Текст книги "Женщина без прошлого"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Послушайте, – продолжал возмущаться Мамаков. Его бюрократическое яйцевидное брюшко тревожно опало, а губы, наоборот, выпятились. – Я не допущу, чтобы всякие… Охрана! Милиция!

– Милиция готова приступить к своим обязанностям! – Указующий перст певицы воткнулся в гаишника Цыпляева, который стеснительно мялся на заднем плане, выразительно похрустывая правым карманом.

Мэр побледнел и даже отшатнулся. Он даже привстал из кресла, как бы собираясь уйти, поскольку не желал принимать участия в этом ужасном, не запланированном сценарием балагане.

– Не желаю принимать участия в этом незапланированном балагане! – возмутился он, делая шаг к выходу.

Но дюжие охранники у дверей студии напружинили мускулы, всем своим видом готовясь пресекать безобразия и противодействовать беспорядку.

– Так вы хотите узнать, кто этот человек? – осведомилась Шторм, обращаясь к зрителям.

И зрители вспыхнули в ответ единодушным: «Да!»

– Вы хотите, чтобы я указала на него? – продолжала певица, явно издеваясь над нервами похитителя, который затрясся при ее словах как осиновый лист.

– Да! – откликнулся зал.

– Хорошо же… Вот он! – Указующий перст вновь взвился в воздухе и уткнулся в испуганно затихшего Мамакова.

Зал ахнул. Цыпляев важно кивнул, охранники с каменными лицами переглянулись, Муханов произнес: «Вот дьявол!», Кукушкина: «Мы победили!», а остальные ничего не произнесли, ограничившись бестолковым «а», «бе» и «ме».

– Да, год назад этот человек похитил меня в тот момент, когда я возвращалась после встречи с подругой, запер на своей даче в лесу и целый год измывался надо мной, требуя любви, уважения, покорности, то есть именно того, чего он никак не мог от меня требовать. Оставлял меня без краски для волос и услуг массажиста! Естественно, он не был никаким оленеводом, а оленеводом воспользовался для отвода глаз. Уже потом, после хитроумной операции, организованной моим продюсером и моей подругой Лилей, которая выступила на сцене под видом певицы Шторм, мне удалось бежать, убедив Мамакова в том, что я не настоящая Вика Шторм, а всего лишь ее дублерша, предназначенная для обмана назойливых поклонников. Он утверждал, что всю жизнь, еще с того благословенного времени, когда Людмила Песоцкая… – еще один указующий перст, перелетев на противоположную сторону студии, ткнулся в курино вертевшую головой Милу, – женила его на себе, он обожал меня тайно. Разойдясь с Песоцкой, он пролез в мэры, после чего разозленная Мила усиленно стала проталкивать на его место Муханова, внезапно освободившегося от брачных уз. И будто бы все эти годы Мамаков собирал мои открытки, вырезал статьи в газетах, посещал концерты, а потом отважился на похищение. И будто бы школьная любовь не вянет до самой старости, которая, кстати, не за горами.

Мамаков протестующе поднял руку.

– Позвольте, это клевета! – залепетал он. – Кто может подтвердить эти слова? Поклеп! Требую экспертизы! Доказательств! Фактов!

Тогда Цыпляев приподнялся над стулом (его карман выразительно хрустнул).

– Я могу предоставить доказательства, – произнес он смущенно. – Вы ведь знаете, Петр Семенович, что это я охранял похищенную певицу, пользуясь внеслужебным временем. Вы наняли меня, воспользовавшись моим незнанием обстоятельств и тем, что я не мог существовать на унизительную для любого сколько-нибудь уважающего существа зарплату, поскольку изъятые у автомобилистов деньги по своему благородству отправлял в детские дома и на освоение космоса. – Благородный гаишник достал из кармана целую гору квитанций и приходно-расходных ордеров. – Вот документы о приеме денег, которые, я считаю, справедливо изымал у проштрафившихся граждан, так как заставлял их служить в пользу общества. В смысле деньги, а не граждан.

Зрители взволнованно загудели, Мамаков возмутился.

– Бред какой-то! Кому вы верите, господа? – обратился он к залу. – Вы верите первейшему в городе взяточнику!

Зал возмущенно взревел, адресуя свое возмущение завравшемуся мэру и поражаясь благородству отечественной автоинспекции.

Певица Вика Шторм оборвала шум одним властным движением руки:

– Предлагаю силам правопорядка арестовать злостного похитителя!

Тогда вскочил Бульбенко, обуянный праведным гневом:

– Да, арестовать! Он и с нашей фирмы взятки тянул!

Муханов неожиданно поддержал своего вечного конкурента:

– Требовал бешеные откаты за поставку моющих средств!

Вениамин Прокофьевич тоже внес свою посильную лепту:

– Пенсионеров угнетал мизерным вспомоществованием!

Веня тоже не остался в стороне:

– Милицию содержал на голодном пайке, отчего некоторые были вынуждены по увольнении грязным делом с мордобоем заниматься!

Сифоныч:

– На кладбищах беспорядок развел! В могилы лазают все кому не лень!

Иван Филиппович:

– Газовые баллоны брал для себя без квитанций!

(Незримая Олимпиада Петровна: «Высказывался в том роде, что, поскольку загробного мира не существует, надо на земле побольше урвать!»)

Кукушкин:

– Забирал себе лично молодых девиц из числа предназначенных для перевоспитания моими силами! Например, певицу Вику Шторм.

Стефан Чарский с траурного портрета:

– Противился проведению в нашем городе международной конференции ноговедов!

Авторемонтники хором:

– Назначал непомерную плату за аренду, за право работать и жить на земле!

Михаил Бог:

– Противодействовал организации конца света, причем лично запретил взламывать семь печатей и не пустил в город семь всадников! А также меня, священную особу, продержал в КПЗ без суда и следствия свыше определенного законом времени!

Волна народного возмущения накрыла мэра с головой. Дюжие охранники поволокли Мамакова к выходу.

– Камера, стоп! – скомандовал Оганезов. – Снято!

Красный огонек послушно погас. Оператор, как насосавшийся клоп, отвалился от видоискателя. Продюсер, слюнявя палец, пролистал сценарий.

– Что у нас дальше? – спросил он сам себя, переворачивая страницы. – Ага, пара эстрадных номеров – и закончим!

– Как это «закончим»? – возмутился дедушка Вениамин Прокофьевич. – А торжественный арест Муханова в студии! Вы же обещали!

– А с Кукушкиной в прямом эфире парик сорвать? – поддержал его внук. – Я лично готов! Разрешите приступать. – Он потянулся к рыжей гриве Кукушкиной.

– Зачем? – поморщился Оганезов. – Все и так ясно! Это лишнее!

– Позвольте, – продолжал взволнованно настаивать ветеран. – Как неукротимый борец с тамбовскими бандами, я имею право на правосудие в прямом эфире!

Цыпляев опять поднялся со своего места, выразительно хрустя пиджаком.

– Вениамин Прокофьевич, я бы вам не рекомендовал, – негромко начал он, засовывая руку в хрустящий карман.

– Что? – возмутился дед, обуреваемый справедливым гневом. – Мне даже тамбовская банда не смогла закрыть рот!

– Разрешите? – обратился Цыпляев к Оганезову. Администратор поощрительно кивнул. Цыпляев выудил из кармана бумагу.

– Из данного документа явственно следует, что Вениамин Прокофьевич Воробьев прослужил сорок лет письмоводителем в райотделе милиции, никогда не принимал участия в оперативной работе, никогда из города не выезжал, кроме как на отдых в Крым по профсоюзной путевке, никакую банду не задерживал, а демонстрируемый им всем и каждому похвальный лист за поимку тамбовской шайки получил, организовав похищение пустого бланка из сейфа милиции в 1978 году.

Веня встал на защиту дедушки – так гора поднимается над другой горой, медленно засучивая рукава.

– Об этом моменте я мечтал долгие триста страниц своего расследования, – произнес он свистящим шепотом, который услышали даже в самых дальних уголках студии. – Чтобы намять кому-нибудь морду, проломить череп, пересчитать ребра, вырвать с корнем ноги и все остальное, что под руку попадет.

Певица Шторм, ойкнув, отскочила, а Кукушкина, айкнув, закрыла глаза. Оганезов нервно листал сценарий, бормоча:

– Разве драка запланирована? Разоблачение дедушки – есть, обвинение – есть, а вот драки нет!

Веня молча бросился в бой.

Цыпляев, не повернув головы, выставил вперед твердый кулак, на который Воробьев заученно наткнулся глазом, после чего добровольно отправился в нокаут. Гроза авторемонтников и разоблачитель морально неустойчивых дам повалился навзничь и остался лежать неподвижно, как уставшая и решившая прилечь отдохнуть пару миллионов лет гора.

– А теперь песня! – объявил Оганезов. – Вика, запевай! Зрители, кажется, заскучали…

– «Меня спасет любимый мой!» – заверещала певица, перешагнув через тушу, валявшуюся посреди студии.

Зал с воодушевлением подпевал.

– Дорогие зрители! Дебаты закончены! – объявил Оганезов, когда музыка смолкла и певица замолчала.

Плечистая девушка подняла транспарант, послушно грянули аплодисменты.

– Ну и ну, – сказали зрители, поднимаясь. – Ну и ну!

– Все это прекрасно, – произнес мой муж Вадик, – только что ж теперь будет? Мамакова мы все-таки убрали, однако передо мной маячит угроза ареста, а Кукушкина снята с выборов как подложное лицо.

– Ничего не будет, – рассмеялась я, аккуратно снимая белокурый парик Вики Шторм. – Обвинений тебе никто предъявлять не собирается, страховая компания принадлежала Мамакову, а ему сейчас светит срок за киднеппинг. Так что, милый, как торговал ты своими утятами – так и будешь торговать. Но уже не самостоятельно, а под чутким руководством. Согласно вчерашнему договору.

– Вот именно, – сказал Бульбенко. – К нашему «Супер-Утенку» мы присоединим ваше «Супер-Мыло», как и было договорено накануне. С районным гинекологом, когда он победит, мы как-нибудь столкуемся насчет подряда, пока он еще не обнаглел, как Мамаков… А все-таки хорошо, что мы от него избавились!

– И правда, Вадик, – сказала Вика Садильникова, снимая рыжий парик оскандаленной Кукушкиной. – После мухлежа с перебитыми номерами ты вряд ли на что-то можешь претендовать!

– Но я только воспользовался ситуацией!

– И добрым советом Милы Песоцкой? – съехидничала Вика.

– Вика, ты же знаешь, что с ней невозможно спорить…

– А ты не очень-то и пытался, – съязвила я, снимая через голову красное платье певицы Шторм. И, услышав по радио «Меня спасет любимый мой», добавила: – Ненавижу эту песню… Кто ее придумал, кстати?

– Я придумал… А что, прекрасная песня, – возразил Оганезов. – Главное, пипл хавает! Зал рыдает.

– А как противно целоваться с Севой Юрким! – добавила я. – Больше ни за что не буду! От этого белобрысого поросенка пахнет плесенью!

– Ладно, я от него избавлюсь, – согласился Оганезов, – если ты подпишешь бумаги на гастрольный тур по Крайнему Северу.

Вадик растерянно оглянулся на меня:

– Значит, ты не вернешься домой?

– Ты с ума сошел! – фыркнула я. – Променять огни шоу-бизнеса на заготовку баклажанов и препирательства с Луизой Палной?

– А дети? – спросил он.

– У Лизы есть голос, из нее получится недурная бэк-вокалистка, а Митя прекрасно играет на барабане и на нервах. Когда они подрастут, я возьму их к себе. А пока пусть закончат музыкальную школу.

Мила Песоцкая недовольно заерзала в кресле.

– Знаешь, дорогая Лилечка, – начала она, – надо сказать, ты поступила с нами совершенно по-свински! Исчезла, не пикнув, заставила нас тратиться на похороны и избирательную кампанию!

– Ты тоже хороша! – парировала я. – Могла бы поставить меня в известность о своем мухлеже со страховкой! А если бы я действительно навернулась? И умерла?

– Но ведь тебя никто не просил ехать тогда на пикник! Ехать должна была я! – возмутилась Песоцкая. – Ведь машину-то застраховали втридорога, а тебя, то есть меня, – на три копейки. Поскольку ты, то есть я, не должна была по плану отправляться на тот свет. Думали, машина после взрыва вдрабадан, денежки в наличности, все шито-крыто… А ты втайне от меня смылась на встречу с Викой, вот и…

– Знаешь, дорогая, я не желаю быть марионеткой в твоих руках! В следующий раз предупреждай, пожалуйста, о своих планах меня прикончить. Все-таки мы дружим с тобой с первого… Нет, со второго класса!

– Девочки, не ссорьтесь! – воскликнула Вика Шторм, отшвыривая в сторону роговые очки Кукушкиной. – В конце концов, все обошлось! Мне пора в контору «Супер-Утят». Знаете, что-то меня грубиян Женкин беспокоит, у него продажи в последнее время сильно уменьшились. Да и остальные… Ты, Лиля, столько наобещала им в ходе предвыборной кампании!

– Я ведь не знала, что она закончится пшиком! – возразила я. – Как не знала того, что Вадик наймет тупоголового сыщика Воробьева! Ах, если бы сразу объединить наши усилия, мы бы здорово сэкономили! Ввязываясь в предвыборную авантюру, я думала, что компромат не помешает. Но все планы испортил этот престарелый письмоводитель, помешанный на расследованиях и тамбовской банде… Мисс Марпл мужского рода…

– Тебе вообще не стоило лезть в эти выборы, милая…

– Конечно, если бы никто не пытался убить меня, я бы не полезла!

– Но ведь я объяснила, что никого не хотела убивать!

– Ты говорила это и во втором классе, когда двинула меня портфелем с кирпичами…

– А потом, когда напропалую крутила с Вадиком, тоже не хотела? И не ты ли, Мила, подговорила Мамакова на похищение?

– Какая ерунда! Я даже не знала, что это он похитил тебя. А ты тоже хороша! Наверное, была в восторге, когда тебя похитили…

– Зато ты была счастлива, когда Лиля взорвалась в машине!

– А ты, Лилька, была в восторге, когда разорила собственного мужа, отняв у него всех туалетных утят!

– А муж мой был в восторге, когда ты предложила ему свой идиотский план со страховкой и обогащением!

– Не такой уж он идиотский… Если бы ты не взорвалась, как идиотка…

– Я идиотка?!

– Девочки, пожалуйста, не ссорьтесь…

– Она первая начала…

– Женщины… – сказал дедушка, горестно восседая в кресле. – Женщины – совсем не то что обычные люди. Даже ничего в них человеческого нету, одно иезуитское бездушие и коварство.

– Да, – сказал Веня, прикладывая лед к заплывшему фиолетовым глазу. – На весь город ославили. Теперь клиенты в нашу контору и не сунутся!

– А все женщины… – уныло добавил дед. – А ведь я уже рассказывал, внук мой, про тяжелую судьбу товарища Самойлова, как его дамы до абсолютного безверия в противоположный пол довели, а ты отказывался слушать…

– Я слушал, – простонал Веня. – И слушаю.

– Так вот, – произнес дедушка, – однажды товарища Самойлова отправили в третью закавказскую республику, где ни нарзана, ни боржома, ни ессентуков не имелось, а коньяк они разбавляли спитым чаем, который в тех теплых краях произрастал в изобилии. И сумма хищений вырисовывалась крупнейшая. А директором коньячного завода была одна ушлая дамочка местной национальности, еще не окончательно пожилая. Отчетность у нее была – не придерешься, и вохра на проходной стояла – мух на лету ловила. Короче, сложный случай, не всякому по зубам.

Что ж, отправили товарища Самойлова ловить эту директрису. Зная его нетерпимость к женскому сословию и многострадальную судьбу, надеялось начальство на скорый результат.

Товарищ Самойлов, конечно, первым делом на завод инкогнито устроился. И поскольку был он мужчиной выдающихся внутренних качеств и внешних свойств, эта ушлая директорша сразу обратила на него внимание, надеясь избавиться от своего незамужнего положения.

Вот, один месяц они работают, другой, третий… Товарищ Самойлов то на живот дамочке взглянет, то с груди ее глаз не сводит. Ну, дамочка и взволновалась… То бедром поведет, то бюстом начнет туда-сюда колыхать, как бы в простительном женском волнении. Пригласила она кавалера к себе домой. Коньячок, лимончик, музычка в приемнике…

«Коньяк почем брали?» – интересуется Самойлов.

«По семь двадцать в магазине на Садовой, 16, вход с угла. Вот кассовый чек, если сомнения имеются»! – Ушлая директорша торговый чек на стол мечет.

«Знаю этот магазин, – хмыкает Самойлов про себя, – небось с кассиром договорилась…»

Ну, первым делом проверил он, конечно, естественные выпуклости дамочки – все в порядке, ни одна коньяком и не пахнет, все выступает вперед согласно природным законам.

Озадачился товарищ Самойлов, на кровати поник. Весь ссутулился, скукожился, обуреваемый недоумением. Терзала его одна великая мысль: как же эта дамочка коньяк с завода выносит?

Главное, особняк у нее такой, что на трудовые заработки и за сто лет не построишь. Мебель румынская – семь лет в очереди за ней стоять надо. Магнитофон японский – десять лет за такой сидеть надо. Косметика тоже польская… И главное, весь дом коньяком провонял, с чердака до самого подвала.

В задумчивости товарищ Самойлов, пардон за такие интимные подробности, решил в одно место прогуляться. Заперся в туалете, воду спустил, как будто совершив нужные дела. Глядит – водичка желто-коричневая, ржавая из крана льется, что-то отдаленно напоминая…

И тут его как током стукнуло! В окне – завод, от дома – рукой подать, на горе стоит. Простукал батареи в доме – каждая батарея литров на двести…

Страшно засмеялся товарищ Самойлов, уничтожая в своем сердце любовный интерес к заманчивой директорше.

Срочно вызвал он ОБХСС и понятых. Сам в это время сидел на кровати в одних трусах, гордый и неприступный, только курил одну сигарету за другой, а дамочка при этом горько плакала, не понимая, в чем ее вина перед государством. И костерила его на чем свет стоит. Но вместо того чтобы снизойти к ее женскому положению, он только холодно ответствовал на ее причитания: «Прошу, мол, гражданка, добровольно-принудительно выдать секрет хищения, хотя секрет ваш мне и так известен. Водопровод вы с завода к себе в дом провели, по трубам коньяк гоните, в ванной по бутылкам фасуете, в батареях он у вас отстаивается. И дом у вас коньячищем пропах, и сама вы, судя по вашему виду, тоже злоупотребляете».

А дамочка плачет, но вслух клянется, что она ни сном ни духом. И обещает ему выкинуть румынскую мебель и японский магнитофон, пользоваться только советской косметикой, одеться в рубище и пойти босиком, куда он скажет, – до того влюбилась!

Но он мановением руки отверг все ее жертвы. А когда прибыли молодцы из ОБХСС и понятые, произнес устало: «Вскрывайте батареи!»

Кинулись к отоплению с разводным ключом.

«Тазик поставьте, чтобы на пол не пролить, – деловито суетился Самойлов, – ведь народное добро, каждая капля на учете».

Один из работников ОБХСС подставил таз под батарею, другой разводным ключом маханул…

И полилась в стакан желто-коричневая жидкость. Директорша застонала и от избытка чувств рухнула в обморок.

Самойлов закрыл глаза от того же самого…

Дедушка замолчал, неотрывно глядя в одну точку.

– Конечно, на суд, где ей дали пятнадцать лет с конфискацией, он не пришел? – усмехнулся внук.

– Не пришел, – подтвердил дед. И после выразительной паузы добавил: – Потому что суда не было. Ведь из батареи не коньяк лился, а обыкновенная ржавчина… А Самойлов тоже поначалу не верил, что там вода. «Быть того не может, – кричал, – в первый раз со мной такое, чтобы я не смог даму на чистую воду вывести!» Самолично выпил семь стаканов ржавчины и свалился с кишечной коликой. Доставили его в инфекционный бокс, где он месяц валялся в страшной истерике, приговаривая: «Благородный коньяк ржавой водой разбавлять – это варварство!»

И напрасно директриса ему шоколадные конфеты в реанимацию носила, он их не ел, а только страшно смеялся и крошил их птицам, как хлеб. А от медиков прятался под кроватью, откуда хватал медсестер за выступающие части тела, подозревая в них скрытые полости с медицинским спиртом.

А что директорша?.. Директорша осталась на своем законном месте. Эта ушлая женщина продолжала гнать по трубам с завода коньячный спирт, хранить его в батареях, разливать в ванной и толкать налево, деля выручку с кем нужно. Потому что у нее свои люди наверху сидели, которые своевременно ей о прибытии Самойлова сигнализировали, чтобы она успела спирт из батарей слить и водой их заполнить.

Так бесславно погиб товарищ Самойлов – из-за женщины!

К чему это я говорю, Венечка, – продолжил дед, – дамы – дело ненадежное. Ты думаешь, что каждая из них – одно, а она – совсем другое, а потом обернется вообще в третье… Ну, разоблачили мы Кукушкину, а толку? Мы же правы, а нас же – по сусалам.

– За такие мизерные деньги столько унижений! – согласился внук.

В этот момент, прервав ход семейной беседы, раздался стук в дверь. Мелодичный голос осведомился:

– Можно к вам?

Дедушка и Веня переглянулись. В контору вплыла дамочка в темных очках и пышной прическе.

– Вчера наблюдала ваше выступление по телевизору, – прощебетала она, красуясь и даже немного кокетничая. – Я в полном восторге! Как вы их разоблачили, этих интриганов, а?! Знаете, мне тоже кое-кого разоблачить надо… Я, кстати, заплачу!

– Мы дорого берем, – предупредил Веня, отнимая от глаза подтаявший лед.

– Да, очень дорого, – подтвердил дедушка, приосанившись. – Потому как вы имеете дело с патентованными ловцами тамбовских банд и сертифицированными разоблачителями действующих мэров!

Но и это не испугало посетительницу.

– Дело в следующем, – начала она. – Есть у меня одна подруга…

Клиентка еще не договорила, как дедушка бурно замотал головой.

– Нет, – сказал он.

– Нет, – сказал Веня.

– Нет, нет и нет! – хором произнесли оба.

А когда клиентка ушла, Вениамин Прокофьевич заметил:

– В конце концов, на быстрорастворимую вермишель пенсии хватает. И на черный хлеб.

– А на зарплату милиционера солью и спичками запросто можно объесться, – оптимистически добавил Веня.

Помолчали.

– Как-нибудь проживем, – вздохнул дед.

– Как-нибудь… – вздохнул внук.

Помолчали…

Томительно гудела муха, обреченно колотясь в оконное стекло.

Дедушка напряженно зевнул, клацнув зубами, – муха удивленно стихла и принялась мыть задние лапки.

Веня, не выдержав, рывком распахнул входную дверь.

– Эй, гражданка! – крикнул он удаляющейся женщине. – Постойте!..

Гражданка обернулась.