Текст книги "Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода"

Автор книги: Стивен Рансимен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 5. Смута на Востоке

Хотя они и посылали дары к народам, но скоро Я соберу их, и они начнут страдать от бремени царя князей.

Книга пророка Осии, 8: 10

Битва при Манцикерте стала самой сокрушительной катастрофой в истории Византии. Сами византийцы не испытывали по ее поводу никаких иллюзий. Снова и снова их историки возвращались к этому страшному дню. Крестоносцам последующих эпох казалось, что на этом поле боя византийцы потеряли право называться защитниками христианства. Манцикерт оправдал вмешательство Запада[19]19
  Гийом Тирский считал, что эта катастрофа оправдывает движение крестоносцев, поскольку Византия уже не могла защитить восточное христианство. Дельбрюк полагает, что важность битвы преувеличена; однако из имеющихся данных ясно следует, что вследствие ее империя еще много лет была не в состоянии вывести на поле боеспособную армию.


[Закрыть].

Тюрки не воспользовались прямыми плодами своего успеха. Алп-Арслан достиг своей цели. Теперь он был защищен с фланга, а кроме того, устранил угрозу византийско-фатимидского союза. От плененного императора он потребовал только уйти из Армении и выплатить огромный выкуп за освобождение. Затем Алп-Арслан ушел вести кампанию в Трансоксиане, где и умер в 1072 году. Также и его сын и преемник Маликшах, чья империя протянется от Средиземноморья до китайских границ, сам никогда не возглавлял походов в Малую Азию. Но подданных ему туркменов уже было не остановить. Он не желал, чтобы они поселились на древних землях халифата, однако центральные равнины Анатолии, опустевшие и превращенные в пастбища самими византийскими магнатами, прекрасно для них годились. И он поставил перед своим двоюродным братом Сулейманом ибн Кутулмышем задачу завоевать страну для тюркского народа.

Выполнение этой задачи ему облегчили сами византийцы. Следующие двадцать лет своей истории они провели в неразрешимом клубке интриг и восстаний. Когда новости о катастрофе и пленении императора достигли Константинополя, его пасынок Михаил Дука объявил себя совершеннолетним и взял власть в свои руки. Когда в столицу прибыл его родственник Андроник с остатками армии, это укрепило его положение. Михаил VII был неглупым образованным юношей, который, будь времена подобрее, мог бы стать достойным правителем. Однако стоявшие перед ним проблемы требовали для решения куда более великого человека. Роман Диоген вернулся из плена и оказался отстраненным от престола. Он попытался силой вернуть себе прежние позиции, но был легко побежден и доставлен пленником в Константинополь. Там ему выкололи глаза таким варварским образом, что несколько дней спустя он скончался. Михаил не мог позволить ему остаться в живых, однако влиятельные родственники Романа и друзья, которых он приобрел благодаря своей отваге, пришли в ужас и гнев от столь ужасного конца. Их негодование вскоре нашло выход в измене.

Всерьез нашествия тюрок в Малую Азию начались в 1073 году. Они не были ни сплоченными, ни однородными. Сам Сулейман хотел только основать себе приличный султанат, которым он правил бы при верховной власти Малик-шаха. Но среди тюрок были вожди рангом пониже, вроде Данишменда, Чаки или Менгучека, чьей целью было захватить город или крепость, откуда они господствовали бы над местным населением как главари разбойных кланов. За ними, придавая вторжению полную силу, шли легковооруженные туркменские кочевники со своими табунами, шатрами и семьями, направляясь в степи нагорья. Христиане бежали от них, бросая деревни и стада, деревни захватчики сжигали, а стада забирали. Туркмены обходили города стороной, но их присутствие и причиняемые ими разрушения прерывали сообщение по всей стране, так что губернаторы провинций оказывались в изоляции, позволяя тюркам творить, что им вздумается. Они образовали тот элемент, который в дальнейшем лишит Византию всякой возможности отвоевать захваченное.

Император Михаил пытался противостоять наступлению тюрок. Благоразумное предательство Русселя де Байоля позволило франко-нормандскому полку пережить катастрофу при Манцикерте. Хотя Руссель показал себя человеком ненадежным, Михаилу пришлось воспользоваться его услугами. К силам Русселя он присовокупил небольшую местную армию под началом молодого Исаака Комнина, племянника прежнего императора. Выбрав его, Михаил поступил мудро. Исаак и его брат Алексей, сопровождавший его, принадлежали к семейству, которое питало самую жгучую ненависть к клану Дука; но, несмотря на уговоры матери, они оставались верны Михаилу на протяжении всего его правления, и оба доказали свой полководческий талант. Однако верность Исаака свело на нет вероломство Русселя. Прежде чем византийская армия встретилась с тюрками, Руссель и его войска забыли про свою присягу. Исаак, атакованный одновременно тюрками и франками, безнадежно уступая противникам в численности, был уведен сельджуками в плен.

Тогда намерения Русселя стали ясны. Распаленный примером соотечественников в Южной Италии, он собирался сам основать нормандское государство в Анатолии. С ним было всего три тысячи человек; но все это были преданные люди, хорошо экипированные и обученные. Один на один они могли одолеть любого византийского или тюркского воина. Теперь Руссель казался императору опаснее самих тюрок. Собрав все войска, которые смог наскрести, он поставил их под начало своего дяди, кесаря Иоанна Дуки. Руссель встретил их у Амория и легко одолел, а кесаря захватил в плен. Ради того, чтобы иметь благовидный предлог, он провозгласил своего пленника императором против его же воли и выступил на Константинополь. Он без помех достиг азиатского берега Босфора, сжег пригород Хрисополь и раскинул лагерь среди его развалин. В отчаянии Михаил обратился к единственной силе, которая могла ему помочь. Он отправил посольство к султану сельджуков Сулейману. Сулейман с одобрения своего сюзерена Малик-шаха пообещал императору помощь в обмен на уступку восточных анатолийских провинций, которые он уже оккупировал. Руссель повернул назад навстречу тюркам, но те окружили его войска на горе Софон в Каппадокии. Он сам с небольшим отрядом сумел спастись и окопался северо-восточнее, в Амасии. Тогда Михаил послал разобраться с ним Алексея Комнина. Алексей смог предложить более выгодные условия тюркским вождям в соседних областях за их поддержку и принудил его к сдаче. Но Руссель правил Амасией так хорошо и пользовался такой популярностью, что тамошние жители прекратили попытки его спасти лишь после того, как узнали о том, что его ослепили. Однако на самом деле Алексей не мог заставить себя изувечить Русселя; так велико было обаяние этого человека, что даже император с радостью услыхал о том, что изменника избавили от столь позорной кары.

После этого Руссель исчезает из истории. Однако все произошедшее оставило свой отпечаток на византийцах. Оно научило их, что нормандцам нельзя доверять, что их честолюбие не ограничивается берегами Южной Италии и что они мечтают основать государства на Востоке. Это может объяснить византийскую политику двадцать лет спустя. Между тем нормандцы уже не приветствовались на службе у императора, и под подозрением оказались даже их скандинавские кузены. Варяжскую стражу отныне стали набирать из народа, который сам пострадал от северян, – англосаксов Британии.

Страх перед нормандцами и постоянная потребность в иностранных наемниках заставила Михаила проводить политику умиротворения Запада. Утрата Южной Италии была невосполнима, но он не мог позволить себе продолжать там войну. Многие византийцы считали, что посол, которого он отправил заключить мир с нормандцами, Иоанн Итал, философ, родившийся в Италии, предал интересы империи. Но Михаил был доволен и, зная о желании столь стремительно выдвинувшегося дома Отвилей заключить выгодные брачные союзы, предложил выдать дочь Гвискара Елену за его собственного сына, тогда еще младенца Константина. В то же время он стремился наладить добрые отношения с великим папой Григорием VII, и это ему удалось. Его политика обеспечила мир на западных границах.

Но в Анатолии дела шли все хуже. Имперское правительство потеряло власть над нею, и, хотя немногие местные военачальники, как, например, Исаак Комнин, теперь командовавший Антиохией, поддерживали авторитет императора, сообщение прервалось, и единой политики не существовало. Наконец в 1078 году Никифор Вотаниат, правитель великой Анатолийской фемы в Западно-Центральной Малой Азии, отчасти из-за личных амбиций, а отчасти из-за того, что его в самом деле вывела из терпения слабость правления Михаила, взбунтовался. Но Никифор был генералом без армии. Чтобы раздобыть необходимое войско, он собрал под своими знаменами множество тюрок и использовал их для того, чтобы укомплектовать гарнизонами города, взятые им на пути к столице: Кизик, Никею, Никомедию, Халкидон и Хрисополь. Впервые тюркские воины оказались в крупных городах Западной Анатолии. Пусть они всего лишь наемники нового императора, но ему будет нелегко заставить их уйти. Михаил не оказал сопротивления. Когда Никифор вошел в столицу, он удалился в монастырь. Там он нашел свое истинное призвание. Ему повезло больше, чем большинству низложенных императоров, и несколько лет спустя он – полностью благодаря своим заслугам – возвысился до сана архиепископа. Оставленная им супруга Мария Аланская, родом с Кавказа, прекраснейшая царевна своего времени, мудро предложила свою руку узурпатору.

Никифор обнаружил, что мятежником быть проще, чем императором. Другие военачальники последовали его примеру. На западе Балкан Никифор Вриенний, правитель Диррахия, объявил себя императором и привлек солдат европейских провинций под свои знамена. Против него послали Алексея Комнина с небольшим войском из неподготовленных греческих солдат и немногих франков, которые, как обычно, дезертировали. Только благодаря своевременному прибытию контингента тюркских наемников он смог одолеть Вриенния. Сразу после завершения этой кампании Алексею пришлось отправиться в Фессалию, чтобы подавить еще одного узурпатора – Никифора Василаки. Тем временем взбунтовался тюркский гарнизон в Никее. Папа Григорий, услышав о падении его союзника Михаила, отлучил нового императора; а Роберт Гвискар, подстрекаемый папой, да и сам в ярости из-за разрыва помолвки его дочери, собрался плыть через Адриатическое море. В мае он во главе всех своих сил высадился в Авлоне и выступил на Диррахий. В начале той же весны поднял мятеж крупнейший полководец в Азии Никифор Мелиссин и заключил союз с тюркским султаном Сулейманом, благодаря чему Сулейман смог беспрепятственно войти в Вифинию, где его приветствовали оставленные Вотаниатом тюркские гарнизоны. Когда Мелиссину не удалось захватить Константинополь, Сулейман отказался вернуть занятые им города. Вместо этого он обосновался в Никее, и Никея, один из самых почитаемых городов христианства, находящаяся в пределах сотни миль от самого Константинополя, стала столицей тюркского султаната.

В Константинополе император Никифор погубил единственный свой шанс на выживание, поссорившись с семейством Комнинов. Исаак и Алексей верно служили ему и надеялись сохранить его благосклонность тесной дружбой с императрицей, на чьей двоюродной сестре был женат Исаак и чьим любовником считали Алексея. Однако она не могла совладать с придворными интригами, которые настроили Никифора против них. Ради собственной безопасности братья были вынуждены поднять мятеж; и Алексей, признанный семьей самым способным из двоих, объявил себя императором. Никифор пал так же легко, как и низложенный им император. По совету патриарха он, усталый и униженный, оставил престол, чтобы окончить свои дни в монастыре.

Алексею Комнину было суждено царствовать тридцать семь лет и стать величайшим государственным мужем своего времени. Но в 1081 году казалось гарантированным, что ни он, ни его империя не уцелеет. Алексей был молод, вероятно, не достиг еще и тридцати, но имел за плечами многолетний опыт полководца, причем, как правило, вынужденного действовать с недостаточными силами, и своими успехами он был обязан исключительно собственному уму и дипломатии. У него была привлекательная внешность; он был невысокого роста, но хорошо сложен и изучал достоинство. Его отличали изящная и непринужденная манера себя держать, а кроме того, он обладал превосходной выдержкой, однако сочетал в себе истинную доброту с циничной готовностью использовать хитрость и запугивание, если того требовали интересы страны. У него не было особых богатств, помимо личных качеств и любви солдат. Его семья, связи которой оплели всю византийскую аристократию, несомненно, помогла ему прийти к власти, и он укрепил свое положение женитьбой на представительнице семейства Дука. Но интриги и зависть родственников, особенно ненависть, которую его властная мать питала к его жене и всему ее клану, только усугубили его проблемы. Двор кишел членами семей прежних императоров или семей будущих узурпаторов, которых Алексей хотел привязать к себе брачными союзами. Там была императрица Мария, отчаянно ревновавшая к новой императрице Ирине, и сын Марии Константин Дука, которого он сделал своим младшим соправителем и вскоре обручил со своей старшей дочерью Анной; там были сыновья Романа Диогена, одного из которых он женил на своей сестре Феодоре; там был сын Никифора Вриенния, который стал мужем Анны Комнины после преждевременной смерти Константина Дуки; там был Никифор Мелиссин, уже женатый на его сестре Евдокии и отказавшийся от притязаний на имперский престол в пользу шурина в обмен на титул кесаря. За всеми ними Алексей был вынужден внимательно присматривать, разрешая их ссоры и предотвращая измены. Чтобы удовлетворить их претензии, была разработана замысловатая система титулов. Знать и высшие сановники государства были в такой же степени ненадежны. Алексей постоянно раскрывал заговоры против его правления и находился под постоянной угрозой убийства. В силу своей политики и характера он предпочитал мягкие наказания; и это милосердие и невозмутимая дальновидность во всех его действиях тем более замечательны, что всю свою жизнь он был не уверен в завтрашнем дне[20]20
  Анна Комнина лестными словами описывает внешность своего отца в «Алексиаде». Анонимный Synopsis Chronicon, который не всегда расположен к императору, говорит, что он был «велик в изволении и в поступках».


[Закрыть].

Состояние империи в 1081 году было таково, что только человек невероятно отважный или столь же невероятно глупый взялся бы ею управлять. В казне не осталось денег. Последние императоры не считали расходов; потеря Анатолии и мятежи в Европе прискорбно сократили доходы; прежняя система сбора налогов разрушилась. Алексей не был финансистом, и его методы привели бы в ужас современного экономиста. Однако каким-то образом, обложив подданных налогами по самые уши, принудительно беря займы и конфискуя собственность у магнатов и церкви, наказывая штрафами, а не тюремным заключением, продавая привилегии и развивая дворцовые производства, он сумел найти средства, чтобы оплачивать огромную административную организацию, восстановить армию и флот и в то же время поддерживать роскошный двор и делать щедрые дары верным подданным и приезжим послам и государям. Ибо он понимал, что на Востоке престиж государя всецело зависит от великолепия и пышности его двора. Единственным непростительным грехом была скупость. Но Алексей совершил две огромные ошибки. В обмен на скорую помощь он давал торговые преимущества иноземным купцам в ущерб собственным подданным и в какой-то критический момент обесценил имперскую монету, которая в течение семи веков была единственной стабильной валютой в этом хаотичном мире.

Еще более отчаянное положение сложилось во внешних делах – если их еще можно было называть «внешними», ибо со всех сторон враги проникли в самую глубь империи. В Европе господство императора над Балканским полуостровом еще держалось, хотя шаталось, но в Сербии и Далмации славяне подняли восстание. Бродившее за Дунаем тюркское племя печенегов то и дело в своих набегах переходило реку. А на Западе Роберт Гвискар и нормандцы захватили Авлону и осаждали Диррахий. В Азии мало что осталось у Византии, не считая берега Черного моря, отдельных городов на южном побережье и великой укрепленной метрополии Антиохии, но сообщение с дальними городами было ненадежным и редким. Некоторые города во внутренних районах пока еще находились в руках христиан, но их правители были полностью отрезаны от центрального правительства. Большая часть территории находилась в руках сельджукского султана Сулеймана, который правил из никейских владений, протянувшихся от Босфора до сирийской границы, но его государство не имело упорядоченной администрации и фиксированных границ. Другие города находились под властью мелких тюркских князьков, кое-кто из них подчинялся Сулейману, но большинство не признавало над собой других господ, кроме Маликшаха. Из них самыми важными были Данишменд, которому теперь принадлежала Кесария, Севастия и Амасия; Менгучек, владыка Эрзинджана и Колонеи; и самый опасный из всех, авантюрист Чака, захвативший Смирну и эгейское побережье. Тюркские вожди более-менее установили порядок вокруг своих основных городов, но в сельской местности все еще верховодили кочевые орды туркменов, а толпы греческих и армянских беженцев усугубляли неразбериху. Огромное число христиан переходило в ислам и постепенно вливалось в тюркскую общность. Немногие греческие общины еще оставались в горных районах, а тюрки-христиане, поселившиеся за несколько веков до того вокруг каппадокийской Кесарии, сохранили свою идентичность и религию вплоть до нынешних времен. Но большая часть греческого населения постаралась как можно быстрее перебраться на берега Черного и Эгейского морей.

Миграция армян шла более осознанно и упорядоченно. Разные армянские князья, лишенные владений византийцами, получили поместья в Каппадокии, особенно на юге, близ Тавра. С ними ушло множество верных слуг, и к началу масштабного сельджукского вторжения армяне стали покидать свои дома, и их непрерывный поток пополнял новые колонии, пока почти половина населения Армении не оказалась на юго-западе. Проникновение тюрок в Каппадокию загнало их еще дальше в Тавр и Антитавр, и они распространились по долине среднего Евфрата, куда тюрки еще не дошли. Покинутые ими районы вскоре заполнили не тюрки, а курды-мусульмане с ассирийских нагорий и из Северо-Западного Ирана. Последний армянский правитель старой династии Багратидов, которая гордо заявляла о своем происхождении от Давида и Вирсавии, был убит по приказу византийцев в 1079 году, после того как сам он чудовищно зверским образом расправился с архиепископом Кесарии; после чего один из его родственников по имени Рубен взбунтовался против империи и укрепился в горах Северо-Западной Киликии. Примерно в то же время еще один армянский вождь – Ошин, сын Хетума, основал аналогичное государство чуть дальше на запад. Обе династии, Рубениды и Хетумиды, сыграют свою роль в последующей истории, но в то время Рубен и Ошин находились в тени армянина Вахрама, которого греки называли Филаретом.

Филарет служил у византийцев, и Роман Диоген назначил его правителем Германикеи (Мараша). После падения Романа Филарет отказался признавать Михаила Дуку и объявил о собственной независимости. Во время беспорядочного царствования Михаила он завоевал главные города Киликии, Тарс, Мамистру и Аназарб. В 1077 году один из его подчиненных после шестимесячной осады отнял Эдессу у византийцев. В 1078 году жители Антиохии, чей правитель, преемник Исаака Комнина, только что был убит, молили Филарета взять город, чтобы спасти его от тюрок. Его владения теперь простирались от Тарса до земель за Евфратом, и его вассалами стали Рубен и Ошин. Но он не чувствовал уверенности в завтрашнем дне. В отличие от большинства современников, он был православным и не желал полностью отмежеваться от империи. После отречения Михаила он поклялся в верности Никифору Вотаниату, который оставил его губернатором завоеванных им земель. Видимо, он признал и Алексея, но принял дополнительные меры предосторожности, принеся нечто вроде присяги арабским владыкам Халеба.

Алексей по своем восшествии на престол должен был решить, против кого из врагов необходимо выступить в поход первым. Рассудив, что тюрок можно отбросить назад только в ходе долгой и последовательной кампании, к которой он пока был не готов, тем более что, скорее всего, они тем временем сами предавались бы междоусобным распрям, он посчитал более насущной потребностью положить конец наступлению нормандцев. На это ушло больше времени, чем он рассчитывал. Летом 1081 года Роберт Гвискар в сопровождении своей жены Сишельгаиты Салернской, достойной именоваться амазонкой[21]21
  Сишельгаита сопровождала мужа во всех походах и даже сама командовала войсками, хотя маловероятно, что она непосредственно участвовала в боях с оружием в руках. (Примеч. пер.)


[Закрыть], и старшего сына Боэмунда осадил Диррахий. В октябре Алексей с войском, в котором основной контингент составляла англосаксонская варяжская стража, отправился освобождать крепость. Но там, как и при Гастингсе пятнадцать лет назад, англосаксам оказалось далеко до нормандцев. Алексей понес решительное поражение. Диррахий продержался зиму, но пал в феврале 1082 года, позволив Роберту весной выступить по великой Эгнатиевой дороге на Константинополь. Итальянские дела вскоре потребовали его возвращения, но он оставил свою армию под началом Боэмунда овладевать Македонией и Грецией. Боэмунд дважды разгромил Алексея, которому пришлось просить подкреплений у тюрок и кораблей у венецианцев. Пока вторые прерывали сообщение между нормандцами, первые позволили императору освободить Фессалию. Боэмунд отступил в Италию 1083 году, но вернулся с отцом на следующий год и уничтожил венецианский флот у берегов Керкиры (Корфу). Война закончилась только со смертью Роберта в Кефалонии в 1085 году, когда его сыновья рассорились из-за наследства.

Император наконец-то установил свою власть над европейскими провинциями; но на те четыре года восточные провинции были потеряны. Филарет смертельно запутался в интригах с тюрками. В начале 1085 года его сын выдал Антиохию вместе с киликийскими городами султану Сулейману. Эдесса пала в 1087 году перед тюркским вождем Бузаном, но затем была отвоевана в 1094 году армянином Торосом, вассалом Малик-шаха, и сначала порядок там поддерживал тюркский гарнизон в цитадели. Тем временем Мелитену занял еще один армянин, зять Тороса Гавриил, который, как и его тесть, принадлежал к православной церкви. Ссоры между православной, сирояковитской и армянской церквями усугубляли беспорядок во всей Северной Сирии. Последняя восприняла упадок византийской власти как повод для радости. Она предпочитала подчиняться тюркам.

Южной Сирией полностью овладели сельджуки. С тех самых пор, как Тогрул-бей вошел в Багдад в 1055 году, сирийские владения Фатимидов находились под угрозой, и растущая тревога и напряжение приводили к смутам и мелким мятежам. Когда в 1056 году пограничные византийские чиновники в Латакии отказали прибывшему с паломничеством епископу Камбре в праве продолжить путь на юг, их мотивом было не желание навредить латинянину, как подозревали на Западе (хотя, вероятно, там существовал запрет на пропуск нормандских паломников); на самом деле у них были сведения о том, что Сирия небезопасна для путешественников-христиан. Злоключения германских епископов, которые восемь лет спустя все же добились разрешения пересечь границу вопреки советам местных жителей, показывают, что византийские чиновники имели все основания так говорить.

В 1071 году, в год битвы при Манцикерте и падения Бари, дерзкий тюрок Атсиз ибн Увак, номинально вассал Алп-Арслана, без борьбы захватил Иерусалим и вскоре оккупировал всю Палестину вплоть до пограничной крепости Аскалон. В 1075 году он овладел Дамаском и окрестностями. В 1076 году Фатимиды отвоевали Иерусалим, из которого Атсиз снова выгнал их после осады, длившейся несколько месяцев, и перебил жителей-мусульман. Уцелели только христиане, засев за стенами своего квартала. Несмотря на это, Фатимиды вскоре снова смогли атаковать Атсиза в Дамаске, и ему пришлось звать на помощь сельджукского правителя Тутуша, брата Малик-шаха, который с одобрения брата создавал себе султанат в Сирии. В 1079 году Тутуш приказал убить Атсиза и стал единоличным правителем государства, простиравшегося от Халеба, который пока еще оставался под властью арабской династии, до границ Египта. Тутуш и его подчиненный Орток, правитель Иерусалима, видимо, сумели наладить организованную администрацию. Они не выказывали особой вражды к христианам, хотя православный патриарх Иерусалима, по всей видимости, проводил большую часть времени в Константинополе, где теперь поселился и его коллега из Антиохии[22]22
  Коптская «История патриархов Александрийских» весьма благоприятно сравнивает правление тюрок с последующим правлением франков в Палестине. Знаменитая стрела, которую Орток выжег на крыше храма Гроба Господня, была не оскорблением, а знаком его верховной власти. Патриарх Иерусалимский Евфимий находился в Константинополе в конце 1082 года и в это время вместе с посольством отправился в Фессалоники к Боэмунду, а его преемник Симеон присутствовал там на соборе в 1086 году, когда был осужден Лев Халкидонский. Однако в 1089-м он вернулся в Иерусалим. На этом соборе присутствовал и патриарх Антиохийский.


[Закрыть].

В 1085 году император Алексей, освободившись от нормандской угрозы, обратил свое внимание на тюркскую проблему. До той поры он мог хоть как-то сдерживать тюрок только за счет неустанных интриг, стравливая их правителей друг с другом. Теперь же, сочетая дипломатию с демонстрацией оружия, он добился заключения договора, который вернул империи Никомедию и анатолийское побережье Мраморного моря. На следующий год его терпеливость была еще больше вознаграждена. Сулейман ибн Кутулмыш, взяв Антиохию, выступил на Халеб, чей арабский правитель позвал на помощь Тутуша. В последовавшей битве под стенами города Тутуш одержал победу, а Сулейман погиб.

Смерть Сулеймана вызвала сумятицу среди тюрок в Анатолии; и Алексей почувствовал себя в своей стихии, настраивая одного вождя против другого, играя на их взаимной зависти, предлагая всем по очереди подкупы и намекая на брачные союзы. Никею уже шесть лет удерживал сельджукский мятежник Абуль-Касим; но в 1092 году Малик-шах заменил его сыном Сулеймана Кылыч-Арсланом I. Тем временем Алексей сумел упрочить свои позиции. Это было нелегко. Единственной территорией, которую ему удалось вернуть, был город Кизик, и он оказался не в силах помешать Данишмендидам расширить их владения на запад и захватить его же родовой замок – Кастамон в Пафлагонии. Императору мешали дворцовые заговоры, а в 1087 году ему пришлось столкнуться с крупным вторжением печенегов с Дуная, которым помогали венгры. Лишь в 1091 году его дипломатические старания, усиленные одной огромной победой, надолго освободили его от угрозы варварских нашествий с севера.

Еще больше тревог вселял Чака, тюркский эмир Смирны. Чака, более честолюбивый, чем большинство его соотечественников, нацелился прибрать к рукам целую империю. Он брал к себе на службу греков, а не тюрок, ибо понимал, что ему нужен сильный флот, но в то же время пытался организовать союз тюркских вождей и выдал свою дочь за молодого Кылыч-Арслана. Между 1080 и 1090 годами он овладел эгейским побережьем и островами Лесбос, Хиос, Самос и Родос. Алексей, одной из первых забот которого было возрождение византийского флота, сумел в конце концов разгромить его корабли у входа в Мраморное море; но угроза оставалась до тех пор, пока в 1092 году Чака не погиб от руки своего зятя Кылыч-Арслана на пиру в Никее. Убийство явилось результатом того совета, который император подал султану, опасавшемуся, как бы еще кто-нибудь из тюрок не стал более могущественным, чем он сам[23]23
  Анна Комнина описывает смерть Чаки, однако затем в ее истории появляется новый Чака. Вероятно, это был сын первого, и он звался ибн Чака, а Анна упростила его имя. Аналогично западные авторы называют султана Кылыч-Арслана просто Сулейманом, поскольку слышали, что его называют ибн Сулейманом.


[Закрыть].

Теперь, когда Сулейман и Чака были мертвы, Алексей получил возможность обдумать более агрессивный курс. Сам он теперь надежно царил в Константинополе, в европейских провинциях наступил покой. У него был эффективный флот, казна временно наполнилась. Вот только армия была очень малочисленна. С потерей Анатолии у него осталось совсем немного местных войск, откуда он мог бы набирать солдат. Ему требовались профессиональные иноземные наемники.

Да, около 1095 года казалось, что сельджуки наконец начали терять силу. Малик-шах, который еще худо-бедно еще держал в руках всю империю тюрок, умер в 1092 году; и за его смертью последовала междоусобная война между его молодыми сыновьями. В следующие десять лет, пока они не смогли договориться о разделе наследства, главное внимание тюрок было направлено на это противоборство. Между тем арабские и курдские вожди набирали силу в Ираке. В Сирии, где умер Тутуш в 1095 году, его сыновья – Ридван, эмир Халеба, и Дукак, эмир Дамаска, – оказались не в состоянии сохранить порядок. Иерусалим отошел сыновьям Ортока. Их правительство было неэффективным и деспотичным. Православный патриарх Симеон и его высшие иерархи перебрались на Кипр. В Триполи шиитский клан Бану Аммар основал княжество. Фатимиды начали отвоевывать Южную Палестину. На севере тюркский военачальник Кербога, атабек Мосула при аббасидском халифе, постепенно посягал на территорию Халеба, принадлежавшую Ридвану. У путешественников того времени складывалось впечатление, что у каждого города свой владыка.

Удивительно, что кто-то еще продолжал путешествовать, и не только мусульмане, но и христиане с Запада. Поток паломников никогда полностью не прекращался, но теперь путь для них стал очень трудным. Христиан, живших в Иерусалиме до смерти Ортока, события, по-видимому, затрагивали не так сильно, и в Палестине, за исключением того времени, когда тюрки и египтяне непосредственно вели там бои, обычно царил покой. Но пересечь Анатолию можно было только с вооруженной охраной, но и тогда путешественника поджидало множество опасностей, и его часто задерживали войны между враждующими правителями. В Сирии было немногим лучше. Повсюду на дорогах засели разбойники, и в каждом городке местный князек пытался взимать пошлину с проезжающих. Паломники, которым удавалось преодолеть все эти трудности, возвращались на Запад изможденными и обнищавшими, и от их рассказов у слушателей стыла кровь.