Текст книги "Бард, который ничего не хотел (СИ)"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

И снова чувство холодной тоски и потери – незаметной и трагичной – пронзило всё его существо, но на этот раз, показалось ему, он был гораздо ближе к разгадке, только пошевели рукой… или протяни извилину… или наоборот… Вот если бы еще бедная, разламывающаяся голова работала как надо – он бы непременно всё вспомнил и сообразил…

– Шлем, наверное, придется выбросить, – раздался под его ухом знакомый, но почти забытый в суете последних дней голос.

Попытка повернуть голову выстрелила в шею и плечо, словно из арбалета. Бард страдальчески пискнул и замер.

– Кробх… Дерг… – простонал он, тщетно кося глаза в попытке рассмотреть гостью в темноте. – Добить… меня пришла...

Мягкие лапы прошлись по нему и оттолкнулись от живота – кошха вскочила на спинку диванчика, развернулась и воззрилась на подопечного изумрудными фонарями глаз, особенно яркими во мраке.

– Сам себя добьешь, – хмыкнула она. – Постепенно.

– Вокруг вьется куча народа, готового это сделать хоть сейчас, не утруждая меня подобными пустяками, – болезненно усмехнулся поэт и вдруг встрепенулся, озаренный:

– Слушай, Кробх Дерг! Помоги мне, пожалуйста!

– Что-то случилось? – кошха округлила глаза с издевательским изумлением.

– Да! – не замечая насмешки и головокружения, с надеждой воскликнул Кириан. – У меня турнир через три дня!

– Кошхи на турнирах не сражаются, – равнодушно отозвалась гостья.

– Я не прошу тебя сражаться! Я прошу тебя помочь!

– Я тебе должна только одно желание, – сухо напомнила кошха.

– Когда я раскидывался рыцарями и скакал из окон, ты была другого мнения!

– Да. Была другого. А сейчас передумала. Я обещала женить тебя на твоей приказчице, а не биться за тебя с гвентянской знатью.

– Но если меня убьют, ты не сможешь выполнить свое обещание!

– Мне будет очень жаль.

Кириан открыл рот, хватая воздух, подавился, закашлялся, исступленно тараща глаза – и только после этого запруженный поток возмущения прорвало:

– Жаль?! Жаль?! И это всё, что ты можешь сказать?!

Кошха задумалась.

– Нет. Еще я могу сказать, что герб у тебя получился оригинальный. Очень хорошо будет смотреться на памятнике.

– Кому памятнике? – тупо моргнул миннезингер.

– Не «кому», а «на чьем». Впрочем, все там будем, – Кробх Дерг философски вздохнула и пошевелила кончиком хвоста.

– Но так… так… так… – он замер в поисках подходящего слова, нашел его и обвиняюще бросил его в морду собеседнице: – Так нечестно!

– Как? – уточнила кошха.

– Вот так!!! Я жил-поживал менестрелем при дворе его величества, в меру знаменитым, в меру хорошо оплачиваемым, в меру упитанным, много ел, еще больше пил, страдал от влюбленности, и вдруг появляешься ты – и всё переворачивается с ног на голову! Вместо того чтобы мучиться от неразделенной любви и писать баллады – то есть делать то, что я больше всего люблю и умею – я живу какой-то чужой жизнью! Я бросаю с мостов рыцарей, дерусь с их слугами, прыгаю из окон, дерусь с рыцарями, решаю, сколько центнеров озимой свеклы с гектара заливных лугов мы соберем через год, и стоит ли менять трех призовых свиноматок на молотильно-доильный агрегат – если бы еще знать, что это такое!!! Я стал непонятно кем!!! Я ненавижу этот дурацкий герб, этот дебильный девиз и тех, кто их придумал!!! Я не хочу ни с кем сражаться!!! Я хочу сидеть на подоконнике, смотреть на крыши и писать стихи!!! Я не узнаю себя и не могу предугадать, что мне придется делать в следующие пять минут!!! А это всё из-за тебя!!! И что дама моего сердца оказывается алчной неблагодарной куницей – я не удивлюсь, если и это ты подстроила!!! А ведь я мог бы ее действительно полюбить… наверное... со временем!..

– Твоего сердца?! – кошха вскочила, выгибая спину, зеленые искры брызнули с ее усов и бровей, а обшивка канапе жалобно затрещала под выпущенными когтями. – У тебя нет сердца, бард Кириан! Только желудок, пальцы и язык – ну и, может быть, еще несколько утилитарных приложений! Ты можешь только пить, петь и жаловаться! Ты не умеешь любить! Ты не узнаешь любовь, если даже столкнешься с ней лицом к лицу среди бела дня! Ты мучаешься не от любви какой бы то ни было, а от комплекса неполноценности, замешанного на старых обидах и новых самообманах, и пока ты не оставишь их там, где им место – на чердаке прошлого, ты не будешь счастлив, даже если все женщины и блага мира обрушатся тебе на голову!

Кошха успокоилась так же внезапно, как вспылила, и спрыгнула на пол. Искры пропали, шерсть улеглась, а голос снова стал тихим и чуть равнодушным.

– Ты получил, что хотел, бард Кириан. Свинильда выходит за тебя замуж. Ты счастлив?

– Да!!! – назло то ли Кробх Дерг, то ли самому себе яростно выкрикнул менестрель.

– Вот и хорошо. Прощай.

– Но!.. Но… но ты… я… – потрясенный, оглушенный, раздавленный неожиданным поворотом, преодолевая боль в растревоженных душе и теле, Кириан рванулся к гостье – но та пропала, словно была всего лишь очередным наваждением последних дней – как это ненужное рыцарство, дурацкий замок, нелепая женитьба…

И тут он понял, чего ему в последние дни не хватало.

Себя.

Этот человек, прыгающий из окон, разбрасывающий противников направо и налево, скачущий в доспехах на коне, решающий проблемы заводнения болот и зарыбления полей, раскидывающий существующие и несуществующие деньги на капризы нелюбимой женщины, был не он. Он не знал этого человека и, по правде говоря, не хотел знать. Настоящий он остался там, в маленькой квартирке на самой вершине холма, сидеть на подоконнике, смотреть на крыши и писать стихи.

– Кто остался? Не поняла.

Кириан вздрогнул, выныривая из марева забытья, и вскинул руку к глазам: свет непонятно откуда взявшегося фонаря ослепил его. Впрочем, когда глаза немного привыкли, за фонарем обнаружилась пышнотелая Свинильда в соблазнительно распахнутом пеньюаре и россыпью белых волос по плечам.

– Ты с кем-то разговаривал? – с недоверчивым любопытством огляделась она по сторонам.

– С собой, – вздохнул бард, с кряхтением принимая вертикальное положение.

– И о чем же? – голубые глаза приказчицы вернулись к объекту соблазнения.

– О том, что быть королевским бардом гораздо лучше, чем королевским рыцарем, – криво усмехнулся он.

– Кирюсик! Ну, ты шутник! – женщина расхохоталась, запрокидывая голову. – Ты как будто вчера родился! Ты же сам понимаешь, что в мире воинов, купцов и придворных музыканты немногим лучше городских сумасшедших! Их же нормальные люди чокнутыми считают, пусть даже слушают и поют их песенки! Лучше бы в лавке торговали или в стряпчие пошли! Да и кому были нужны твои… балды!

– Тебе?

– Сэр Кириан, не будьте болваном! – красноречиво покрутила она пальцем у лба.

– Я не хочу быть болваном, я хочу быть поэтом, – упрямо опустил он взгляд.

– А я хочу быть леди, а не девкой из посудной лавки! – отбросив дипломатию, взорвалась Свинильда.

– То есть тебе нужен титул?

– Наконец-то ты понял!

– А я думал, что тебе нужен я…

– Но ведь ты и титул – одно целое! Это словно сказать, чтобы я выбирала, что мне больше нравится – твое левое ухо или правое, и отрезать то, которое не по вкусу!

– Но с ушами я родился, а титул и замок… Сегодня они есть, завтра – нет…

– Так вот, если я тебе нужна, то постарайся, чтобы титул и замок у тебя были и сегодня, и завтра! – сердито топнула приказчица.

– Я понял, – кивнул Кириан, поднялся, держась за ушибленные бока[23], болезненно переступая, подошел к столу[24] и взял лежавшие там бумаги.

– Что там у тебя? – недоброе предчувствие закралось в сердце Свинильды.

– Королевский указ о производстве в рыцари. Дарственная на замок. Девиз. Герб.

Рисовая бумага с легким треском разорвалась напополам, и еще, и еще…

– Что ты делаешь!!! – очнувшись от ступора, взвизгнула Свини, бросилась к миннезингеру, пытаясь спасти хоть что-то – но тяжелые мелкие белые хлопья уже летели на ковер.

– Сегодня и завтра я еще рыцарь. А про послезавтра ты ничего не говорила, – развел руками Кириан.

– Идиот!!! Болван!!! Дебил!!! Юродивый!!! Шут!!! – выплеснула первую ненависть и отчаяние Свини, но спохватившись, быстро взялась за самое действенное до сих пор оружие: – Ты обманывал меня! Несчастную наивную простушку, девчонку из посудной лавки! Так ее, дуру, кто она такая, чтобы считаться с ней! Вытри об нее ноги, попользуйся и брось! Ты меня не любишь и никогда не любил!!!..

Кириан задумался.

– Наверное, ты права. Я не люблю тебя и никогда не любил.

– Что?.. – глаза приказчицы расширились от изумления.

– Я тут пораскинул мозгами и понял, что до сих пор был безвольным дураком, боящимся одиночества и непонимания.

– И что изменилось? – ощерилась Свини.

– Теперь я – дурак, боящийся одиночества и непонимания, но почувствовавший волю, – усмехнулся бард. – Я не хочу жить чужой жизнью, потому что когда она закончится, своей у меня уже не будет тоже. Я ухожу.

Менестрель отер ладони, запачканные чернилами, о штаны, обогнул застывшую как статуя Свинильду и двинулся к выходу.

– Ты куда?! – спохватилась та.

– Какая разница, куда, – морщась, повел он зашибленным плечом. – Главное – откуда…

– Платья, драгоценности, и прочие подарки я тебе не отдам, и не жди! Я их скорее продам… то есть выброшу, чем…

Кириан обернулся:

– Кстати, совсем забыл сказать. Этот дом я перепишу на твое имя.

Свинильда опешила:

– Ты… ты… но… Но почему?..

– В благодарность тебе за то, что ты была. А теперь – прощай.

Промозглая ночь, кутавшаяся в туман как в полушалок, обняла его, проникла в легкие и залезла за шиворот[25], едва он вышел из дома, более ему не принадлежащего. Впрочем, бард никогда не считал его своим, как не считал своей жизнь, начавшуюся после так неосмотрительно загаданного желания. Теперь же всё было, как несколько дней назад, минус Свинильда, плюс долги, размером напоминающие дефицит бюджета королевства средних размеров, плюс куча синяков, шишек и растяжений, минус иллюзии и, кто его знает – изрядный кусок комплекса неполноценности, ибо после двухчасовой попытки сначала просто сесть на коня, а потом поразить копьем чучело на глазах капитана, оруженосца, таращившейся из окон прислуги и Свинильды, все прошлые неловкости и конфузы казались такими пустяками…

Отмены решения не будет – Кробх Дерг ушла, получив от него ответ о полном и безоговорочном счастье. Хотя, конечно, выразился он не так, и таким тоном, каким обычно кричат, разорвав рубаху на груди, «Стреляйте, гады»… Но результат был тем же. Клиент доволен…

Кириан задумался: а если бы кошха осталась и предложила ему сейчас вернуть всё на круги своя – согласился бы он? Может, да… А может и нет. Ведь чтобы понять, что живешь именно своей жизнью, иногда нужно пожить чужой. И Свинильда… При мысли о ней он чувствовал странное болезненное удовлетворение, точно вырвал давно болевший зуб. Наверное, надо быть действительно отчаявшимся, чтобы, не замечая очевидного, решиться связать жизнь с такой женщиной, как она… Морок какой-то… наваждение… И отчего-то ему теперь казалось, что согласись он на предложение Кробх Дерг магией привлечь заводную приказчицу, под тонкой пленкой приворотного обожания всё равно жила и действовала бы мелкая хваткая хищница.

Кробх Дерг… При воспоминании о ней в памяти всплыли, сливаясь в сумбурную круговерть, ночи, проведенные на подоконнике с поджатыми к подбородку коленями, прыжки из окон, гонка по крыше, драки с людьми, от которых он раньше бежал бы, как наскипидаренный… Интересно, что она подумает теперь про человеческий род… если и раньше-то… и захочет ли когда-нибудь вернуться? И может быть… если, конечно, захочет вернуться… она заодно пожелает… наведаться… в… те места, где… бывала раньше? Просто… заскочить на минутку?..

Кириан невесело хмыкнул, поежился и прибавил шагу. Сказать, что на улице стоял не май-месяц, было не сказать ничего.

В подворотне за несколько кварталов до его дома на менестреля надвинулась коренастая небритая личность с дубиной наготове.

– Кошелек или жизнь! – сипло дыхнул перегаром грабитель.

Но не успел мозг Кириана начать обдумывать предложенную альтернативу – не удовлетворится ли личность сапогами за неимением кошелька, как рука его, повинуясь неожиданному рефлексу, сжалась в кулак и метнулась к небритой скуле. Преступник всхрюкнул, выронил оружие и плюхнулся задом на мостовую.

Менестрель с изумлением разжал пальцы и уставился, будто они превратились в щупальца.

– Так бы сразу и сказал… что не дашь… Чего сразу драться-то… – плаксиво пробормотал неудачливый грабитель и боком-боком, не сводя взгляда с миннезингера, поерзал прочь и скрылся в тумане.

– Да откуда…. я никогда… даже в голову… не первый раз… – начал было Кириан, но потеряв нить мысли[26], замолк и сконфуженно прислушался к ощущениям.

Под толстым слоем недоумения и растерянности неожиданно обнаружились новые для него. Удовлетворение – за все разы, когда после подобных встреч он приходил домой без денег, сапог, куртки, или без всего вместе взятого – и озадаченность. Он не был уверен, что ему пришлось по вкусу драться – причем не под влиянием Кробх Дерг, а самому. Но если уж встал выбор – даже не между кошельком и жизнью, а между спонсированием уличных грабителей и прогулкой до дома не босиком по ледяному булыжнику, решение становилось очевидным.

Погруженный в новые впечатления, он не заметил, как добрался до вершины холма.

Божественный запах жареной картошки ударил его под дых, едва миннезингер открыл дверь дома, напоминая, что давность съедения последней нормальной еды исчисляется даже не часами – днями. Тихо пожелав соседям, не закрывшим при жарке дверь, опрокинуть сковородку, он со скоростью усталой улитки поплелся на пятый этаж.

Дверь его квартиры была не заперта.

Свет нигде не горел, но в сиянии луны было видно немытую сковороду в лохани для грязной посуды и одинокую тарелку на столе. Запах же картошки практически сбивал с ног, заставляя желудок, свернувшийся, как кошель бедняка, завыть дурным голосом.

– Что ты тут делаешь? – в дверном проеме спальни нарисовалась незнакомая женская фигура[27].

– Кто тут?! – Кириан шарахнулся к выходу – и вдруг вспомнил.

«Среднего роста… Волосы темно-русые до плеч… или ниже?.. В сером шелковом платье, отороченном серым и белым мехом… в серой пушистой горжетке… Еще у нее глаза зеленые были. Необычно зеленые. Как изумруды. И ногти, накрашенные ярко-алым лаком…»

– Сиххё косолапые… – в изнеможении наваливаясь на стену, выдохнул он, ухмыляясь, как дурак. – Это я должен спросить, что ты тут делаешь!

– Поела. Сижу на подоконнике, жду утра, – равнодушно ответила кошха. – Утром вернусь к своему народу.

– Кхм… А-а… Ну да, – улыбка сползла с лица миннезингера.

– Теперь твоя очередь отвечать на вопрос.

– Не поел. Тащусь по холодным улицам. Ничего и никого не жду… кроме кредиторов, конечно. Утром останусь тут.

Кробх Дерг хмыкнула:

– Ты еще можешь пожелать вернуть всё, как было.

– Всё, как было – это до того момента, когда я нарядился в малиновую куртку с воротником из кошхи и пошел искать Свинильду?

– Да.

– И это значит, что я забуду всё, что было после?

– Да.

– Я не хочу забывать.

– Но твое желание принесло тебе больше бед и огорчений, чем счастья.

– Мягко говоря, – усмехнулся бард.

– И, несмотря на это, ты хочешь помнить всё?

– Да. Потому что, хоть бед и огорчений случилось преизрядно, сдается мне, что и радость помахала мне хвостом.

Он встретился взглядом с Кробх Дерг, и та усмехнулась:

– Прощаясь?

Кириан опустил глаза и невесело повел плечом.

– Не знаю. Может быть. И если она захочет уйти – я не смогу ее удержать. Но я хочу помнить о том, что она была. Она сделала меня другим человекам, хотела того или нет. Лучшим или худшим – я пока не понял. Но если бы встретился с ним в кабачке… мне кажется… то не отказался бы пропустить с этим парнягой пару кружек сидра и спеть по его заказу.

Кошха фыркнула, раздраженно сверкнув очами:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, бард Кириан. Я вообще не понимаю тебя и чего ты хочешь! Давай не будет терять время. Загадывай новое желание, я его исполняю и ухожу.

– Но ты уже исполнила одно, и я от него не отказался, значит, ты мне ничего не должна.

– Желание, которое не принесло радости, не считается!

Взгляд человека встретился со взглядом кошхи:

– А если я не буду ничего загадывать?

– Отчего? – опешила гостья.

– Оттого, что мне нечего хотеть: всё, что нужно, у меня есть. Всё, чего нет, мне не надо. Но я отпущу тебя. Если ты хочешь – иди. Возвращайся к своим сородичам. Ты и так слишком много времени провела среди шумных и вонючих существ, хуже которых только собаки. Ты мне ничего не должна. В конце концов, это ведь я тебя уронил в воду.

Взгляд кошхи холодно блеснул:

– По правилам моего народа я должна выполнить твое желание. И если тебе так не терпится со мной расстаться, я могу починить твои штаны, порванные на пристани. Или пожарить картошку.

Кириан странно улыбнулся и покачал головой:

– Нет. Я никогда не попрошу тебя ни о чем.

– Но тогда я не смогу от тебя уй… – кошха осеклась, и глаза ее расширились и вспыхнули зеленым огнем: – Ты не хочешь, чтобы я от тебя уходила!

– И ты не хочешь от меня уходить, – тихо проговорил менестрель. – Я всё знаю. Раз уж ты назвала меня одним из самых начитанных людей королевства, для поддержания образа мне пришлось идти в библиотеку и сидеть там, по уши в пыли и библиотекарях, пока не отыскал все упоминания о людях и кошхах за несколько веков. И узнал, что даже те немногие, что спасали кошхам жизнь, получали максимум кошелек с золотыми монетами странной чеканки и взмах хвоста на прощание через пару секунд после того.

Кробх Дерг опустила глаза.

– Я пришла из любопытства и осталась из любопытства. А ведь мне говорили, что любопытство опасно не только для кошек…

– А сейчас ты остаешься… тоже из любопытства?

– Для поддержания образа наиумнейшего тебе придется выяснить это самому, – глаза Кробх Дерг шкодно блеснули. – А еще ты обещал мне рассказать, чем кончилась история с Гаурдаком.

– Пойдем на подоконник – и я сдержу свое обещание, – улыбнулся бард. – Но кроме этой истории я знаю еще много-много других, Кробх Дерг.

– Если ты так же хорошо рассказываешь, как дерешься, – лукаво улыбнулась гостья, оборачиваясь кошхой, – то я могу задержаться здесь немного дольше, чем предполагала. И можешь называть меня Эвелин.

[1]Такие же мелкие и приблизительно с таким же содержанием серебра.

[2] Или мягких – в ее случае.

[3] Боль в изодранном новом камзоле и почти новой рубахе была хоть и физически не ощутима, но мук – а также виртуозности и вдохновения – добавляла не меньше телесной.

[4] Не то, чтобы у него не было денег на продукт подороже: его величество Конначта, после известных событий обзаведшийся прозвищем «Плененный», заботился о благосостоянии своих друзей и придворных. Просто у кабатчика не нашлось ничего приличнее, а терпеть до следующего заведения не нашлось сил у Кириана.

[5] «И не лень им было ее переть сюда из Улада», – машинально уточнил устаревшее суеверие бард.

[6] На тот случай, если окажется прав, что не за что, и духи, ошибившиеся один раз, второй промах допустить не захотят, и кружку дематериализуют.

[7] В случае кошхи.

[8] Потому что на груди они не сходились.

[9] Под меланхолическое «Крученый…» кошхи.

[10] Речей, от которых краснеют.

[11] Ну не нарочно ведь, да?

[12] А очень хотелось.

[13] И чуть менее – к почти таким же высоким этим вечером ценам.

[14] Хотя в его сознании, прежде чем отредактироваться, оно звучало как «Ну да… сбылась мечта идиота… И что мне теперь делать?..»

[15] И практически постоянно этим одним и тем же оказывался барон Ангус Найси. И гораздо реже – пока – барон Кириан Айлилл.

[16] «Не пробовал на вкус» как пришло в гудящую от пережитого голову, так и ушло.

[17] Главная из которых была: «Вы что, с ума все посходили???!!!»

[18] По своему. Кириан при этом досадливо поморщился: неприятно, когда тебя опережают.

[19] «Ну не для молока же!..» – пришла и ушла испуганная мысль.

[20] По сравнению с посыльным из обувной лавки.

[21] Смертная казнь в жизни человека бывает один раз, а рыцарский титул дается пожизненно.

[22] Под задумчиво-меланхолическое Кайденна: «Низко летит. К дождю, наверное…»

[23] Он с удовольствием держался бы еще за ушибленные поясницу, грудь, голову, спину, плечи и ноги, но, к сожалению, рук хватало только на два объекта за раз.

[24] Час скачки на Луге тоже не прошел даром, но держаться при женщине за ушибленные тогда места бард постеснялся.

[25] Не иначе, погреться.

[26] Вместе с катушкой, шкатулкой и сундучком для рукоделия.

[27] Если бы менестрель не был так голоден и подавлен, он обязательно нашел бы для этой фигуры иные эпитеты.