Текст книги "Салимов удел"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Пэт подержал ее против света, изучил, потом перевернул.

– Серия-то Е-2О, а, Милт?

– Ага, – подтвердил Милт. – Их перестали делать сорок пять, а то и пятьдесят лет назад. По-моему, в Портленде, в «Эркед-койн» за эту штуку кой-чего заплатят.

Пэт пустил бумажку по кругу. Каждый изучил ее, держа либо у самого носа, либо как можно дальше от глаз – в зависимости от дефектов зрения. Джо Крейн вернул бумажку Милту, и тот сунул купюру под ящик кассы, к чекам и купонам.

– Занятный мужик, занятный, – протянул Клайд.

– Угм, – сказал Винни и помолчал. – Хотя это был тридцать девятый. У моего сводного брата Вика такой был. Первая его собственная машина. Он ее подержанную купил, в сорок четвертом. Однажды утром слил из нее масло и сжег поршни, чтоб им.

– По-моему, это был сороковой, – сказал Клайд. – Потому как я помню: на юге, около Альфреда, был один мужик, стулья плетеные делал, так он подъезжал прямехонько к твоему дому – мужик этот – и…

Так начался спор, развивающийся больше молчанием, чем речами, как шахматная партия по переписке. И казалось, их день замер на месте, простершись в вечность, а Винни Апшо принялся со сладостной артритной неторопливостью скручивать еще одну папиросу.

Когда в дверь постучали, Бен работал, поэтому он сперва отметил, где остановился, а уж потом встал и пошел открывать. Это было в самом начале четвертого, в среду, двадцать четвертого сентября. Дождь покончил со всякими планами дальнейших поисков Ральфи Глика, и все сошлись на том, что искать хватит. Парнишка Гликов пропал, как сквозь землю провалился.

Бен открыл. На пороге, дымя сигаретой, стоял Паркинс Джиллеспи. В руке он держал книжку в мягкой обложке. Бен с некоторым изумлением увидел, что это бэнтамовское издание «Дочери Конвея».

– Заходите, констебль, – сказал он. – Там снаружи мокро.

– Есть немного, – согласился Паркинс, переступая порог. – В сентябре погода гриппозная. Я-то сам без галош не выхожу. Есть такие, что смеются, только гриппа у меня не бывало с сорок четвертого – тогда я подцепил эту пакость во Франции.

– Плащ кладите на кровать. Жалко, не могу угостить вас кофе.

– Ну, мне бы в голову не пришло мочить кровать, – сказал Паркинс и стряхнул пепел в корзинку для мусора. – А потом, я только-только выпил чашку кофе у Полины, в «Экселленте».

– Я могу быть чем-нибудь полезен?

– Ну… моя жена прочла вот это… – Констебль протянул книгу. – Она у меня дикарка, но прослышала, что вы в городе и вроде как подумала, может, подпишете на книжке свое имя или что…

Бен взял книгу.

– Послушать Проныру Крейга, так ваша жена уже лет четырнадцать или пятнадцать на том свете.

– Вон что? – Паркинс, казалось, вовсе не удивился. – Этого Проныру хлебом не корми, дай потрепаться. В один прекрасный день разинет рот слишком широко, да туда и ухнет.

Бен ничего не сказал.

– Как по-вашему, ежели так, можете вы мне ее подписать?

– С превеликим удовольствием. – Бен взял со стола ручку, раскрыл книгу на форзаце («Кусок жизни!» – кливлендский «Честняга»), написал: «Констеблю Джиллеспи с наилучшими пожеланиями от Бена Мирса. 24.О9.75» и протянул книгу обратно.

– Ценю, – сказал Паркинс, даже не взглянув, что же написал Бен. Он наклонился и потушил окурок о бортик корзинки для мусора. – Единственная подписанная книжка, какая у меня есть.

– Пришли меня повязать? – спросил Бен с улыбкой.

– Быстро вы соображаете, – сказал Паркинс. – Раз уж пошел такой разговор, так я подумал, что надо заглянуть, задать пару вопросов. Ждал, пока Нолли куда-то не свалил. Он парень хороший, только тоже любит потрепаться. Батюшки, как же тут сплетничают.

– Что вам хотелось бы знать?

– Главным образом, где вы были в прошлую среду вечером.

– В тот вечер, когда пропал Ральфи Глик?

– Угу.

– Констебль, вы меня подозреваете?

– Нет, сэр. Подозреваемых у меня нету. Это, можно сказать, не мое дело. Вот ловить тех, кто ездит быстрей положенного на дороге возле «Делла» или гонять из парка ребятишек, пока они не разорались да не расхамились – это больше по моей части. Просто совать нос то туда, то сюда.

– Предположим, я не хочу рассказывать.

Паркинс пожал плечами и вытащил сигареты.

– Твое дело, сынок.

– Я обедал со Сьюзан Нортон и ее родителями. Поиграл с ее отцом в бадминтон.

– Провалиться мне, коли Билл тебя не обставил, а? Он всегда обыгрывает Нолли. Нолли на стенку лезет – до того ему охота хоть разок общелкать Билла Нортона. Во сколько ты ушел?

Бен рассмеялся, но веселья в его смехе было немного.

– Смотрите в корень, а?

– Знаешь, – сказал Паркинс, – будь я одним из нью-йоркских детективов из телевизора, я б подумал, тебе есть что скрывать – так ты вокруг моих вопросов польку вытанцовываешь.

– Скрывать мне нечего, – ответил Бен. – Просто устал быть в городе чужаком, в которого тычут пальцем… а стоит появиться в библиотеке, все принимаются толкать друг дружку локтем в бок. Теперь с обычной песенкой являетесь вы – тоже мне янки-коммивояжер, – чтобы выяснить, нет ли в моем шкафу скальпа Ральфи Глика.

– Нет, так я не думал, вовсе нет. – Паркинс взглянул на Бена поверх сигареты и его глаза посуровели. – Пытаюсь тебя отсечь, вот и все. Кабы мне взбрело в голову, что ты имеешь хоть какое-то отношение хоть к чему-то, сидел бы ты в кутузке.

– Ладно, – сказал Бен. – Я ушел от Нортонов около четверти восьмого. И пешочком прогулялся до Школьного холма. Когда стало слишком темно, чтобы видеть, я вернулся сюда, поработал пару часов и лег спать.

– Во сколько ты сюда вернулся?

– По-моему, в четверть девятого. Что-то около того.

– Ну, это отмывает тебя меньше, чем мне хотелось бы. Видел кого?

– Нет, – ответил Бен. – Никого.

Паркинс уклончиво крякнул и прошел к пишущей машинке.

– О чем пишешь?

– Не вашего ума дело, – сказал Бен и его тон стал непроницаемым. – Скажу спасибо, если не будете лезть туда ни руками, ни глазами. Если только, конечно, у вас нет ордера.

– Больно ты обидчивый для человека, который пишет книжки, чтобы их читали.

– Вот пройдет моя писанина через три черновика, редакторскую правку, окончательный набор и печать – я лично прослежу, чтобы вы получили четыре экземпляра. С автографом. А пока эти бумаги относятся к разряду личных.

Паркинс улыбнулся и отошел.

– Годится. Хотя все равно мне чертовски сомнительно, что там – подписанное признание.

Бен вернул улыбку.

– Марк Твен сказал: роман – признание во всем человека, который так ничего и не совершил.

Паркинс выпустил струю дыма и пошел к двери.

– Не стану больше капать на ваш коврик, мистер Мирс. Хочу сказать спасибо, что потратили на меня время… и просто для памяти: думаю, вы этого парнишку, Глика, и в глаза не видели. Но такая уж у меня работа – расспрашивать про всякую хренотень.

Бен кивнул.

– Понятно.

– И надо бы вам знать, как оно в городках вроде Салимова Удела, или Милбриджа, или Гилфорда, или в любом ссаном «бурге». Пока не проживешь в городке лет двадцать, все будешь чужаком.

– Знаю. Извините, если фыркнул на вас. Но после того, как неделю ищешь и ни шиша не находишь…

Бен потряс головой.

– Да, – согласился Паркинс. – Для матери беда. Страшная беда. Вы поосторожней.

– Конечно, – сказал Бен.

– Не обиделись?

– Нет. – Он помолчал. – Скажете мне одну вещь?

– Коли смогу.

– Где вы взяли эту книжку? Честно?

Паркинс Джиллеспи улыбнулся.

– Ну, есть в Камберленде один малый, держит сарай для подержанной мебели. Такой неженка, по фамилии Гендрон. Продает мягкие книжки по десять центов за штуку. Таких у него было пять.

Бен запрокинул голову и расхохотался, а Паркинс Джиллеспи вышел, улыбаясь и попыхивая сигаретой. Бен подошел к окну и смотрел, пока не увидел, как констебль появился на улице и перешел дорогу, осторожно ступая черными галошами, чтобы не угодить в лужу.

До того, как постучаться, Паркинс на минуту остановился, чтобы заглянуть в витрину нового магазина. Когда здесь помещалась Деревенская Лохань, человек, заглянувший в это окно, увидел бы только множество толстых баб в бигуди, которые добавляли отбеливатель или вытаскивали из приделанной к стене машины чистое белье, и все они чуть ли не поголовно жевали резинку – ни дать ни взять коровы с пастью, полной жвачки. Однако вчера и почти весь день сегодня тут простоял грузовик портлендского художника-оформителя, так что магазин выглядел сильно изменившимся.

На витрину взгромоздили платформу, укрытую образчиком толстого узловатого ковра светло-зеленого цвета. Наверху пара невидимых с улицы прожекторов заливала мягким светом три расставленных в витрине предмета, выделяя их: часы, прялку и старомодный кабинет черешневого дерева. Перед каждым предметом стояла небольшая подставка, на подставке – ярлычок с разумной ценой… да Господи, неужто найдется человек, который в здравом уме выложит шесть сотен за прялку, коли можно съездить в центр, в «Вэлью-хаус», и за сорок восемь долларов девяносто пять центов купить «Зингер»?

Паркинс вздохнул, подошел к двери и постучал.

Не прошло и секунды, как та открылась, будто новый мужик прятался за ней, поджидая, чтобы Паркинс подошел.

– Инспектор! – еле заметно улыбаясь, сказал Стрейкер. – Как хорошо, что вы заглянули.

– Наверное, просто констебль, по старинке, – сказал Паркинс, закурил «Пэлл Мэлл» и небрежно вошел. – Паркинс Джиллеспи, приятно познакомиться.

– Он сунул Стрейкеру ладонь. Ладонь ухватили, легонько сжали пальцами, показавшимися на ощупь ненормально сильными и очень сухими, потом выпустили.

– Ричард Трокетт Стрейкер, – сообщил лысый мужчина.

– Я догадался, – сказал Паркинс, оглядываясь по сторонам. Весь магазин был застлан и отдан во власть маляров. Запах свежей краски был приятным, но сквозь него словно бы пробивался какой-то другой неприятный запашок. Его Паркинс распознать не сумел. Он снова переключил внимание на Стрейкера.

– Чем могу быть полезен в такой прекрасный день? – поинтересовался тот.

Паркинс обратил свой мягкий взгляд за окно, где безостановочно лил дождь.

– Да, по-моему, ничем. Просто заскочил узнать, как дела. Более или менее сказать вам «добро пожаловать в город» и пожелать удачи.

– Какая чуткость. Хотите кофе? Чуточку шерри? Там внутри у меня есть и то, и другое.

– Нет, спасибо, задерживаться не могу. Мистер Барлоу тут?

– Мистер Барлоу в Нью-Йорке на закупках. До десятого октября – самое раннее – я его не жду.

– Стало быть, откроетесь без него, – сказал Паркинс, думая, что, если цены на витрине хоть о чем-то говорят, вряд ли у Стрейкера не будет отбою от покупателей. – Кстати, а звать Барлоу?

Снова явилась тонкая, как лезвие, улыбка Стрейкера.

– Это профессиональный интерес, констебль?

– Не-а. Просто любопытно.

– Полное имя моего партнера – Курт Барлоу, – сказал Стрейкер. – Мы работали вместе и в Лондоне, и в Гамбурге. Это, – он повел рукой вокруг себя, – наш уход от дел. Скромно. И тем не менее, со вкусом. Мы ожидаем, что заработаем только на прожитие, не более. И все-таки оба любим старые вещи… отличные вещи… и надеемся приобрести репутацию в округе… может быть, даже во всем вашем таком чудесном регионе Новая Англия. Как вы думаете, констебль, это возможно?

– По мне, так все может быть, – ответил Паркинс, озираясь в поисках пепельницы. Ничего такого он не увидел и стряхнул пепел в карман плаща. – Ну, все равно, надеюсь, вам повезет как нельзя лучше… увидите мистера Барлоу, скажите, что я постараюсь наведываться.

– Хорошо, – сказал Стрейкер. – Он получает огромное удовольствие от общения.

– Отлично, – сказал Джиллеспи. Он пошел к дверям, помедлил, оглянулся. Стрейкер пристально смотрел на него. – Кстати, как вам этот старый дом?

– Требуется очень много потрудиться, – отозвался Стрейкер. – Но время у нас есть.

– Уж наверное, – согласился Паркинс. – Не думаю, чтоб вы встречали тут поблизости молодняк.

– Молодняк? – брови Стрейкера сдвинулись.

– Ну, ребятишек, – терпеливо пояснил Паркинс. – Знаете, как они иногда любят подразнить новеньких. Швыряют камнями, или звонят в звонок – и деру… всякое такое.

– Нет, – сказал Стрейкер. – Никаких детей.

– Похоже, мы одного вроде как потеряли.

– Вот как?

– Да, – рассудительно произнес Паркинс. – Да, так. Теперь думают, может, нам его уж и не найти. Живым.

– Какой позор, – отстраненно заметил Стрейкер.

– Вроде того. Ежели что увидите…

– Разумеется, я моментально сообщу вам в контору, – он снова прохладно улыбнулся.

– Вот и хорошо, – сказал Паркинс. Он открыл дверь и смиренно взглянул на проливной дождь. – Скажите мистеру Барлоу, что я смотрю в будущее.

– Конечно, констебль Джиллеспи. Чао.

Паркинс озадаченно оглянулся.

– Чава?

Улыбка Стрейкера стала шире.

– До свидания, констебль Джиллеспи. Это известное итальянское выражение, и означает оно «до свидания».

– О? Ну, каждый день узнаешь что-нибудь новое, верно? Пока.

Он вышел под дождь и затворил за собой дверь.

– Мне-то оно неизвестное, не-ет.

Сигарета Паркинса намокла, и он ее выкинул.

Изнутри Стрейкер через витрину следил, как констебль уходит по улице от магазина. Он больше не улыбался.

Добравшись до своего кабинета, Паркинс позвал:

– Нолли? Нолли, ты здесь?

Никакого ответа. Паркинс кивнул. Нолли был хорошим парнишкой, только вот мозгов у него чуток не хватало. Он снял плащ, расстегнул галоши, уселся за свой стол, отыскал в портлендской телефонной книге номер и набрал его. Трубку на другом конце провода сняли после первого же гудка.

– Портленд, ФБР. Агент Хэнрахэн.

– Говорит Паркинс Джиллеспи, констебль населенного пункта Иерусалимов Удел. У нас тут мальчик пропал…

– Так, понятно, – твердо сказал Хэнрахэн. – Ральф Глик. Девять лет, четыре фута три дюйма, волосы черные, глаза голубые. Что, рапорт о похищении?

– Вовсе нет. Можете кой-кого для меня проверить?

Хэнрахэн ответил утвердительно.

– Первый – Бенджамен Мирс. М-И-Р-С. Писатель. Написал книжку под названием «Дочь Конвея». Два других вроде как в связке. Курт Барлоу. Б-А-Р-Л-О-У. А второй…

– Этот Курт пишется через «т» или через «д»? – спросил Хэнрахэн.

– Не знаю.

– Ладно. Продолжайте.

Потея, Паркинс продолжил. Общение с настоящим законом всегда заставляло его чувствовать себя идиотом.

– Второй – Ричард Трокетт Стрейкер. С двумя «т» на конце, а Стрейкер

– как слышится. Этот тип и Барлоу занимаются мебельным и антикварным бизнесом. Только что открыли тут, в городе, магазинчик. Стрейкер утверждает, что Барлоу на закупках в Нью-Йорке. И еще – что они вместе работали в Лондоне и Гамбурге. По-моему, отличное прикрытие.

– Вы подозреваете этих людей по делу Глика?

– Покамест я не знаю, есть ли такое дело вообще. Но они объявились в городе примерно в то самое время.

– Думаете, Мирс как-то связан с двумя другими?

Паркинс откинулся на спинку стула и одним глазом глянул в окно.

– Это, – сказал он, – одна из тех вещей, которые я хотел бы выяснить.

В ясные, прохладные дни телефонные провода издают странное гудение, словно вибрируют от передающейся по ним болтовни. Этот звук – одинокий голос, летящий в пространстве, – не спутать ни с чем. Зимние заморозки и оттепели придали серым, занозистым телефонным столбам небрежный наклон и сделали не такими деловитыми и вымуштрованными, как столбы, закрепленные намертво цементом. Их основания черны от гудрона, если они стоят рядом с мощеной дорогой, или припудрены пылью, если дорога эта – проселочная. На поверхности столбов, там, где карабкались что-то исправить монтеры (в сорок шестом, пятьдесят втором или шестьдесят девятом), видны старые, побитые ветром и дождями метки от монтерских «кошек». Птицы – вороны, воробьи, скворцы, малиновки – усаживаются на гудящие провода и сидят в нахохленном молчании, возможно, слыша когтистыми лапками звуки чужой, человеческой, речи. Если так, их глаза-бусинки ничем этого не выдают. Город чувствует ход времени, а не истории, и, кажется, телефонным столбам это известно. Если положить на такой столб ладонь, можно почувствовать дрожь от идущих в глубине древесины кабелей (словно там заключены чьи-то души, которые отчаянно пытаются выбраться наружу).

– …и заплатил старой двадцаткой, Мэйбл, из тех больших. Клайд сказал, он таких не видел с тех самых пор, как в тридцатом году дела вел «Гэйтс Бэнк энд Траст». Он…

– …да, он действительно странный человек, Эвви. Я видела его в бинокль, он катил по двору за домом тачку. Интересно, он там наверху один или…

– …Крокетт может знать, но не скажет. На эту тему он ни гу-гу. Он всегда был…

– …писатель у Евы. Интересно, знает Флойд Тиббитс, что…

– …проводит ужасно много времени в библиотеке. Лоретта Старчер говорит, она никогда не видела человека, который бы знал так много…

– …она сказала, его звали…

– …да, Стрейкер, мистер Р.Т.Стрейкер. Мамаша Кенни Дэнлиса говорит, она остановилась в центре возле этого нового магазина, так там в витрине стоит самый настоящий кабинет «Де Бирс» и просят за него восемьсот долларов. Можешь себе представить? Вот я и сказала…

– …забавно, он приезжает, а мальчонка Гликов…

– …ты не думаешь…

– …нет, но это и впрямь занятно. Кстати, у тебя еще сохранился тот рецепт на…

Провода гудят. Гудят. Гудят.

23 сентября 1975 года Имя: Глик Дэниел Фрэнсис Адрес: 427О, Мэн, Иерусалимов Удел, Брок-роуд РФД 1 Возраст: 12 Пол: мужской Раса: белый Дата поступления: 22.О9.75 Кем помещен в больницу: Энтони Х.Гликом (отцом) Симптомы: шок, потеря памяти (частичная), тошнота, отсутствие аппетита, общее одеревенение, запор Анализы: см. приложение кожная туберкулиновая проба – отр. палочки Коха в слюне и моче – отриц. сахар крови – отриц.

к-во белых форменных элементов крови – норма красные кровяные тельца: гемоглобин – 45 об.% костномозговая проба – отриц. рентген грудной клетки – норма Возможный диагноз: первичная или вторичная злокачественная анемия.

Результат предыдущих анализов: гемоглобин 86 об.%. Вторичная анемия маловероятна. Язвы, геморрагия, геморроидальные кровотечения в анамнезе отсутствуют. Вероятна первичная анемия в сочетании с психическим потрясением.

Рекомендуется: бариевая клизма с последующим рентгенологическим исследованием для исключения возможности внутреннего кровотечения. По словам отца, за последнее время несчастных случаев не было. Также рекомендована ежедневная терапия цианкобаламином (см. приложение). До получения результатов дальнейших исследований может быть выписан.

Лечащий врач: Г.М.Горби

24 сентября в час ночи в палату к Дэнни Глику зашла сиделка, выполнить назначение врача. Хмурясь, она остановилась в дверях.

Кровать была пуста.

Взгляд медсестры перескочил с кровати на странно чахлый белый комок, лежавший в изножье на полу.

– Дэнни? – сказала она и шагнула к мальчику с мыслью: ему понадобилось в туалет и не хватило сил, вот и все.

Сиделка осторожно перевернула Дэнни.

До нее не сразу дошло, что мальчик мертв, и поначалу она подумала: В12 помогает, он выглядит получше, не то что когда его к нам привезли…

А потом она ощутила холодную плоть запястья, отсутствие движения в бледно-голубой ажурной сетке вен под своими пальцами – и кинулась в ординаторскую, доложить о смерти дежурному врачу.

5. БЕН (2)

Двадцать пятого сентября Бен снова обедал у Нортонов. Был вечер четверга, кормили традиционно, сосисками с бобами. Сосиски Билл Нортон жарил на жаровне во дворе, а у Энн с девяти утра тихонько кипела в патоке фасоль. Поев под открытым небом, они всей четверкой сели покурить, обмениваясь обрывочными фразами насчет шансов Бостона взять приз.

Атмосфера неуловимо изменилась: все еще было достаточно приятно даже с короткими рукавами, но добавилось что-то сродни яркому мерцанию льдинок. Осень, почти не таясь, ждала в кулисах. Листья большого старого клена перед пансионом Евы уже тронул багрянец.

В отношениях Бена с Нортонами все оставалось по-прежнему. Приязнь Сьюзан к нему была открытой, отчетливой и естественной. Бену девушка тоже очень нравилась, а в Билле он чувствовал постоянно нарастающую симпатию. Однако эту симпатию держало во временном бездействии подсознательное табу, под влияние которого попадают все отцы в присутствии мужчин, интересующихся не столько ими самими, сколько их дочерьми. Если вам по душе другой мужик и вы этого не скрываете, то вы общаетесь свободно, за пивом обсуждаете дамский пол и разливаетесь соловьем насчет политики. Но как бы глубока ни была ваша симпатия, невозможно полностью раскрыться перед человеком, у которого между ног болтается то, что в потенциале лишит невинности вашу дочь. Бен рассуждал так: после свадьбы возможное превращается в действительное, а разве можно до конца подружиться с человеком, который ночь за ночью трахает вашу дочь? Возможно, здесь даже содержалась мораль, однако Бен в этом сомневался.

– Этот мальчик Гликов… какой ужас.

– Ральфи? Да, – согласился Бен.

– Нет, старший. Он умер.

Бен вздрогнул.

– Кто? Дэнни?

– Умер вчера рано утром. – Казалось, миссис Нортон удивлена, что мужчины не в курсе. В городе только об этом и болтали.

– Я слышала, как про это говорили у Милта, – сказала Сьюзан. Ее рука нашла под столом руку Бена, и он с готовностью забрал ее пальцы в свои. – Как Глики это приняли?

– Так же, как приняла бы я, – просто ответила Энн. – С ума сходят.

«Еще бы,» – подумал Бен. Десять дней назад их жизнь совершала обычный упорядоченный круг, а сейчас семейная ячейка оказалась раздавленной в куски. При этой мысли молодого человека пробрала болезненная дрожь.

– Как по-вашему, объявится второй мальчик Гликов живым? – спросил Билл у Бена.

– Нет, – сказал Бен. – Думаю, его тоже нет в живых.

– Прямо как в Хаустоне два года назад, – сказала Сьюзан. – Я просто надеюсь, что, если Ральфи мертв, его не найдут. Тот, кто способен так обойтись с маленьким беззащитным мальчиком…

– По-моему, полиция ищет, – отозвался Бен. – Вылавливают тех, про кого уже известно, что они привлекались за половые преступления, и беседуют с ними.

– Когда они разыщут этого типа, они должны подвесить его за большие пальцы, – заявил Билл Нортон. – Бен, бадминтон?..

Бен встал.

– Нет, спасибо. Слишком похоже на игру в солитер, где я за дурака. Спасибо, все было очень вкусно. Сегодня вечером мне надо поработать.

Энн Нортон подняла бровь, но промолчала.

Билл поднялся.

– Как подвигается новая книжка?

– Хорошо, – коротко ответил Бен. – Сьюзан, не хочешь пройтись со мной вниз по холму и выпить содовой у Спенсера?

– Ой, не знаю, – быстро встряла Энн. – После Ральфи Глика и всего прочего я бы чувствовала себя лучше, если бы…

– Мам, я уже большая девочка, – перебила Сьюзан. – И по всей Брок-Хилл висят фонари.

– Разумеется, я провожу тебя обратно, – сказал Бен почти формально. «Седан» он оставил у Евиного пансиона – ранний вечер был слишком хорош, чтобы ехать на машине.

– С ними все будет тип-топ, – сказал Билл. – Ты, мать, слишком много беспокоишься.

– Ох, наверное, так. Молодежь всегда знает лучше, правда? – она тонко улыбнулась.

– Только пиджак прихвачу, – промурлыкала Сьюзан Бену и пошла по дорожке к дому. Когда она поднималась по ступенькам, доходившая ей до бедер красная переливчатая юбка сильно открыла ноги. Бен следил за Сьюзан, понимая, что Энн наблюдает, как он смотрит. Ее муж затаптывал угли.

– Сколько вы собираетесь пробыть в Уделе, Бен? – спросила Энн с вежливым интересом.

– Пока книга не напишется – точно, – ответил он. – А потом? Не могу сказать. По утрам тут красиво и воздух, как вдохнешь, такой вкусный… – Он улыбнулся ей в глаза. – Могу остаться и подольше.

Она улыбнулась в ответ.

– Зимой тут делается холодно, Бен. Страшно холодно.

Потом по ступенькам спустилась Сьюзан в наброшенном на плечи легком жакетике.

– Готов? Я буду шоколад. Держись, фигура!

– Переживет твоя фигура, – сказал Бен и повернулся к мистеру и миссис Нортон. – Еще раз спасибо.

– Всегда рады, – откликнулся Билл. – Хотите, так приходите завтра вечерком с упаковкой пива. Посмеемся над этим проклятым Ястремским.

– Это было бы забавно, – ответил Бен, – но что мы станем делать после второй подачи?

Билл от души расхохотался, и его смех несся им вслед, пока они не свернули за угол.

– Честно говоря, я не хочу идти к Спенсеру, – сказала Сьюзан, когда они спускались с холма. – Пойдем лучше в парк.

– Как насчет грабителей, дамочка? – спросил он, изображая для нее выговор Бронкса.

– В Уделе все грабители должны быть дома к семи. Городское постановление. А сейчас восемь ноль три.

Пока они спускались по косогору, стемнело, и их тени в свете уличных фонарей то бледнели, то сгущались.

– Сговорчивые у вас грабители, – сказал Бен. – И никто не ходит в парк после того, как стемнеет?

– Иногда местные ребята заходят пообжиматься, если не хватает денег на кино, – ответила Сьюзан и подмигнула. – Так если увидишь, что кто-то крадется по кустам, гляди в другую сторону.

Они зашли в парк с западной стороны, обращенной к муниципалитету. Полный теней парк был чуточку призрачным, среди еще не облетевших деревьев, изгибаясь, убегали прочь цементные дорожки, а обмелевший пруд невозмутимо поблескивал, отражая свет уличных фонарей. Если тут кто-то и был, Бен их не видел.

Они обошли Военный мемориал с длинным перечнем имен, самые старые из которых относились к Революционной войне, а самые последние – к Вьетнаму, но высечены были под войной 1812 года. Самый недавний конфликт вписал туда шесть здешних городских фамилий – новые прорези на латуни блестели, как свежие раны. Бен подумал: этот город называется неправильно. Надо было назвать его Время. И, словно действие естественным образом произросло из мысли, оглянулся через плечо на дом Марстена, но тот загораживало массивное здание муниципалитета.

Сьюзан заметила, куда глядит Бен, и это заставило ее нахмуриться. Они расстелили на траве свои пиджаки, уселись (садовые скамейки были без обсуждения с презрением отвергнуты), и Сьюзан сказала:

– Мама говорила, Паркинс тебя проверял. Деньги на школьное молоко, конечно же, украл новичок… так?

– Вот уж кто личность так личность, – заметил Бен.

– Собственно говоря, мама уже судила тебя и признала виновным. – Это было сказано легко, но легкость дрогнула и пропустила нечто серьезное.

– Твоя мама не очень-то меня жалует, а?

– Да, – ответила Сьюзан, взяв его за руку. – Случай нелюбви с первого взгляда. Такая жалость!

– Ничего, – сказал он. – Все равно, пять сотен я выбил.

– Папа? – девушка улыбнулась. – Просто папа узнает класс, когда видит.

Улыбка растаяла.

– Бен, о чем новая книга?

– Трудно сказать, – он скинул ботинки и зарылся ногами в росистую траву.

– Меняем тему?

– Нет, могу тебе рассказать. Ничего не имею против. – К своему удивлению, Бен обнаружил, что так оно и есть. О незавершенных работах он всегда думал, как о детях – о слабых детях, которых следует защищать и оберегать. Излишек болтовни их губит. Миранде Бен отказывался хоть словом обмолвиться о «Дочери Конвея», хотя жена изводилась от любопытства. Но Сьюзан – другое дело. С Мирандой рассказ всегда оборачивался неким направленным прощупыванием, а ее вопросы больше напоминали допрос. – Просто дай подумать, как лучше свести все вместе.

– А можешь поцеловать меня, пока будешь думать? – спросила Сьюзан и прилегла на траву. Бен волей-неволей осознал, как коротка ее юбка – она мало что прикрывала.

– Думаю, это может помешать процессу размышлений, – мягко заметил он.

– Давай посмотрим.

Он наклонился и поцеловал Сьюзан, легонько положив руку ей на талию. Девушка решительно встретила его губы, а руку накрыла обеими ладонями. Через секунду Бен в первый раз почувствовал язык девушки и встретил его своим. Она подвинулась, чтобы полнее ответить на поцелуй, и тихий шелест ситцевой юбки показался громким, буквально сводящим с ума. Рука Бена скользнула выше, Сьюзан выгнулась, и в ладонь молодому человеку легла грудь, полная и мягкая. Во второй раз после их встречи Бен ощутил, что ему шестнадцать – шестнадцать, голова идет кругом, а впереди в шесть полос шириной открывается путь ко всему, и в поле зрения никаких препятствий для путешествия.

– Бен?

– Да?

– Хочешь, займемся любовью?

– Да, – сказал он. – Хочу.

– Здесь, на траве, – сказала Сьюзан.

– Да.

В темноте Сьюзан посмотрела на него снизу вверх широко раскрытыми глазами. И сказала:

– Сделай так, чтобы было хорошо.

– Постараюсь.

– Не спеши, – сказала она. – Не спеши. Не торопись. Так…

Во мраке они превратились в тени.

– Вот, – сказал он. – О, Сьюзан.

Они гуляли. Бесцельно побродив по парку, они с более определенными намерениями двинулись в сторону Брок-стрит.

– Жалеешь? – спросил Бен.

Сьюзан подняла на него глаза и ответила улыбкой, в которой не было и тени наигранности.

– Нет. Я рада.

– Хорошо.

Они шагали молча, держась за руки.

– А книга? – спросила Сьюзан. – Перед тем, как нас так мило прервали, ты собирался рассказать мне о ней.

– Книга эта про дом Марстена, – медленно проговорил Бен. – Быть может, она еще не начала свое существование… Я думал, что напишу про этот город. Но, может, я просто сам себя дурачил. Понимаешь, я узнавал про Хьюби Марстена. Он был гангстером. Транспортная компания служила всего-навсего ширмой.

Она недоуменно взглянула на него.

– Как ты это выяснил?

– Кое-что в бостонской полиции, а еще больше от женщины по имени Минелла Кори – сестры Берди Марстен. Ей сейчас семьдесят девять и она не в состоянии вспомнить, что ела на завтрак, но хранит в памяти абсолютно все, случившееся до сорокового года.

– И она рассказала тебе…

– Столько, сколько знала. Она – в нью-хэмпширском доме престарелых, и, думаю, уже много лет никто не тратил время на то, чтобы выслушать ее. Я спросил: Хьюби Марстен действительно подвизался наемным убийцей в окрестностях Бостона – полиция уверена, что да – и она кивнула. «Сколько?»

– спросил я. Она подняла руки к глазам, растопырила пальцы, помахала из стороны в сторону и сказала: «Сколько раз? Можешь сосчитать?»

– О Господи.

– В 1927 году Хьюберт Марстен причинил бостонской организации очень сильное беспокойство, – продолжал Бен. – Его дважды забирали для допроса – один раз городская полиция и один раз – мэлденская. В Бостоне его замели за убийство кого-то из своих, но через два часа он уже был на улице. В Мэлдене дело касалось вовсе не работы. Речь шла об убийстве одиннадцатилетнего мальчика. Ребенка выпотрошили.

– Бен, – сказала она болезненным тоном.

– Из этой передряги Марстена вытащили его наниматели – мне кажется, он знал, где похоронили пару-тройку трупов, – но в Бостоне для него все было кончено. Он тихо перебрался в Салимов Удел – такой себе ушедший от дел служащий транспортной компании, который раз в месяц получает чек. Из дому он выходил редко – по крайней мере, мы мало об этом знаем.

– То есть?

– Я много времени провел в библиотеке, просматривая старые «Леджеры» с двадцать восьмого по тридцать девятый год. За этот период исчезло четверо детей. Не так уж необычно для сельской местности – дети могут заблудиться и, случается, гибнут от воздействия внешних факторов. Иногда ребят засыпает оползнями в галечных карьерах. Неприятно, но бывает.