя сестра, – сказал Маттео, уплетая лазанью. – М-м-м… бабушка, дай еще пармеджано, этот уже весь куда-то съелся.

– Сестра? – удивилась бабушка. – Твоя мать позволяет себе совершенно недопустимые вещи! Нельзя рожать сразу такого большого ребенка, это опасно для здоровья. Или она родила ее раньше и много лет прятала под кроватью?

– Она не родная сестра, а троюродная, из Флоренции, – объяснил Маттео. – Как вкусно, баба, а панфорте есть?

Бабушка достала горячую ковригу. Над ковригой завис густой дух сухофруктов и пряностей.

– Глупости, – сказала она, отрезая ломоть. – У тебя не может быть троюродной сестры, потому что у твоей матери нет двоюродной сестры, потому что у меня нет родной. Тем более во Флоренции. Нашла где сестру иметь! Это какая-то интрига.

Она оглядела совершенно багровую от этих разговоров Джаноццу и удовлетворенно заметила:

– Ну вот, поела так хоть порозовела, а то зеленая была, аж синяя, как утопленник. Ты плавать умеешь?

– Да, немного, – пролепетала Джаноцца.

– Ну и хорошо, значит, ты не утопленница, а живой человек, – кивнула бабушка. – А то я ходячих утопленников не люблю и вообще шустрых мертвяков не одобряю. Умер – так лежи в земле или в воде, нечего шляться. С живыми проще и приятнее. Ешь, детка, а то твой живот прилип к позвоночнику, и как его отделить без хирурга – ума не приложу.

– Сейчас модно быть худой, – робко возразила Джаноцца. – Все девочки худеют.

– Все девочки дуры, это закон природы, – заметила бабушка. – Так было при Медичи, так есть и сейчас. Женщины умнеют годам к пятидесяти, а тогда уже поздно. Ешь и срочно толстей. Если у женщины одни локти и колени, то это не женщина, а паук-косиножка. Кстати…

Она оглядела гостью еще раз.

– Что-то с тобой не так… Эй, Мурио!

Из угла вышел толстый черный кот. Приблизился неспешно, обнюхал Джаноццу, лизнул ей руку и кивнул головой: мол, мое почтение.

– Надо же, – удивилась бабушка, – Мурио тебя признал. Еще и поклонился. Значит, ты не то, про что я думала… может, и вправду человек…

– А про что ты думала? – хмыкнул Маттео. – Что она привидение?

– Что-то вроде, – уклончиво сказала бабушка. – Но тогда Мурио ей бы глаза выцарапал… или что там у нее вместо глаз. Он у меня на призраков натасканный. А он ей руку лизнул. Хотите добавки, ребята?

Джаноцца опасливо отодвинулась от кота.

– Нет, – отказался Маттео. – Нам пора. Мы с ребятами сейчас подумаем, что можно сделать с Черепахами.

– Наведите порчу на Черного Горбуна, – быстро предложила бабка. – Это же надо – опять Черепахам повезло! Такой конь! Опять не видать нам победы!

– Вот ты и наведи, – предложил Маттео. – Мы не умеем.

– Мне нельзя, я обещание давала, – отказалась бабушка. – Ну, идите, спасайте родную контраду…

Уже в дверях Джаноцца обернулась и спросила:

– Это ведь вас сожгли в XIV веке?

Бабушка засмеялась и махнула рукой:

– Э-э, внученька, кто же упомнит такие старые дела… тут программу телепередач на завтра забываешь, а ты про XIV век… склероз, он даже колдовством не лечится.

ВЫПИСКА ИЗ ПЛОХОГО ПУТЕВОДИТЕЛЯ ДЛЯ ТУРИСТОВ

Сиена, основанная при римском императоре Октавиане Августе на месте старого этрусского поселения, до сих пор сохранила свой средневековый облик. Узкие улицы цвета охры, старые палаццо, живописные тупики и переулки придают городу неповторимое своеобразие. Более всего знаменита Сиена своими скачками – палио, проводимыми с незапамятных времен. Когда в XVI веке герцоги Тосканские подчинили Сиену, они стали всячески культивировать конкуренцию контрад – семнадцати районов города. Пусть лучше сиенцы сражаются друг с другом, чем с Флоренцией, – решили Медичи.

Два раза в год, 2 июля и 16 августа, в городе проводятся скачки. Лошадей распределяют по жребию. Они должны сделать три круга по главной площади города – Кампо. Если всадник упадет, то лошадь может и одна победить: ведь в палио самое важное – это лошадь. Скачки длятся около девяноста секунд. Победившая контрада по традиции имеет право в следующие после палио дни безнаказанно издеваться над соперниками. Потому что главное – это победа, и победителю прощается все.

В Сиене сохранилось много интересных архитектурных памятников, в музеях города хранятся жемчужины мировой живописи. Посетив Сиену, вы увезете с собой незабываемые впечатления и интересные сувениры.

Глава 3
Первое появление лошади

Затертая в толпе Джаноцца почти ничего не видела. Она стояла очень неудачно. К тому же прямо перед ней возвышался здоровенный тип в красной рубашке, пахнущей бензином. Он закрывал весь обзор. Мальчишки, скорее всего, что-то видели, потому что комментировали:

– Мелисенту повели. Ну и ляжки!

– А вон Сеппио на Рыжей Оглобле. Эх, хороша, повезло Слонам!

– А наша где? Нашу вообще не видно.

Они встретили друзей Маттео почти сразу после того, как вышли от бабушки. Друзей было трое, они подозрительно оглядели Джаноццу.

– Вот, – развел руками Маттео. – Это моя новая сестра. Мать велела ей все показать.

Мальчики вздохнули – они прекрасно понимали, как чужой человек может нарушить всю компанию.

– Значит так, – решительно сказал старший. – Мы скидываемся, покупаем тебе много-много мороженого и пирожных, и ты сидишь в кондитерской и ешь. А мы подберем тебя на обратном пути.

– Значит, так, – не менее решительно возразила Джаноцца. – Не пойдет, и фиг вам.

Мальчишки вздохнули еще раз и покорились. Все пятеро пошли туда, где должны были состояться первые пробные скачки. Теперь до палио тренировочные заезды проводились утром и вечером. Джаноцца быстро запомнила новых знакомых. Тот, что хотел запереть ее в кондитерской, звался Стефан, он был высокий и красивый. Второй, Паоло, был толстый, вертлявый и болтливый. Третий, Джованни, был никакой, без особых примет. Они все ей не очень понравились.

Толпа заволновалась. Кусочком южной ночи, сгустком темноты проплыл Черный Горбун, сын Колдуньи и Грома, фаворит скачек. Черепахи надулись от важности. Маттео выдохнул, Паоло сплюнул с досады, Джованни сказал:

– А вон наша лошадь. Вон мой брат рукой машет.

Джаноцца опять ничего не увидела – тип в красной рубахе просто распухал на глазах и заслонял весь горизонт. Прозвучал сигнал, лошади рванули с места. Это был пробный забег, он ничего не значил. Черный Горбун пришел первым с большим отрывом. Белика, лошадь контрады Улитки, пришла предпоследней.

Совсем сникнув, ребята выбрались из толпы.

– Пошли в конюшню, – сказал Стефан. – Поглядим поближе. Твой брат нас пустит, я надеюсь.

В конюшню обычно не пускали вообще никого – боялись, что конкуренты повредят лошади. Но брат Джованни, такой же невыразительный и без особых примет, провел ребят прямо в стойло.

Джаноцца прислонилась щекой к жердям загона. Маленькая изящная кобылка, не белая, а цвета топленого молока, удивленно посмотрела на девочку, скосила глаза, будто узнавая. Она заволновалась, переступая копытцами, развернула сложенные на спине крылья, словно собралась взлететь…

– Грустно тебе? – спросила Джаноцца.

– Нет, ничего, – сказала лошадка. – Они все добрые. Только трудно не летать. Почему нам нельзя летать, моя госпожа?

– Не знаю, – пожала плечами Джаноцца. – Люди не любят, когда кто-то летает…

– Старая Мелисента говорит, что летать неприлично, – сказала лошадка. – Мы же не дикие кони долины реки По, мы – благородные берберийские скакуны для палио. Упряжь так больно прижимает крылья… и захочешь – не взлетишь. Прикажи им, госпожа. Пусть нам разрешат летать, сколько мы захотим.

– У меня нет власти над ними, – сказала Джаноцца и погладила лошадку по крылу.

– Эй! Девочка! Трогать нельзя! – закричал Джакопо, брат Джованни.

– Почему лошадям запрещают летать? – спросила его Джаноцца. – Они же умеют.

– Умеют, – кивнул Джакопо. – Еще как. Но считается, что нельзя. Я думаю, чтобы навоз сверху не падал на головы зрителей.

– Еще судить скачки было бы трудно, – подсказал Джованни. – Все летят кто куда, и кто первый – непонятно. А когда по земле – все это… регламентировано.

– Странно… – протянула Джаноцца. – Этак лошади совсем разучатся летать, и крылья у них отпадут.

– Как люди, – сказал Маттео. – Моя бабка говорит, что люди тоже умели летать. Но считалось, что это нехорошо, неприлично. Крылатых жгла инквизиция. И люди разучились, и крылья у них отвалились.

– Ладно, идите отсюда, – сказал Джакопо. – Сейчас жокей придет, господин Гвидо. Нельзя к лошадям, я уж так пустил, по знакомству. Лошадь хиленькая, ноги слабые, иммунитет никакой, еще заразите чем-нибудь или сглазите. Да-да, господин Гвидо, проходите…

Он ворвался в конюшню, как маленький черный ветер – быстрый, гибкий, горбоносый, глянул зло и весело:

– Посторонних гнать! Что, опять младшие братья деверя шурина соседа старшего конюха?

– Брысь, малышня, – заторопился Джакопо.

Ребята ринулись к дверям, Джаноцца последняя. Гвидо дернул ее за руку, развернул к лампе:

– Синьорита, кто вы?

– Я сестра из Флоренции, – объяснила Джаноцца, вырывая руку. – Пустите, господин Гвидо, больно.

– Обознался… – пробормотал жокей и повернулся к лошади. Он что-то сказал ей тихо и радостно, и она ответила и засмеялась, дернув крыльями.

Мальчишки вышли на улицу расстроенные. Лошадь и вправду была слабая.

– Капитан контрады сейчас заседает с лейтенантами, вырабатывает стратегию, – сказал Паоло. – Может, перекупят Сеппио у Слонов.

– Не надо менять жокея, – вдруг сказала Джаноцца. – Это очень хороший всадник. Он все понимает…

– Ты-то откуда знаешь? – скривился Стефан. – Ладно, давайте думать, что делать.

Глава 4
Спасти родную контраду!

Ребята сели на ступеньки в каком-то переулке.

– Ну, – сказал Стефан. – Кто что надумал?

– Порча или сглаз, – предложил Маттео. – Сглазим Черного Горбуна – он ослабнет и захиреет. И проиграет скачки. Нехорошо, конечно. Но главное – победа.

– Порчу наводить – не мужское дело, – заметил Джованни, и все посмотрели на Джаноццу.

– Я не умею, – пискнула та.

– Ты же из Флоренции? Раньше флорентийские ведьмы на всю Италию славились… Ну ладно, порча – дело сложное, а сглазить любой человек сможет, – продолжил Стефан. – Нужно только хвалить коня и смотреть на него дурным глазом. У кого из нас дурной глаз?

– У меня аж два глаза дурные, потому что близорукие, – похвастался Паоло.

– У меня левый глаз почти дурной, – сказал Маттео. – Потому что на нем ячмень был, только вчера прошел. Наверное, глаз еще немного дурной – «остаточные явления» называется.

– У меня тоже глаз должен быть дурной, потому что черный, – сказал Стефан. – По традиции все сглазивали… сглаживали… черными глазами.

– Это что, у меня одного глаз не дурной? – обиделся Джованни. – Ну уж нет, так не честно. Я тоже хочу.

– Ладно, все пойдем и сглазим, – подытожил Стефан. – Оптом, наверное, лучше выйдет. Еще что?

– Слабительное подсунуть, – придумал Паоло. – Я вчера по телеку комедию смотрел.

– Коню или жокею? – уточнил Стефан.

– Лучше жокею. Если накануне скачек вечером первого июля дать торт со слабительным, то он ничего не заметит, а утром будет того… ослабленным.

– Хорошо. Ты, Паоло, обеспечиваешь слабительным, а ты, Маттео, делаешь торт из мороженого.

Паоло был сыном аптекаря.

– Еще можно побег устроить, – сказал Паоло. – Я кино смотрел, «Железная маска». Если прокопать подкоп, то Черный Горбун убежит.

– Эй, ты как себе представляешь, лошадь по своей воле лезет в подземный ход? – изумилась Джаноцца.

– А ты не встревай. М-м-м… может, он любознательный и любит по подземельям лазать. Или можно крышу разобрать.

– Зачем?

– Ну… чтобы Черный Горбун вылез на крышу и ушел.

– От погони он уходил по крышам, – пробормотал Маттео, вспоминая последний шпионский боевик.

– Лучше дверь взорвать, – предложил Джованни. – Коню не придется лезть на крышу или под землю, он мирно уйдет по горизонтали.

– Взрыв – это громко, – возразил Стефан. – Все прибегут, нас поймают и побьют. Я не боюсь, конечно, но Черного Горбуна тоже поймают.

– Мы тихонечко взорвем, – уговаривал Джованни, который уже давно ничего не взрывал, а очень хотелось.

– Ладно, все строительные работы – взрывы, подкопы и разборки крыш – на Джованни, – сдался Стефан. – Инструмент у отца возьмешь.

Отец Джованни был строителем.

– А что ты придумала? – спросил Маттео Джаноццу.

– Я не знаю… ну вот можно ласку запустить в конюшню… – неуверенно сказала девочка. – В старые времена бывало: хозяин заходит утром в конюшню, а конь весь в мыле, храпит и бьется. И потом весь день плохо ездит. «Это на нем черт катался», – думает хозяин. А на самом деле в конюшню залезла ласка, такой маленький хищник, меньше кошки. Ласка бегает, мышек ловит. Конь ей без надобности – больно велик. А конь лесного зверя чует, боится, всю ночь бесится… конечно, утром он не работник. Если накануне палио запустить ласку…

– Где ж я тебе посреди города ласку возьму? – развел руками Маттео. – Они у нас и не водятся. Одни кошки.

– А если кошку запустить? – предложила Джаноцца.

– Глупости все это, – сказал Стефан. – Если мы накануне палио запустим в конюшню ласку, то как Черный Горбун будет есть отравленно-слабительное мороженое? У него аппетит пропадет, он будет на ласку отвлекаться и ничего не съест.

– А может, они подружатся и вместе поедят мороженого? – сказала Джаноцца. – И вообще вы торт собирались жокею давать, а не коню…

– Тьфу, я перепутал. Ты меня так заморочила своими ласками… то есть зверем лаской, я имел в виду. Ласки у меня, конечно, нет, но вот как сделаем: я принесу из дому кошку, и мы ее запустим сегодня в конюшню. Для репетиции. Если завтра на утреннем заезде Черный Горбун не придет первым, значит, кошка подействовала, и можно будет повторить на следующий день.

– Кошка лучше, чем ласка, – одобрил Джованни. – Больше и страшнее.

– А еще можно кошку раскрасить в пугающие цвета, – предложил Паоло. – Я по телеку смотрел: безобидная гусеница раскрасилась красными и желтыми полосками, и все птицы в обморок от ужаса попадали. «Отпугивающая окраска» называется.

– Если я нашу кошку раскрашу красными и желтыми полосками, то в обморок от ужаса упадет моя мама, – фыркнул Стефан. – Потому что это ее любимая кошка. Так что раскрашивать не бу… о-о-о!

– Что о-о? – подозрительно переспросил Паоло.

– Мы раскрасим ко-ко-коня! – Стефан аж заикался от собственной гениальности. – Зеленкой! Утром придут за Черным Горбуном, а он зеленый! Его не узнают! Или снимут с состязаний как заболевшего ветрянкой! Или чумой и оспой!

– И холерой, – подсказала Джаноцца.

– И холе… холера такая, как мы сразу не придумали! Если даже Горбуна не снимут со скачек, то все равно над Черепахами все будут смеяться!

– Я зеленку принесу, – обрадовался Паоло. – У нас много.

– Здорово, – одобрил Маттео. – Но нас в конюшню не пустят.

– Так Джованни все равно дырку в потолке будет делать, когда дверь взорвет и подкоп выроет, – сказал Стефан. – А мы через эту дырку в потолке просунем это самое… чем брызгают… ну пш-ш-ш…

– Чего?

– Я забыл, как называется, такое из него пш-ш-ш получается, когда красят…

– Пульверизатор? Краскопульт? – сообразил Джованни. – У отца есть! Заправим зеленкой, и Черный Горбун станет нежно-фисташковым!

– Все, пишем план, а то половину позабываем, – и Стефан порылся в карманах. Ручку он нашел, а бумажку дал Паоло – какой-то старый рецепт, в который он пирожное заворачивал. Стефан усердно трудился над документом, потом огласил:

«План сами знаете чего.

29 июня. Сглаз и запустить ласку.

30 июня. Утром смотрим, сработала ли ласка. Вечером Джованни роет подкоп, разбирает крышу, взрывает двери. Еще вечером полить сами знаете кого зеленкой.

1 июля. Вечером подсунуть мороженое жокею или коню. Ответственный Маттео. Все».

– Утро второго июля еще свободно, – заметил Маттео. – Может, еще что запланировать?

– Я думаю, хватит, – сказал Паоло. – Несчастный Черный Горбун будет зеленым, сглазенным, слабительным, испуганным страшной кошко-лаской и убежавшим из конюшни!

– Мы использовали химическое оружие (слабительное и зеленку) и биологическое оружие (ласку), – сказал Маттео. – Осталось ядерное.

– Ладно, уговорил, – кивнул Стефан. – Тебе, Маттео, поручается за три дня изобрести ядерное оружие и применить его в отдельно взятой конюшне. Но смотри – не очень ядерное, чтобы конь не пострадал!

Маттео почесал в затылке.

– Пошли сглазивать… сглаживать… сглазить, короче, – сказал он. – А то темнеет, скоро и не разглядишь, у кого какой глаз – дурной или не очень.