Текст книги "Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода"

Автор книги: Стивен Рансимен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 4. Крах близится

Среди мира идет на него губитель.

Книга Иова, 15: 21

В середине XI века казалось, что в Восточном Средиземноморье на долгие годы воцарилось спокойствие. Две его великие державы – фатимидский Египет и Византия – находились в добрых отношениях друг с другом. Ни первая, ни вторая не проявляли агрессии, и обе желали удержать в узде восточные мусульманские государства, где тюркские авантюристы баламутили воду, хотя пока и не вселяли серьезных опасений правителям Константинополя и Каира. Фатимиды благосклонно относились к христианам. После смерти аль-Хакима не было никаких притеснений, и они открывали свои гавани для купцов из Италии и Византии. Их добрая воля шла на пользу и торговому люду, и паломникам.

Эту добрую волю гарантировала мощь Византии. Благодаря ряду великих императоров-воителей Византийская империя раскинулась от Ливана до Дуная и от Неаполя до Каспия. Несмотря на проявления коррупции и вспышки мятежей, ее администрация была эффективнее, чем у любого другого современного ей королевства. Константинополь еще никогда раньше не владел такими богатствами. Он превратился в финансовую и коммерческую столицу мира, не имеющую соперников. Торговцы со всех уголков света, из Италии и Германии, Руси, Египта и стран Востока, стекались туда, чтобы покупать предметы роскоши, производимые ее мастерами, и обменивать их на свои более грубые товары. Кипучая жизнь огромного города, куда более многолюдного и обширного, чем даже Каир и Багдад, неизменно приводила путешественников в изумление своей гаванью, где толпились корабли, людными рынками, просторными предместьями и громадными храмами и дворцами. Императорский двор, хотя им тогда распоряжались две весьма эксцентричные пожилые императрицы, казался центром вселенной.

Если искусство – зеркало цивилизации, то византийская цивилизация достигла невероятных высот. Ее художникам XI века была свойственна сдержанность и гармоничность их античных предков, однако они привнесли два новых качества, взятые из восточной традиции, – насыщенный декоративный формализм иранцев и мистическую напряженность Древнего Востока. Дошедшие до нас произведения того века, будь то резные статуэтки из слоновой кости, или крупные мозаичные панно, или провинциальные церкви, например мозаики в обителях Дафни и Осиос Лукас в Греции, демонстрируют нам все тот же триумфальный синтез традиций, слитых в единое и безупречное целое. Литература того времени, хоть и стесненная еще слишком сильной памятью о классических шедеврах, может похвастаться разнообразием великолепнейших образцов. У нас сохранилась хроника Иоанна Диакона с ее отточенным стилем, тонкая лирика Христофора Митиленского, масштабная эпическая поэма «Дигенис Акрит», написанные шершавым языком, проницательные изречения солдата Кекавмена и остроумные, циничные придворные мемуары Михаила Пселла. В атмосфере царило бы благодушие почти XVIII века, если бы не неотмирность и пессимизм, от которого Византии никогда не удавалось освободиться.

У греков мудреный и непростой характер, которого никак не разглядеть по тем картинам, которые любят изображать популярные исследователи V века до нашей эры. У византийцев этот характер осложнился из-за доли восточной крови. Результат оказался полон парадоксов. Это был человек чрезвычайно практичный, с деловой хваткой и вкусом к мирским почестям, однако всегда готовый отказаться от мира ради того, чтобы провести остаток жизни в монашеских размышлениях. Он горячо верил в божественное предназначение империи и богоданную власть императора, однако был индивидуалист, скорый на бунт против правительства, если оно его не устраивало. Он испытывал ужас перед ересью, однако его религия, самая мистическая среди всех укоренившихся форм христианства, допускала большую философскую широту и священнику, и мирянину. Он презирал всех своих соседей, считая их варварами, однако легко перенимал их обычаи и идеи. Несмотря на свою изощренность и гордость, он был человеком неуравновешенным. Византия так часто оказывалась на грани гибели из-за разных несчастий, что они подорвали его уверенность в окружающем мире. Если вдруг приходила беда, он паниковал и совершал зверства, которые в спокойное время сам же презирал. Пусть даже настоящее было для него мирным и светлым, бесчисленные пророчества предупреждали его о том, что когда-нибудь его город погибнет, и он верил в то, что так и будет. В этом печальном бренном мире нельзя обрести счастья и покоя, которые возможны только в Царствии Небесном.

И эти страхи имели основания. Могущество Византии опиралось не на такой уж прочный фундамент. Великая империя возникла для обороны. Провинциями управляли военные чиновники, а над ними стояла гражданская администрация в Константинополе. Эта система обеспечивала эффективное местное ополчение, способное защитить свой район в случае вторжения и поставлять солдат в основную императорскую армию для крупных кампаний. Но при такой системе, когда опасность вторжения миновала, слишком большая власть оставалась в руках правителей провинций, особенно если личное богатство позволяло им игнорировать распоряжения столичного начальства, у которого они состояли на жалованье. Более того, процветание разрушало аграрное устройство Малой Азии. Опорой Византии были ее общины свободных крестьян, получавших земли непосредственно от государства, обычно за исполнение воинской повинности. Но здесь, как и везде в Средние века, земля была единственным надежным вложением для накопления богатств. Любой состоятельный человек стремился приобрести землю. Церковь убеждала паству завещать землю ей. Землевладениями обычно награждали победоносных полководцев и заслуженных министров государства. Пока империя отвоевывала земли у врага или заселяла области, опустошенные набегами и разграблением, все шло хорошо; но сам ее успех создавал земельный дефицит. Магнаты и монастыри могли расширять свои владения только одним способом: выкупать землю у крестьян, нуждавшихся в деньгах, или забирать целые деревни, получая их либо в дар от государства, либо принимая на себя обязанность выплачивать налоги за местную общину. Более мудрые императоры стремились им помешать, отчасти в силу того, что новые землевладельцы редко могли устоять против искушения превратить новые земли в пастбища, а еще больше из-за того, что передача участков, принадлежавших раньше крестьянам-солдатам, в руки землевладельца давала ему возможность набрать личную армию и ослабляла армию государства. Но законодательно они ничего не могли поделать. За X век в Византии возникла наследственная земельная аристократия, достаточно богатая и влиятельная, чтобы позволить себе не повиноваться центральному правительству. Император Василий II, величайший представитель македонской династии, с большим трудом подавил мятеж этой аристократии в начале своего правления. Он одержал оглушительную победу, и его слава не померкла вплоть до того момента, когда его династия прервалась в 1056 году со смертью племянницы Василия Феодоры. Если бы македонская династия произвела на свет наследников мужского пола, это укрепило бы наследственный принцип передачи императорского престола, и Византия получила бы силу, способную укротить наследственную знать. Но хотя верность династии позволила императрице Зое и ее мужьям процарствовать в беззаботной расточительности почти тридцать лет, а престарелой императрице Феодоре – править в одиночку, все это время подрывные тенденции набирали силу. Когда Феодора умерла, две византийские партии оказались в яростной оппозиции друг к другу: придворная клика, распоряжавшаяся центральной администрацией, и знатные семьи, которым принадлежал контроль над армией; в то время как церковь, стараясь усидеть на обоих стульях, пыталась сохранить равновесие.

Едва только семидесятидвухлетняя императрица, до конца верившая в пророчество, которое обещало ей многолетнее царствование, погрузилась в предсмертное забытье, придворные выдвинули на трон немолодого чиновника Михаила Стратиока. Армия отказалась признать нового императора. Войска отправились на Константинополь, твердо решив посадить на трон своего командующего. Михаил уступил без борьбы, и императором стал военачальник Исаак Комнин. Военная аристократия выиграла первый раунд.

Исаак Комнин, подобно большинству таких же византийских дворян, был аристократом только во втором поколении. Он родился в семье фракийского воина, вероятно влаха, который полюбился императору Василию II и получил от него земли в Пафлагонии, где он построил огромный замок, известный как Кастра Комненон – Замок Комнина – и по сей день зовущийся Кастамону. Исаак и его брат Иоанн унаследовали земли отца и его воинскую доблесть, и оба благодаря женитьбе вошли в круг византийской знати. Жена Исаака была царевной из рода, прежде правившего Болгарией, супруга Иоанна – наследницей знатного семейства Далассенов. Но, несмотря на богатство, высокое положение и поддержку армии, правление Исаака постоянно осложнялось противодействием гражданских чиновников. Через два года он сложил руки и ушел в монастырь. Он не оставил сыновей и потому назначил преемником Константина Дуку. Невестка Исаака Анна Далассена так и не простила его.

Константин Дука был главой, пожалуй, древнейшего и богатейшего семейства византийской аристократии; однако свою карьеру он сделал при дворе. Исаак надеялся, что в силу этих причин обе партии посчитают его кандидатуру приемлемой. Но вскоре тот показал, что его интересы не совпадают с интересами касты. Казна его была пуста, а влияние армии – угрожающим. Поэтому он решил сократить вооруженные силы. В качестве меры внутренней политики это вполне объяснимо. Однако во всей византийской истории не найдется такого времени, когда ослабление обороны государства можно было бы счесть безопасным, а в тот момент оно было просто фатальным. Грозовые тучи сгущались на Востоке, а на Западе буря уже разразилась.

В течение нескольких последних десятилетий Южная Италия пребывала в состоянии смуты и неразберихи. Граница Византийской империи формально пролегала от Террачины на побережье Тирренского моря до Термоли на берегу Адриатического. Но в пределах этой линии только провинции Апулия и Калабрия находились непосредственно под властью Византии. Тамошнее население в основном состояло из греков. На западном побережье было три торговых города-государства: Гаэта, Неаполь и Амальфи. Все три номинально считались вассалами императора. Для амальфийцев, которые к тому времени уже наладили обширную торговлю с мусульманским Востоком, благосклонность императора была полезна в их переговорах с фатимидскими властями, и потому они держали в Константинополе постоянного консула. Неаполитанцы и гаэтанцы, хотя и не менее охотно заключали торговые сделки с иноверцами, к императору относились не так церемонно. Во внутренней части страны распоряжались ломбардские правители Беневенто и Салерно, признавая сюзеренитет то восточного, то западного императора и одинаково пренебрегая ими обоими. Сицилией по-прежнему владели мусульмане, несмотря на неоднократные попытки византийцев отвоевать остров; и набеги оттуда и из Африки на итальянские побережья усугубляли хаос в стране.

В эти области в огромном числе стекались норманнские искатели приключений из Северной Франции, паломники по пути в Иерусалим или Монте-Гаргано, к излюбленному святилищу Святого Михаила, многие из них были наемниками, которые оставались служить у ломбардских аристократов. В Нормандии не хватало земли, ибо ее густонаселенные территории не давали размахнуться честолюбивым и беспокойным младшим сыновьям и безземельным рыцарям. Этот импульс к расширению, который вскоре заставит их отправиться завоевывать Англию, заставил их обратить взгляд на Восток со всеми его сокровищами, и в Южной Италии они увидели ключ к средиземноморской империи. А царивший в ней беспорядок предоставил им благоприятную возможность.

В 1040 году шестеро братьев, сыновья мелкого норманнского рыцаря Танкреда де Отвиля, захватили город Мельфи в апулийских горах и основали там графство. Местные византийские власти отнеслись к ним несерьезно, но западный император Генрих III, стремившийся к контролю над провинцией, за которую так долго соперничали обе империи, и германский папа, которого он посадил на престол, категорически не желавший, чтобы патриарх Константинопольский распоряжался в итальянских епархиях, оказали поддержку нормандцам. За двенадцать лет сыновья Танкреда установили господство над ломбардскими государствами. Они загнали византийцев на оконечность Калабрии и апулийское побережье. Он угрожали городам на западном побережье и совершали набеги через Кампанию на север до окрестностей Рима. Византийское правительство встревожилось. Правителя Апулии Мариана Аргира вызвали в метрополию для доклада и отослали назад, дав ему дополнительные полномочия для того, чтобы исправить ситуацию. В военном отношении Мариан ничего не добился – нормандцы легко отразили его небольшое войско. С точки зрения дипломатии он оказался более успешен, ибо создавшееся положение весьма беспокоило и папу Льва IX, происходившего из Лотарингии. Нормандцы добились больших успехов, чем думалось ему или Генриху III. Генрих тогда занимался венгерской кампанией, но прислал папе помощь. Летом 1053 года Лев IX отправился на юг с армией германцев и итальянцев, объявив свой поход священной войной. К нему должен был присоединиться византийский контингент; но пока он ждал подкреплений у апулийского городка Чивитате, его атаковали нормандцы. Его армию разгромили, а самого его взяли в плен. И ради освобождения он отрекся от всей своей политики.

Это была последняя серьезная попытка укротить сыновей Танкреда. Генрих III умер в 1056 году. Его преемником стал малолетний Генрих IV, и регентша Агнесса де Пуату была слишком занята в Германии, чтобы заботиться о южных делах. Папы решили быть реалистами. В 1059 году на соборе в Мельфи папа Николай II признал Роберта Гвискара, Роберта Хитреца, старшего из уцелевших сыновей Танкреда, «герцогом Апулии милостью Господа и святого Петра, и Сицилии, с их соизволения». Это признание, которое, как полагал Рим, но не сам Роберт, подразумевало его вассальную зависимость от наместника святого Петра, позволило нормандцам легко завершить свои завоевания. Морские республики вскоре покорились им, а к 1060 году от Византии в Италии осталась только ее столица – крепость Бари на побережье. Между тем младший брат Роберта Рожер начал медленно, но успешно отвоевывать Сицилию у арабов.

Пока Бари стоял, византийцы в какой-то степени сдерживали нормандскую экспансию на восток. Но политические беспорядки в Италии неизбежно породили религиозную смуту. Прибытие латинских завоевателей в Южную Италию поставило вопрос о греческой церкви в этой провинции и возродило старинный спор между Константинополем и Римом относительно того, кто обладает над нею духовной властью. Реформы в Риме привели к тому, что папы категорически решили не допускать никаких компромиссов по вопросу своих притязаний; между тем на патриарший престол в Константинополе сел один из самых агрессивных и амбициозных иерархов греческой церкви Михаил Керуларий. Историю неудачного приезда легатов папы Льва IX в Константинополь в 1054 году следует рассказывать в контексте всей последовательности отношений между восточной и западной церквями. Он окончился взаимным отлучением, несмотря на попытки императора добиться компромисса; так стало невозможным какое-либо искреннее сотрудничество между Римом и Константинополем там, где речь шла о насущных нуждах Италии. Но это не привело к окончательному расколу, как полагали историки более поздних времен. Политические отношения между имперскими дворами стали напряженными, но не прервались. Керуларий вскоре лишился своего влияния. Одернутый императрицей Феодорой, у которой он пытался отобрать ее наследие, и низложенный императором Исааком, он умер бессильным изгнанником. Но в конце концов он все же победил. Последующие поколения византийцев видели в нем поборника их независимости; и буквально в то время, когда император и папа снова стали слать друг другу письма с заверениями в сердечной любви, императрица Евдокия Макремволитисса, его племянница и супруга Константина Дуки, добилась канонизации Михаила.

Судя по тому, что писали византийские историки той эпохи, правители империи практически не заметили этой ссоры. Беда на Западе затмила в их глазах проблемы, возникавшие на Востоке.

Упадок Аббасидского халифата оказался не совсем выгоден Византии. Из-за растущего обеднения Ирака начали изменяться мировые торговые пути. Купцы с далекого Востока уже не привозили свои товары на багдадские рынки, откуда многое попадало в империю, чтобы на кораблях доставляться из портов Малой Азии или самого Константинополя на Запад. Теперь они предпочитали добираться по морскому пути через Красное море в Египет, а из Египта их товары переправлялись в Европу на итальянских торговых судах. Византия уже не лежала у них на пути. Более того, беззаконие, царившее в дальних провинциях Аббасидской империи, привело к закрытию старого караванного пути из Китая, который пролегал через Туркестан и Северную Персию в Армению и к морю у Трапезунда. Альтернативный маршрут, который шел севернее Каспийского моря, никогда не был безопасен в течение долгого времени. Для всего средиземноморского мира в политическом и коммерческом смысле держава Аббасидов была благодетелем, так как обороняла его извне от варваров Центральной Азии.

Теперь же оборона пала. Орды Центральной Азии снова смогли хлынуть на земли древней цивилизации. Тюрки издавна играли важную роль в истории. Тюркская империя VI века за свою краткую жизнь успела стать цивилизующей и стабилизирующей силой в Азии. Тюркские народы на ее дальних рубежах, такие как принявшие иудаизм волжские хазары или несториане уйгуры, позднее обосновались на границе Китая и показали себя умеющими легко приспосабливаться и способными к культурному развитию. Но в самом Туркестане не было никакого прогресса с VII века. Несколько городов выросло вдоль караванных путей, но население туркменов оставалось в большинстве своем скотоводческим и полукочевым, и его растущая численность внушала ему постоянное желание переселяться за пределы освоенных ими земель. В X веке Туркестаном управляла персидская династия Саманидов, чья главная роль в истории состояла том, что она обратила центральноазиатских тюрок в ислам. Отныне взгляды тюрок были направлены в Юго-Западную Азию и Восточное Средиземноморье.

Саманидов сместил первый великий тюрок-мусульманин – Махмуд Газневи, который в первые десятилетия XI века построил огромную империю, протянувшуюся от Исфахана до Бухары и Лахора. Между тем тюркские наемники проникали во все государства мусульманского мира, практически так же, как норманны проникали в государства христианской Европы. У багдадских халифов и многих других правителей-мусульман были тюркские полки. Среди подданных Газневидов был клан тюрок-огузов из аральских степей, называвшихся по имени своего полумифического предка сельджуками. Сельджукские вожди образовали альянс захватчиков, завистливых друг к другу, но сплотившихся ради возвышения рода, почти как это произошло с сыновьями Танкреда де Отвиля. Но им повезло больше, чем нормандцам, чьи соотечественники были немногочисленны, и сельджуки могли призвать на помощь огромные и беспокойные орды туркменов. После смерти Махмуда в 1030 году они восстали против Газневидов и к 1040 году выгнали их, заставив искать пристанища в индийских владениях. В 1050 году Тогрул-бек, глава династии, вошел в Исфахан и сделал его столицей государства, включившего в себя Персию и Хорасан, а его братья и родственники воцарились на северных границах, образовав непрочную конфедерацию, признававшую его владычество и совершавшую свободные набеги в соседние страны. В 1055 году по приглашению аббасидского халифа, который пришел в ужас от интриг своего тюркского министра аль-Басасири с Фатимидами, Тогрул-бек вошел в Багдад как защитник суннитского ислама и был назван царем Востока и Запада, обладающим верховной светской властью над всеми землями, которые признавали своим духовным вождем халифа.

Тюрки совершали набеги в Армению еще в царствование Василия II, когда сельджуки находились под властью Газневидов; и именно ради защиты своей империи от тюрок Василий стал проводить свою политику постепенного присоединения Армении. После завоевания Персии сельджуками набеги участились. Тогрул-бек сам принял участие в них лишь однажды, в 1054 году, когда опустошил страну вокруг озера Ван, но не сумел взять крепость Манцикерт. Набегами обычно руководили его родственники – Асан и Ибрагим Инал. В 1047 году их разгромили византийцы под Эрзерумом, и в последующие годы они бросили все силы на борьбу с грузинскими союзниками империи. В 1052 году они разорили Карс; в 1056-м и 1057-м они снова вернулись в Армению. В 1057 году разграбили Мелитену. В 1059-м тюркские войска впервые дошли до самого сердца имперских владений – города Севастии.

Тогрул-бек умер в 1063 году. Сам он не особенно интересовался своей северо-западной границей. Но его племянник и наследник Алп-Арслан, встревоженный возможностью союза между византийцами и Фатимидами, постарался обезопасить себя от первых посредством завоевания Армении, прежде чем приступить к своей основной цели – победе над вторыми. Набеги в империю участились. В 1064 году была уничтожена старая армянская столица Ани; и царь Карса, последний независимый армянский правитель, охотно передал свои земли императору в обмен на владения в Таврских горах. Огромное число армян отправилось вместе с ним в его новый дом. Начиная с 1065 года великая пограничная крепость Эдесса подвергалась ежегодным нападениям, но тюрки пока еще не имели опыта осадной войны. В 1066 году они оккупировали перевалы в горах Аманос, а следующей весной разграбили каппадокийскую столицу Кесарию. Наступившей зимой византийские армии потерпели поражение при Мелитене и Севастии. Эти победы дали тюркам полное господство над Арменией. В последующие годы они совершали набеги вглубь империи, на Неокесарию и Аморий в 1068 году, на Иконий – в 1069-м, а в 1070-м – на Хоны, возле побережья Эгейского моря.

Правительство империи было вынуждено принимать меры. Константин Х, чья политика сокращения вооруженных сил в основном и привела к такому плачевному положению, скончался в 1067 году, оставив юного сына Михаила VII при регентстве императрицы-матери Евдокии. В следующем году Евдокия вышла замуж за главнокомандующего армией Романа Диогена и посадила его на трон. Роман был выдающимся военачальником и искренним патриотом; но задача, стоявшая перед ним, требовала способностей гения. Роман понимал, что ради безопасности империи надо отвоевать Армению. Но византийская армия была уже не той великолепной ратью, какой была полвека назад. Провинциальные войска были слишком слабы, чтобы защитить собственные территории от захватчиков, и не могли отрядить бойцов для военных походов императора. Знатные семьи, которые могли набирать рекрутов у себя во владениях, относились к нему подозрительно и держались в стороне. Конные полки числом в шестьдесят тысяч человек, патрулировавшие сирийскую границу до середины века, были распущены. Императорская гвардия, отборные, прошедшие превосходную выучку анатолийцы, была давно уже не так сильна, как прежде. Основной костяк армии теперь состоял из чужеземных наемников, скандинавов варяжской стражи, нормандцев и франков из Западной Европы, славян с севера и тюрок из южнорусских степей, печенегов, половцев и огузов. Из этих разнородных элементов Роман собрал войско почти в сотню тысяч человек, из которых, пожалуй, половина родилась в Византии, но лишь очень немногие были профессиональными солдатами и ни один не имел хорошей экипировки. Из наемников самый крупный контингент составляли половцы под предводительством урожденного тюрка Иосифа Тарханиота. Элитный корпус составляла франкская и норманнская тяжелая конница во главе с нормандцем Русселем де Байолем. Бывшие франкские командиры корпуса Эрв и Криспин были один за другим смещены за открытую измену, но солдаты желали служить только под началом соотечественника. Главным византийским командующим при императоре был Андроник Дука, племянник покойного императора и, подобно всему своему семейству, заклятый враг Романа, который не смел оставить его за своей спиной в Константинополе. С этим довольно крупным, но ненадежным воинством Роман выступил в поход весной 1071 года, чтобы отвоевать Армению. Когда он покидал столицу, из Италии пришли вести о том, что Бари, последний византийский оплот на полуострове, пал в руки нормандцев.

Летописцы во всех прискорбных подробностях рассказывают о походе императора на восток по великой военной дороге. Он собирался захватить армянские крепости и поставить в них свои гарнизоны, прежде чем армия тюрок успеет подойти с юга. Алп-Арслан находился в Сирии, возле Халеба, когда до него дошли новости о продвижении византийцев. Он осознал всю серьезность создавшейся ситуации и поспешил на север навстречу императору. Роман вошел в Армению вдоль южного рукава верхнего Евфрата. У Манцикерта он разделил свои силы. Сам он пошел на Манцикерт, а своих франков и половцев отправил на захват крепости Ахлат на берегу озера Ван. В Манцикерте он узнал о приближении Алп-Арслана и развернулся на юго-запад, чтобы воссоединиться с остальными силами, прежде чем подойдут тюрки. Но, позабыв о первейшем принципе византийской тактики, он не выслал вперед дозорных. В пятницу 19 августа, когда Роман засел в долине на дороге в Ахлат в ожидании своих наемников, Алп-Арслан нанес по нему удар. Наемники так и не пришли к нему на выручку. Половцы, вспомнив, что они тоже тюрки и что к тому же им задолжали оплату, всем скопом перешли на сторону врага еще предыдущей ночью, а Руссель и его франки решили не принимать участия в битве. Исход ее недолго оставался неопределенным. Роман сражался отважно, но Андроник Дука, видя, что его дело проиграно, и догадываясь, что следующий акт драмы разыграется в Константинополе, вывел из боя находившиеся под его началом резервные войска и повел их на запад, предоставив императора его судьбе. К вечеру византийская армия была уничтожена, а раненый Роман взят в плен[18]18
  Дельбрюк высмеивает данные восточных летописцев об огромной численности армии Романа IV – более 100 тысяч человек, но все же нет никаких сомнений в том, что его армия была необычайно велика; только, указывает Лоран, по причине того, что Константин X экономил на армии, ее оснащение не отвечало поставленным целям, да и доля профессиональных солдат была чрезвычайно мала.


[Закрыть].