Текст книги "Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег"

Автор книги: Сурат Убайдуллаев

Сурат
Автопортрет с отрезанной головой
или 60 патологических телег

Моей жене Аленушке

Что необычного в этом тигре?

Мирослав Невидайло

Прежде всего, хочу заметить, что я пишу это предисловие, скорее, как редактор, а не автор, потому что автор этих строк был совершенно невменяемым человеком. В литературе давно уже состоялось как жанр то, что принято называть “записками сумасшедшего” – Гоголь, Достоевский, Акутагава, да и мало ли кто еще, крепко приложили к этому делу свои нервные, малокровные руки. Хотя в этой книге достаточно автобиографического материала, она выгодно отличается от своих сестер по жанру тем, что наш автор писал, все-таки, не о себе. Конечно, любая книга есть не более чем автопортрет писателя, но автопортрет не обязательно должен предъявлять публике горделивый фас автора – есть ведь и другие части тела, есть и душа (или, если вам угодно, мозг), а у души есть извилины. По этим корявым дорожкам можно вполне сносно путешествовать, что и предлагает нам автор, снабдив свою книгу шестью десятками патологических телег.

Телега, надо заметить, также не является новой литературной формой. В этой книге нет рассказов, потому что для этого автору пришлось бы где-то добыть изрядную порцию солидности, которой у него сроду не было, а воровать, как известно, нехорошо. Здесь нет и притч, потому что у автора совершенно расстроены назидательные функции. Здесь нет баек, потому что автор никогда не врет, и, конечно, нет миниатюр, потому микроскопичность формы за необъятной бездной содержания попросту не видна.

Автор стал пациентом нашей больницы еще до того, как я получил здесь должность санитара, но, безусловно, все обстоятельства этой печальной истории мне хорошо известны, и я не буду описывать их здесь только потому, что они уже достаточно внятно изложены автором в небольшой телеге, озаглавленной “Вердикт”. То, что автор все-таки выздоровел, ясно из содержания последней телеги, а также из того, что я пишу это предисловие, будучи одет в белый халат санитара, а не смирительную рубашку автора. Когда ему развязали рукава, выяснилось, что он умеет писать, а когда я допишу это предложение до конца, вам станет ясно, что автор и я – одно и то же лицо. Да, я не покинул это унылое заведение после своего выздоровления, а остался здесь и, более того, меня приняли на работу. Санитар – не врач, он не умеет лечить, но он умеет наблюдать и делать выводы. В результате своих наблюдений я пришел к выводу, что лечить не умеет никто – пациенты либо выздоравливают сами, либо вообще не выздоравливают. От кого же тогда больше пользы, от врача или от санитара? Давайте рассуждать патологически: санитар никогда не мешает больному заниматься собственным выздоровлением, он просто присутствует рядом, тогда как врач непрестанно тыкает вам в лицо чернильные пятна, назначает процедуры и старается принимать всяческое участие в разрешении вашей и без того тяжелой судьбы. Иногда, окончательно искалечив больного, он начинает твердо верить в то, что излечил его, отчего его профессиональное рвение, подкрепленное позитивными эмоциями, возрастает троекратно. Поэтому увольте – врачом я не стану никогда и ни за какие коврижки.

Специально для профессиональных психиатров и просто сочувствующих я пронумеровал все телеги в том порядке, в котором они были написаны, чтобы наиболее адекватно отразить историю болезни автора и его выздоровления. Обычные эстеты могут читать телеги в произвольном порядке – именно такой порядок наиболее адекватно отражает душевное состояние автора.

Безусловно, вы вправе мне не верить. Как я могу доказать вам, что исцеление действительно произошло? Все указывает на то, что я не настоящий санитар, а псих, который считает себя санитаром, проверить это – даже мне – невозможно.

И тем не менее…

Дурдом,

21 декабря 2004 г.

1. Три извращенца

Жили на свете три товарища – Говнюков, Гомнюков и Засранцев. Все они были зоофилами, педофилами и педерастами. И даже иногда некрофилами. Быть некрофилом в нашем обществе очень неудобно, потому что некрофилов никто не понимает и не хочет понимать. Поэтому никто из троих друзей не афишировал тот факт, что они являются некрофилами. “Мы только педерасты” – говорили они всем, умалчивая даже о том, что они еще педофилы и зоофилы. Вы можете удивиться, где наши друзья брали столько энергии, чтобы быть и педерастами, и педофилами, и зоофилами, и некрофилами. А секрет в том, что они все это СОВМЕЩАЛИ. То есть, например, тот факт, что они были некрофилами, говорит о том, что они трахали только трупы. То, что они были зоофилами, говорит о том, что они трахали только трупы животных. То, что они были педерастами, говорит о том, что животное должно было быть когда-то самцом. А то, что они были педофилами, указывает на то, что друзья предпочитали дохлых самцов помоложе – не старше пяти-шести месяцев от роду до смерти. Разница же между друзьями заключалась в том, что Говнюков любил дохлых щенят, Гомнюков – дохлых котят, а Засранцев – дохлых голубей. Последнему было труднее всего, так как, добывая птенцов, он разорял голубятни своих соседей, за что ему однажды чуть не отбили то место, благодаря которому мы можем считать его педерастом, педофилом, зоофилом и педофилом в одном лице. Угроза лишиться вообще какой-либо сексуальной ориентации превратила его, помимо всего прочего, еще и в депрессивного меланхолика.

Но однажды он встретил Любочку.

Это случилось на дне рождения Говнюкова, которому Любочка приходилась двоюродной сестрой по материнской линии. Все ХОРОШО выпили, но ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ, и стали танцевать. Любочка подошла к Засранцеву и позвала его составить ей компанию.

“Не пойду” – сухо отказался Засранцев.

“А почему?” – удивилась Любочка.

“Потому что я педераст” – отрезал он, умалчивая о том, что, помимо всего прочего, Любочка была старше пяти месяцев, еще живая и вообще была хомо сапиенс. Но Любочка не смутилась.

“А я, на самом деле, мужчина, – призналась она Засранцеву. – Только что перенесла операцию по смене пола”

И тут Засранцев дрогнул – он сделал то, чего не делал за всю свою жизнь никогда и делать не собирался, то есть открыл ВСЮ ПРАВДУ. Он даже сам от себя этого не ожидал.

“Я ведь еще и зоофил, – печально сказал он Любочке, – и педофил”

“А я – заколдованный принц, – сказала Любочка. – Лишь в день рожденья моего двоюродного брата я превращаюсь в человека, а так я вообще голубь.

Меня так заколдовали, что я даже летать не умею, потому что мое физическое развитие остановилось на стадии двухнедельного птенца”

“Но ведь я же еще и некрофил!” – в отчаянии воскликнул Засранцев.

“Но и я уже давно не принадлежу миру живых… – зловеще прохрипела Любочка, – лишь злые чары удерживают меня на этом свете…”

Когда Говнюков и Гомнюков увидели, как Засранцев танцует с Любочкой, они поняли что было совершено предательство. А когда через две недели была сыграна свадьба, то никто ничего уже поделать не мог.

А то, что Любочка обманула Засранцева и оказалась самой обыкновенной женщиной из мира живых людей, говорит о том, что женское сердце даже из самого законченного извращенца может вытащить на свет нормального человека.

2. В тапочках на босу ногу

Покойника так заебали муравьи, что иногда из-за них он забывал о том, что кипятит воду для чая, после чего она выкипала вся и раскаленный как солнце кипятильник с треском оставлял на белоснежном фарфоре черные несмываемые пятна. Покойник бросал давить муравьев и бросался к розетке выключать кипятильник, но было поздно. Потом, в полпервого, приходили люди и говорили Покойнику, что они пришли его расстрелять, тыкали в него указательными пальцами и говорили: “Пиф-паф!”, после чего он падал на деревянный пол своей каморки, дергал ногами и стонал до тех пор, пока на нос к нему не заползал муравей, и тогда Покойник вскакивал, размазывая муравья по носу, и кричал, что кипятильник, увы, взорвался, поэтому нужно ставить чайник. Вместе с чайником он ставил на газ сухую сковородку и высыпал на нее горсть зеленого чая, перемешивая его до появления сладкого запаха, потом обжаривал на этой же сковородке ложку вьетнамского риса, засыпал это все в заварочный чайник, добавлял туда щепотку морской соли и заливал кипятком. Чай пили при свечах, потому что электричество не хотело гулять по проводам покойницкой квартиры, а вызывать электрика ему было лень, но он всем говорил, что таким образом в доме создается более духовная атмосфера, благоприятная для медитации. У него всегда звенело в голове, иногда справа, иногда слева. Если звенело слева, то все было очень плохо, но левый звук приходил к нему редко. Он подолгу сидел в своей кровати, заткнув уши пальцами, и слушал, как звук в его голове меняет тон, блуждая от правого уха до макушки. “Если бы вы знали, как звенит у меня в голове…” – задумчиво бормотал он и все смеялись. Потом Покойник зажигал сандаловую палочку и у какой-нибудь девушки начинала болеть голова от этой вони, а Покойник советовал ей особо не затягиваться, потому что глубоко дышать – вредно, это приводит к гипервентиляции легких и они сгорают от переизбытка кислорода. Потом девушка спрашивала, для чего они все здесь собираются и чего вообще хотят? Странная девушка не знала, что глупо задавать такие вопросы, потому что никто не знает, чего он хочет, а то, что он думает, что хочет, не имеет абсолютно никакого значения. Кто-то сказал девушке, что не хочет быть больше человеком, а хочет быть чем-то совершенно другим, большим, лучшим, но как об этом говорить? Еще кто-то добавил, что конкретно он ничего не хочет, но эти серые и нудные дни, которые идут один за другим, и даже просыпаешься все время в одной и той же постели, и работа та же самая, и состав семьи каждый день без изменений, и даже количество зубов и пальцев на руках, а Покойник сказал, что да, в общем он согласен. Тогда девушка спросила, каких изменений удалось добиться? Кто-то сказал, что это опять глупый вопрос и что нельзя же так сразу. Покойник не выдержал и сказал, что, на самом деле, кроме изменений, ничего и нет.

“Мне показалось, что это как будто вышло из него, – говорила девушка, указывая на Покойника, – и вошло в меня…”

Покойник понял, что произошло нечто великое – ему удалось донести свою мысль до другого человека, не прикладывая для этого никаких усилий, потому что мысль не была мертвой, у нее была душа и поэтому она умела летать из одного сердца в другое и два человека умудрялись на мгновенье побыть вместе в мире, где это совершенно невозможно.

“Покойник! – сказал кто-то строго. – А ведь ты ничего нового не сообщил!”

“Это что, вопрос?” – не понял Покойник и все засмеялись.

“Расслабься!” – сказали ему и смех стал еще громче.

Когда все ушли, Покойник пожалел на мгновенье, что девушка любит другого, а не его, потому что ведь, на самом деле, она любит его, а не другого, но потом он обрадовался этому, ведь если бы она любила его, Покойника, он бы повесился. Он был “покойник”, потому что однажды открыл, что у него нет души, тогда как у всех она, кажется, была и никто не хотел с ней расставаться. А того, у кого есть только тело и ум, а души нет, иначе как покойником не назовешь. Через некоторое время он понял, что у него нет не только души, но и собственного “я”, и когда ему случалось увидеть в зеркале отражение своей пустой оболочки, он изумлялся, как до сих пор она еще живет на этом свете, где есть место только живым.

Потом пришли морозы, полопались трубы и замерзла параша. Покойник стал покупать воду на рынке и ходил срать под покровом ночи за гаражи. “Из-за того, что это происходит в темноте, – говорил он, – я забыл, какого цвета у меня дерьмо…”

Под новый год Покойник влюбился в девушку, с которой танцевал в час ночи под “Утро Полины” Наутилуса. Когда он вспоминал о ней, у него горело под ложечкой, а потом жар перешел в сердце и не утихал всю ночь. Неужели я стану таким как все, думал он, но ему было уже все равно – мир живых людей уже не вызывал отвращение и Покойник согласился с его существованием. Через день любовь прошла. Покойник прислушивался к своему сердцу, но там было тихо и ничего не горело, только стенки были выжжены изнутри и пахло гарью – теперь оно уже никогда не будет таким, как прежде, подумал он, в такие минуты следует плакать. Когда он вернулся к себе домой, то обнаружил, что там живет старая бомжиха, которая сказала, что ей некуда идти, что деньги за проживание она уже заплатила хозяйке и что раньше она жила в подъезде. Покойник порылся за пазухой и достал оттуда белую крысу. Он посадил ее в клетку, сказал, что пойдет позвонит хозяйке и что пусть бомжиха не надеется, сука такая, жить в его доме, ни хуя себе… Но все оказалось не так просто. Оказалось так, что хозяйка квартиры была матерью Покойника. Она решила развестись с мужем и продать эту конуру, а бомжиху поселила туда до конца зимы. Тогда Покойник решил уйти в монастырь, потому что жить со своей семьей, где все были живые, ему было трудно, а тут еще любовь куда-то испарилась – сил больше никаких нет. Покойник пошел в интернет-кафе и написал запрос в монастырь. Потом вернулся за крысой, но бомжиха куда-то ушла, а дверь не открывалась. Тогда Покойник, пытаясь аккуратно вынуть окно, разбил его и влез в дом. Это спасло ситуацию, потому что через неделю его мать приехала туда, увидела разбитое окно и выгнала ебаную бомжиху на хуй. Покойнику стало даже неловко от такой несправедливости, но врагом себе он не был и вернулся опять в свою берлогу пить жареный чай с морской солью, слушать звон в пустой голове и затаивать дыхание. Потом пришел ответ из монастыря, где говорилось, что для того чтобы стать монахом – пожалуйста, вступительный взнос 500$ и милости просим. Покойник ответил что он работает подсобником на стройке и что за эти деньги ему нужно два года корячиться на хлебушке и воде, но монах по имени Максим сказал ему: “Мы ведь тоже не хуи в стакане – жить как-то надо, кормить тебя, Покойника, но тебе, видать, не Бог нужен, а свободная койка и бесплатная жратва, ты че, мужик, прикалываешься?” Покойник сказал: “Максим, как вы правы” и о том, что Бога нет, промолчал. Он вообще-то любил всем говорить, что Бога нет, а если и есть, то не зря же он создал Покойника, который утверждает обратное – есть, значит, в этом необходимость. Бог же смотрел на это с другой точки зрения – он считал, что все наоборот, нет никакого Покойника, нет монаха Максима и его монастыря, нет даже Днепропетровска, а есть только он – Бог и больше ничего нет. Впрочем, с тем, что его, Покойника, нет, сам Покойник был как будто согласен, но иногда все же выкидывал такие штуки, что можно было бы совершенно справедливо усомниться, а, может быть, он все-таки есть, этот Покойник? Тот, кого нет, так не поступает, право же… Например, у Покойника как-то раз заболела крыса, потому что он ее не любил. Она так ослабла, что не могла подымать голову и все время падала. Покойник был уверен, что она сдохнет, и опасался, что это испортит ему карму, а то, что он этого опасается, когда его крыса умирает, это вообще низость и пиздец, и от этого карма испортится вдвойне. Покойник стал кормить крысу бананами и она выздоровела. Глядя, как она гасает по клетке, Покойник даже опечалился, что существуют на земле такие живучие твари, которым все нипочем, только люби их и корми бананами и больше ничего им в этой жизни не надо. Покойнику, в принципе, тоже многого от жизни не требовалось, лишь бы было поприкольнее. Однажды его берлогу обокрали, утащив магнитофон и все компакты Бетховена, Депеш Мод, Тори Эймос и прочая. Это так тронуло его, что жизнь обращает на него внимание, что она – живая, а вовсе не болото, каким ее считают говнюки-экзистенциалисты, что он даже всплакнул от счастья. Он написал об этом своим друзьям, сказав, что желает им чего-нибудь такого. “Спасибо, – ответили ему, – и тебе того же”

Как раз в это время Покойник и понял, что жизнь – хотя и бессмысленна, но, тем не менее, красива, а это на все сто окупает факт ее наличия. Крейцерова соната, блин, тоже абсолютно бессмысленна, не правда ли? Покойник подумал, что именно смысл и портит все, что мы им наделяем. Запихнуть смысл в жизнь или в Крейцерову сонату – все равно, что запихнуть червя в яблоко. Смысл портит вещи, извращает их суть, которой они не обладают изначально, а потом мы удивляемся, откуда эта вонь? Если в вас запихнуть инородное тело – девять грамм свинца, например – вы тоже в скором времени начнете смердеть. Так говорил Петр Самсонов, первый учитель Покойника. На самом деле, Петр был не учителем, а поэтом. Он никогда не приходил к Покойнику, если не написал новых стихов, которые были либо светлые и печальные, либо веселые и пошлые. Сам Покойник поэзию не понимал и даже музыку предпочитал иностранную, чтобы не знать, о чем поют, но Петра слушал с удовольствием, потому что смотреть на человека, который читает тебе свои рифмы с глазу на глаз – это очень странно. Наизусть Петр ничего не помнил и всегда носил с собой шершавую картонную папку с парой тетрадочных листков, исписанных непонятными закорючками, которые Петр расшифровывал, например, так:

 
Со мной живет женщина старая,
со мной живет кошка облезлая,
и с этою странною парою
течет моя жизнь бесполезная.
Соседи моргают и шепчутся,
и кошку пинают ботинками.
Она вся болит и не лечится,
и книжки читает с картинками,
где зебры живут с пеликанами
на залитой солнцем песочнице…
Она – кошка серая, странная,
и мне тоже пнуть ее хочется.
 

Покойник в таком случае спрашивал, с каких пор у Петра живут женщина старая и кошка облезлая, на что Петр беззлобно отвечал: “Ты хоть и покойник, а дурак”, потому что в стихах главное не что, а о чем. Он перепечатывал стихи на покойницкой машинке и уносил их к себе домой, где изредка доставал их из коричневого чемодана, перечитывал и плакал над собственными словами. Иногда Петр дарил что-нибудь своим друзьям от души или по приколу – у Покойника на двери висела его табличка с надписью: “Убей в себе медитатора!!!”, а на белом боку холодильника красовалось стихотворение, написанное жирным синим фломастером:

 
В тапочках на босу ногу
по дороге кольцевой
я иду от Бога к Богу,
из дому к себе домой.
Утром выпив чашку чая,
перед сном хлебну опять.
Это просто означает,
что я вышел погулять.
 

Еще Петр много рисовал цветными карандашами и любил ставить восклицательные! знаки!!! везде, где!!! только можно!!!!! А Покойник говорил: “Сотри их, мудак! Заебал”, а Петр!!!!!!!!!!!!!! улыба!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!невозможно сов!!!!!!!!!!!!!!!!!

!!!!!!!!!!!!!!!хвати!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!акой рассказ запорол, урод!!!!!!!!!!!!!!!!!

!!!!!!!!!!петя, пожалу!!!!!!!!!!!!!!!!!!!бли!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

3. Добрая Альфия

В Уфе жила маленькая девочка по имени Альфия и носила очки на больших черных глазах. Девочке было всего пять или шесть лет, но она уже работала юристом в каком-то коммерческом предприятии. У девочки был муж на десять лет ее младше и подрастала дочка, которой стукнуло уже семьдесят пять. Альфия была очень добрая – и это было ее отличительной чертой всю жизнь. Отличительная черта, если кто не знает, это жена отличительного черта, который живет у тебя в голове и отличает черное от белого, добро от зла, мальчиков от девочек и тебя от меня. Без отличительного черта ты был(а) бы не сам(а) собой, а черт знает кем… Да, про Альфию. Она, как я уже сказал, была очень добрая и даже не душила мужа, когда он забывал вынести мусорное ведро, и никогда не плевала в чай дочке, если та возвращалась домой позже девяти вечера. Она знала, что муж младше ее, а дочка в том возрасте, что сама может решать, когда ей возвращаться домой, даром что во второй класс ходит. Но настолько же, насколько Альфия была доброй, настолько же были злыми ее муж и дочь. Они были такими подлыми и коварными, что даже вступили в сексуальную связь друг с другом, чтобы досадить Альфие. Но так как та была слишком добрая, она или не замечала этого, или попросту закрывала на все глаза. Даже когда они отрезали голову ее маме, которая приехала к ним на два дня погостить, и запекли ее в тесте, Альфия сделала вид, что ничего не произошло. А все из-за того, что Альфия очень любила классическую музыку, особенно третью и седьмую симфонии Бетховена. Она включала их на всю громкость и, чем больше слушала, тем добрее становилась, но, к сожалению, на мужа с дочкой это оказывало совершенно противоположный эффект. Они начинали кидать в Альфию ножи и тарелки, а один раз даже ударили ее по голове пишущей машинкой. Даже соседи иногда кричали им из-за стенки, что они сами сейчас придут и выкинут Альфию из окна. Она же, как всегда, делала вид, будто ничего не происходит, потому что была очень доброй. И включала магнитофон еще громче. Но долго так продолжаться не могло, потому что если долго слушать музыку с такой громкостью, то ни одни уши не выдержат – и добрая Альфия, в конце концов, оглохла. Теперь муж и дочь могли сколько угодно разговаривать при ней матом и даже кричать ей прямо в ухо, что борщ она готовить не умеет и что Бетховен не композитор, а сенбернар из американского фильма. Альфия все пропускала мимо ушей.

Однажды ей приснилось, что в дверь позвонили, а так как во сне она еще не привыкла быть глухой, то, услышав звонок, сразу же побежала открывать. На пороге стоял Бетховен и вилял хвостом. Он спросил, можно ли ему войти и есть ли в доме фортепиано. Когда Альфия попыталась что-то ответить, он прервал ее, сказав, что это бесполезно, потому что он абсолютно глухой. У Альфии не было фортепиано, но, так как это был сон, то в гостиной оказался целый рояль. Они перенесли его на кухню и Бетховен заиграл Аппассионату. Альфия накормила его борщом и он сказал, что это очень вкусный борщ, поэтому он придет завтра и сыграет что-нибудь еще.

Так прошли месяцы. Бетховен приходил каждую ночь и играл все то, что написал при жизни, а когда репертуар был исчерпан, то и то, что успел сочинить после смерти, а Альфия кормила его борщом и он вилял хвостом еще радостнее.

За это время соседи Альфии совсем озверели, так как музыка великого композитора стала преследовать их даже во сне. Они бессильно сжимали зубы, писали на дверях Альфии непристойные гадости, похитили ее дочку, отрезав ей ухо, которое Альфия получила в конверте вместе с запиской, что если музыка не прекратится, мы отрежем твоей дочке все, что только можно; с уважением, твои любящие соседи. Дошло до того, что мужа Альфии стали каждый вечер жестоко избивать, когда он возвращался с работы, и теперь он больше не мог ни выполнять свои супружеские обязанности, ни нарушать их с кем-нибудь другим. Но Альфия ни на кого не держала зла, потому что сам Бетховен играл ей каждую ночь свои удивительные произведения. Когда ее мужа наконец забили до смерти и прислали бандеролью левое полушарие мозга ее дочери, она все отдала в Банк органов и деньги брать отказалась, так как была чужда корысти.

И пришел тот день, когда дверь ее квартиры взломали, потому что она не услышала звонка, и вошел Бетховен, как всегда, виляя рыжим хвостом. Он что-то сказал, но она не могла понять что, потому что была глухой, и осознала, что это вовсе не сон. На кухне не было никакого рояля, а за окнами светило самое обыкновенное солнце, и в ушах была тишина. Бетховен подвел ее к окну и указал пальцем на белый автомобиль, ожидающий их у подъезда.

Затаив дыхание, соседи из своих окон следили, как статный мужчина с мохнатым хвостом помогает Альфие сесть в автомобиль, который через минуту увез ее из их жизни навсегда. Даже ее квартира номер сорок шесть исчезла из дома, и все, кто приходил к соседям в гости, удивлялись, почему за дверью с номером сорок пять сразу следует дверь с номером сорок семь? Соседи пожимали плечами и говорили, что настоящее искусство – это магия, сила которой не знает границ и может сделать все, что угодно. От этих слов гости спохватывались, что совсем забыли о подарке, который принесли с собой, и доставали из своих сумок компакты Бетховена, после чего все молча пили чай под завораживающие звуки Лунной сонаты, стараясь не смотреть друг другу в глаза.