Текст книги "Риск — мое призвание"

Автор книги: Стивен Марлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 15

Тыльная стена магазина от пола до потолка была задрапирована тяжелой материей. За ней была деревянная лестница, освещенная тусклым желтым светом. В полной тишине мы поднялись по лестнице, и Мюллер кого-то окликнул. Дверь на лестничной площадке открылась, и мы вошли в обставленный стеллажами кабинет, в котором стояло несколько деревянных стульев и рабочий стол. С потолка свисала на цепи электрическая лампочка без абажура. Единственное маленькое окно было закрыто плотной темной занавеской. Картину гостеприимства и радушия по-советски завершал висевший над столом портрет Ленина.

Дверь за нами закрыл Зигмунд Штрейхер. Мюллер заулыбался. У него был торжествующий вид коммерсанта, который в августе первым завез кондиционеры в Атланту, что в штате Джорджия.

– Это Драм, – объявил он по-немецки. – Частный сыщик из Америки.

– Помню, – процедил Зигмунд Штрейхер, и, отведя плечо назад, изо всей силы меня ударил. Меня отбросило назад, я ударился спиной о дверь и осел на пол. Зигмунд помассировал кулак и взглянул на меня сверху вниз.

– Руст, – произнес он. – Тогда ночью на Рейне мы бы взяли Руста, если бы не он. А теперь смотрите, в какой мы оказались заднице.

– На здоровье я не жалуюсь – ни к селу, ни к городу вдруг ляпнул Мюллер.

Я встал с пола, и он указал мне «Люгером» на один из стульев. Я сел с ощущением, будто мою челюсть накачали новокаином.

– К чему это вы, насчет вашего здоровья? – поинтересовался Зигмунд.

– А к тому, что я здесь не для того, чтобы его поправлять.

– Нет, конечно. Вы – вместе с нами.

Мюллер улыбнулся.

– Кто это вам такое сказал? Отто Руст?

– Ja, Руст.

– Мне надо то же, что надо Русту и вашей сестре. Свою долю за Драма. Утром он свалился бы вам, как снег на голову, и взял бы вас голыми руками.

– Ни за что, – отрезал Зигмунд.

– Ну, все равно, были бы неприятности. С полицией, например. Вам это было нужно?

– Нет, – поразмыслив, признал Зигмунд.

– Ну вот, видите? – оживленно подхватил Мюллер. – И не надо так отчаиваться. Руст мертв, но я убежден, что в тех же целях можно использовать и американку. Но сначала…

– Я не желаю даже слышать о деньгах! – воскликнул Зигмунд.

– Но ваша сестра…

– Утром мы с сестрой вернем девчонку и извинимся. Если, конечно, наши извинения будут приняты. А за то, что вы сделали, вам предоставят политическое убежище в Восточной Германии.

– Убежище? – переспросил Мюллер, лукаво поглядывая на меня. – Вы полагаете, что мне нужно здесь убежище в то время, как по миллиону немцев в год бежит из Восточной Германии? У беженцев даже есть нечто, вроде анекдота. Они говорят: надо было не уезжать и через некоторое время стать премьер-министром, потому что не осталось бы никого, кого можно было бы назначить. Понимаете? – он рассмеялся. – Так вы поняли?

– Заткнитесь. Вы абсолютно ничего не понимаете в классовой борьбе, – откликнулся Зигмунд.

– Восемьсот тысяч марок, – ответил Мюллер, проводя языком по губам. – Вот в чем я понимаю.

В прихожей за моей спиной раздались шаги, и дверь открылась. В дверном проеме стояла Зиглинда в своем баварском костюме.

– Золотом, – прошептал Мюллер. – Золотыми слитками!

– Я не желаю говорить о деньгах, мне это неинтересно. Деньги способны приносить лишь горе, я их ненавижу! – с чувством проговорил Зигмунд.

Зиглинда подошла к тому месту, где он сидел.

– Тебе надо немного поспать, – сказала она, гладя его по волосам. – У тебя такой усталый вид.

Она бросила взгляд на его ободранные костяшки пальцев, поцокала языком и посмотрела в мою сторону с таким выражением, будто то, что моя голова еще находилась на своем месте, было чудом.

– Как девчонка? – спросила она.

– Все спокойно. С ней Отто Руст.

– Не нравится он мне. Думаю, ему нечего здесь делать, – с раздражением произнес Зигмунд. – В классовой борьбе не может быть места человеку, который ставит свои личные интересы выше долга.

– Но он же сын прусского юнкера! Он не может понимать того, что понимаешь ты, Зигмунд. И никогда не поймет. Но он нам нужен. Ему известно…

– О деньгах. Только о деньгах.

– Пойди, поспи немного, – предложила Зиглинда. – В задней комнате.

Зигмунд упрямо потряс головой и уселся на свой стул.

Я стоял прямо перед Зиглиндой. Мюллер выглядел озадаченным и поигрывал «Люгером». Зиглинда пожала плечами.

– С девушкой все в порядке? – поинтересовался я.

Зиглинда усмехнулась.

– А если нет? Что тогда, Herr Драм?

Я понял, что не стоило развивать эту тему, и обернулся к Мюллеру, который снова принялся играть своим «Люгером».

– Они понимают английский? – спросил я его.

– Откуда мне знать, – насупился Мюллер.

С улыбкой я повернулся к Зигмунду и сказал по-английски:

– Ты – сутенер, а сестрица твоя – шлюха. Зигмунд продолжат молча на меня таращиться. Я бросил Мюллеру:

– Передайте, что я попросил разрешения закурить.

Мюллер перевел мои слова на немецкий, и Зигмунд разрешил. По-английски он понимал примерно так же, как я по-непальски. Я закурил и, обращаясь к Мюллеру, проговорил:

– Похоже, нам ничто не мешает потолковать.

– Мне не о чем с вами говорить, – ответил Мюллер.

– Вот как? А я так не считаю. Или вам уже безразличны эти восемьсот тысяч марок?

– Вы что, хотите сказать, что вам они небезразличны?

Я бросил на него взгляд исподлобья.

– Неужели вы серьезно думаете, что я потащился в Восточный Берлин ради красивых глазок мисс Киог?

– Говорите на немецком! – резко бросила по-немецки Зиглинда.

Покачав головой, я сказал Мюллеру:

– Передайте ей, что я хотел бы кое-что сообщить, но из-за слабого немецкого не могу этого сделать. Скажите, что, как только мы закончим наш разговор, вы тут же переведете.

Зиглинду это, похоже, успокоило. Зигмунд сидел чернее тучи.

– Ну, и что же дальше? – поинтересовался Мюллер.

– Он собирается сдать ее властям «красных» взамен убитого Вильгельма Руста.

– Знаю.

– А она сама не знает, чего она хочет. Она думает, что ей нужны деньги, но Зигмунд вполне может вправить ей мозги. А вы, Мюллер?

– А сами-то вы как думаете?

– Ну, хорошо. Американка мне доверяет. Будет ли у нес повод не доверять вам, если я скажу ей, что вы – человек Ферге?

Это Мюллера заинтересовало.

– Нет, – ответил он. – Не будет.

– Тоже прекрасно. Вы что, хотите, чтобы близнецы нам все испортили?

– Но каким образом…

– Пошевелите мозгами. Нам вместе с американкой надо смываться.

– Ага, так я и знал. Вам надо, чтобы я помог вам бежать.

– Даю вам двадцать пять процентов.

– А если меня все устраивает, как есть? Ферге упоминал, что вы находитесь здесь с заданием отыскать пропавшего американца. Фреда Сиверинга, кажется.

– У меня и дома работы столько, что никуда ехать не надо. Конечно, черт возьми, мне надо найти Сиверинга, ведь они, Сиверинг и девчонка, вместе могут вывести нас на деньги. Но, разумеется, если вы предпочитаете якшаться с двумя «красными» психопатами… Не думаю, что вы настолько глупы, – с ехидством закончил я. – Постойте-ка. Кажется, я понял. Вы просто хотите выжать больше, чем двадцать пять процентов.

В черных, как агат, глазах Мюллера загорелся интерес. Впервые за все время они ожили, и в них отразилась вся гамма его переживаний: они вопрошали, сомневались, взвешивали. Я продолжил:

– Вы получите ровно четвертую часть найденного нами, и не более того. Не хотите – не надо.

– Без моей помощи вам крышка. Штрейхеры прихлопнут вас. Другого выхода у них нет.

Однако я так не думал. Только один человек в этой комнате мог желать моей смерти, и этим человеком был Мюллер. Если, конечно, он рассчитывал вернуться на Запад и продолжить свою работу у Ферге. Я был уверен в том, что он прекрасно это понимает. Но ему вовсе не надо было знать, что мне это известно, и поэтому наша дискуссия принимала чисто риторический характер.

– Ведь это я выяснил, что Сиверинг в Германии, – вновь заговорил я. – Черт с вами, треть.

– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил Мюллер.

Я развел руками.

– Мюллер, с вами трудно спорить. Ладно, делим пополам. А вы сможете нас отсюда вытащить?

Зиглинда метнула беспокойный взгляд сначала на меня, потом на Мюллера.

– Ну? – произнесла она.

– Скажите ей, что я закинул удочку насчет того, как бы не передавать девчонку «красным» властям.

– Пятьдесят на пятьдесят, – повторил Мюллер.

Я печально улыбнулся.

– У меня нет другого выбора.

Мюллер принялся что-то быстро говорить Зиглинде по-немецки. Она сперва заулыбалась, но вдруг неодобрительно нахмурилась и с подозрением покосилась сперва на меня, а потом на брата. Но Зигмунд спал.

– Ну а сейчас-то что не так? – поинтересовался я у Мюллера. – У вас же пушка.

– Нет. Я должен подумать.

– Отведите Драма к девчонке, – сказала ему Зиглинда. – Нам всем надо поспать.

– А что будет утром? – спросил Мюллер. – Мне глубоко до лампочки вся эта ваша политика, фроляйн. Будь вы хоть трижды коммунисткой, или анархисткой, или желали бы вернуть на императорский трон ближайшего из ныне живущих родственников кайзера Вильгельма. Мне только надо…

– Утром, – оборвала его Зиглинда, – мы с братом это решим. А что вам надо, мне совершенно ясно.

Мюллер пожат плечами и повел меня через дверь и далее по коридору в фасадную часть здания. Приоткрылась дверь, и из нее высунулась голова Отто Руста. Увидев Мюллера с «Люгером», он оторопел.

– Я вместе с вами, – сухо бросил Мюллер.

– Не знаю, – ответил Руст. – Мне о вас ничего не говорили.

На другом конце коридора стояла Зиглинда.

– Все в порядке, Отто, – тихо отозвалась она. Руст провел пятерней по своим жестким светлым волосам.

– А, убийца, привет, – произнес я. – Даже не стал дожидаться похорон? Хорошенькое дельце, нечего сказать.

Он вспыхнул, и его лицо приобрело оттенок вареного лангуста, которого я так и не успел отведать в Бар-Харборе. Неуклюже размахивая руками, он кинулся на меня. Поймав его за кисть, я с хрустом начал заламывать пальцы назад, пока он не опустился на колени. Вот таким манером я продолжал завоевывать симпатии, убеждать и сколачивать из собравшихся над винным магазином ребят большую и дружную компанию.

Вот тут-то Мюллер и продемонстрировал, что еще не принял насчет меня окончательного решения, или же это решение было отрицательным, а возможно, он просто хотел со всей наглядностью показать Русту, на чьей все-таки стороне он сейчас был. И показал это весьма убедительно, шарахнув меня в висок своим «Люгером». Я опускался на колени, а Отто Руст поднимался на ноги, будто мы с ним качались на перекидной доске. И не успел Мюллер среагировать, если он вообще собирался это делать, как Руст с размаху ударил меня ногой прямо в лицо.

Свет беззвучно померк в моих глазах.

Глава 16

Казалось, что голос доносился откуда-то с обратной стороны Млечного Пути вместе с осыпавшим меня звездным дождем:

– Только не двигайся. Надо лежать и не пытаться встать.

Что-что, а это было проще простого.

– Они не дают мне для тебя ни воды, ничего. Я просила. Просила.

Послышался чей-то жалобный стон. Так скулить могла потерявшая хозяина собака или самый несчастный человек на свете. Стонали на полу футах в трех от моей головы. Это был Отто Руст. Судя по запекшейся в его волосах и на лбу крови и влажно лоснившейся щеке, он имел причину для того, чтобы так стонать. Себя я, разумеется, лицезреть не мог, но подозревал, что вид у меня был еще более плачевным. Однако его голова лежала на голом полу, моя же, словно на подушке, покоилась на упругом бедре Пэтти Киог. Это обстоятельство, признаться, значительно улучшало мое самочувствие.

– Что было со мной, помню, – проговорил я. – А с ним-то что стряслось?

– Не пытайся сесть, прошу тебя.

Я попробовал изобразить на своем лице улыбку, однако было такое ощущение, будто мой рот переполнен зубами, языком и еще какой-то дрянью. Моя голова пульсировала, глаза болели, а челюсть, казалось, весила больше, чем Пэтти и все мое остальное тело вместе взятые. И вместе с тем было до того приятно ощущать затылком эластичную гладкую ткань ее юбки и смотреть снизу на ладно сидевшую на ней блузку и маленький упрямый подбородок, что я поклялся:

– Никакая сила в мире не заставит меня даже пошевельнуться.

Упрямый подбородок вздрогнул, и коротко остриженные черные волосы взметнулись.

– Ничего смешного в этом нет, Чет. И не надо паясничать. Я, наверное, задремала. За дверью послышался какой-то шум, и я ее открыла. Ты лежал на полу лицом вниз, а Отто Руст бил тебя ногами. Второй мужчина крикнул, чтобы он прекратил, но Отто продолжал тебя пинать. Тогда мужчина ударил его пистолетом, и Отто упал прямо на тебя. Прибежали близнецы и оттащили вас обоих сюда.

Я с облегчением вздохнул. Это стоило мне чуть ли не всего, что располагалось у меня выше шеи, но задумка сработала. Отто Руст, как и Мюллер, желал заполучить восемьсот тысяч марок и ради этого прикончил своего папашу. Он мог бы стать союзником Мюллера, и вот в этом случае Мюллер наверняка бы решил, что от меня пора избавляться, причем не откладывая это дело в долгий ящик. А теперь у Мюллера оставался единственный выход.

– Где они? – спросил я Пэтти.

– Двое внутри, и один в прихожей.

– Который?

Я быстро поднялся и сел. Комната вместе с Пэтти поплыла вокруг меня. Если бы она меня не удерживала, я бы, наверное, оторвался и улетел в космос. Спустя некоторое время я смог различить дверь, которая вела в прихожую. Дверь была немного приоткрыта. На стуле в прихожей сидела Зиглинда, держа в руке точно такой же «Люгер», как у Мюллера.

– Ты как? – осведомилась Пэтти. – Впрочем, глупый вопрос.

– Было хуже.

– Стоик! – похвалила она и с гордостью посмотрела на меня. Мы оба заулыбались, и вдруг ее глаза наполнились слезами.

– Ну не дура ли? – спросила она, и сама себе ответила. – Смешная дура! Ты лежишь здесь весь избитый, а я… я так рада тебя видеть…

В этот момент Отто перевернулся, моргнул и открыл глаза.

– Отто, – позвала из коридора Зиглинда. Он простонал и попытался встать, но смог подняться лишь на колени.

– Отто, – снова окликнула Зиглинда.

Он подполз к косяку и, опираясь на него, кое-как поднялся на ноги. Зиглинда махнула рукой в сторону прихожей, и он, как побитая собачонка, побрел в указанном ему направлении.

– Herr Мюллер, – позвала Зиглинда, и почти тотчас в коридоре возник Мюллер. «Люгер» Зиглинда ему не отдала, так как у него был свой. Она что-то шепнула ему на ухо, он расплылся в улыбке, и она пошла вслед за Отто. Дверь открылась и закрылась так тихо, будто они боялись разбудить Зигмунда.

Я взглянул на Пэтти. Она уже не плакала, и я перевел взгляд на сидевшего в коридоре Мюллера. Тот что-то буркнул, зажег сигарету и принялся внимательно рассматривать волосы на тыльной стороне ладони. Мы с Пэтти молчали. Мюллер бросил сигарету на заплеванный деревянный пол и наступил на нее. Откуда-то донесся скрип кровати, который вскоре перешел в размеренное поскрипывание.

В комнату вошел Мюллер с «Люгером».

– Окно, – произнес он. – Вы как, шустрые?

– Станешь тут шустрым, черт побери, – отозвался я.

Окна выходили на улицу. Из мебели в комнате стояли две кровати, бюро, торшер и два складных стула. К стене в сложенном виде был прислонен стол. Я подошел к двери и закрыл ее. Замок был снят, и мне пришлось подпереть дверь стулом, поставив его углом под литую медную ручку. Повеяло холодом. Обернувшись, я увидел, что Мюллер и Пэтти уже открыли створки стеклянной двери, выходившей на балкон.

– Сначала я, – заявил Мюллер. «Чтобы вы не сбежали», – мог бы добавить он, но это и так само собой подразумевалось.

Засунув «Люгер» за пояс, он перемахнул через балконную балюстраду. Улица внизу была темной и пустынной. Тишину нарушил звук клаксона на Жандарменмаркт, и Мюллер на мгновение замер. Потом он присел, пошарил руками по балюстраде, ухватился за нее, спустил ноги вниз и повис на руках. Снизу послышался глухой удар, по мостовой шаркнули кожаные подметки, и голос Мюллера тихо позвал:

– Теперь вы, фроляйн.

Пэтти вопросительно посмотрела на меня.

– Давай, – сказал я. – Делай так же, как Мюллер. Если повиснешь на руках, до мостовой останется не более девяти-десяти футов. Когда будешь приземляться, согни ноги в коленях, спружинь ими, и все будет в порядке.

В предрассветном небе, затягивая звезды, появились облака. Пэтти шагнула ко мне. Она была едва различима в окружавшем нас мраке. Руки Пэтти легли мне на плечи, а губы легко прикоснулись к моим губам.

– Это еще зачем? – спросил я.

– Затем, – ответила она и полезла через балюстраду.

– Скорее, – просипел снизу Мюллер.

Сперва что-то дважды легонько стукнуло: Пэтти скинула свои туфли на шпильках. Потом послышался удар потяжелее – это спрыгнула она сама. И вдруг я услышал, как она вскрикнула.

– Штрейхер! – хрипло крикнул Мюллер.

По тротуару застучали быстрые шаги, и наружная дверь открылась. Я занес ногу над балюстрадой. Прозвучал пистолетный выстрел, и в ночном мраке ярко сверкнуло оранжевое пламя.

– Он тащит ее в дом! – прокричал Мюллер.

Входная дверь с треском захлопнулась.

– Ладно, – проговорил я. – Оставайтесь там.

Через открытую балконную дверь я вернулся в комнату. Кто-то колотил в дверь.

– Мюллер! – услышал я голос Зиглинды. – Мюллер, что случилось?

Задергалась дверная ручка, и дверь заходила ходуном. Вдруг служивший подпоркой стул разлетелся в щепки, дверь распахнулась, и в комнату плечом к плечу ввалились Зиглинда и Отто Руст. То, что было на них надето, вполне уместилось бы в приличных размеров бумажнике. Зиглинда в своих трусиках выглядела предпочтительней, чем Отто, но все впечатление портил «Люгер», который она держала в руке. Я дотянулся до второго стула и, как бейсбольной битой, взмахнул им над головой. Зиглинда выстрелила. Стул разлетелся на куски, но по ним я все-таки попал. Зиглинда попятилась, а Отто упал навзничь прямо на пороге. Перескочив через него, я бросился по прихожей к лестнице.

Зигмунд вел Пэтти вверх по лестнице. Он толкал ее вперед, заломив руки за спину. Свободной рукой он держал за горлышко запечатанную бутылку виски. Хрипло переводя дыхание, я остановился наверху.

Выбраться наружу через балконную дверь я уже не мог: там была Зиглинда. Стоять и ждать, пока она заявится сюда, я тоже не мог.

Единственное, что мне оставалось делать, это действовать очень быстро. И я кинулся по ступенькам вниз.

Зигмунд взревел, сделал какое-то движение, и Пэтти вскрикнула от боли. Когда нас разделяло всего несколько ступеней, я прыгнул. Зигмунд толкнул Пэтти вперед, и она упала на колени. С разбега я налетел на нее всей своей почти двухсотфунтовой массой, она ударилась о Зигмунда, и мы втроем покатились кубарем вниз по лестнице. От шевелящегося клубка переплетенных человеческих тел отделилась рука, державшая бутылку виски, и с размаху шарахнула этой бутылкой о ступеньку. Брызнули во все стороны осколки, и я ощутил резкий запах крепкого дешевого виски. Теперь Зигмунд держал за горлышко заостренный осколок бутылки, размахивая им во все стороны, словно кинжалом. Что-то обожгло мне руку, располосовав рукав пиджака от плеча до локтя.

– Беги! – крикнул я Пэтти. Она с тупым выражением лица стояла на коленях, упершись руками в пол. – Да беги же ты, ради Бога!

Зигмунд опять бросился на меня, но я успел перекатиться на спину, свести ноги вместе и выбросить их вверх. Стекло ударило мне по ботинкам, и я увидел, что окровавленная рука Зигмунда пуста. Он с изумлением смотрел, как из поврежденной артерии на его запястье струйкой била кровь. Продолжая разглядывать запястье, он пережал его другой рукой и даже не шевельнулся, когда я пробежал мимо него к выходу из магазина. Сверху бегом спускалась босая Зиглинда. «Люгер» в ее руке казался почти таким же огромным, как противотанковая пушка.

– Одеться! – рявкнула она на выбежавшего вслед за ней Отто Руста. – Одеться, быстро!

И выстрелила в темноту винного магазинчика. Я схватил Пэтти за руку, и мы бросились бежать. От выстрела разлетелась бутылка, и нас обдало смесью стеклянных осколков и капель какой-то жидкости. Ухватив с полки две бутылки, я метнул одну в противников. Зиглинда снова выстрелила, на этот раз дважды. Стеклянная дверная панель перед нами, словно по волшебству, рассыпалась на мелкие кусочки. Другой бутылкой я сровнял оставшиеся по краям рамы острые осколки, и мы выскочили на улицу. Бутылка осталась целехонькой.

Снаружи нас ждал Мюллер. Увидев нас, он выстрелил из «Люгера» через разбитую дверь, и звук выстрела заглушил звон бьющегося стекла. Где-то неподалеку взвыла сирена.

Мюллер и мы с Пэтти бросились бежать по улице. Сзади нас ночную тишину разорвал звук выстрела. Стреляла Зиглинда, и Мюллер упал. Я выпустил руку Пэтти и подошел к нему. Падал он лицом вниз, но потом перевернулся на спину. Входного отверстия от пули я не обнаружил. Его глаза были широко раскрыты и уже подернуты смертной пеленой. «Люгер» я нашел на мостовой примерно в ярде от того места, где лежал Мюллер. Я сунул его в карман пиджака и побежал.

– За утлом! – крикнул я Пэтти. Пока мы добежали до мотороллера, нам вслед выстрелили еще три раза. Я потянулся было к несуществующей дверце, выругался и поднял тяжелую крышку мотороллера. Стук шагов по тротуару приближался. Пэтти опустила крышку, я запустил мотор нашего маленького «Мессершмитта», и он, качнувшись вместе с нами, тронулся с места. Мне на плечо тяжело легла рука Пэтти, и я ощутил, как кого-то из нас била дрожь, а может быть, черт возьми, дрожали мы оба.

– Что с твоим другом? – спросила Пэтти.

– Он не был моим другом, – ответил я.

– Так что с ним?

– Я думаю, мертв.

– О, мертв… Чет?

– Да?

– Сзади нас никого нет.

Мы говорили непрерывно и не могли остановиться. Мы не могли поверить, что остались живы. Если бы мы сейчас умолкли, Пэтти разрыдалась бы, как дитя, а Драм, возможно, на пару минут запятнал бы свою репутацию.

Я повернул мотороллер на Люстгартен по направлению к реке. Пэтти сказала:

– За нами идет какая-то машина.

– Их машина?

– Не знаю. Скорее всего, да.

– Машина какая, маленькая?

– Ага.

Я вздохнул. На свободной от машин прямой трассе, да при хорошем попутном ветре наш мотороллер мог дать миль шестьдесят пять в час. Но даже этого могло не хватить.

Собор мы проскочили на пятидесяти милях в час. Наша колымага, визжа шинами по мостовой, прошла на двух колесах поворот, и под нами загромыхала брусчатка набережной. Фридрихштрассе я едва не проскочил, пришлось резко затормозить, и Пэтти боднула меня головой. Достав из кармана «Люгер», я произнес:

– На, держи.

Молча взяв пистолет, Пэтти, к моему удивлению, уверенным движением извлекла магазин и сообщила, что осталось только три патрона. Потом она, выгнув шею, обернулась и сказала:

– Они свернули на Фридрихштрассе.

С Фридрихштрассе на Унтер-ден-Линден, потом на Потсдамер-Платц и к Брандснбургским воротам. Расстояние небольшое, но они уже были всего в двух кварталах позади нас. Я наблюдал их в зеркало заднего вида. Они шли на большой скорости с включенными подфарниками.

Когда мы свернули на Унтер-ден-Линден и устремились по широкому проспекту к светившемуся в ночи желтыми окнами зданию русского посольства, их задержало небольшое происшествие. Нас отделяло от посольства два квартала руин мертвого города-призрака, как вдруг хлынул сильный ливень. По ступенькам посольства к ожидавшему на стоянке большому ЗИСу спустились три темные фигуры. Лишь только они сели в лимузин, и он тронулся с места, как мимо, громыхая по усеянной выбоинами мостовой, пронесся наш мотороллер. Завизжала резина, сзади раздались сердитые возгласы, и я увидел, что машину Штрейхеров занесло. Она вылетела на тротуар прямо через дорогу от посольства, потом, выбив целый сноп искр, со скрежетом ударилась бортом о каменную стену, но смогла выровняться.

На Потсдамер-Платц мы выскочили на шестидесяти милях в час. Мотороллер трясло и раскачивало так, будто он отплясывал рок-н-ролл. Раздался звук, похожий на выстрел, и мотороллер с лопнувшим задним скатом так повело в сторону, будто он обезумел. Я изо всех сил вцепился в вырывавшийся из рук руль, пытаясь его удержать. Пэтти с побелевшим лицом вглядывалась сквозь дождь в каменную громаду Бранденбургских ворот, доехать до которых нам так и не пришлось. Мотороллер, вибрируя и кренясь на сторону, словно тонущий корабль, проехал еще немного и замер на месте. Схватив бутылку с виски, я ткнул ей в замок крышки, и мы с Пэтти выбрались наружу в дождь и темноту. До ворот оставалось еще ярдов триста. Сейчас для нас было бы значительно лучше, если бы это были не ярды, а мили, потому что с любопытством наблюдавшие за всей этой сценой два восточногерманских полицейских уже спешили от пропускного пункта в нашу сторону. Дополняя картину, с другой стороны на площадь въезжала машина со Штрейхерами.

Я схватил Пэтти за руку, и, перепрыгивая через обломки, мы бросились бежать сквозь дождь. Пэтти споткнулась и вскрикнула.

– Пистолет! – прошептала она. – Я обронила пистолет.

Опустившись на колени, я стал шарить руками по земле, но нащупал лишь щебенку и кирпичную крошку. В нашу сторону, громко топая, бежал полицейский с фонариком в руке. Пляшущий желтый луч, ощупывая пространство, метался из стороны в сторону и вверх-вниз. Выбрав момент, когда луч отклонился в сторону, я подобрал камень и бросил его назад в направлении мотороллера. Он упал среди обломков, послышался шорох осыпавшихся камешков. Крикнув что-то, полицейский побежал на этот звук. Машина Штрейхеров затормозила. Пэтти и я, пригнувшись, бежали к линии раздела между зонами, где дежурили еще трое полицейских в поблескивавших от дождя накидках.

Вдруг один из них что-то крикнул, и мы отпрянули назад, в развалины. Прямо перед нами высились руины большого здания. Мы бежали вдоль стены, которая когда-то была его фасадом, пока не достигли какого-то пролома, и заскочили в него. Воздух внутри был сырым и затхлым. Со всех сторон поблескивали чьи-то маленькие глазки, и какая-то тварь прошмыгнула прямо рядом с нами. Я успел закрыть ладонью рот Пэтти за мгновение до того, как она вскрикнула. Она напряглась и тут же обмякла. Я скорее не вел, а тащил ее в глубь здания. Мы пересекли пространство, где отсутствовала крыша, и дождь попадал внутрь. Дальше была лестница, и мы медленно поднялись по ее ступеням. Крыс было все больше, они с неодобрением на нас посматривали и разбегались в разные стороны. У меня возникло такое ощущение, будто я находился внутри гигантского сводчатого склепа. Мы старались ступать как можно тише, однако звук наших шагов все равно гулко отдавался в пространстве. Я подумал, что их, наверное, было слышно даже на польской границе. Мы прошли еще немного по отполированному до блеска полу и, перебравшись через груду обломков, вошли под едва заметную во мраке арку.

– Ты как, в порядке? – поинтересовался я у Пэтти.

Она кивнула и издала звук, который лишь с большой натяжкой можно было назвать бодрым. Я повернул налево и сделал три шага. Пол обрывался в никуда. Вернувшись к Пэтти, я попробовал пройти в противоположном направлении. И снова пустота, словно на краю света. Я двинулся вперед: было похоже, что только так мы могли куда-то выйти. Я зажег спичку, она разгорелась ярким пламенем, со всех сторон засветились глаза, и вокруг нас, разбегаясь, засуетились крысы. Мы стояли на платформе между двумя железнодорожными путями. Рельсы были погнуты и скручены, но шпалы в основном были целы. За путями располагались другие платформы и, по-видимому, другие пути. Если верить карте Берлина, то место, где мы находились, было старым Потсдамским вокзалом, который русские так и не восстановили, и его облюбовали крысы.

Огонь спички обжег мне пальцы. Я бросил обгоревшую спичку, снял намокший пиджак и расстелил его на земле рядом с опорой, поддерживавшей навес над перроном.

– Тебе надо отдохнуть, – сказал я Пэтти.

– Здесь крысы, – ответила она. – Ты их видел?

– Садись, они нас не тронут. Замерзла?

– Нет, но промокла насквозь, и есть хочу. По навесу барабанили капли дождя, вода просачивалась сквозь него и тонкими струйками стекала на рельсы.

– Как мы выберемся отсюда? – спросила Пэтти и хихикнула. – А чем питаются крысы?

Она хихикала без остановки, и я сначала легонько, а потом сильнее шлепнул ее по щеке. Однако она, как ни в чем ни бывало, продолжала:

– Друг другом?

Я откупорил бутылку и понюхал. Это был дешевый крепкий картофельный виски, наподобие плохой водки.

– Выпей-ка, – предложил я. – Сразу лучше станет.

Пэтти уже не хихикала, но и не плакала. Я дотронулся до ее руки, та была окоченевшей и дрожала.

– Ну, давай же, – настаивал я. – На пустой желудок много не пей, только чуть-чуть.

Она взяла бутылку и продолжала неподвижно сидеть, вцепившись в нее. Почувствовав себя одной из наших ясноглазых соседок, я, тем не менее, добавил:

– Если ты все-таки хочешь узнать, что произошло с твоим отцом.

Наступила пауза, и я услышал ритмичное бульканье.