Текст книги "Риск — мое призвание"

Автор книги: Стивен Марлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Стивен Марлоу
Риск – мое призвание

Глава 1

Они выплыли из тумана, словно два призрака. Только инстинкт мог подсказать им, что я был здесь, в клубящейся влажной мгле за Bundeshaus.[1]1
  Федеральный дом (нем.).


[Закрыть] Работали они профессионально. Они налетели на меня не сказать, чтобы грубо, но явно показывая, что знают, как это делается. Один из них, как клещами, сжал мою руку выше локтя, а второй принялся обыскивать. В этот момент они уже совсем не походили на призраков.

Опытная рука нажала на застежку моей наплечной кобуры, и пистолет выскользнул, слегка оттянув лацкан пиджака.

– Маузер? – спросил один из них.

– Nein,[2]2
  Нет (нем.).


[Закрыть] – ответил второй по-немецки, – «Смит-Вессон Магнум», американская пушка.

К тому времени я пробыл в Бонне всего три дня, и немецкий язык звучал для моего уха грубо и непривычно. Я понимал все, что мне говорят, и знал достаточно слов, чтобы понимали меня. Однако до дома было три тысячи миль, и я почувствовал, что теряю почву под ногами.

– Вы – Herr[3]3
  Господин (нем.).


[Закрыть] Драм? – спросил Знаток Оружия. Его приятель все еще сжимал мой бицепс. Они угадали. В Парламентский клуб, где обосновался Вильгельм Руст, я приходил пять раз за три дня. Herr Руст со мной не встретился. Herr Руст не встречался ни с кем, кроме тех, кто был лично рекомендован самим Стариком. Парень из ЦРУ, с которым мы лет сто назад работали вместе в ФБР, сказал мне, что Руста возят на моторной лодке в отель в Бад-Годесберге, городке милях в двух от Бонна ниже по течению Рейна.

– Ну, и кто это? – раздался из тумана высокий плаксивый голос.

Я сказал:

– Ja,[4]4
  Да (нем.).


[Закрыть] я Драм.

Знаток Оружия громко сказал:

– Опять этот американский частный сыщик, Herr Руст.

– Я не хочу его видеть. Вы знаете, что я не хочу его видеть.

Знаток Оружия ткнул большим пальцем в сторону Bundeshaus, который возвышался над водой в паре сотен футов от нас. Сквозь туман его не было видно, не пробивался даже свет его окон. Это был тот еще туман. Он имел более темный оттенок, чем белые, пахнущие морем туманы, которые временами накатывают на Вашингтон со стороны Тайдуотера, что в Вирджинии, и он не имел запаха моря.

Я пожал плечами и спросил:

– А «Магнум»?

– Nein, он останется у меня.

– А что, herr Руст платит вам недостаточно, чтобы купить собственный?

Herr Руст проскулил:

– Скажите американцу, пусть убирается.

Я протянул руку к «Магнуму», но Знаток Оружия отдернул его в сторону. Что-то обрушилось на мою голову сзади, ноги стали ватными, и в следующий момент я осознал, что втянут в драку. Второй парень снова замахнулся обтянутой кожей дубинкой, я уклонился, и дубинка просвистела мимо моего уха, ударив в пустоту. Я ухватился за протянутую руку и упал на колени. Меня тошнило. Знаток Оружия пробормотал по-немецки что-то такое, чему меня не учили в школе, когда второй парень налетел на него поверх моего плеча. Они оба упали, и я упал прямо на них.

– Hier! – закричал Herr Руст. – Sofort hier![5]5
  Сюда! Скорее сюда! (нем.).


[Закрыть]

Мгновение абсолютной тишины, и, словно удар грома, – Знаток Оружия щелкнул предохранителем «Магнума». Со стороны причала донесся гулкий звук шагов. В ладони Знатока «Магнум» выглядел, как «Большая Берта». Я первым опомнился и попытался выбить пистолет ногой. Он со стуком отлетел в сторону, и я пополз к нему на четвереньках. Знаток Оружия тоже бросился за ним, словно большой проголодавшийся водяной жук за чем-нибудь съестным. Я опередил и, взмахнув «Магнумом», приставил дуло к лицу Знатока. Я поднялся и приказал:

– Встать.

Я согнал их всех вместе: Знатока Оружия, ошеломленного парня, который размахивал дубинкой, еще одного, подбежавшего с моторной лодки, и Руста. Моя голова пульсировала от боли.

– Вот черт, – сказал я по-английски. – Я только хотел получить обратно свой пистолет и вовсе не собирался кого-либо трогать.

Однако теперь я был намерен кое-кого тронуть. Если Вильгельм Руст столь горячо не желал меня видеть, значит мое предчувствие меня не обмануло, и стоило проторчать три дня в Бонне и заработать порядочную шишку на голове, чтобы все-таки поинтересоваться, какой информацией он располагал об американце по имени Фред Сиверинг, на поиски которого я и приехал в Германию.

В наплечной кобуре Знатока Оружия был маузер. Я извлек его и еще большой «Люгер», засунутый за пояс второго парня, и бросил оба пистолета в реку. Парня с лодки я избавил от здоровенной дубины, которая полетела вслед за пушками.

– Пошли к лодке, – сказал я. Я все еще говорил по-английски.

– Что вы от меня хотите? – тоже по-английски спросил Herr Руст.

Это меня удивило. На Нюрнбергском процессе Вильгельм Руст получил десять лет отсидки. Я видел его фотографии: некогда гордо поднятые плечи опущены, подбородок подпирают неожиданно тонкие руки, голова опутана проводами от наушников для перевода. Прошло десять лет, и теперь Вильгельм Руст, который, по свидетельству репортеров, ни разу за время процесса над военными преступниками не снял этих наушников, говорил со мной по-английски.

Мы прошествовали сквозь туман по грязным доскам причала. Туман, как это бывает, казалось, расступался перед нами, и за нами, и по сторонам, образуя вокруг нас большой прозрачный колокол. Лодка тихо покачивалась на темной воде, длинная и блестящая, с кабиной-навесом и, похоже, пятидесятисильным мотором. В передней части кабины был штурвал с местом для шкипера, далее располагались три ряда кожаных сидений и небольшое открытое пространство за ними. Вдоль заднего бортика кабины полукругом шла обитая кожей скамья. Я сказал шкиперу, чтобы он прошел вперед, запустил двигатель и после этого обеими руками держался за штурвал. Обоих телохранителей я усадил на средний ряд кожаных сидений, приказав им положить руки на спинки кресел переднего ряда. Затем мы с Вильгельмом Рустом спустились в лодку и сели на скамью в задней части кабины.

– Порядок, – сказал я шкиперу.

Он произнес по-немецки лишь одно слово:

– Куда?

– Туда, куда вы направлялись, – ответил я. – В Бад-Годесберг, не так ли?

Лодка покачнулась в такт с заработавшим двигателем. Ходовые огни пронзили туман и утонули в нем. Мы медленно тронулись.

– Бад-Годесберг? – переспросил Herr Руст. – Я не понимаю.

Я удобно откинулся на спинку скамьи, держа «Магнум» стволом вперед, и пояснил Русту.

– Очень просто. Вы хотели попасть в Бад-Годесберг, туда вы и направляетесь. Я давно хотел поговорить с вами и сейчас собираюсь это сделать.

В ответ он только хмыкнул, так что я не стал рассказывать ему о пистолете. А история была забавная. Я не смог получить на него таможенное разрешение без помощи моего друга из ЦРУ. Мне нравится мой «Магнум» 35-го калибра. Он достаточно небольшой, чтобы его можно было носить в кобуре на плече, а шуму от него побольше, чем от пушки 45-го калибра. В конце концов, я прошел с ним таможню и даже получил разрешение на его ношение.

В том, что касается «Магнума», я был неуступчив и ни за что бы с ним не расстался. Именно поэтому я все-таки добился встречи с Вильгельмом Рустом. Именно поэтому, а еще потому, что я в довольно жесткой форме отобрал его у телохранителей Руста, кое-кто должен был умереть. Но я, разумеется, об этом еще не знал.

Снаружи прозрачного колокола видимого пространства туман вскипал и клубился, временами невесомо касаясь лодки своими щупальцами. Я всмотрелся в туман и ничего не увидел. Я посмотрел на «Магнум» в своей руке и увидел лишь «Магнум».

И я произнес только два слова:

– Фред Сиверинг.

Один из телохранителей вытянул шею, чтобы посмотреть на нас, но я сделал знак «Магнумом», и тот покорно отвернулся.

Herr Руст ухмыльнулся и спросил:

– Интересно, что вы будете делать, когда вас вышлют?

Я окинул его взглядом. Он был худой, значительно худее, чем тогда, во время процесса, но это можно было понять. Он казался таким старым, что годился в отцы тому Вильгельму Русту, который был осужден в Нюрнберге десять лет назад – в последние месяцы процесса уже отсортированный в число «средней рыбешки», которой не хватило изобретательности, чтобы заниматься впрыскиванием азотных пузырьков в кровь подопытных людей, или воображения, чтобы кроить из выделанной человеческой кожи абажуры. С подбородка мешками свисала старческая плоть, делая его длинную шею странным образом раздутой. Высокие скулы обтягивала глянцевитая кожа. Брови нависали над глазницами, образуя под собой провал, и приходилось выискивать глаза, утонувшие глубоко в черепе в двух темных колодцах.

– Ну и дела, – удивился я. – И за что же меня вышлют?

– Herr Драм, вы представились моему секретарю как частный сыщик. Скажите, вы серьезно считаете, что мои церберы тоже работают на частную фирму?

– Что-то в этом роде, – признался я.

Руст медленно проговорил:

– Я бедный человек, и не мог бы позволить себе оплачивать их услуги. Они – из службы безопасности Федеративной Республики Германии.

От причала в Бонне до причалов в Бад-Годесберге было около двух миль. Мы прошли полмили, держась западного берега Рейна, на котором расположены Бонн и Бад-Годесберг. Мы вряд ли были далее, чем в пятидесяти ярдах от берега, но в таком тумане это могли быть и пятьдесят миль. «Честер Драм, – подумал я, – пинкертон несчастный из Вашингтона, округ Колумбия, ты чересчур насмотрелся приключенческих фильмов».

Очень медленно я вложил «Магнум» в кобуру.

– Думаю, что должен вашим ребятам пару пушек, – сказал я по-английски.

Возможно, они понимали английский язык. Может быть, просто показывали зубы. В первый раз заговорив по-английски, Знаток Оружия произнес:

– Вы арестованы.

Это был отличный английский. Я кивнул. Я ничего не мог против этого возразить.

– А захочет ли правительство Западной Германии узнать о Фреде Сиверинге? – спросил я Вильгельма Руста.

– Сиверинг не такая важная персона, – ответил Руст.

До того, как я успел ответить, что Фред Сиверинг будет одним из кандидатов в вице-президенты США на предстоящих выборах, в борт нашей лодки что-то с силой ударилось.

Глава 2

Они были с речного буксира, одного из тех, что ходят по Рейну. Снимите с реки пелену тумана или покров ночного мрака, и такие буксиры – обычное для Рейна зрелище. Взбивая пену плицами своих бортовых колес, на натянутых от тяжести тросах они тащат по реке длинные угольные или промышленные баржи. А этот поджидал нас. Кто бы ни послал его, он так же, как и я, знал, что Вильгельм Руст из Бонна пойдет по реке в Бад-Годесберг. А тот, кто стоял за его штурвалом, знал реку, и ему было точно известно, какой маршрут сквозь туман выберет наш шкипер.

Над нами дыбился нос буксира, его палуба терялась в клубах тумана, похожих на серую овечью шерсть. Буксир ударил носом в борт лодки и продолжал толкать ее. Его дизель пыхтел, колесо шлепало по воде. Где-то в тумане заунывно пропела корабельная сирена.

И вновь замололи жернова времени. С палубы буксира, раскачивая лодку, спрыгнули людские фигуры. Вильгельм Руст что-то пронзительно выкрикнул. Один из нападавших сорвался за борт. По моему плечу с силой ударила отпиленная ручка от весла, и по всему телу до самых пят словно прошел электрический ток. Я выхватил «Магнум», но раздалась автоматная очередь, и заплясали вспышки огня. Один из телохранителей Руста согнулся и упал.

Второй телохранитель закричал:

– Прыгайте, mein heir! – и сам прыгнул за борт.

В бледном свете кабины было видно, как от ужаса округлились, обнажив белки, глаза Руста. Это можно было понять. Там, где Вильгельм Руст провел последние десять лет, за него разве что не ловили вшей в его же голове и не ходили в баню. Он сидел, прислонившись к кожаной обивке, обмякший, как тряпичная кукла. Его единственным спасением было прыгать, но он был не способен на это.

Вновь раздалась автоматная очередь. Слепящие вспышки дульного пламени удалялись от нас. Наш шкипер дотянулся до выключателей; свет в кабине и ходовые огни погасли. Я опять увидел вспышки пламени, теперь уже в нашем направлении. С того момента, как над нами завис нос буксира, прошло, может быть, с полдюжины секунд. Дважды вздрогнул «Магнум» в моей руке, и автомат захлебнулся и смолк. Кто-то вскрикнул – звук походил на крик ребенка, пробуждающегося от ночного кошмара.

Это кричат Вильгельм Руст. Он вскрикнул опять.

Я не знал, сколько у нас было времени. Нападавших было четверо, стало трое. Видно их не было. Была такая темень, хоть глаз выколи. Я почувствовал, что нахожусь по щиколотку в воде, и понял, что от удара в борту лодки образовалась пробоина. Стрельбы больше не было. Я абсолютно ничего не видел, чтобы стрелять, но я их слышал. Я слышал тихий плеск их ступней в воде, наполнявшей кабину. Я схватил Вильгельма Руста, вытянул его наверх и толкнул. Перед тем, как он упал в воду, его растопыренные пальцы прошлись по моему лицу.

Затем почти одновременно произошли три вещи. Менее, чем в двух футах от моего лица ослепительно вспыхнул фонарь, упершись лучом в то место, где до этого сидел Руст. Лодка накренилась, и я оказался по колено в воде. Женский голос произнес глубоким контральто:

– Смотри, Зигмунд! Он позади тебя.

Зигмундом звали человека с фонарем. Я схватил Зигмунда обеими руками и притянул к себе, затем высвободил правую руку и нажал на спусковой крючок «Магнума». Вместо выстрела послышался щелчок. Зигмунд крякнул и шарахнул меня фонарем по челюсти.

Я вцепился в него. Свет от фонаря раскачивался между нашими лицами. У Зигмунда было грубое, с крупными чертами, искаженное гримасой и какое-то бесплотное лицо, обрамленное копной стриженых светлых или белых волос. Я стукнул его «Магнумом», он стукнул меня фонарем.

– Отойди в сторону, – спокойно проговорила женщина по-немецки. – Чтобы я могла его убить.

Прильнув к Зигмунду, как к возлюбленной, я повернулся боком, чтобы не дать ему возможности ударить меня коленом в пах. Вдруг мы каким-то странным образом потеряли равновесие. Вода издала хлюпающий звук, и под нашими ногами уже не было никакой лодки. Зигмунд оторвался от меня за долю секунды до того, как река приняла нас обоих.

Я опустился под воду, снял обувь, стащил пиджак и отбросил «Магнум», который так и не устроил мне разговора с Вильгельмом Рустом. Вынырнул я с мыслью о том, умел ли Руст плавать. Если нет, то он уже покойник. Я немного погреб руками на месте и услышал шлепки колеса и стук дизеля на буксире. Откуда-то из тумана донесся приглушенный звук сирены. «Полицейский катер», – подумал я. Лодка затонула. Они ни за что не найдут в этой каше ни буксира, ни человека по имени Зигмунд, который прибегал к языку автомата тем же манером, каким некоторые люди прибегают к языку гневных слов, ни женщины с контральто, которая тоже прибегала к языку автомата и с такой путающей беззаботностью намеревалась отправить меня к праотцам.

Взмахивая руками, я поплыл в направлении, противоположном тому, откуда доносились звуки буксира. Вряд ли это можно было назвать заплывом к берегу.

Полчаса спустя я ехал в такси марки «Опель» по направлению к Бад-Годесбергу. В лодке Вильгельма Руста мы прошли почти половину пути. Я показал таксисту пригоршню намокших немецких марок. Он улыбнулся и засвистел сквозь зубы песенку о своей любви к елочке, полностью игнорируя мои босые ноги, если он вообще их заметил, а также то, как с меня текло на обивку «Опеля».

– «Шаумбургер Хоф», – провозгласил он через несколько минут, затормозив перед фасадом моей гостиницы.

– С обратной стороны, – попросил я по-немецки.

Мы обогнули здание. Я выложил намокшие марки на переднее сиденье, вошел в отель через менее впечатляющий вход со двора и, перепрыгивая через ступеньки, пешком поднялся в свой номер на третьем этаже.

В номере я разделся, накинул халат, взял полотенце и прошел через холл в душ. К затылку тупыми волнами приливала боль. Плечо одеревенело и ничего не чувствовало. Я включил горячий душ, но прежде, чем я закончил мыться, вода стала сначала теплой, а потом совсем холодной. Я вытерся, надел халат и осмотрел лицо. Не считая нескольких небольших кровоподтеков, все было на месте, в том числе небольшой шрам на правой щеке. В номере я взял стакан для чистки зубов, наполовину наполнил его бренди и сделал несколько маленьких глотков. Немцы в Бонне – большие любители французского бренди. Мне достался «Мартель».

Я натянул шорты и растянулся на кровати, потягивая бренди и закурив сигарету. «Они придут за тобой, Драм, – сказал я себе. Они не могут не прийти, потому что один из телохранителей Руста исчез. И они не будут разбираться, как это произошло. Ты попал в переделку. Драм, и если ты обратишься к американскому консулу, они вышлют тебя с благословения консула, если не сделают кое-чего похуже.

Они придут за тобой, как пить дать. И будут готовы навесить на тебя все дела, которые творятся в Бонне. Ты силой взял на мушку Вильгельма Руста и его телохранителей. Ты лишил двух сотрудников безопасности их оружия для того, чтобы они были беспомощными при нападении на лодку. Что, естественно, делает тебя соучастником этого нападения».

Возможно, я должен был облегчить им задачу, сдаться службе безопасности в Бонне, улыбаться им своей самой доброжелательной, самой умильной и медовой улыбкой и честно рассказать все, что мне известно. Но был уже почти час ночи. Я был, словно выжатый лимон, и нуждался в отдыхе. Поспав немного, я буду соображать лучше. Я налил еще полстакана «Мартеля» и медленно выпил его под еще одну сигарету. Внизу в вестибюле гостиницы визгливо смеялась женщина.

Ладно. Поспи, пока есть такая возможность. Если они не придут за тобой рано утром, ты пойдешь туда сам.

Мне снилось, что я опять нахожусь в лодке Вильгельма Руста. Женщина с контральто была голой, а я держал автомат. Но до того, как я выстрелил, его ствол скрутился вроде лакричной палочки. Фрейд был бы в восхищении.

Ребята из службы безопасности пришли за мной в четверть третьего.

Глава 3

Они спросили: «Вы – Драм?», я ответил утвердительно. И вот уже сквозь туман по дороге вдоль берега реки мы мчались в Бонн на черном лимузине «Мерседес-Бенц», который стоил никак не меньше пятнадцати тысяч немецких марок. Один из них сидел рядом с водителем. Ладонь парня, что расположился рядом со мной на заднем сиденье, мягко облегала рукоятку и спусковую скобу «Люгера», покоившегося на его коленях. Они были в штатском, но все равно в них за версту было видно полицейских, которые делали свое дело в эти холодные и туманные предутренние три часа ночи. Их жесткие лица были циничны и непроницаемы.

«Мерседес-Бенц» остановился перед серым каменным зданием на дальней от реки окраине Бонна. Мы вошли внутрь и поднялись по широкому лестничному пролету. В комнате, где мы оказались, два человека в нарукавниках склонились над шахматной доской. На отгороженном парапетом пространстве за ними располагались письменные столы и пишущая машинка, накрытая кожаным чехлом с надписью «Олимпия». К нам подошел и что-то сказал коренастый детина с голой, как бильярдный шар, головой и черными бровями, напоминавшими двух больших жирных червей.

Один из моих провожатых объявил:

– Herr Честер Драм.

Люди, игравшие в шахматы, подняли головы и посмотрели на нас.

– Вы говорите по-немецки? – спросил бритоголовый.

– Немного. Я предпочел бы английский.

У него был тихий, сонный голос. Наиболее выразительной деталью его лица были брови. Очень тихо, но отчетливо он произнес по-английски:

– Может быть, вам лучше говорить по-русски, мистер Драм?

Я взглянул на него: его лицо напоминало каменную глыбу с бровями.

– Я не знаю русского языка, – ответил я.

– Кто ваши сообщники? – спросил он. – Каким образом вы вышли на связь с коммунистами в Бонне?

– Ничего, если я закурю? – спросил я.

Он разрешил. Брови его сошлись, и он пристально проследил, как я доставал пачку с сигаретами и прикуривал. Я сказал:

– Я – частный следователь и нахожусь здесь по делу. Мне известно, что за пределами округа Колумбия, не говоря уже о другой стране, моя лицензия не действует. Однако это, по-видимому, не то расследование, при котором требуется лицензия или какие-то права, которые она дает мне дома. Я нахожусь в Германии, чтобы найти американца, который приехал сюда и исчез.

– В Бонне?

– Вряд ли. Нет, не в Бонне.

– Его имя?

Я не ответил и продолжил:

– Мне надо было поговорить с Вильгельмом Рустом, но тот не пожелал со мной встретиться. Я признаю, что был вынужден заставить его сделать это, но…

– Под пистолетом, мистер Драм.

– Не совсем так. Действительно, у меня был пистолет, но я его не доставал. Это сделал один из ваших ребят. А когда я попытался получить его обратно – ведь это же был мой пистолет, и у меня было на него разрешение, – второй огрел меня сзади дубинкой по голове. Симпатичные у вас ребята.

Он закурил сигару и сейчас, казалось, весь состоял только из сигары и бровей. В жизни не видел более непроницаемой физиономии.

– Не будьте так уверенны в своей правоте, мистер Драм. Не в вашем положении быть столь самоуверенным. Расскажите-ка мне, что, по-вашему, произошло после этого.

Я рассказал. Он слушал, попыхивая сигарой, словно паровоз. Сигарный табак быстро превращался в серый пепел. Я добавил:

– Если вы считаете, что они были «красными», значит так оно и было. Я этого не знал. Я ничего о них не знал, кроме того, что, по-моему, они были готовы перестрелять в лодке всех, но Руста взять живым.

Брови коренастого поползли вверх, туда, где начиналась бы линия волос, если бы они у него были.

– Почему вы так думаете?

– Они свободно могли убить Руста. Они не могли его не видеть, но ни разу по нему не выстрелили.

– Вы видели женщину?

– Нет, но слышал ее голос. Глубокий контральто.

– Мужчину звали Зигмунд?

– Да, она называла его так.

– Драм, – он отложил сигару в сторону, – вы хотели бы, чтобы вас выслали?

– Нет, – ответил я.

Мой ответ его удивил, и его глаза едва заметно расширились.

– Гм, – сказал он, помолчав. Он был человеком, не терпящим неясностей, поэтому он и работал в службе безопасности. Вносить ясность, и как можно быстрее, было у него в крови.

– Понимаю. Здесь, в Германии, у вас неотложное дело, и вы не можете оставить его. Верно?

Когда я не ответил, он безо всякого выражения рассмеялся, при этом ни один мускул его, словно высеченного из гранита, лица не шелохнулся. Смех перешел в причмокивание.

– Как бывший сотрудник Федерального бюро расследований, мистер Драм, – не спеша, начал он, и я от удивления чуть не потерял дар речи. – Рассудите сами. В Вашингтон из-за границы приезжает, к примеру, частный сыщик и поднимает на таможне шум, чтобы ему разрешили оставить при себе оружие. Неужели ФБР не заинтересовалось бы таким человеком?

Я промолчал.

– Вы простите меня, – продолжил он задушевным тоном, – но все это смахивает на ребячество с вашей стороны. Вы вполне могли бы сойти за обыкновенного туриста, а летом в Бонне их хватает. Но это так, к слову. Попали вы в переделку, а, мистер Драм?

Я пожал плечами.

– Я рассказал вам, как все было на самом деле.

– Для немецкого суда вы будете, как бы это выразиться, хорошей добычей. Немецкое правосудие принимает во внимание только факты, мистер Драм. А их можно рассматривать и так, и эдак. Само собой подразумевается, что обвиняемый, если факты против него, обязательно будет изворачиваться. Я говорю это лишь для того, чтобы обрисовать ваше положение, или, вернее, показать, каким бы оно было, если бы все происходило в управлении муниципальной полиции Бонна.

– Но все происходит не там.

– Да, не там. Службу безопасности интересует конечный результат. Муниципальная полиция задержала бы вас по подозрению в убийстве: ночью мы потеряли человека.

«Это означает, – отметил я, – что второй телохранитель Вильгельма Руста жив. Интересно, что с самим Рустом?»

– По крайней мере, – продолжил он, – вы были бы задержаны за прямое соучастие в убийстве. Но служба безопасности не может позволить себе быть столь наивной. Нам представляется слишком дорогим удовольствием доставлять из Соединенных Штатов частного сыщика лишь для того, чтобы разоружить двух сотрудников нашей службы.

Он улыбнулся. Я тоже улыбнулся и спросил:

– А Herr Руст, он спасся?

– Мы не знаем.

– Он прыгнул вслед за вашим парнем. Я видел, как он прыгал. Он умеет плавать?

– А стал ли бы он прыгать в противном случае?

– Ну, хорошо. Я ему в этом некоторым образом помог.

– Что вам нужно в Германии, мистер Драм?

– Американец. – И, помедлив, я произнес имя. – Фред Сиверинг.

– Нам известно о мистере Сиверинге все.

– Так уж и все?

– А что вы сами о нем знаете?

– Черт побери, лишь то, что рассказал мне менеджер его предвыборной кампании. Искусная смесь правды и предвыборной пропаганды. Вы знаете, где Сиверинг сейчас?

– Когда я сказал «все», я имел в виду его первое пребывание в Германии двенадцать лет назад в качестве сотрудника Управления стратегических служб. Если Фред Сиверинг опять приехал в Германию, то он забыл известить об этом наши пограничные службы.

– Он здесь, в Германии, – сказал я.

– Вот видите? Я был прав в отношении вас, мистер Драм. Мы не передадим вас муниципальной полиции, но при условии, что вы продолжите ваши поиски пропавшего мистера Сиверинга.

– Вы что, шутите? – спросил я. – Для этого я здесь и нахожусь.

– Вот и прекрасно. Вы удивлены? Вы ожидали маленькой комнаты, яркого света в лицо, потока вопросов и, возможно, более убедительных методов допроса?

– Это со мной случалось.

– Мы пытаемся оставаться реалистами, мистер Драм, учитывая при этом, что реализм и правда так же, как законность и правда, не всегда означают одно и то же. История, которую мы опубликуем завтра в газетах, тоже будет соответствовать реальности, но лишь до определенной степени. Вы – друг Вильгельма Руста и были вместе с ним, когда на него напали. Вы дали отпор нападавшим и помогли ему спастись. Вы находитесь в Германии для того, чтобы отыскать пропавшего американца, имя которого упомянуто не будет, и остановились в отеле «Шаумбургер Хоф» в Бад-Годесберге. У вас на завтра нет ничего особенного, мистер Драм?

– Не думаете ли вы, что завтра они заявятся в «Шаумбургер Хоф»?

– Да, я так думаю.

– Ну а вы-то что с этого будете иметь?

– Мистер Драм, вам это поможет в поисках вашего американца. И, хотя в газете его имя названо не будет, – вы же этого не хотели бы, правда? – те, кто надо, поймут, о ком идет речь.

– Руст знал Фреда Сиверинга двенадцать лет назад, верно?

– Трезвая мысль. Может быть, у вас есть еще идеи?

– Конечно, – сказал я. – У Вильгельма Руста есть то, что вам нужно. «Красным» это тоже нужно. Меня поражает то, как вы, держа Руста в руках в течение десяти лет, не смогли получить это от него.

– Скажем, нам нужна информация, которой располагает Руст. Скажем, мы готовы посоперничать из-за нее с «красными», – если, конечно, мы уверены в успехе. Когда Руст сидел в тюрьме, о подобном соперничестве не могло идти и речи.

– В таком случае, Руст – это своего рода наживка?

– Можно сказать и так.

– Я тоже? – усмехнулся я.

Толстые черные брови поползли вверх.

– Вы всегда можете отказаться.

– И меня сдадут городской полиции? Спасибо, не надо.

– Вы сможете опознать высокого блондина с буксира?

Я прикинул.

– Не знаю. Между нами был только свет от фонарика, в котором его лицо могло измениться до неузнаваемости. А это необходимо?

– Мы весьма интересуемся человеком по имени Зигмунд Штрейхер. Нам известно, что он работает в одном из ночных клубов Западного Берлина, а также то, что сейчас он находится в Бонне. Его внешность может совпасть с вашим описанием человека в лодке, особенно учитывая то, что вместе с ним, по вашим словам, была женщина.

– Да, женщина была.

Он опустил веки.

– Близнецы Штрейхеры, брат и сестра, – протянул он мечтательно, открыл глаза и, пожевывая кончик потухшей сигары, отчетливо проговорил:

– Есть три типа бывших нацистов, мистер Драм. Первый, очень редкий и вызывающий обычно лишь раздражение тип – это идейный национал-социалист с политическими убеждениями, разъедающими его внутренности, словно раковая опухоль. Его отличают эмоциональный румянец и истеричность избалованного десятилетнего ребенка, родители которого отказали ему в покупке новой игрушки взамен сломанной. С точки зрения службы безопасности этот тип не представляет никаких проблем. Второй и, к счастью, наиболее распространенный тип – или понял порочность своих убеждений, или просто перегорел, или же осознал, что потерпевшие поражение политические движения, как и умерших возлюбленных, гальванизировать невозможно. Это обычно солидный бюргер, каким он и оставался бы в случае, если бы нацисты не пришли к власти. К счастью, это такой же добропорядочный для Федеративной Республики Германии гражданин, каким он являлся и для гитлеровского Третьего Рейха.

Близнецы Штрейхеры принадлежат к третьему типу бывших нацистов.

Вошел человек с двумя литровыми бутылками пива. Зеленое бутылочное стекло было покрыто бисерными капельками влаги. Бутылки откупорили, пиво разлили по кружкам, и одну из них вручили мне. Я окунул лицо в душистую пену, отхлебнул глоток и ощутил себя в своей компании. Пиво было холодным и будто бы из другого мира.

– Брат и сестра Штрейхеры, как бы это сказать, относятся к тому типу, который последователи человека в черном венском сюртуке охарактеризовали бы как авторитарный. Вам приходилось слышать такое слово? Нацистами они стали по сугубой случайности – в то время они были еще детьми, а также и потому, что нацисты дали им то, чего они хотели от жизни – то, в чем нуждается личность авторитарного склада.

– Жажда власти? – перебил я его.

– Думаю, что да, мистер Драм. Но жажда власти над людьми, власти жестокой, даже садистской – это еще не все. Есть еще и другая сторона. Авторитарная личность имеет, как правило, садо-мазохистский комплекс. Она страстно стремится к подчинению стоящей над ней внешней силе – и в этом заключается мазохизм этого комплекса.

Мне внезапно почудилось, что он читал лекцию по социальной психологии.

– Вы удивлены? – спросил он. – Естественно, я изучал авторитарную личность. Человеку моей профессии это необходимо – учитывая, что авторитарный тип личности имеет глубокие корни в немецкой нации, берущие начато, возможно, от дохристианской comitatus.[6]6
  Община (лат.).


[Закрыть] Впрочем, к делу это не относится.

– Брат и сестра Штрейхер, – продолжил он, – отштампованы из такого же авторитарного материала. Скажите, мистер Драм, если бы вы провели несколько лет в одиночестве, и вдруг достаточно привлекательная женщина предложила вам свои услуги, как бы вы поступили?

Я ответил двусмысленной ухмылкой. Он был удовлетворен.

– Возьмите, к примеру, Восточную Германию, мистер Драм. Восточная Германия приняла коммунизм. Почему? Разве красный топор – не то же сочетание власти над людьми с подчинением высшей внешней силе, такое необходимое для людей типа Штрейхеров? Понимаете, они предаются этому с таким же упоением, с каким нормальные люди наслаждаются любовью к женщине или, если хотите, к религии.