Текст книги "Путешествие Домой"
Автор книги: Свами Раджанатха
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)
11
Я с трудом протиснулся в переполненный автобус, отправлявшийся в Кабул. По обе стороны салона на всю его длину стояли две деревянные скамьи, на которых сидели пассажиры. Между скамьями на полу ехала домашняя живность. Курицы громко кудахтали и хлопали крыльями, роняя перья. Рядом, гордо выпятив грудь, кукарекали петухи. Овцы истошно блеяли, сбившись в кучу вокруг своего хозяина. По салону летал рой мух и каких-то других экзотических насекомых. Козы в поисках съестного тыкались в колени пассажиров. Одна особенно общительная коза заискивающе посмотрела мне в глаза и тут же с энтузиазмом принялась жевать мою штанину. Должно быть, мои джинсы действительно были хороши на вкус, поскольку тут же за вторую штанину ухватилась другая коза На колени ко мне вскочил цыпленок и стал клевать мне ноги.
Для пассажиров автобуса, с улыбкой поглядывавших на меня, этот передвижной скотный двор был обычным делом. Казалось, что они тоже испытывали культурный шок при виде длинноволосого иностранца в грязных джинсах и серой водолазке. Автобус остановился. Пассажиры вышли, расстелили в пустыне коврики, повернулись лицом к Мекке и стали молиться. Не считая животных, в салоне остался только я.
Я вычитал где-то, что человек, не развивающийся духовно, подобен двуногому животному. Хотя я находился в духовном поиске и интересовался самыми разными религиями, я, тем не менее, еще не выбрал свой путь. Вот почему, пока правоверные мусульмане молились снаружи, я предпочел остаться среди домашнего скота, от которого я пока, увы, мало чем отличался.
Кабул, расположенный на высокогорном плато и окруженный заснеженными горными вершинами, был очень красив. Бывшая столица империи Великих Моголов, он до сих пор оставался самым важным городом Афганистана. В Кабуле я снова встретился с Джеффом и Рэмси. Они ждали меня здесь уже почти неделю, и им не терпелось продолжить путешествие в Индию по старинной дороге, проложенной еще англичанами. В Пакистан мы решили добираться через перевал Хайбер. Ранним утром мы пришли на автобусную станцию, и Джефф купил нам всем билеты. У двери автобуса стояли инспекторы иммиграционной службы и проверяли у пассажиров документы. Джефф и Рэмси благополучно прошли все необходимые формальности и сели в автобус. Но, когда очередь дошла до меня, произошло какое-то недоразумение. Инспектор забрал у меня паспорт и повел в отделение иммиграционной службы. И как раз в этот момент автобус, к ужасу моему, завелся и поехал. Мой билет остался у Джеффа и Рэмси, которые даже не заметили моего отсутствия. Оказалось, что чиновники иммиграционной службы неправильно прочитали дату моего выезда из страны. Разобравшись в ситуации, они отпустили меня.
Так я остался в Кабуле один, не зная, что делать дальше. О том, чтобы ехать одному на попутках через перевал Хайбер, снискавший недобрую славу одного из самых опасных мест на Земле, не могло быть и речи. Я слышал немало зловещих рассказов об этой пограничной области между Афганистаном и Пакистаном, где заправляют воинственные племена, не признающие никаких законов. Подобно жителям американского Дикого Запада, они считали заряженную винтовку главным аргументом в любом споре и промышляли убийствами и грабежами. Мне говорили, что они устраивают вооруженные засады на туристические автобусы и грабят, а иногда даже убивают пассажиров. Я слышал, что автобусные компании вынуждены платить дань вождям этих племен, чтобы обезопасить жизнь пассажиров. Трудно было сказать, насколько эти рассказы соответствовали действительности, но выяснять это самому у меня не было никакого желания. Денег на билет не было, и я не представлял себе, что делать дальше. В полном одиночестве я бродил по улицам Кабула, размышляя о неожиданных поворотах в моей судьбе.
Так прошел день. С наступлением ночи заметно похолодало. Теплой одежды у меня не было, и идти мне было некуда.
Взошедшая на небе полная луна казалась глыбой льда. Дрожа от холода, я сел на обочину и достал гармонику. Закрыв глаза в медитативной трансе, я поднес гармонику к губам и стал изливать в песне свое сердце. Когда я открыл глаза, то обнаружил перед собой стройную молодую женщину с растрепавшимися на ветру русыми волосами.
«Ночь на дворе, как ты еще не замерз без теплой одежды?» – она смотрела на меня, поеживаясь от холода. Поймав на себе исполненный сострадания взгляд ее блестящих голубых глаз, я рассказал ей о своих злоключениях.
«Я из Голландии, – сказала в ответ женщина, – но уже несколько лет живу в Кабуле. Почему бы тебе не переночевать у меня дома, в тепле?»
Я с благодарностью последовал за ней. После холодной улицы теплый, хорошо обставленный дом показался мне раем. На окнах висели зеленые и золотистые шторы, в центре комнаты стоял дорогой обеденный стол со стульями, а у стены расположился мягкий белый диван. На него и усадила меня хозяйка этого чудесного жилища. Я не видел ничего подобного с тех самых пор, как покинул свой родной дом в Хайленд-Парке. Мне казалось, что это было сто лет назад. Голландка пригласила меня к столу и стала потчевать свежим хлебом с маслом, запеченными овощами, а на десерт меня ждал шоколадный торт. Я было подумал даже, что ничего не потерял, не попав на автобус.
После непринужденной беседы хозяйка предложила мне отдохнуть:
«Должно быть, ты очень устал, так долго просидев на холоде».
Она отвела меня в спальню, где было две кровати.
«Располагайся здесь, а я буду спать у себя».
Вдруг в спальню вошел высокий, крепкий мужчина. Хозяйка представила его:
«Это мои телохранитель-афганец, из военных. Он беззаветно предан мне».
Я окинул взглядом гиганта, стоявшего передо мной. Он был под два метра ростом. На его огромном, как гора, теле и сильных руках, подобно каменным валунам, бугрились мускулы. Телохранитель носил большую нечесаную бороду, а его длинные лоснящиеся волосы были черны, как уголь. Я сел на свою кровать, а афганец – на свою. Его черные пронзительные глаза буравили меня недобрым взглядом. Затем он потянулся и громко зевнул. В нос мне ударил резкий запах его пота.
Хозяйка продолжила:
«Он охраняет меня. Я сама видела, как он одним ударом кулака проломил человеку череп. А теперь отдыхай».
Она направилась в смежную комнату и, прежде чем исчезнуть за расшитой бисером занавеской, погасила свет со словами: «Я пойду к себе».
Несмотря на пугающий вид телохранителя-афганца, я, как это ни странно, ощущал себя рядом с ним в безопасности. В доме было так тепло и уютно, что я, удобно устроившись в кровати, почувствовал себя счастливчиком. Неизвестно, как бы я пережил морозную ночь, если бы эта женщина не сжалилась надо мной. С этими мыслями я накрылся мягким одеялом и погрузился в сон.
Не прошло и нескольких минут, как меня разбудил шум занавески, разделявшей две спальни. Передо мной стояла хозяйка в одной полупрозрачной шелковой ночной рубашке. В спальне курились благовония и негромко играла музыка. Хозяйка подошла ко мне и нежно зашептала мне на ухо:
«Ты так молод и красив».
Глаза ее блестели от страсти. Сбросив ночную рубашку, она предстала передо мной совершенно нагой. Обвив руками мою шею, она положила свое надушенное дорогими духами тело рядом со мной, а я, растерявшись, отчаянно пытался сосредоточиться на цели своего путешествия.
«Пожалуйста, не надо! Я хочу спать!» – взмолился я. Но хозяйка была неумолима.
«Прошу Вас, оставьте меня в покое», – это все, что я мог выдавить из себя. Пока она ласкала меня, я лежал, словно мертвая холодная рыба.
Охваченная страстью, женщина прошептала мне на ухо:
«Если ты не удовлетворишь мое желание, телохранитель размозжит тебе голову. Тебе не удастся бежать отсюда».
Оскорбленная моим отказом, она стала звать на помощь. Телохранитель вскочил с постели, в мгновение ока пересек комнату и встал перед нами.
«Подчинись! Подчинись или умри», – прорычал он.
Я не знал, что мне делать. Моя соблазнительница не оставляла попыток разжечь во мне страсть, а я лежал под ней и дрожал от страха. Афганец склонился надо мной, схватил меня за волосы и взревел:
«Подчинись или умри! Подчинись или умри!»
Его слова, словно снаряды, взрывались у меня в голове. В моем уме роились вопросы:
«Может, это кошмарный сон? Что мне делать: подчиниться или умереть? И почему это случилось со мной?»
В какой-то момент я собрался с силами и оттолкнул женщину. Схватив в охапку свою сумку и ботинки, я кинулся к двери, даже забыв про спальный мешок. Хозяйка пронзительно завизжала. Телохранитель с криком бросился мне наперерез, но я увернулся. Пинком открыв дверь, я помчался по улице. Афганец с гневными воплями бежал за мной. Чувствуя на себе его дыхание, я несся без оглядки. Воображение мое рисовало страшные картины того, как его гигантский кулак разбивает мой хрупкий череп. Подгоняемый им, я бежал, бежал и бежал. Сам не знаю как, но в конце концов мне удалось оторваться от погони.
Я снова оказался один. На дворе стояла ночь, и мне некуда было пойти. Блуждая по пустынным улицам Кабула, я почувствовал, что морозная ночь, которой еще недавно я так страшился, в действительности защищает меня. Холодная луна, заморозившая меня до самых костей, теперь согревала мой уставший ум. Я шел куда глаза глядят и ощущал полную свободу. Глядя на звезды, я размышлял о том, как страсть порабощает человека. Интимная близость может быть даром Божьим, но, когда стремление к ней превращается в навязчивую идею, человек теряет рассудок и ради удовлетворения собственной похоти готов на самые низменные поступки. Неутоленная страсть сводит человека с ума. Разумеется, думал я, в истории любой религии были праведники, жившие в семье и растившие замечательных детей. Если они и вступали в интимные отношения, то делали это как служение Богу. Но почему же тогда в тех же религиях многие святые, наоборот, давали обет безбрачия? Чем больше я думал об этом, тем сильнее мне хотелось найти ответ на вопрос о том, почему они это делали. Видимо, эти святые считали, что привязанность к противоположному полу помешает им полностью посвятить себя служению Богу. Или они хотели преобразовать эту мощную энергию, направив ее на молитвы и служение Богу? Кто знает, может быть, это и есть то, что я ищу. Тогда становится понятно, почему тогда, в Италии, я отверг предложение Ирэн. Полюбить – значит отдать свое сердце, – думал я. – Истинная любовь должна быть самоотверженной и бескорыстной. Глядя на то, как полная луна поднимается над Кабулом все выше и выше, озаряя своим светом горные склоны, я укрепился в своем желании хранить обет безбрачия до конца своих дней. Стоя на пронизывающем до костей холодном ветру, я молил Господа помочь мне сдержать эту клятву.
Когда солнце взошло над горами, окружающими Кабул, я поспешил на автобусную станцию, сам не зная, что ждет меня там. На станции я, к облегчению своему, узнал, что Джефф передал мне с водителем автобуса мой билет и немного денег. Прежде чем сесть в автобус, я оглянулся, бросив на Кабул прощальный взгляд. Здесь, на этом горном афганском плато, я сделал важный шаг на пути к просветлению, и я молился о том, чтобы сдержать непростой обет, который дал. При этом я испытывал чувство глубокой благодарности.
Из окна автобуса видны были горные хребты, пересекавшие бесплодные земли. Нищие крестьяне трудились не покладая рук, пытаясь вырастить на этих бесплодных горных склонах хотя бы какой-то урожай. Ландшафт этой местности надежно ограждал ее обитателей от окружающего мира. Местные жители ходили с ружьями за плечами и иногда перепоясывались патронными лентами. По дороге нам то и дело встречались мастерские, изготавливающие примитивные обрезы. Вдали можно было различить длинные караваны верблюдов, везущие грузы по пыльным тропам.
Автобус трясся и громыхал на выбоинах, натужно взбираясь на перевал. Я смотрел в окно и представлял себе, как в четвертом веке до нашей эры здесь по пути в Индию проходили войска Александра Македонского. В тринадцатом веке через перевал устремились монгольские орды кровавого завоевателя Чингисхана, а позже – армии Великих Моголов, отправлявшиеся покорять и грабить индийский субконтинент. А в девятнадцатом веке здесь полегло множество солдат британской армии. Сменялись поколения, но кровопролитие и убийства по-прежнему оставались повседневным занятием живших здесь пуштунских племен.
Хотя борьба за существование оставила неизгладимый след на лицах местных жителей, в них сквозило какое-то суровое благородство. Памятуя о том, что мне рассказывали про этих людей, я радовался, что вижу их не лицом к лицу, а из окна автобуса
Вечером мы прибыли в пакистанский город Пешавар. Когда я вышел из автобуса, мое внимание привлекла сидевшая на обочине невозмутимая старушка в черной парандже. На расстеленном перед старушкой куске мешковины был разложен какой-то товар. Я подошел поближе, чтобы посмотреть, чем она торгует. К моему изумлению, это были бронзовые кастеты. Старушка торговала кастетами!
Кастеты имели острые шипы с зазубринами, предназначенными для того, чтобы рвать плоть. Это жестокое оружие было инкрустировано полудрагоценными камнями. Старушка показала мне скрытую кнопку, и, когда я нажал на нее, из кастета со свистом вылетело лезвие! Я чуть не упал от неожиданности. Старушка стала уговаривать меня купить ее товар, но я вежливо отказался и поспешил прочь.
Чтобы попасть в Индию, мне предстояло пересечь еще одну, последнюю, границу. Предвкушая долгожданную встречу с этой страной, я отправился в старинный город Лахор, чтобы получить индийскую визу. По пути мне встречались добрые и отзывчивые люди, сделавшие все, чтобы я чувствовал себя в Пакистане как дома; они кормили меня и подвозили на грузовиках и автобусах. Рано утром я уже стоял у индийского посольства в Лахоре. В ясном небе надо мной кружили ястребы. Двери посольства, наконец, отворились. Я вошел и робко протянул свой паспорт чиновнику. Когда он поставил в паспорте штемпель, сердце мое радостно забилось. У меня было такое ощущение, словно это виза в Царство Бога. Отсюда до Индии было рукой подать. Меня ждала земля йогов, лам и мудрецов.
12
Стоял ясный зимний день. Я вышел из Лахора еще на рассвете и на попутках и пешком преодолел пятьдесят пять километров по однополосной грунтовой дороге, тянувшейся мимо пшеничных полей, хлопковых плантаций и желтых полей цветущей горчицы. По обочинам дороги и кое-где между полями росла акация. Это были единственные деревья во всей округе. Старые грузовики, изредка проезжавшие по дороге, своим видом приводили меня в радостное возбуждение. Они были раскрашены ярко и затейливо, словно оформленный в психоделическом стиле лимузин какой-нибудь богатой рок-звезды. Не меньшее впечатление на меня производила традиционная одежда и тюрбаны тех, кто ехал в этих машинах. Время от времени мимо со скрипом проезжали запряженные волами повозки. Одни везли зерно, в других крестьяне перевозили домашний скот, а в третьих, сидя на толстом слое сена, ехали они сами всей семьей. На этих попутках, а по большей части пешком, я добрался до города Хуссейнвала на границе Пакистана и Индии.
Когда я шел к пункту иммиграционного контроля, предвкушение долгожданной встречи с Индией переполняло мое сердце. За шесть месяцев, проведенных в Европе и на Ближнем Востоке, я повзрослел лет на тридцать. Но я понимал, что испытания, выпавшие мне за эти полгода, были не чем иным, как очищением, через которое я должен был пройти, чтобы попасть на священную землю Индии. И вот теперь до нее оставалось рукой подать.
От судьбы, уготованной мне, меня отделяла только стойка иммиграционного контроля. За ней под жарким пенджабским солнцем восседала полная дама в зеленой военной форме. По обе стороны от нее стояли два индийских пограничника с винтовками за плечами. Суровый взгляд дамы не сулил ничего хорошего. Я стоял перед ней, с головы до ног покрытый пылью, но полный надежды. С замиранием сердца я протянул ей паспорт. Пока она внимательно рассматривала каждую его страницу, я погрузился в воспоминания. Мне вспомнился тот миг, когда я медитировал на вершине горы на острове Крит и со мной вдруг произошло нечто, побудившее меня отправиться в Индию. Конечно, я знал, что многие примут это событие за помрачение ума, вызванное многочасовыми молитвами, или за голодную галлюцинацию. Но я был уверен, что Сам Господь появился в моем сердце. Я отчетливо слышал Его слова: «Отправляйся в Индию!» С этого момента я твердо уверовал в то, что в Индию меня позвал Сам Бог.
С начала моего путешествия по Ближнему Востоку миновало три месяца. Я преодолел без малого пять тысяч километров, и каждый миг этого путешествия был совершенно не похож на все то, что я воображал себе в детстве, когда смотрел на мир сквозь призму предрассудков, навязанных мне провинциальной Америкой. С каждым пройденным километром мое сердце все сильнее рвалось к священной земле Индии, без которой я уже не мыслил своего существования.
Я страстно хотел попасть в Индию, ведь именно там, я знал, должно исполниться мое самое сокровенное желание. Душой и сердцем я уже был с йогами в их горных ашрамах. Чтобы воссоединиться с ними, я долгие месяцы упорно шел вперед, подвергая себя разным опасностям. И теперь, когда я был всего в шаге от цели, мне пришлось дожидаться, пока неприступная чиновница из иммиграционной службы изучит мой паспорт.
Она несколько минут внимательно рассматривала паспорт, а потом подняла взгляд на меня и безразличным тоном произнесла:
«Покажите, сколько у Вас денег».
Я стал лихорадочно рыться в своей полотняной сумке, и дама, наблюдая за моими действиями, наклонилась ко мне вместе со стулом. Я смог предъявить ей лишь несколько монет.
Гримаса отвращения появилась у нее на лице.
«Для въезда в Индию у Вас должно быть с собой не менее двухсот долларов».
Дама откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки и, буравя меня глазами, спросила:
«Где Ваши деньги?»
Уставившись в пол, я пробормотал:
«Это все, что у меня есть».
«В таком случае, Вы не сможете въехать в страну».
Она бросила мой паспорт на стол, который стоял теперь между нами, как непреступная стена:
«Возвращайтесь туда, откуда приехали».
Ее слова пронзили мое сердце, как стрелы.
«Но я несколько месяцев ехал на попутках, я рисковал жизнью, только чтобы увидеть вашу страну. Я хочу, чтобы святые люди помогли мне изучить вашу религию».
Я слышал свой жалобный голос, доносившийся как бы со стороны:
«Из любви к Индии я пожертвовал благами американской жизни. Пожалуйста, дайте мне шанс».
Дама сурово взглянула на меня:
«У нас в Индии и без Вас хватает попрошаек».
Она подала знак одному из пограничников, и тот потянулся к винтовке.
«Вам отказано во въезде в Индию. Возвращайтесь обратно».
«Но...»
«Это решение окончательное. Дальнейшие разговоры ни к чему».
Она поднялась из-за стола, повернулась ко мне спиной и направилась к армейским баракам.
Я попытался пойти за нею и как-то переубедить ее, но она ничего не желала слышать. Ее не подлежащие обжалованию слова «Вам отказано во въезде в Индию» прозвучали для меня, как смертный приговор. Пограничники, которые до этого стояли совершенно безучастно, вскинули винтовки и приказали мне немедленно убираться восвояси. Потрясенный, я отошел в сторону и сел в тени большого дерева ним. Я смотрел на зеленые равнины Пенджаба и не мог решить, что мне делать дальше и куда идти.
Не помню, как долго я просидел там, но, когда ко мне вернулась способность сознавать окружающее, я уже твердо знал, что не поверну назад. Если дама из иммиграционной службы не впустит меня в страну моей мечты, то я останусь сидеть здесь, в пыли под деревом. Мне и в страшном сне не могло привидеться, что меня не пустят в Индию.
Поскольку я совершенно не интересовался политической обстановкой в мире, откуда мне было знать, что Индия и Пакистан находились тогда на пороге третьей войны. И что всего год спустя, в декабре 1971 года, здесь, на этой границе, будет развязана кровавая бойня. Меня никто не предупредил, что это одна из самых напряженных пограничных зон в мире, уступавшая, пожалуй, только контрольно-пропускному пункту «Чарли» в Берлине. В Хуссейнвале по разные стороны границы в полной боевой готовности стояли две армии – индийская и пакистанская.
Тем солнечным зимним днем я ничего этого не знал. Сидя под деревом, я видел в окне барака раздраженное лицо иммиграционной чиновницы.
Может быть, она решила, что поскольку я приехал из Америки, то у меня много денег, и просто вымогала у меня взятку? Понимала ли она, какие трудности мне пришлось преодолеть, чтобы добраться до этого отдаленного пограничного пункта? Попаду ли я когда-нибудь в Индию? – думал я. Разве могут меня, добравшегося сюда автостопом из Лондона, развернуть на индийской границе на том лишь основании, что у меня нет денег? Ощущая себя изгнанником, я вспомнил о своем верном друге и спутнике Гэри. Когда мы расставались с ним, он, наверное, тоже чувствовал себя изгнанником. Где он теперь? Что с ним? Добрался ли он до Израиля? Сидя на пыльной земле Пенджаба и наблюдая за рябью, которую ветер поднимал на цветущем горчичном поле, я тосковал по своему лучшему другу.
Время от времени я выходил из своего укрытия под тенью дерева и подходил к пограничному пункту, но чиновница всякий раз игнорировала меня. В отчаянии я предпринял еще одну попытку уговорить ее.
«Вы испытываете мое терпение», – топнула она военным ботинком и, ткнув мне в лицо толстым пальцем, гневно произнесла:
«Вам отказано, Вы меня слышите? Это мое последнее предупреждение. Больше не беспокойте меня». Ее губы дрожали от негодования.
Я вернулся под дерево и остаток дня провел в размышлениях. Бури противоречивых эмоций бушевали в моем сердце. Солнце уже клонилось к горизонту, и я заметил, что на пункт иммиграционного контроля заступает новая смена – высокий пожилой сикх в аккуратном тюрбане такого же зеленого цвета, как и его форма. Чиновница показала сикху на меня, видимо, объясняя, что меня нельзя пускать в Индию, и армейский джип увез ее прочь.
Не зная, что делать, я смиренно подошел к сикху, в глубине души отчаянно молясь, и протянул ему свой паспорт:
«Прошу Вас, позвольте мне въехать в вашу великую страну».
Его голос прозвучал холодно и отстраненно:
«Меня предупредили, что Вы очень надоедливы. Я получил строгие указания не впускать Вас. Предъявите требуемую сумму денег или отправляйтесь обратно».
Со слезами на глазах я стал рассказывать ему о своей жизни и духовных поисках:
«Ради духовных сокровищ Индии я оставил все те блага, которые сулит американский образ жизни. Я, рискуя жизнью, добирался сюда автостопом из Лондона. Я очень хочу найти дорогу к Богу. Прошу Вас, будьте снисходительны ко мне! Я обещаю, что когда-нибудь принесу индийцам пользу. Поверьте, сэр, я еще пригожусь вашей стране. Пожалуйста, дайте мне шанс».
На его глаза навернулись слезы.
«Давай сюда свой паспорт».
Уже темнело, поэтому сикх просмотрел его наскоро, не вчитываясь в то, что там написано. Затем он взглянул мне в глаза и сказал:
«Иногда нужно прислушиваться к голосу сердца. Я верю тебе».
Потянувшись к столу, он взял штемпель с деревянной рукояткой, коснулся им чернильной подушечки и сделал в моем паспорте оттиск, подтверждающий мое право на въезд в Индию.
«Готово», – сказал он, закрывая паспорт и возвращая его мне. Ласково улыбнувшись, он положил мне на голову свою руку:
«Сынок, да пребудут с тобой мои благословения. Желаю тебе найти истину, о которой ты плачешь. Добро пожаловать в Индию».
