Текст книги "Изгнание из Эдема"
Автор книги: Стивен Оппенгеймер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
Мигранты современного типа использовали аналогичные технические приемы
Я подчеркиваю: у нас есть все основания ожидать, что первые люди современного типа, покинувшие Африку около 100 тысяч лет тому назад, использовали по большей части технологию, типичную для Среднего палеолита, поскольку не обнаружено никаких свидетельств того, что в те времена в Северной и Восточной Африке могла существовать принципиально новая техника производства орудий. Датируемые около 125 тысяч лет тому назад орудия, найденные на стоянке собирателей на прибрежной полосе неподалеку от устья Красного моря – последнее, на мой взгляд, было наиболее вероятным местом исхода людей современного типа, – относились к эпохе Среднего палеолита, хотя не обнаружено никаких человеческих останков, которые могли бы помочь идентифицировать их создателей.
Те же самые аргументы с равным правом можно отнести и к орудиям, которыми пользовались их непосредственные предки, мигрировавшие в Азию. Орудия типа Среднего палеолита впервые появились в Индии около 150 тысяч лет тому назад, но в большей мере они ассоциируются с последней теплой междуледниковой паузой, наступившей около 125 тысяч лет тому назад. Подобные даты означают либо то, что эти орудия были оставлены еще представителями Homo helmei, либо то, что люди современного типа пришли в Индию гораздо раньше, чем это обычно считается. В любом случае единственные останки скелета, найденные в Индии и относящиеся к периоду между 100 и 200 тысячами лет тому назад, так называемый нармадский череп, явно не соответствует современному типу, как утверждалось ранее[123]123
Впервые появились в Индии около 150 тысяч лет тому назад: Mishra, S. (1995) «Хронология Каменного века в Индии: роль самых последних попыток получения абсолютных и относительных датировок». Man and Environment 20(2): 11 – 17. Так называемый нормандский череп: Stringer, С. (1996) «Проблемы изучения происхождения людей современного типа» в W.E.Mekle et al. (eds) Contemporary Issues in Human Evolution (California Academy of Sciences, San Franciso) cc. 115—34.
[Закрыть].
Наиболее древнее неопровержимое свидетельство присутствия людей современного типа в Юго-Восточной Азии, обнаруженное в пещере Ниах на острове Борнео, представляет собой череп современного типа, датируемый около 50 тысяч лет назад и найденный в слое рядом с каменными отщепами, которые, по мнению специалистов, типичны для изделий Среднего палеолита в Индии[124]124
Harrison, Т. «Новые археологические и этнологические результаты исследований в пещерах Ниах на Сараваке» Man 59: 1—8.
[Закрыть]. Поскольку генетические данные говорят о том, что начало расселению людей современного типа за пределами Африки положила одна-единственная миграция («исход» с Черного континента, это хорошо согласуется с общепринятым мнением, что первые мигранты современного типа из Африки, переправившись через Красное море, продолжали делать орудия образца Среднего палеолита (т.е. аналогичные орудиям неандертальцев). И еще один любопытный факт, касающийся Юго-Восточной Азии и предостерегающий от придания чрезмерного значения технике и материальной культуре: за исключением настоящей «фабрики» по производству орудий из каменных отщепов, найденной в пещере Ниах, и нескольких аналогичных примеров, большинство находок орудий палеолитического типа свидетельствуют о заметном регрессе в технологии. После этого жители Юго-Восточной Азии надолго прекратили производство обработанных заготовок. Другими словами, смело можно говорить о том, что они возвратились к устаревшей технологии создания каменных орудий.
Орудия типа Верхнего палеолита в Европе: почему лезвия так сильно отличались друг от друга?
Честь изобретения новой, следующей за Средним палеолитом, технологии производства орудий – типа Верхнего палеолита – ученые обычно приписывают кроманьонцам. Но если говорить о каменных орудиях, в чем конкретно выражался технический прогресс, достигнутый в Европе людьми эпохи Верхнего палеолита? В целом тут сыграли свою роль различные факторы, но важнейшим признаком инноваций явилось производство и использование ножей. Я, как, впрочем, и большинство простых смертных, считал и считаю весьма сухими и невразумительными эзотерические технические термины, используемые археологами для описания орудий из дробленого камня. И вот я решил обратиться к специалисту в области палеолита, профессору Дереку Роу, директору центра исследований четвертичного периода Оксфордского университета, живущему всего за несколько улиц от моего дома.
После чашечки превосходного кофе хозяин, человек весьма любезный и эрудированный, показал мне и даже позволил подержать в руках несколько подлинных отщепов и лезвий. Грубо говоря, в процессе производства лезвия откалывались от особой заготовки, словно щепки или сколы. После отслоения очередного длинного отщепа в руках мастера оставалась призмообразная заготовка, от которой можно было отслоить еще много лезвий (см. рис. 2.1). Само лезвие было уже не округлой или треугольной формы, как прежние сколы, а имело вид длинного каменного отщепа с параллельными, слегка изогнутыми кромками, который можно было довести до нужной формы и получить широкий диапазон орудий: ножи, шила, наконечники и скребки. Потенциальные преимущества, обусловленные различиями в обработке заготовки, оказались поистине огромными. Во-первых, из одной заготовки можно было сделать много орудий, а не одно-единственное. Это обеспечивало невероятную экономию затрат труда, и к тому же, если источников подходящего камня поблизости не было, обработка и изготовление заготовки позволяла экономить силы при транспортировке, ибо глыбы дробились на удобные блоки. Во-вторых, из одной и той же заготовки можно было изготовить самые разные орудия. Другими словами, изобретатели плоских лезвий совершили настоящую техническую революцию, развитие которой пошло быстрыми темпами.
Полюбовавшись древними орудиями, я спросил профессора Роу, что, по его мнению, явилось более значимым концептуальным прорывом: дальнейшая доработка и использование заготовок, из которых впоследствии делались различные орудия, имевшие место в Среднем палеолите, или же изобретение каменных пластин-лезвий в Верхнем палеолите? Ответ специалиста был однозначным: более значимым изобретением явилось раннее новшество эпохи Среднего палеолита, поскольку использование готовых заготовок представляло собой многоступенчатый процесс, который требовал от его автора мысленно представлять себе все его этапы. Любая ошибка при обработке – и весь труд приходилось начинать сначала. В то же время изготовление пластин-лезвий вместо отщепов, хотя оно и открывало новые, невиданные возможности, представляло, по сути, всего лишь новый завершающий этап уже отлаженной технологии. Другими словами, древние люди, начавшие делать заготовки в эпоху Среднего палеолита, совершили куда более значительный технический прорыв, чем люди современного типа, чьи мастера начали производство пластин-лезвий в Верхнем палеолите, то есть много тысячелетий спустя[125]125
Выражаю искреннюю признательность Эндрю Шеррату из Эшмолийского музея в Оксфорде, терпеливо сопровождавшему меня в скитаниях по эпохам и периодам Нижнего, Среднего и Верхнего палеолита.
[Закрыть].
Рис 2.1
Роберт Фоули развивает эту точку зрения, утверждая, что возникновение технологии создания заготовок в Среднем палеолите знаменовало собой появление Homo helmei и эти орудия можно считать даже более надежными маркерами расселения человека современного типа, чем пластины-лезвия эпохи Верхнего палеолита[126]126
Foley and Lahr, указ. изд. Этот аргумент не относится к Дальнему Востоку (см. главы 4 и 6). В данном случае, как мы сможем убедиться ниже, эти лезвия-ножи, по всей видимости, уже неоднократно изобретались в эпоху Верхнего палеолита, хотя и не использовались в столь широком спектре назначений.
[Закрыть].
Чтобы объяснить для себя «концептуальный» парадокс технической революции, связанной с появлением лезвий, я попытался найти в современной жизни пример какого-нибудь совсем простого технического новшества, которое повлекло бы за собой лавинообразное появление всевозможных полезных вещей, и мне сразу же вспомнились застежки-«липучки». При всем уважении к находчивости (и прозорливости) их изобретателя нельзя не признать, что сам принцип изобретения уже давно использовался в семенах репейника, которые, вцепившись в овечью шерсть, отправляются в дальние путешествия. И хотя изобретательская оригинальность застежки-«липучки» вызывает большие сомнения, многообразие возможностей ее применения оказало поистине революционное влияние на многие аспекты нашей повседневной жизни.
Неандертальцы отстали от времени. Могли ли они догнать его?
Итак, около 50 тысяч лет тому назад люди современного типа с точки зрения применения каменных орудий находились на том же этапе, что и неандертальцы. Такова одна сторона аргумента. А как насчет эпохи от 28 до 40 тысяч лет назад, когда неандертальцы, как известно, вступали в контакт с людьми современного типа? Мы можем проверить достоверность противоположных гипотез, предполагающих одинаковое и неодинаковое развитие мозга, рассмотрев вопрос о том, что могло бы произойти при общении обеих групп друг с другом. Если неандертальцы, обладавшие более крупным объемом мозга и бывшие ближайшими родичами человека на древе эволюции, не сумели сами выдвинуть продуктивную идею, они вполне могли позаимствовать новые знания у пришельцев-мигрантов. Если же неандертальцы действительно отличались крайней тупостью и не обратили внимания на новые навыки, значит, они так ничему и не научились. В таком случае они сумели усвоить, а в некоторых местах даже развить свои собственные варианты технологии производства орудий Верхнего палеолита. Но такое усвоение, вполне понятно, не могло протекать быстро.
Первое, что необходимо отметить, размышляя о возможностях обмена техническими навыками между неандертальцами и людьми современного типа, – это то, что хотя неандертальцы и люди мирно уживались друг с другом в Европе в период между 5 и 12 тысячами лет назад (а в некоторых местах – между 28 и 40 тысячами лет назад), все свидетельства, которыми мы располагаем, говорят о том, что территории их расселения на протяжении этого периода практически не пересекались. Когда люди современного типа, вторгшиеся с востока, быстро заселили Восточную Европу, неандертальцы, компактно обитавшие на западе, постепенно отступали к своим последним оплотам – в Италию, Южную Францию и, наконец, Испанию и Португалию. Недавний тщательный компьютерный анализ стоянок и дат показал, что области совместного обитания неандертальцев и людей современного типа в период после рубежной даты, около 35 тысяч лет тому назад, были крайне ограниченными, и у неандертальцев осталось всего два оплота – в Южной Франции и на юго-западе Испании (см. рис. 2.2). В более поздние времена их осталось уже совсем мало. Нам остается лишь строить догадки о причинах отступления неандертальцев. Было ли оно следствием жестокого конфликта или результатом мирного соперничества? Отсутствие общих территорий расселения на протяжении более 10 тысяч лет свидетельствует о длительном и, скорее всего, не слишком мирном противостоянии.
Рис. 2.2
Впрочем, возможно, что и более значительные территории совместного проживания не помогли неандертальцам усовершенствовать методы изготовления орудий. В конце концов, на создание и развитие технических новшеств, появившихся в ту эпоху, у людей современного типа ушли многие десятки тысяч лет. Подобно тому, как людям из племени Яли не удалось разгадать секреты появления у европейцев такого невероятного обилия товаров и предметов роскоши, неандертальцы просто не смогли бы в полной мере воспользоваться громадным потенциалом новаторской культуры пришельцев, если они не имели тесных социальных связей с ними. Возможно, неандертальцы вообще редко пользовались возможностью позаимствовать новые технические навыки. Но, несмотря на все эти проблемы, они все же переняли у «современных» кое-какие навыки, главным образом – в районах совместного расселения и в периоды мирного сосуществования (см. рис. 2.2)[127]127
Недавний тщательный компьютерный анализ стоянок и дат: Bocquet-Appel, J.—P. and Demars, P.Y. (2000) «Сокращение численности неандертальцев и колонизация Европы людьми современного типа» Antiquity 74: 544—52. См. также Davies W. (2001) «Древнейшая модель промышленности людей современного типа: новый взгляд на происхождение и распространение ауриньякской культуры в Европе» Proceedings of the Prehistoric Society 67: 195—217. Они все же переняли у «современных» кое-какие навыки: яркий пример такой «заимствованной технологии» – «шательперронийская» индустрия на юге Франции, которая представляла собой позднейшую традицию эпохи Верхнего палеолита, ассоциируемую с неандертальцами. Другие так называемые переходные техники изготовления каменных орудий часто относят на счет попыток неандертальцев адаптироваться к убыстряющейся поступи времени. К ним относятся улуццийская культура в Италии и культуры, возникшие в Восточной Европе в гораздо более ранние времена, около 40 тысяч лет тому назад: целетийская, бохунисийская и микоквийская техники (названные в память о местах, где были впервые найдены их типичные орудия). К сожалению для подобной аргументации, во время раскопок находят куда меньше костных останков, чем каменных орудий, и поэтому у нас нет абсолютной уверенности в том, кто именно был автором последних четырех техник – неандертальцы или люди современного типа. См. Bocquet-Appel and Demars, указ. изд.
[Закрыть].
Очаги и погребения
Строительство очагов считается одним из признаков, характерных для людей полностью современного типа, однако в России и Португалии были найдены очаги, возраст которых превышает 50 тысяч лет, связанные с применением орудий мустерианской культуры. Это свидетельствует о том, что подобная практика уже существовала в эпоху Среднего палеолита и, следовательно, могла использоваться неандертальцами. Но, пожалуй, одним из самых противоречивых показателей культурного потенциала неандертальцев можно считать погребения. Сложные погребения, в особенности те, в которых находились предметы и орудия, которыми человек пользовался при жизни, – убедительное свидетельство как минимум заботы о посмертии и, не исключено, веры в загробную жизнь. Такую веру можно считать одним из первых проявлений религиозного сознания. Философские аргументы подобного рода делают крайне важным вопрос о том, является ли данная совокупность человеческих останков погребением в подлинном смысле этого слова, а если да, то находились ли в нем традиционные могильные предметы и орудия[128]128
Могла использоваться неандертальцами: и Является ли данная совокупность человеческих останков погребением: Solecki, R. (1972) «Шанидар: человечество неандертальцев» (Allen Lane, London). См. также критический обзор древнейших погребений в Klein, R.G. (1989) «Развитие человека: Биологические и культурные истоки происхождения человека» 2 edn (Chicago University Press) cc. 395, 469—70, 550—53.
[Закрыть].
Свидетельством настоящих погребений можно считать полные скелеты, да и то не всегда. Полностью сохранившиеся человеческие скелеты, датируемые около 100 тысяч лет тому назад, и, в частности, скелеты неандертальцев, относящиеся к периоду между 40 и 60 тысячами лет назад, вполне могли явиться результатом того, что пещеры, где найдены эти скелеты, были покинуты гиенами и прочими пожирателями падали. Наличие в захоронении остатков цветов, каменных кружков, козлиных рогов и прочих артефактов, присутствие которых объясняется ритуальными или религиозными мотивами, также представляет собой достаточно спорный вопрос[129]129
Klein (1999), указ. изд., сс. 469—70.
[Закрыть]. Возможно, наиболее важным свидетельством того, что поначалу это были не более чем культурные инновации локального характера, является тот факт, что наиболее древние погребения встречались только у людей современного типа в Западной Евразии, включая и древнейшие погребения в Кафзехе, Израиль (см. главу 1). Никаких свидетельств существования подобной практики погребений у их современников, обитавших в Африке, не обнаружено. Другими словами, погребения, как и многие другие аспекты технико-культурной революции эпохи Верхнего палеолита, были локальным новшеством, появившимся в Западной Евразии и заимствованным неандертальцами, у которых африканцы современного вида, в свою очередь, переняли обычай предавать погребению мертвецов. Эта последовательность решительно опровергает биологический детерминизм, склонный приписывать те или иные культурные навыки исключительно представителям какого-то одного конкретного вида.
К чему вообще все эти разговоры о неандертальцах?
Мои попытки предстать этаким апологетом неандертальцев, пытающимся сопоставить их культурные навыки с практикой ранних людей современного типа, объясняются отнюдь не желанием доказать, что они, неандертальцы, обладали точно таким же «генетически заданным» интеллектуальным потенциалом. Подобное утверждение невозможно подкрепить имеющимися фактами и свидетельствами. Неандертальцы при всем том, что они были обладателями очень крупного мозга, отличались от людей современного типа в целом ряде других отношений, и поэтому нисколько не удивительно, если их интеллектуальные возможности тоже несколько отличались от наших. Нет, моя цель заключается в том, чтобы доказать, что аргументы о том, будто неандертальцы были существами крайне отсталыми в культурном отношении, поскольку были более медлительными, несообразительными и тупыми, чем пришельцы – люди современного типа, основаны на ложном убеждении, будто пути биологического и культурного развития пролегают совсем близко друг от друга. Во всяком случае, применительно к Европе этот аргумент, что называется, не срабатывает, и его гораздо легче опровергнуть, чем подтвердить материальными свидетельствами.
Обитателей Европы эпохи Верхнего палеолита принято превозносить как «революционное человечество», обладавшее такими интеллектуальными преимуществами, как способность к аналитическому мышлению и дар речи. Наиболее частым объяснением этого сценария является концепция биологического прогресса: идея о том, что технико-культурная революция эпохи Верхнего палеолита, имевшая место в Европе, явилась результатом генетически обусловленной мутации, то есть появления гена мышления или речи. Между тем многие из этих радикальных новшеств, которые принесли с собой пришельцы нового вида, были не столь уж новы, и целый ряд инноваций имели вполне конкретную локальную или хронологическую привязку и возникли задолго до появления нашего вида. Эти последние изобретения и обеспечивали пришельцам преимущества в локальном масштабе. Неандертальцы были обезоружены и вытеснены сложной и многообразной культурой, которую принесли с собой пришельцы. В качестве аналогии можно сказать, что никакой антрополог не возьмет на себя смелость утверждать, будто племя неолитической культуры, к которому принадлежал Яли, обладало меньшим биологическим потенциалом, чем мы, сородичи Джареда Дайамонда, живущие в железном веке. Однако совершенно очевидно, что в результате культурной изоляции это племя понятия не имело о множестве технических инноваций, появившихся на Западе за последние 2 тысяч лет, таких, например, как огнестрельное оружие и сталь.
Почему мне вздумалось защищать бедных неандертальцев? Мой ответ заключается в том, что сам факт нападок на неумелых и «тупых» неандертальцев, которые хотя и похожи на нас, но все-таки не вполне люди, является весьма симптоматичным для свойственной всем человеческим сообществам потребности изгонять и демонизировать другие группы (см. также главу 5). Я утверждаю, что никем не доказанная «тупость» неандертальцев служит примером точно такого же, бытующего в нашей культуре предубеждения, которое, опираясь на превратно истолкованную географическую логику, обрекает наших анатомически современных африканских предков на роль «недочеловеков». Вполне реальная проблема, обусловленная типичным европоцентрическим мышлением, заключается в том, что современные обитатели Африки являются прямыми потомками тех самых людей, живших в эпоху, предшествующую Верхнему палеолиту, и имеют в своих клетках куда больше общих генов с ними, чем с любой другой расой в мире. Поэтому, унижая их предков, мы унижаем и их самих.
Верхний палеолит в Европе: культурная и биологическая революция?
Клайв Гэмбл – общепризнанный во всем мире специалист по воссозданию основных особенностей поведения людей эпохи палеолита. В своей, пользующейся большим успехом книге «Бредущие сквозь время» он приводит сводный анализ общепринятых взглядов и утверждает, что рубежным, переходным периодом между древними и людьми современного типа следует считать период между 40 и 60 тысячами лет тому назад. Он определяет завершающий этап этого периода, около 40 тысяч лет назад, как время, с которого началось резкое ускорение эволюции. В Европе появились первые произведения искусства, орудия из кости, украшения, погребения, ямы-кладовые для хранения провизии, каменоломни, начал налаживаться обмен товарами, и люди стали создавать постоянные поселения в неблагоприятных климатических зонах. Он развивает свою аргументацию о рубежном периоде, заявляя: «Нет сомнения, что после 35 000 г. [до н.э.] технология производства орудий типа Верхнего палеолита начала быстро распространяться не только в Европе, но и в большей части регионов Старого Света. Исключением из этого правила явилась Австралия...»[130]130
Gamble, указ. изд., с. 161.
[Закрыть]. Однако подобная «исключительность» Австралии явно не относится к наскальным рисункам, поскольку спустя шесть страниц Гэмбл упоминает о «наскальных рельефах из Каролты в Южной Австралии, которые сегодня можно уверенно датировать 32 тысячами лет тому назад». Такая датировка позволяет считать их почти столь же древними, как и наскальные рисунки в пещере Шове, а это, в свою очередь, дает основание – хотя бы частично – отнести Австралию к регионам, где имело место ускоренное развитие.
Другие ученые, и в их числе – чикагский палеонтолог Ричард Клейн, придают этому культурному прорыву еще более важное значение и рассматривают его в качестве свидетельства биологической эпифании человека. В своем известном труде «Развитие человека», написанном в 1989 г., он утверждает:
«Нетрудно доказать, что Верхний палеолит явился своего рода сигналом для наиболее фундаментальных изменений в поведении человека из всех, свидетельства которых удалось обнаружить археологам... Близкая корреляция между артефактами Верхнего палеолита и человеческими останками той эпохи показывает, что именно появление современного в физическом отношении типа человека сделало возможным наступление эпохи Верхнего палеолита (и всего последующего развития культуры). Возникает вопрос: существовала ли сколько-нибудь заметная связь между эволюцией современного человека и развитием новых поведенческих навыков, знаменовавшая наступление Верхнего палеолита?»
Затем, привлекая внимание к орудиям людей современного типа той эпохи, характерным для Среднего палеолита, он приходит к выводу:
«Таким образом, анатомические и поведенческие признаки современного типа, по всей видимости, появились в Европе одновременно, тогда как на Ближнем Востоке и в Африке анатомическая «современность» далеко опережала развитие поведенческих особенностей современного типа, по крайней мере – насколько позволяют судить археологические свидетельства. Объяснить подобное наблюдение довольно трудно. Возможно... самые ранние анатомически современные люди в Африке и на Ближнем Востоке не были настолько «современными», как о том свидетельствуют их скелеты. Вполне вероятно, что с точки зрения высшей нервной деятельности они не обладали потенциалом современных людей для создания развитой культуры. Подобные способности могли появиться у них где-то около 40—50 тысяч лет назад, когда, как предполагается, началось быстрое расселение людей современного типа по всему миру»[131]131
Обе цитаты из Klein (1989), указ. изд., сс. 358—60.
[Закрыть].
В подобных биологических построениях мы имеем дело с обычной моделью исхода из Африки, согласно которой хронологический и генетический рубеж человека современного типа (в плане поведенческих навыков и высшей нервной деятельности) имел место не ранее 50 тысяч лет тому назад; причем произошел такой перелом в Западной Евразии после исхода из Африки. Эта модель возникла в 1989 г., в то время, когда считалось, что Австралия была заселена всего 40 тысяч лет тому назад. Другими словами, Клейн выступил в поддержку гипотезы о том, что Австралия, а следовательно, и Азия, были заселены людьми анатомически современного типа только после начала эпохи Верхнего палеолита в Европе. Это позволило ему утверждать, что уроженцы Европы, обладатели «новых возможностей высшей нервной деятельности», впоследствии начали активную колонизацию всех континентов за исключением Африки. Второе издание своей книги Клейн опубликовал в 1999 г. К тому времени он уже допускал (о чем говорится на самых последних страницах его книги) возможность более раннего заселения Австралии (и, естественно, Азии), имевшего место около 60 тысяч лет тому назад, и применение гарпунов для промысла рыбы в эпоху между 90 и 155 тысячами лет тому назад. В своих выводах Клейн возвращается к аргументам в пользу эволюционной (т.е. генетически обусловленной) революции в области высшей нервной деятельности, происшедшей в Европе 40—60 тысяч лет тому назад: «На мой взгляд, это показывает, что именно к этому времени [около 50 тысяч лет тому назад] могли сложиться интеллектуальные предпосылки для создания развитой культуры»[132]132
Второе издание своей книги: Klein, R.G. (1999), указ. изд. «На мой взгляд, это показывает, что...» : там же, сс. 593-4.
[Закрыть].
Но прежде чем обратиться к рассмотрению доказательств, нетрудно заметить, что подобного рода аргументы предполагают биологически детерминистский подход к культурной эволюции. Они предполагают, что любой фактор прогресса в культуре обусловливается или «включается» в результате генетических изменений. Как я уже говорил в прологе, культура человека (и других приматов) первоначально возникает в зачаточном виде, а затем развивается и приумножается от поколения к поколению. Любой новый прорыв или изобретение никоим образом не связаны с появлением «новых» генов. Наоборот, сперва происходит появление новых поведенческих навыков, а уже затем происходят генетические модификации, как бы «закрепляющие» эти новшества. Другими словами, изменения в культуре предшествуют возникновению физических изменений: именно так, а не наоборот. Более того, в развитии культуры имеют место легко прогнозируемые географические различия. Если появление какого-то изобретения в одном регионе влечет за собой другие локальные инновации, ускоренный темп появления новшеств позволяет этому региону раньше других взять старт в гонке прогресса. Поэтому мы вправе ожидать существенных различий в темпах развития между разными регионами, хотя все они происходят в рамках одного и того же вида человека.
Мог ли европейский ген мудрости распространиться в другие регионы?
В аргументации Клейна существует целый ряд неизбежных логических допущений, сводящихся к тому, что люди полностью «интеллектуально современного» типа появились лишь около 40—50 тысяч лет тому назад. Во-первых, в этой аргументации как бы подразумевается, что ранние африканцы современного типа были гораздо мельче современного человека, то есть, другими словами, они не обладали потенциалом высшей нервной деятельности, необходимым для развития поведенческих навыков, присущих людям современного типа. Этот более чем странный вывод неизменно относился и к людям современного типа, оставшимся в Африке, и к первым мигрантам, переселившимся в Азию и Австралию, поскольку сегодня возобладало мнение, что такая колонизация могла произойти незадолго до рубежной даты – 50 тысяч лет тому назад (наиболее ранний срок установления культуры Верхнего палеолита в Восточном Средиземноморье). О чем же говорят подобные гипотетические выводы? Прежде всего они означают, что прямые предки современных обитателей Африки, жившие в период между 50 и 130 тысячами лет тому назад, с биологической точки зрения были не способны развить и использовать технические и поведенческие навыки эпохи Верхнего палеолита. Они не могли заниматься живописью и резьбой, торговать, организовывать сообщества и т.д. Некоторые утверждают даже, будто они не обладали даром речи, а если и обладали, то их речь была «крайне примитивной». При таких вопиющих недостатках они были бы совершенно не в состоянии, предоставься им такая возможность, управлять автомобилем или пилотировать самолет, сочинять и исполнять духовную и классическую музыку, рок и джаз, и, наконец, не смогли бы стать врачами, финансистами или генетиками. Генетические деревья митохондриевой ДНК и Y-хромосомы показывают, что современные африканцы являются потомками многих генетических линий, возникших гораздо раньше 50 тысяч лет тому назад и к тому же отнюдь не за пределами Африки. Почему же тогда современные африканцы способны с успехом выполнять все эти функции, которые, как полагают некоторые, были генетически недоступны для их предков?
Возникает и другая логическая проблема. Если европейцы оказались первыми биологически современными людьми и представляли собой изолированную общность пришельцев, появившихся в сравнительно позднее время, как обстояли дела у жителей остальных регионов земного шара? Каким образом им удалось догнать европейцев? Все живущие на Земле люди являются абсолютно «анатомически современными», и мы можем проследить наши генетические родословные вплоть до совсем небольшой группы предков, которая начала делиться на ветви еще в Африке около 190 тысяч лет тому назад. Ни в какой момент истории после этого общая численность человечества не опускалась ниже 1000 человек[133]133
Takahata, N. and Satta, Y. (1998) «Следы внутригенных перекомбинаций в локусах HLA» Immunogenetics 47: 430-41.
[Закрыть], и поэтому нетрудно понять, что увеличение численности и образование ветвей этой группы неизбежно должно было привести – и действительно привело – к образованию все новых и новых этнических групп.
Итак, древнейшее ядро современного человечества достаточно рано начало дробиться, делиться на ветви и расселяться по земному шару, причем некоторые из этих ветвей никогда более не встречались вплоть до недавнего времени. Этот эффект «необратимого» разрыва никогда не проявлялся с такой очевидностью, как в случае, когда одна-единственная группа мигрантов переправилась через Красное море и двинулась в Индию, а затем дальше – в Австралию. Если же, как полагают многие последователи эволюционизма, в Европе произошло некое позднейшее генетическое изменение, сделавшее нас поведенчески современными людьми, в отличие от поведенчески «архаичных» народов, такая мутация (или мутации) должна была впервые произойти в организме некоторых европейцев во вполне определенное время, значительно позже, чем 45 тысяч лет назад, и, разумеется, это должно было иметь место за пределами Африки.
Эта новая мутация должна была передаться всем потомкам, носителям мутированного гена, но ее не должны были унаследовать двоюродные братья и их потомство. Единственное исключение из этого правила могло бы возникнуть, если бы мутированный ген был впоследствии передан в результате близкородственного брака. Но шансы, что такой близкородственный брак мог стать реальностью, были исчезающе малы, ибо группы потомков навсегда расстались и расселились по всему свету. Если бы дело обстояло именно так, то такие навыки, как «дар живописи» или «дар речи», могли бы унаследовать только те, кто были прямыми потомками людей, впервые развивших эти навыки.
Таким образом, если набор мутаций, характерных для «поведенчески полностью современных» людей, первоначально сложился в Европе около 40—50 тысяч лет тому назад, получается, что все остальные жители нашей планеты – австралийцы, азиаты и африканцы – просто-напросто не обладали бы способностью заниматься рисованием и резьбой, изготавливать ножи или делать ставки на конных бегах Ясно, что это – полный абсурд, ибо они отлично могут делать подобные вещи.
Если следовать логике этого аргумента, единственный способ, посредством которого первоначальные поселения жителей Азии, Африки и Австралии могли догнать европейцев, начиная с эпохи Верхнего палеолита ушедших далеко вперед по пути культурного развития, должен был бы заключаться в том, что эти народы вынуждены были получить своего рода «инъекцию» новых «культуроносных генов». Между тем единственным биологическим путем осуществления генных инъекций или вливаний являются миграции и браки между представителями разных рас. Но для подобной акции недостаточно было бы иметь несколько кузин-иностранок. Чтобы радикальным образом изменить потенциальные способности потомства, гипотетические старые «культуроносные гены» пришлось бы полностью заменить на «новые». Любопытно, что массовый заброс генетического материала – это именно тот аргумент, который обычно используют сторонники гипотезы мультирегионализма, стремясь объяснить, как и почему на основе локальных подвидов единого вида Homo erectus в различных регионах планеты сформировались люди современного типа, похожие друг на друга куда больше, чем представители локальных типов Homo erectus. Основная проблема, связанная с теорией уравнивания генных потоков, заключается в том. что географические характеристики генетических деревьев мтДНК и Y-хромосомы не несут никаких свидетельств подобного крупномасштабного межрегионального смешения.
