Текст книги "Война за креатив. Как преодолеть внутренние барьеры и начать творить"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Это секрет, который знают настоящие художники и не знают те, кто ими притворяется. Когда мы каждый день садимся за нашу работу, вокруг нас концентрируется сила. Муза ценит нашу преданность. Мы удостоились ее благосклонности. Когда мы садимся за работу, мы уподобляемся намагниченному жезлу, притягивающему железные опилки. Приходят идеи. Появляются озарения.

В то время как Сопротивление живет в аду, Созидание обретается на небесах. И оно не только наблюдатель, но и ревностный и активный союзник.

То, что я называю профессионализмом, можно назвать также назвать кодексом художника или путем воина. Это позиция небезразличия и служения. Рыцари Круглого стола были целомудренными и скромными. И все же они сражались с драконами.

Мы тоже сталкиваемся с драконами. Огнедышащими грифонами в наших душах, которых мы должны победить и перехитрить, чтобы добыть сокровище из глубин нашего Я и ответить на вопрос о том, зачем мы оказались на этой планете.

Взывание к музе

Цитата из Ксенофонта, открывающая эту часть книги, взята из трактата, в котором прославленный воин и историк дает рекомендации молодым людям, стремящимся стать командирами. Он утверждает, что первая обязанность командира – приносить жертвы богам и взывать к ним о помощи.

Я делаю то же самое. Последнее, что я делаю перед тем, как сесть за работу, – это произнесение моей молитвы Музе. Я читаю ее вслух, совершенно серьезно. И только после этого приступаю к делу.

Когда мне было около 30, я снимал небольшой дом в Северной Калифорнии; я приехал туда, чтобы закончить роман или убить себя. К этому времени у меня разрушился брак с девушкой, которую я любил всем сердцем, я испортил две карьеры и т. д., и т. п. – и все потому (хотя в то время я этого не понимал), что не мог справиться с Сопротивлением. Первый роман я написал на девять десятых, второй – на девяносто девять сотых, а потом выбросил их в мусорную корзину. Мне не хватало мужества. Поддаваясь Сопротивлению, я становился жертвой всех вышеупомянутых пороков, отвлекающих факторов, зла, – называйте это как угодно, – которые не вели никуда, и в конце концов оказался в сонном калифорнийском городке, с фургоном «Шевроле», котом Мо и древней «Смит-Короной».

На нашей улице жил парень по имени Пол Ринк. Если хотите получить о нем представление, прочтите книгу Генри Миллера «Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха». Пол был писателем. Он жил в своем автофургоне под названием «Моби Дик». Каждый день я начинал с того, что пил кофе вместе с Полом. Он читал мне лекции о самодисциплине, преданности, пороках рынка. Но, самое главное, он поделился со мной молитвой – «Взыванием к Музе» из «Одиссеи» Гомера в переводе Лоуренса Аравийского. Пол напечатал ее для меня на своей машинке «Ремингтон», еще более старой, чем моя. Этот листок бумаги еще хранится у меня. Он желтый и сухой, как пыль; малейшее дуновение – и он рассыплется.

В моем домике не было телевизора. Я не читал газет и не ходил в кино. Я просто работал. Однажды днем я мучил бумагу в маленькой спальне, переделанной в кабинет, как вдруг услышал, как кто-то громким голосом декламировал: «…охранять, защищать и оберегать Конституцию Соединенных Штатов». Я вышел наружу. Что происходит? Оказалось, это радио моего соседа. «А ты не слышал? Никсон ушел, они выбрали нового парня».

Я пропустил Уотергейтский скандал.

Я был полон решимости продолжать работу.

Я терпел неудачи так часто и причинял этим самому себе и людям, которых я люблю, столько боли, что чувствовал: если я провалюсь на этот раз – остается только повеситься. Тогда я еще не знал, что такое Сопротивление. Но я ощущал его, причем явственно. Я воспринимал его как позыв к саморазрушению. Я не мог закончить то, что начал. Чем ближе я оказывался к цели, тем больше я находил самых разных способов все испортить. Я работал 26 месяцев подряд, пока наконец не написал:

Конец

Я так и не нашел покупателя для той книги. Впрочем, как и для следующей. Прошло десять лет, прежде чем у меня что-то получилось, и еще десять – прежде чем был опубликован мой роман «Легенда Баггера Ванса». Но момент, когда я впервые напечатал слово «конец», стал эпохальным. Я помню, как вынул из машинки последнюю страницу и положил ее на стопку листов – готовую рукопись. Никто не знал, что я сделал. Никого это не интересовало. Но я знал. Я ощущал себя так, словно дракон, с которым я сражался всю жизнь, только что упал мертвым у моих ног и испустил свой последний серный выдох.

Покойся с миром, ублюдок.

На следующее утро я зашел к Полу на чашечку кофе и сказал, что закончил книгу. «Молодец, – сказал он, не поднимая взгляда. – Начинай следующую прямо сегодня».

Взывание к музе II

До знакомства с Полом я никогда не слышал о музах. Он просветил меня. Музы – это были девять сестер, дочери Зевса и Мнемозины. Их звали Клио, Эрато, Талия, Терпсихора, Каллиопа, Полигимния, Мельпомена, Эвтерпа и Урания. Их работа – вдохновлять художников. Каждая Муза отвечает за определенный вид искусства. В Новом Орлеане есть район, где улицы названы в честь Муз. Я когда-то жил там и ничего не знал об этом – думал, что это просто причудливые названия.

Вот что Сократ из «Федра» Платона говорит о «благородном воздействии посланного небесами безумия»:

Третий вид одержимости и неистовства – от Муз, он охватывает нежную и непорочную душу, пробуждает ее, заставляет выражать вакхический восторг в песнопениях и других видах творчества и, украшая несчетное множество деяний предков, воспитывает потомков. Кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых^[6].

Древние греки персонифицировали все таинственное. Они ощущали наличие в мире мощных изначальных сил. Чтобы сделать эти силы познаваемыми, греки наделили их человеческим обликом и дали им имена – Зевс, Аполлон, Афродита. Американские индейцы ощущали наличие схожих тайн, но облекали их в анимистические формы – Медведь Учитель, Ястреб Посланец, Койот Обманщик.

Наши предки остро чувствовали силы и энергии, имевшие не материальную природу, а связанные с чем-то высшим, мистическим.

Они верили в то, что смерти не существует. Боги бессмертны. Боги хотя и похожи на людей, но гораздо могущественнее. Противиться их воле бесполезно. Относиться к небесам свысока – значит навлекать на себя беду.

Время и пространство существуют в этом высшем измерении в измененной форме. Боги перемещаются быстро, как мысль. Некоторые из них могут предсказывать будущее. И, хотя в одной из пьес Агафона говорится:

«Лишь одного нет у бога:

Силы, чтобы зачеркнуть прошлое»,

бессмертные все же могут шутить со временем, – как, порою, и мы сами, во сне или в видениях.

Небо, как полагали древние греки, не было безразличным к делам земным. Боги интересуются людьми и поддерживают наши добрые или злые замыслы.

С современной точки зрения все это очаровательно, но нелепо. Не так ли? Тогда задайте себе такие вопросы. Откуда взялся Гамлет? Кто создал Парфенон? Откуда появилась «Обнаженная, спускающаяся по лестнице»?

Завещание провидца

Вечность влюблена в творения времени.

Уильям Блейк

Как я понимаю, поэт-провидец Уильям Блейк был одной из тех полубезумных божественных инкарнаций, которые время от времени являются во плоти, одним из гениальных сумасшедших, способных на короткое время возноситься в высшие сферы, а потом возвращаться, чтобы поделиться увиденным.

Попытаемся расшифровать смысл его строк? Я думаю, под «вечностью» Блейк подразумевает более высокую сферу, чем его собственная, реальность, лежащую вне материи, в которой мы пребываем. В «вечности» отсутствует такая вещь, как время (или же в трактовке Блейка оно не отличается от «вечности»), и, возможно, нет и пространства. Эта сфера может быть населена высшими существами. Либо она – чистое сознание или чистый дух. Но, что бы это ни было, согласно Блейку, оно может «любить».

Если высшую сферу населяют какие-то существа, Блейк, я полагаю, считает их бестелесными. У них нет тел. Но у них есть связь со временем, в котором мы живем. Эти боги или духи действуют в материальном измерении. Они интересуются им.

Слова поэта «Вечность влюблена в творения времени», с моей точки зрения, означают, что небесные создания радуются, когда мы, существа, привязанные к материальному миру, способны дать физическое рождение музыке высших сфер.

Раз небеса радуются «творениям времени», так почему бы им слегка не подтолкнуть нас, чтобы мы произвели эти творения на свет? И тут сразу возникает образ Музы, нашептывающей в ухо художнику.

Вечность передает сообщения нам, запертым в рамки земного существования.

По мысли Блейка,

Пятая симфония существовала раньше, чем Бетховен уселся за рояль. Она существовала как возможность – без физического воплощения. Она еще не была музыкой. Вы не могли ее сыграть. Вы не могли ее услышать.

Нужен был кто-то – человек, художник (или, точнее, гений, душа), чтобы воплотить ее в жизнь. И Муза прошептала в ухо Бетховену то, что должна была прошептать. Может быть, она нашептывала эти несколько нот в миллионы других ушей. Но никто больше не услышал ее. Только Бетховен.

Он породил ее. Он сделал Пятую симфонию «творением времени», которое «вечность» «полюбила».

Таким образом, чем бы мы ни считали вечность – Богом, чистым сознанием, бесконечным разумом, богами, духами, – когда она слышит звуки небесной музыки от существ земных, это приносит ей радость.

Иными словами, Блейк согласен с греками. Боги существуют. Они проникают в нашу земную сферу. И это возвращает нас к Музе. Напомним, что Музы – дочери Зевса, отца богов, и Мнемозины, богини памяти. Довольно впечатляющая родословная.

Так что я поверю Ксенофонту на слово; прежде чем сесть за работу, я сделаю минутную паузу и выражу уважение к этой невидимой Силе, которая может создать или разрушить меня.

Взывание к музе III

Художники призывали Музу с незапамятных времен. В этом есть великая мудрость. В этом есть волшебство, которое смиряет нашу гордыню и заставляет просить помощи у источника, который мы не можем увидеть, услышать, потрогать или понюхать. Вот начало «Одиссеи» Гомера:

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который

Долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою,

Многих людей города посетил и обычаи видел,

Много духом страдал на морях, о спасеньи заботясь

Жизни своей и возврате в отчизну товарищей верных.

Все же при этом не спас он товарищей, как ни старался.

Собственным сами себя святотатством они погубили:

Съели, безумцы, коров Гелиоса Гиперионида.

Дня возвращенья домой навсегда их за это лишил он.

Муза! Об этом и нам расскажи, начав, с чего хочешь.

Этот отрывок заслуживает внимательного изучения. Во-первых, в нем говорится о Музе. Когда мы призываем Музу, мы обращаемся к богине, дочери Зевса, то есть не просто к потусторонней силе, но к высшей духовности. Мы просим не только божественного заступничества, но заступничества на высочайшем уровне, в одном шаге от вершины.

При этом Гомер не просит о выдающихся способностях или успехе. Он просто хочет, чтобы дело делалось.

При этом область вмешательства муз невероятно велика – от «Братьев Карамазовых» до вашей новой авантюры с фирмой по производству сантехники.

Мне также нравится подведение итогов испытаний Одиссея, которое составляет основу взывания. Это путешествие героя Джозефа Кэмпбелла^[7], история простого человека. Есть исходное преступление (которое мы все неизбежно совершаем), мешающее герою благополучно вернуться домой и найти успокоение. Жажда искупления заставляет героя блуждать и неустанно искать свой истинный «дом», то есть милосердие Бога и путь к самому себе.

Мне особенно нравится предостережение против святотатства – использования священного в низких целях:

Собственным сами себя святотатством они погубили:

Съели, безумцы, коров Гелиоса Гиперионида.

Это тяжкое преступление, которое влечет разрушение души. Это проституция. Это отступничество.

Итак, мы призываем Музу затем, чтобы сделать свое творенье не просто великим, но и живым.

Славно.

Мы прочитали нашу молитву. Мы готовы к работе. И что дальше?

Магическая сила принятия решения

Пока кто-то не возьмет на себя обязательство, все действия будут неэффективны, поскольку то и дело будут возникать сомнения, а также мысли о возвращении назад. Относительно всех инициатив есть одна простая истина, которая, если ее проигнорировать, сведет на нет бессчетное число идей и планов: в тот момент, когда вы возьмете на себя обязательство, само провидение двинется вам навстречу. Все, что произойдет, произойдет для того, чтобы помочь вам, но этого никогда бы не произошло, если бы вы не приняли решение. От решения зависит весь поток дальнейших событий: всевозможные непредвиденные происшествия, встречи и материальная помощь, о которых вы и мечтать не смели. И все это пойдет вам на пользу. Сию же минуту хватайтесь за то, что вы можете или мечтаете сделать, и начинайте! Смелость таит в себе гений, силу и волшебство.

У. Х. Мюррей.

Путешествие шотландцев в Гималаи

Вы видели «Небо над Берлином» – фильм Вима Вендерса об ангелах среди нас? (Американский ремейк с Мег Райан и Николасом Кейджем назывался «Город ангелов».) Мне кажется, что все показанное в этом фильме – правда. Я верю в существование ангелов. Они здесь, но мы не можем их видеть.

Ангелы работают на Бога. Их задача – помогать нам. Пробудить нас. Встряхнуть.

Ангелы – агенты эволюции. В каббале ангелы описываются как пучки света, олицетворяющего разум, сознание. Приверженцы каббалы верят в то, что над каждой травинкой парит ангел, шепчущий: «Расти! Расти!» Более того, я верю в то, что над всем человечеством парит один суперангел, кричащий: «Развивайся! Развивайся!»

Ангелы похожи на муз. Они знают вещи, которых мы не знаем. Они хотят помочь нам. Они стучатся в наши окна. Но мы их не слышим. Мы заняты какой-то ерундой.

Но вот когда мы начинаем…

Когда мы задумываем дело и всерьез беремся за него, преодолев страх, происходит нечто удивительное.

В скорлупе появляется трещина. Она похожа на первую трещину, которая появляется, когда цыпленок проклевывается из скорлупы. Ангельские акушерки собираются вокруг нас; они помогают нам, пока мы производим на свет самих себя, того человека, стать которым мы рождены, чья судьба закодирована в нашей душе, нашем демоне, нашем гении.

Когда мы начинаем, мы узнаем наш путь и позволяем ангелам войти и сделать свою работу. Они могут разговаривать с нами, и это делает их счастливыми. Это делает счастливым Бога. Вечность, как сказал бы Блейк, открыла ворота во время. И мы вошли.

Магическая сила движения

После работы я отправляюсь на прогулку в горы. Я беру с собой диктофон, потому что знаю: по мере того, как мое сознание будет замолкать при ходьбе, подсознание вмешается и начнет говорить:

«Словосочетание “смотреть искоса” на странице 342… надо бы заменить на “нежно поглядывать”. Ты повторился в главе 21. Последнее предложение – совсем как в середине главы 7».

Такой вот вздор приходит в голову. Приходит ко всем нам, каждый день, каждую минуту. Страницы, которые я пишу сейчас, были продиктованы внутренним голосом мне вчера; они заменяют предыдущее, более слабое введение в раздел. Теперь я записываю новый, улучшенный вариант – прямо с диктофона.

Этот процесс саморедактирования настолько привычен, что мы даже не замечаем его. Но это чудо. А его последствия просто поражают.

Но кто же в данном случае редактор? Кто дергает нас за рукава?

Что мы понимаем в устройстве наших душ, когда, без каких-либо усилий с нашей стороны или даже без каких-либо мыслей об этом, какой-то голос у нас в голове начинает давать нам советы (причем мудрые советы) о том, как выполнить нашу работу и прожить нашу жизнь? Чей это голос? Что за программа начинает работать, анализируя гигабайты информации, пока мы заняты чем-то еще?

Это ангелы?

Это музы?

Это бессознательное?

Это подсознание?

Что бы это ни было, оно умнее нас. Гораздо умнее. Нам не нужно рассказывать этому внутреннему редактору о том, что нужно делать. Он делает всю работу самостоятельно. Похоже, ему хочется работать. Похоже, ему это нравится.

Что именно он делает?

Он организует хаос.

Принцип организации встроен в природу. Даже сам хаос самоорганизуется. Выйдя из изначального беспорядка, звезды начинают двигаться по своим орбитам; реки текут к морю.

Когда мы, подобно Богу, начинаем создавать свою вселенную – книгу, оперу, новую компанию, – используются те же самые принципы. Наш сценарий превращается в трехактную структуру; наша симфония оформляется в ноты; наша фирма по производству сантехники находит оптимальную систему сбыта. Как это происходит? У нас появляются идеи. Озарения вспыхивают у нас в головах, когда мы бреемся, принимаем душ и, как это ни удивительно, даже когда мы работаем. Ангелы, отвечающие за это, очень умны. Если мы что-нибудь забываем, они нам напоминают. Если мы отклоняемся от курса, они возвращают нас. Какие выводы мы можем сделать из этого?

Очевидно, что в работу вступает некий высший интеллект, независимый от нашего сознания и все же объединенный с ним, который обрабатывает наш материал для нас и рука об руку с нами.

Вот почему художники такие скромные. Они знают, что они не делают работу, а просто пишут под диктовку.

Вот почему «нетворческие люди» ненавидят «творческих». Потому что они завидуют. Они чувствуют, что художники и писатели получили доступ к некоей энергетической системе, с которой они сами не могут установить связи.

Конечно, это чушь. Мы все креативны. У нас у всех одинаковая душа. Одни и те же повседневные чудеса происходят в наших головах день за днем, минута за минутой.

В ответе за все

Когда мне было 20 с чем-то лет, я водил фуры компании Burton Lines, расположенной в городе Дарем, штат Северная Каролина. Я не слишком-то хорошо справлялся с этой работой – демоны саморазрушения овладели мной. Только слепое везение помогло выжить мне и тем бедолагам, которым случилось оказаться на шоссе вместе со мной. Это было трудное время. Я мучился от разлуки с женой и семьей. Однажды ночью я увидел сон.

Снилось мне, что я был членом экипажа авианосца. Только корабль стоял на суше. У него еще работали двигатели и аппаратура, но он был в полумиле от океана. Матросы понимали всю тяжесть ситуации, они очень сильно нервничали. Единственным светлым пятном было то, что на борту находился сержант морской артиллерии под прозвищу Ларго. Во сне казалось, что это самое крутое из всех возможных прозвищ. Ларго. Оно мне нравилось. Ларго был типичным пожилым сержантом, вроде персонажа Берта Ланкастера – Уордена – из фильма «Отныне и во веки веков». Единственный парень на корабле, который точно знает, что происходит, упрямый старый сержант, который принимает все решения и действительно командует парадом. Но куда же подевался Ларго? Я, жалкий, стоял у железной дороги, когда подошел капитан и начал со мной говорить. Даже он заблудился. Это был его корабль, но он не знал, как вытащить его с суши. Я нервничал, начинал разговаривать со старшими офицерами и не мог придумать, что бы такое сказать. Капитан, похоже, не замечал этого; он просто случайно повернулся ко мне и сказал: «Что нам, черт возьми, делать, Ларго?»

Я проснулся, словно от удара тока. Я был Ларго! Я был тем опытным старым воякой. Я мог принять на себя всю ответственность, мне нужно было только поверить в это.

Откуда взялся этот сон? Очевидно, что он говорил о чем-то хорошем. Но что стало причиной? И что мы можем с его помощью понять во внутренних механизмах вселенной?

Опять же, у нас у всех бывали такие сны. Они совершенно обычны. Как восход солнца. Но из-за этого они не становятся менее чудесными.

До приезда в Северную Каролину я работал на нефте промысле возле города Бурас, штат Луизиана. Я жил в трейлере вместе с кучей других таких же перекати-поле. Один из этих парней купил в книжном магазине в Новом Орлеане дешевую книжку о медитации и учил меня тому, как это делается. Обычно по вечерам после работы я приходил к нему и пробовал войти в это состояние. Однажды ночью я увидел такой сон.

Я сидел на полу, скрестив ноги, как вдруг в комнату влетел орел и сел мне на плечо. Орел слился со мной и начал взлетать, в результате чего моя голова стала его головой, а мои руки – его крыльями. Это казалось абсолютно реальным. Воздух у меня под крыльями казался таким же жестким, как вода, когда вы гребете веслами. Это было важно. Вы могли отталкиваться от нее. Значит, вот как летают птицы! Я понимал, что птица не упадет с неба: ей нужно было лишь расправить крылья; твердый воздух поддержал бы ее той самой силой, которую мы ощущаем, когда высовываем руку из окна движущегося автомобиля. Все это произвело на меня чрезвычайно сильное впечатление, хотя я не имел ни малейшего представления о том, в чем состоял смысл происходящего. Я спросил у орла: «Слушай, а что я должен извлечь из этого?» Голос ответил (беззвучно): «Ты должен понять, что вещи, о которых ты думаешь, будто они – ничто и невесомы, как воздух, на самом деле – мощные и важные силы, такие же реальные и твердые, как земля».

Я понял. Орел рассказывал мне о том, что сны, видения и медитации, подобные этой, – которыми я раньше пренебрегал, считая их фантазиями и иллюзиями, – были столь же реальными, как происходящее наяву.

Я поверил орлу. Я получил послание. Как я мог не поверить? Я ощущал твердость воздуха. Я знал, что он говорил правду.

И это возвращает нас к вопросу: откуда взялся орел? Почему он появился в нужный момент, чтобы рассказать как раз то, что мне нужно было услышать?

Несомненно, его создал некий невидимый разум, придав ему облик орла, чтобы я мог понять то, что мне хотели сообщить. Этот разум обращался со мной, как с ребенком. Держался просто. Высказывал свои соображения столь ясно и просто, что даже такой оцепеневший и сонный человек, как я, мог это понять.

Жизнь и смерть

Помните фильм «Билли Джек», в котором играет Том Лофлин? Фильм и его сиквелы давно уже переместились на кабельное телевидение, но Том Лофлин все еще активно снимается. В дополнение к своей работе в кино он лектор, автор книг и психолог, чья специальность – работа с людьми, которым поставили диагноз «рак». Том Лофлин обучает и ведет семинары; вот что он говорит:

В тот момент, когда человек узнает, что у него последняя стадия рака, в его душе происходит глубокий сдвиг. В один миг в кабинете врача он осознает, что с ним случилось. Вещи, которые 60 секунд назад казались важнее всего, внезапно становятся бессмысленными, а люди и проблемы, которые он до этого игнорировал, сразу приобретают первостепенную важность.

Он осознает: может быть, работа над этой крупной сделкой не так уж и важна. Может быть, гораздо важнее полететь на самолете через всю страну на выпускной бал внука. Может быть, не так уж важно, что последнее слово в ссоре с женой осталось за ним. Может быть, вместо этого ему следовало рассказать ей, как много она значит для него и как он всегда любил ее.

К больному со смертельным диагнозом приходят и другие мысли. Что случилось с его способностями к музыке? Что стало с былым желанием помогать больным и бездомным?

Почему эти непрожитые жизни возвращаются к смертельно больным?

Том Лофлин уверен, что при столкновении с надвигающейся смертью все наши представления о жизни ставятся под сомнение. Что значит наша жизнь? Прожили ли мы ее правильно? Есть ли жизненно важные поступки, которых мы не совершили, решающие слова, которых мы не произнесли? Не слишком ли поздно?

Том Лофлин рисует схему души, модель в духе Юнга, которая выглядит примерно так:

Эго, объясняет Юнг, – это часть души, которую мы считаем нашим Я. Наш мыслящий ум. Наш мозг, который думает, планирует и руководит нашей повседневной жизнью.

Я в представлении Юнга – более крупная сущность, включающая Эго, а также личное и коллективное бессознательное. Сны и интуитивные знания идут от Я. Там пребывают архетипы бессознательного. Это, как верил Юнг, сфера души.

Как утверждает Том Лофлин, в момент, когда мы узнаем, что вскоре умрем, расстановка сил в нашем сознании изменяется.

Акцент перемещается из Эго в Я.

Из Я мир видится совершенно по-новому. Мы сразу видим, что действительно важно. Мелкие заботы пропадают, и их заменяет более глубокий, более серьезный взгляд на вещи.

Вот как организация Тома Лофлина борется с раком. Он советует своим клиентам не только мысленно произвести этот сдвиг, но и прочувствовать его в реальности. Он поддерживает домашнюю хозяйку в намерении возобновить занятия социальной работой, требует, чтобы бизнесмен вернулся к скрипке, помогает ветерану Вьетнама писать его роман.

Самым чудесным образом раковые заболевания переходят в стадию ремиссии. Люди выздоравливают. Возможно ли, спрашивает Том Лофлин, что само заболевание возникает как результат действий, совершенных (или не совершенных) в наших жизнях? Могли ли наши непрожитые жизни отомстить нам в форме рака? А если могли, то можем ли мы вылечиться, прожив их?

Я и ЭГО – кто победит?

Я думаю, что ангелы проживают в Я, в то время как Сопротивление располагается в Эго.

Между ними идет битва.

Я стремится создавать, развиваться. Эго любит мир таким, каков он есть.

Но что же такое Эго? Поскольку это моя книга, я определю его по-своему.

Эго – та часть души, которая верит исключительно в материальное существование.

Работа Эго – заниматься делом в реальном мире. Это важная работа. Мы не могли бы прожить без нее и дня. Но есть миры, отличные от реального, и там Эго чувствует себя неуютно.

Вот во что верит Эго:

1) Смерть реальна. Эго верит в то, что наше существование определяется нашей физической плотью. Когда умирает тело, умираем и мы. За жизнью нет никакой другой жизни.

2) Время и пространство реальны. Эго – аналоговое устройство. Оно верит: чтобы попасть из пункта А в пункт Z, мы должны пройти через пункты В, С и D. Чтобы перейти от завтрака к ужину, мы должны прожить целый день.

3) Каждый человек отличен и отделен от другого. Эго уверено, что я отличаюсь от вас. Параллельные прямые не пересекаются. Я могу навредить вам, и мне за это ничего не будет.

4) Главный импульс жизни – инстинкт самосохранения. Поскольку наше существование физическое и, следовательно, люди подвержены бесчисленным порокам, мы живем и действуем из страха перед всем, что мы делаем. Эго верит: после смерти наше дело продолжат наши дети, а наши великие дела будут жить после нас. Главное – застегивать ремни безопасности.

5) Бога нет. Не существует мира, кроме материального, и не работают никакие правила, кроме правил материального мира. Это принципы, которыми живет Эго. Они кажутся прочными.

А вот во что верит Я:

1) Смерть – иллюзия. Душа продолжает существовать и развиваться в ходе бесконечных воплощений.

2) Время и пространство – иллюзии. Время и пространство действуют только в физической сфере, и даже здесь они не применимы к снам, видениям, сильным эмоциям. В других измерениях мы двигаемся с быстротой мысли, раздвигая границы пространств.

3) Все мы – это одно существо. Если я причиняю вред вам, я причиняю вред себе.

4) Высшая эмоция – любовь. Соединение и взаимо помощь – настоятельные необходимости жизни. В этом – мы все.

5) Бог – это все, что существует. Все существующее – это Бог в той или иной форме. Бог, божественная основа – это то, в чем мы живем. Существует бесконечное множество уровней реальности, и все они созданы, поддерживаются Богом и пронизаны Его духом.

Путь к Я

Вы когда-нибудь думали о том, почему сленговые обозначения наркотической или алкогольной интоксикации всегда связаны с разрушением? «Убитый», «расплющенный», «обдолбанный» … Потому, что они рассказывают об Эго. Именно Эго убивается, расплющивается, обдолбывается. Мы разрушаем Эго, чтобы прийти к Я.

У Я – божественная основа. Она обозначает Тайну, Пустоту, источник Бесконечной Мудрости и Сознания.

Сны приходят из Я. Идеи приходят из Я. Когда мы медитируем, мы обретаем Я. Когда мы бьемся головой о стену, молимся, ищем озарений – на самом деле мы ищем Я. Когда дервиш кружится, когда йог читает мантры, когда садху калечит свою плоть, когда кающиеся грешники проползают сотни миль на коленях, когда индейцы делают надрезы на коже во время Пляски Солнца, когда подростки принимают экстази и танцуют всю ночь под рейв – они ищут Я. Когда мы намеренно изменяем наше сознание тем или иным способом, мы пытаемся отыскать Я. Когда алкоголик падает лицом в грязь, голос, который говорит ему: «Я спасу тебя», принадлежит Я.

Я – наша глубочайшая сущность.

Я соединено с Богом. Я неспособно лгать.

Я, как и порождающая его божественная основа, постоянно растет и постоянно развивается. Я устремлено в будущее. Вот почему Эго ненавидит его.

Эго ненавидит Я, потому что, когда мы переходим в Я, мы выводим Эго из игры.

Эго не хочет, чтобы мы развивались. Эго командует парадом прямо сейчас. Оно любит вещи такими, какие они есть.

Инстинкт, который толкает нас к искусствам и самопознанию, – это импульс к развитию, к обучению, к совершенствованию нашего сознания. Эго ненавидит это. Потому что, чем быстрее мы пробуждаемся, тем меньше мы нуждаемся в Эго.

Эго ненавидит, когда писатель садится за пишущую машинку.

Эго ненавидит, когда художник встает к мольберту.

Ненавидит, потому что знает: эти души пробуждаются. Они пробуждаются благодаря зову, который исходит из более глубокого и мощного, чем физический, источника.

Эго ненавидит пророков и провидцев – Сократа и Иисуса, Лютера и Галилея, Линкольна, Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, – потому что они ведут человечество к духовным вершинам.

Эго ненавидит художников, потому что они первопроходцы и опора будущего, потому что каждый из них осмеливается, говоря словами Джеймса Джойса, «ковать в кузнице души спящее сознание моего народа».

Такая эволюция смертельно опасна для Эго. И оно реагирует соответствующим образом: мобилизует свое коварство, выстраивает свои отряды.

Эго создает Сопротивление и атакует пробуждающегося художника.

Страх

Сопротивление подпитывается страхом. Мы ощущаем Сопротивление как страх. Но страх перед чем? Страх перед тем, чтобы последовать зову сердца. Страх перед банкротством, нищетой, безденежьем. Страх перед унижением, перед проигрышем, когда мы вынуждены поджимать хвост и отползать назад, туда, откуда мы начинали. Страх показаться эгоистами, страх измены, страх невозможности прокормить семью, страх принести мечты наших близких в жертву нашим устремлениям. Страх предать свой народ, родину, близких. Страх неудачи. Страх быть смешным. Страх оказаться неблагодарными по отношению к близким, которые стольким пожертвовали ради того, чтобы мы получили достойное образование, нашли хорошую работу и т. д. Страх оказаться в пустоте, страх предать свои убеждения; страх того, что мы не сможем повернуть назад, не сможем «аннулировать контракт» и последствия однажды принятого решения будут преследовать нас всю жизнь. Страх безумия. Страх смерти.