Текст книги "Мёртвая зона"
Автор книги: Стивен Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Стивен Кинг
Мёртвая зона
От автора
События, изложенные в романе, вымышлены. Все персонажи – тоже плод авторской фантазии. Поскольку действие происходит в исторических условиях минувшего десятилетия[1]1
Впервые роман «Мертвая зона» вышел в 1979 г. – Примеч. ред.
[Закрыть], читателю могут встретиться имена реальных людей, известных в семидесятых годах. Надеюсь, портрет ни одного из этих лиц не искажен.
В штате Нью-Хэмпшир нет третьего избирательного округа, как нет и города Касл-Рок в штате Мэн.
Приемы уроков чтения Чака Четсворта заимствованы из книги Макса Брэнда «Живой мозг», впервые опубликованной издательством «Додд, Мид энд компани».
Посвящается Оуэну
Я люблю тебя, старый увалень
Пролог
1
К окончанию колледжа Джон Смит уже не помнил, что в январе 1953 года сильно ударился головой и растянулся на льду. Вообще-то воспоминания о том злополучном падении стерлись из его памяти к концу школы. А родители об этом вообще ничего не знали.
Они катались на расчищенном от снега пятачке Круглого пруда в Дареме. Мальчишки постарше играли в хоккей старыми клюшками, обмотанными изоляционной лентой, а воротами служили старые корзины из-под картофеля. Малышня, как водится, крутилась тут же, смешно вихляя коленками и выпуская клубы пара на двадцатиградусном морозе. На углу расчищенной площадки чадили две горящие автомобильные покрышки, возле которых устроились родители, наблюдавшие за детьми. Снегоходы еще не изобрели, и зимние развлечения по-прежнему сводились к физической нагрузке, а не к испытанию на прочность бензиновых двигателей.
Джонни жил на окраине Паунала и пришел на каток с коньками, перекинутыми через плечо. Для шестилетнего мальчугана он катался очень неплохо. Конечно, не так хорошо, чтобы играть в хоккей с ребятами постарше, но вполне прилично, поэтому и описывал круги вокруг других малышей, которые судорожно взмахивали руками, стараясь сохранить равновесие, и все равно плюхались на лед мягким местом.
Сейчас Джонни медленно катился по краю расчищенного пятачка, мечтая научиться скользить задом наперед, как Тимми Бенедикс, и прислушиваясь к потрескиванию льда, крикам хоккеистов, обрывкам разговоров взрослых и урчанию грузовика, везущего через мост сырье на гипсовую фабрику в Лисбон-Фоллс. Он вовсю радовался жизни в этот отличный, по-зимнему холодный день. Ничто не омрачало его чудесного настроения, и ни о чем не мечталось… разве что научиться ездить задом наперед, как Тимми Бенедикс.
Проехав мимо костра, Джонни увидел, как несколько взрослых передают по кругу бутылку.
– Дайте мне тоже! – крикнул он Чаку Спайеру, на котором была большая клетчатая куртка и теплые зеленые фланелевые штаны.
Чак засмеялся:
– Проваливай, малыш! Вон тебя мама зовет!
Улыбаясь, шестилетний Джонни Смит покатил дальше.
И тут заметил, как по дороге к пруду спускается Тимми Бенедикс, а следом – его отец.
– Тимми! – закричал Джонни. – Смотри!
Он повернулся и неуклюже заскользил спиной вперед, не замечая, что движется в самую гущу хоккеистов.
– Эй, малыш! – крикнул кто-то. – Гляди, куда катишь!
Но Джонни ничего не слышал. У него получилось! Он ехал задом наперед! Мальчик вдруг уловил суть движения – надо только чуть вывернуть ступни…
Охваченный восторгом, он опустил взгляд, чтобы посмотреть, как двигались ноги.
Мимо него проскочила старая, изрезанная царапинами шайба со стертыми краями, но он не видел ее. Один из хоккеистов – не очень уверенно державшийся на коньках – бросился за ней, не замечая ничего вокруг.
Чак Спайер, первым поняв, что происходит, вскочил на ноги и крикнул:
– Джонни! Берегись!
Джонни поднял голову, и в следующий момент неумелый хоккеист врезался в него на полной скорости со всей тяжестью своих ста шестидесяти фунтов.
Джонни, раскинув руки, взмыл вверх и через мгновение рухнул на лед, ударился головой и провалился в темноту.
Тьма… Черный лед… Тьма… Черный лед… Черная мгла.
Джонни сказали, что он потерял сознание. А ему запомнились только навязчивая мысль о темноте и неожиданно окружившие его лица: испуганных хоккеистов, встревоженных родителей, любопытствующих малышей. Ухмыляется Тимми Бенедикс. Чак Спайер приподнимает Джонни со льда…
Черный лед. Мгла.
– Ну как ты? – спросил Чак. – Джонни… с тобой все в порядке? Ты здорово ушибся.
– Чернота, – глухо произнес Джонни. – Черный лед. Не надо на нем прыгать, Чак.
Чак испуганно оглянулся и, снова посмотрев на Джонни, осторожно потрогал огромную шишку, вздувшуюся на лбу мальчика.
– Я нечаянно, – сказал неуклюжий хоккеист. – Я даже не видел его. Малышам на хоккее не место. Это все знают.
Он неуверенно оглянулся, ища поддержки.
– Джонни? – снова окликнул Чак. Ему не понравился взгляд мальчика, мрачный, холодный, отсутствующий. – С тобой все в порядке?
– Не надо на нем прыгать, – повторил Джонни, по-прежнему не сознавая, что говорит – все его мысли занимал только черный лед. – Взрыв. Кислота.
– Может, отвезти его к врачу? – спросил Чак у Билла Гендрона. – Похоже, он бредит?
– Подождем минутку, – отозвался Билли.
Они так и сделали, и через некоторое время в голове Джонни действительно начало проясняться.
– Я в порядке, – пробормотал он. – Дайте мне встать!
Проклятый Тимми Бенедикс по-прежнему ухмылялся, и Джонни решил, что еще покажет ему. К концу недели он уже будет описывать круги вокруг Тимми: хочешь передом, хочешь задом.
– Иди-ка сюда и посиди у костра, – предложил Чак. – Ты здорово ушибся!
Джонни послушно дошел до горящих покрышек, но от едкого запаха плавящейся резины его затошнило. Потом разболелась голова, и он с любопытством ощупал шишку над левым глазом. Ему показалось, что она выпирает, как рог.
– Ты помнишь, как тебя зовут, и вообще? – поинтересовался Билл.
– Конечно. Я все помню. Со мной все в порядке.
– Кто твои мама и папа?
– Эрб и Вера. Фамилия Смит.
Билл и Чак, переглянувшись, пожали плечами.
– Думаю, с ним все в порядке, – заметил Чак и уже в третий раз добавил: – Он здорово приложился, верно? Поразительно!
– Дети… – Билл любовно посмотрел на своих восьмилетних дочурок-близняшек, которые катались, взявшись за руки, и снова перевел взгляд на Джонни. – От такого удара взрослый вряд ли очухался бы.
– Если, конечно, у него голова не пустая! – заметил Чак, и они рассмеялись. Бутылка виски снова пошла по кругу.
Через десять минут Джонни уже снова катался, головная боль утихла, а шишка на лбу выпирала, как бугорок. Вернувшись домой преисполненным гордости от того, что умеет кататься задом наперед, он напрочь забыл о злосчастном падении и потере сознания.
– Боже милостивый! – воскликнула Вера Смит, увидав сына. – Что случилось?
– Упал, – объяснил мальчик, с жадностью уплетая томатный суп.
– С тобой все в порядке, Джон? – участливо спросила она, осторожно трогая шишку.
– Конечно, мам.
Это было правдой, если не считать того, что и месяц спустя после этого Джонни время от времени снились кошмары… Да еще на него вдруг наваливались в необычное время неожиданные приступы сонливости. Но и кошмары по ночам, и приступы сонливости вскоре прошли.
С ним было все в порядке.
Как-то утром в середине февраля, обнаружив, что сел аккумулятор его старенького «де сото», Чак Спайер решил подзарядить его от грузовичка. Когда он подсоединял провод ко второй клемме аккумулятора, тот взорвался прямо перед ним, брызнув осколками и едкой кислотой в лицо. Чак потерял глаз. Вера сказала, что Господь был милостив, сохранив ему второй. Джонни очень переживал и через неделю после несчастного случая отправился с отцом навестить Чака в больнице Льюистона. Он был потрясен, увидев Большого Чака на больничной койке потерянным и жалким, и в ту ночь ему приснилось, что он сам оказался в больнице вместо Чака.
Впоследствии у Джонни иногда появлялись предчувствия. Например, он знал, какую песню поставит диджей на радио, но никогда не связывал это с тем злополучным ударом головой об лед. Со временем Джонни совсем забыл о том происшествии.
Предчувствия бывали довольно редко и никогда не удивляли его. Удивлять они стали после той ярмарки и случая с маской. Накануне второго несчастного случая.
Позже он часто размышлял об этом.
На «Колесе фортуны» Джонни выиграл перед вторым несчастным случаем.
Это было как напоминание из прошлого.
2
Летом 1955 года по Небраске и Айове колесил коммивояжер. Под лучами палящего солнца он сидел за рулем «меркьюри» пятьдесят третьего года, намотавшего уже больше семидесяти тысяч миль и явно нуждавшегося в регулировке клапанов. Коммивояжер был крупным парнем, типичным выходцем со Среднего Запада. Летом 1955 года Грегу Стилсону только исполнилось двадцать два, а он уже успел прогореть на малярном бизнесе в Омахе, лопнувшем четыре месяца назад.
Багажник и заднее сиденье автомобиля были заставлены картонными коробками с книгами. В основном Библиями. Самых разных форматов и размеров. Лучше всего расходилась «Библия Американского праведного пути», по доллару шестьдесят девять центов, с шестнадцатью иллюстрированными цветными вкладками и переплетом на авиационном клее, который гарантировал, что страницы не рассыплются по меньшей мере десять месяцев. Затем – для тех, кто победнее, – тоже карманного формата «Новый Завет Американского праведного пути», за шестьдесят пять центов и без цветных вставок, но зато со словами «Господь наш Иисус», напечатанными красным. Состоятельной публике предлагалось подарочное издание «Библии Американского праведного пути» по девятнадцать долларов девяносто пять центов в белом, под кожу, переплете, со специально оформленным местом для нанесения золотой краской имени владельца. Книгу украшали двадцать четыре цветных иллюстрации и вклеенные в середину чистые листы для записей дат рождений, свадеб и похорон. На подарочное «Слово Божие» распространялась гарантия в два года. В отдельной коробке хранились дешевые брошюры карманного формата, озаглавленные «Праведный путь в Америке: еврейско-коммунистический заговор против Соединенных Штатов».
На этих брошюрах, напечатанных на дешевой газетной бумаге, Грег зарабатывал больше, чем на всех Библиях, вместе взятых. В них рассказывалось, как Ротшильды, Рузвельты и Гринблатты прибирали к рукам американскую экономику и правительство. Графики наглядно показывали, что евреи напрямую связаны с осью коммунизма/марксизма/ ленинизма/троцкизма, а через нее с самим Антихристом.
В Вашингтоне еще помнили дни маккартизма, звезда Джо Маккарти на Среднем Западе пока не закатилась, а Маргарет Чейс Смит[2]2
Маргарет Чейс Смит (1897–1995) – первая американка, избранная и в палату представителей, и в сенат США. Прославилась своим активным противостоянием маккартизму. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть] от штата Мэн называли не иначе как «стервой» за предложенную ею Декларацию совести. Сельская клиентура Грега очень болезненно реагировала не только на идеи коммунизма, но и на то, чтобы миром управляли евреи.
Грег свернул на пыльную дорогу к ферме в двадцати милях от Эймса, штат Айова. На вид дом казался пустым: шторы задернуты, двери в коровник заперты; но, чтобы узнать наверняка, нужно проверить самому. Этот девиз неплохо послужил Грегу Стилсону за те два года, что они с матерью прожили в Омахе, когда уехали из Оклахомы. Из малярного бизнеса не вышло ничего путного, но он сослужил свою службу, на какое-то время избавив Грега от необходимости то и дело поминать Иисуса, да простится ему это маленькое святотатство. И вот теперь он снова был при деле, но уже не как проповедник или борец за духовное возрождение, и испытывал настоящее облегчение при мысли, что чудотворный бизнес остался в прошлом.
Грег открыл дверцу машины, и едва опустил ногу на пыльную дорогу, как из-за коровника с громким лаем выскочил здоровенный и злющий пес с прижатыми ушами.
– Привет, дворняжка, – проговорил Грег приятным голосом, низким и завораживающим. Благодаря хорошо подвешенному языку он в свои двадцать два года уже приобрел навыки опытного оратора и умел увлечь аудиторию.
Пес никак не отреагировал на дружелюбие в голосе Грега и продолжал злобно приближаться, ничуть не скрывая, что хотел бы полакомиться заезжим коммивояжером. Грег быстро забрался в машину, захлопнул дверцу и дважды нажал на клаксон. По лицу градом лил пот, на белом льняном пиджаке, под мышками, проступили темно-серые круги, а на спине расползлось пятно, похожее на дерево с ветвистой кроной. Грег еще раз нажал на клаксон, но никто не вышел. Эти деревенские недотепы наверняка погрузились в пикап «интернэшнл харвестр» или «студебекер» и укатили в город.
Грег улыбнулся.
Но вместо того чтобы включить заднюю передачу и уехать, он пошарил рукой сзади и вытащил обычный ручной опрыскиватель, только заправленный не инсектицидом, а аммиаком.
Оттянув поршень, Грег снова вышел из машины. Собака, уже присевшая на задние лапы, моментально вскочила и стала приближаться, угрожающе рыча.
Грег улыбнулся.
– Все в порядке, дворняжка, – произнес он все тем же низким и завораживающим голосом. – Подходи, не бойся!
Грег ненавидел отвратительных сельских псов, которые вели себя на крошечных пятачках земли перед домом так нагло и спесиво. К тому же по собакам всегда можно судить о хозяевах.
– Проклятые тупицы! – тихо воскликнул он, продолжая улыбаться. – Ну же, песик, подходи!
Пес подскочил и присел на задние лапы, готовясь к прыжку. Из коровника послышалось мычание, и стебли кукурузы тихо зашелестели от дуновения ветра. Пес прыгнул, и лицо Грега стало жестоким. Нажав на поршень, он выпустил облако аммиака прямо в глаза и нос животного.
Злобный лай сменился коротким визгом; собака заскулила от боли, едва аммиак начал разъедать глаза. Пес поджал хвост, моментально превратившись из злой сторожевой собаки в усмиренную дворняжку.
Лицо Грега Стилсона потемнело, глаза теперь напоминали узкие щелки. Шагнув вперед, он с размаху нанес удар ногой собаке в бок. Та протяжно взвизгнула, но, вместо того чтобы покинуть поле боя, убравшись за коровник, от страха и боли бросилась на мучителя, чем подписала себе смертный приговор.
Рыча, она слепо рванулась вперед и, вцепившись в правую льняную брючину, порвала ее.
– Ах ты, сукин сын! – Грег взревел от ярости и снова ударил собаку ногой, на этот раз с такой силой, что та покатилась кубарем. Он подскочил к псу и нанес еще один удар, не переставая осыпать его проклятиями. Только теперь собака, со слезящимися глазами, с мучительной болью в носу, с одним сломанным, а другим треснувшим ребром, почуяла наконец опасность, исходящую от этого безумца, но было слишком поздно.
Задыхаясь и крича, взмокший от пота Грег Стилсон гонял собаку по пыльному двору. Он пинал ее ногами до тех пор, пока она, скуля, не зарылась в пыль. Истекавший кровью пес умирал.
– Нечего было кусаться! – шипел Грег. – Слышишь? Слышишь? Нечего было кусаться, проклятая псина! Нельзя стоять у меня на пути! Слышишь? Нельзя никому!
Он с размаху нанес еще один удар заляпанным кровью носком ботинка, но собака лишь захрипела в ответ. Голова Грега раскалывалась.
Это все солнце! Гоняться за собакой на солнцепеке! Как бы самого не хватил удар!
Он закрыл на мгновение глаза, стараясь отдышаться. Капли пота блестели в ежике волос и стекали по лицу, как слезы. У ног испускала дух избитая собака. В темноте под опущенными веками Грега прыгали разноцветные пятна, а сердце неистово билось.
Голова разламывалась.
Иногда Грег спрашивал себя, уж не сходит ли он с ума. Как сейчас, например. Ведь он собирался лишь отогнать собаку в коровник опрыскивателем, чтобы спокойно оставить визитку под входной дверью. Потом он вернулся бы и продал книги. А что теперь? Какое-то кровавое месиво. И как теперь оставить визитку?
Грег открыл глаза. Собака хрипло и часто дышала, из носа сочилась кровь. Заметив, что мужчина опустил на него глаза, пес покорно лизнул носок ботинка, будто признавая себя побежденным, и погрузился в забытье.
– Не надо было рвать брюки! – обратился к собаке Грег. – Они обошлись мне в пять долларов, шелудивая тварь.
Пора уносить ноги. Ему не поздоровится, если этот деревенский олух с женой и шестью детьми вернутся из города на «студебекере» и увидят своего издыхающего пса у ног незваного коммивояжера. Он потеряет работу. Компании «Американский праведный путь» не нужны коммивояжеры, убивающие собак христиан.
С нервным смешком Грег сел в машину и быстро дал задний ход. Добравшись до дороги, разрезавшей кукурузное поле ровной линией, он устремился на восток и вскоре мчался со скоростью шестьдесят пять миль в час, оставляя за собой длинный шлейф пыли.
Терять работу отнюдь не входило в его планы. По крайней мере сейчас. Он неплохо зарабатывал: помимо уловок, отлично известных компании «Американский праведный путь», Грег разработал несколько своих, о которых не знал никто. Ему было грех жаловаться. Постоянные разъезды, связанные со сменой обстановки, новые знакомства, много… девчонок. Казалось, жизнь удалась, правда…
Правда, этого ему было мало.
Он продолжал путь; голова разламывалась. Да, этого ему было мало. Грег чувствовал, что родился для большего, чем разъезжать по Среднему Западу, торговать библиями и подделывать накладные ради пары лишних долларов в день. Он чувствовал, что родился для… для…
Для величия!
Да, именно для этого! Несколько недель назад Грег затащил на сеновал девчонку. Ее родители уехали в Давенпорт, набив машину цыплятами для продажи, и она сначала предложила ему стакан лимонада, а потом пошло-поехало. Когда все кончилось, девчонка заявила, будто в сексе он ничем не отличается от проповедника, и тогда Грег залепил ей пощечину. Почему – и сам не знал. Просто дал пощечину и уехал.
Вообще-то не совсем так.
Он ударил ее три или четыре раза. И остановился, только когда она начала кричать и звать на помощь. Каким-то образом ему все же удалось помириться с ней, для чего Грег пустил в ход все обаяние, каким наградил его Господь. Тогда голова тоже разболелась, а перед глазами запрыгали разноцветные точки, и он решил, что это из-за невыносимой жары на сеновале. Однако причиной головной боли была не только жара. Грег почувствовал то же самое и на пятачке перед домом, когда собака разорвала его брюки: им овладело нечто темное и безумное.
– Я не псих! – громко произнес он и, опустив стекло, вдохнул полной грудью раскаленный летний воздух, пахнущий пылью, кукурузой и навозом. Включив радио, Грег поймал песню в исполнении Пэтти Пейдж. Головная боль немного стихла.
Главное – уметь держать себя в руках и не подмочить репутации. Тогда ему никто не страшен. И он постоянно совершенствовался в этом. Ему уже не снился так часто отец в сдвинутой на затылок шляпе и ревевший:
– Ты – мерзкий и ни на что не годный подонок и сопляк!
Ему это снилось все реже, потому что перестало быть правдой. Грег уже не сопляк. В детстве он действительно часто болел и был хилым, но теперь вырос, окреп и заботился о матери…
А отец умер и ничего этого не видел. Грег не мог заставить его отказаться от своих слов, потому что тот погиб при взрыве на нефтяной вышке. Но ему ужасно хотелось откопать отца и, вытащив из могилы, высказать в обезображенное лицо все, что накипело, а потом наподдать так… как тому псу!
Голова снова заболела, но уже не так сильно.
– Я не псих! – снова громко повторил он, но его слова заглушала музыка. Мать всегда говорила, что Грег родился для чего-то большого, великого, и он искренне верил этому. Нужно просто постоянно держать себя в руках, не совершать проколов – вроде пощечин девушке или избиения собаки – и дорожить репутацией.
В чем именно заключается его величие, он узнает, когда пробьет час. В этом Грег не сомневался.
Он снова вспомнил о собаке; на этот раз с равнодушной улыбкой, без насмешки и сострадания.
Впереди его ожидало величие. До него еще далеко: конечно, сейчас Грег слишком молод, но в этом нет ничего плохого, если понимать, что все придет со временем. И верить, что рано или поздно мечта осуществится. А он верил в это.
И да помилуй Господь и сынок его Иисус всех, кто окажется у него на пути!
Грег Стилсон выставил в окно загорелый локоть и начал насвистывать песню, звучавшую по радио. Нажав на газ, он увеличил скорость до семидесяти миль в час, и старенький «меркьюри» помчался по прямому как стрела проселку в штате Айова к тому будущему, которое ждало Грега впереди.
Часть I
«Колесо фортуны»
Глава первая
1Тот вечер запомнился Саре маской и необычайным везением Джона на «Колесе фортуны». Однако впоследствии, в те редкие дни, когда ей удавалось вернуться к событиям той ужасной ночи, она обычно вспоминала только маску.
Джонни жил в многоквартирном доме на Кливс-Миллс. Сара приехала без четверти восемь, поставила машину за углом и позвонила в дверь подъезда. Они решили, что поедут на ее машине, потому что свою он отогнал в Хэмпден, чтобы отремонтировать в мастерской Тиббетса: вышел из строя подшипник колеса или что-то в этом роде. Джон сказал ей по телефону, что ремонт обойдется дорого, и тут же засмеялся таким знакомым смехом. Сара заливалась бы слезами, коснись это ее машины или кошелька.
Она прошла через вестибюль к лестнице мимо доски объявлений. Обычно та была вся утыкана рекламой мотоциклов, стереосистем и машинописных работ, просьбами подвезти в Канзас или Калифорнию, поисками попутчиков для поездки во Флориду, чтобы меняться за рулем и оплатить бензин в складчину. Но сегодня основную часть доски занимал большой плакат с надписью «Забастовка!». На нем был изображен сжатый кулак на багровом фоне, символизировавшем пламя. Стоял конец октября 1970 года.
Джонни жил на втором этаже, и окна его квартиры, которую он шутливо называл «пентхаусом», выходили на улицу. Возле них можно было стоять в смокинге – совсем как Рамон Наварро[3]3
Рамон Наварро (1899–1968) – романтический идол Голливуда, снимался до начала 30-х гг. XX в.
[Закрыть]! – держать в руке пузатый бокал с десертным вином и наблюдать за бурлящей внизу жизнью городка – снующими такси, переливающимися неоновыми рекламами и жителями, расходившимися по домам после спектаклей и фильмов. В городе насчитывалось почти семь тысяч этажей, и это был один из них.
По сути, Кливс-Миллс представлял собой главную улицу с единственным светофором на перекрестке, переключавшимся на мигающий желтый после шести вечера, парой дюжин магазинов и маленькой фабрикой по пошиву мокасин. Как и в большинстве других городков, окружавших Ороно, где располагался Университет штата Мэн, основным источником доходов в Кливс-Миллс являлись студенты, которым было нужно пиво, вино, бензин, рок-н-ролл, закусочные, наркотики, бакалея, жилье и кинотеатры. Кинотеатр назывался «Тень», и во время учебы там крутили некоммерческие фильмы и ностальгические ленты сороковых годов. Летом же репертуар составляли снятые в Европе вестерны с Клинтом Иствудом в главной роли.
Джонни и Сара окончили университет год назад, и оба преподавали в старшей школе Кливс-Миллс – одной из немногих еще не структурированных в окружную систему образования. Студенты, преподаватели и сотрудники администрации университета снимали в Кливсе жилье, и город неплохо жил на собираемые налоги. Старшая школа хорошо финансировалась и недавно обзавелась новенькой пристройкой с отличной библиотекой. Порой обыватели недовольно брюзжали по поводу университетской публики с ее заумными разговорами, антивоенными маршами и вмешательством в городские дела, но никогда не возмущались потоком налоговых долларов, ежегодно стекавшихся в казну за уютные профессорские особнячки и многоквартирные дома, располагавшиеся в районе, который одни студенты называли «Голубым раем», а другие – «Бесстыжим кварталом».
Сара постучала в дверь, и Джонни ответил странно приглушенным голосом:
– Входи, Сара, открыто!
Слегка нахмурившись, она толкнула дверь. В квартире было совсем темно, если не считать чуть заметных отблесков от светофора, мигающего желтым чуть выше по улице. Мебель отбрасывала на стены черные тени.
– Джонни?
Решив, что перегорели пробки, Сара сделала осторожный шаг, и из темноты, прямо перед ней, вдруг возникло жуткое лицо из ночного кошмара. Оно светилось каким-то потусторонним зеленым светом. Один широко открытый глаз смотрел на нее со страхом и болью, второй, прищуренный, пялился плотоядно и зловеще. Левая половина лица – та, что с открытым глазом, – с виду казалась нормальной, зато другая, перекошенная, не походила на человека: из-под толстых губ торчали кривые зубы, и они тоже светились.
Испуганно вскрикнув, Сара отшатнулась. Но тут включился свет, и она поняла, что находится в квартире Джонни, а не в загробном каземате: на стене фотомонтаж с Никсоном, торгующим автомобилями, на полу – плетеный коврик, сделанный матерью Джонни, и пустые бутылки, превращенные в подсвечники. Лицо перестало светиться, и Сара догадалась, что это дешевая маска на Хэллоуин. В открытой глазнице блестел голубой глаз Джонни.
Он стянул маску и весело улыбнулся:
– С Днем всех святых, Сара!
Ее сердце бешено колотилось. Джонни не на шутку напугал ее.
– Очень смешно!
Она повернулась к двери. Ей не нравилось, когда ее так пугали.
Джонни остановил Сару.
– Извини. Я не хотел напугать тебя.
– Думать надо! – Сара смерила его холодным взглядом, но злость уже проходила. Дело в том, что она не могла долго сердиться на Джонни. Сара не знала, любит ли Джонни, но не могла долго таить на него обиду или злиться. Сама мысль, что кому-то удавалось долго дуться на Джонни, показалась ей такой нелепой, что Сара невольно улыбнулась.
– Вот и славно! А то я уж решил, что ты собираешься меня бросить, приятель.
– Я – не приятель!
Он окинул ее взглядом.
– Я заметил это.
Джонни имел в виду ее просторную меховую шубку из искусственного енота или чего-то столь же сомнительного, и его простодушная откровенность снова вызвала у нее улыбку:
– В таком наряде не видно.
– А мне еще как видно!
Джонни обнял и поцеловал Сару. Сначала она не хотела отвечать на поцелуй, но, конечно же, ответила.
– Извини, что напугал тебя. – Он шутливо потерся носом о ее нос и, отпустив, взял маску. – Я подумал, тебе понравится. Хочу появиться в ней в пятницу в школе.
– Джонни, ты же сам провоцируешь нарушение дисциплины.
– Как-нибудь справлюсь. – Он усмехнулся. – И, черт возьми, не без оснований!
Сара каждый день приходила в школу, нацепив большие «учительские» очки и стянув сзади волосы в такой тугой пучок, что они, казалось, пищали от боли. В разгар лета она носила юбки почти до колен, тогда как у большинства учениц они едва прикрывали трусики. Сару это возмущало, ведь ее ноги были куда красивее. Она рассаживала учеников в алфавитном порядке, что – хотя бы по закону больших чисел – должно было развести главных смутьянов в разные стороны, и решительно отправляла нарушителей порядка к заместителю директора. Сара справедливо полагала, что тот должен отрабатывать пятьсот долларов в год, которые ему в отличие от нее приплачивают за «воспитательную» работу. Ее работа в школе была постоянной борьбой за дисциплину против сущего бича всех учителей-первогодков, именуемого Хулиганством. Особенно тревожил Сару своеобразный «суд присяжных» – общественное мнение учащихся, оценивавших всех новых учителей. В отношении ее они вынесли не слишком лестный «вердикт».
Джонни, казалось, не имел ни одного из тех свойств, которыми должен обладать хороший учитель. Он постоянно витал в облаках и неторопливо перемещался из класса в класс, часто опаздывая на урок из-за того, что с кем-то заболтался на перемене. Он позволял ребятам сидеть, кому с кем хочется, поэтому запомнить, кто где расположился, было невозможно, и хулиганы неизбежно группировались на задних рядах. Соверши такую оплошность Сара, она выучила бы имена учеников только к марту, а Джонни знал их назубок.
Он был высоким и немного сутулился, за что получил прозвище Франкенштейн. Джонни это не обижало, скорее, даже забавляло. Но почему-то на его уроках царили тишина и порядок, почти никто не прогуливал, а у Сары ученики постоянно сбегали с урока! «Суд присяжных», похоже, склонялся в пользу Джонни.
Еще десять лет, и ученики признают его лучшим учителем года! А вот Сару такая перспектива точно не ожидала, и она часто злилась, не понимая, почему это так.
– Хочешь пива на дорожку? Или вина? Или еще чего?
– Нет, но надеюсь, ты при деньгах. – Она взяла его за руку, решив простить. – Я всегда ем три горячие сосиски. И уж тем более на последней в году ярмарке округа.
Они собирались в Эсти – городок в двадцати милях к северу от Кливс-Миллс. Единственной, да и то сомнительной, претензией Эсти на значимость было проведение «Абсолютно последней фермерской ярмарки года в Новой Англии». Ярмарка закрывалась в пятницу, в День всех святых.
– Поскольку получка была в пятницу, с деньгами у меня совсем неплохо. Есть целых восемь долларов.
– Боже мой! – Сара закатила глаза. – Я всегда знала, что, сохранив целомудрие, обязательно встречу богатенького папика!
Джонни кивнул:
– Да, малышка, мы, сутенеры, просто купаемся в деньгах! Сейчас захвачу пальто и поедем.
Сара вдруг ощутила необычайную нежность и снова услышала внутренний голос, звучавший в последнее время все чаще и чаще: и в душе, и во время чтения, и при подготовке к урокам, и за одинокой трапезой. Этот голос походил на тридцатисекундные социальные ролики по телевизору:
Он отличный парень и все такое, с ним легко, весело, и он никогда не заставит тебя плакать. А что такое любовь? Может, она сводится именно к этому? Даже учась ездить на двухколесном велосипеде, человек обязательно падает и сбивает коленки. Это своего рода «переходный обряд». Так уж устроен мир.
– Иду в ванную, – сообщил Джонни.
– Давай. – Сара улыбнулась. Джонни из тех, кто всегда сообщает о своих естественных надобностях. Бог весть почему.
Она подошла к окну и выглянула на Мейн-стрит. На парковке возле закусочной О’Майка собирались ребятишки. Саре вдруг захотелось оказаться среди них и стать маленькой девочкой, чтобы мучившие ее проблемы остались в прошлом или, наоборот, перенеслись в далекое будущее. В университете все было просто и понятно. Там даже преподаватели жили в неведомой Нетландии, где могли оставаться вечно юными членами команды Питера Пэна и никогда не взрослеть. А Никсон, или Агню[4]4
Спиро Агню (1918–1996) – 39-й вице-президент США. Ушел в отставку в 1973 г. после скандала, связанного с получением им взяток и уклонением от налогов.
[Закрыть], на роль Капитана Крюка[5]5
Капитан Крюк – персонаж книги Дж. Барри «Питер Пэн». Антигерой, капитан пиратов с острова Нетинебудет, противник Питера Пэна.
[Закрыть] всегда найдется.
Сара познакомилась с Джонни только в сентябре, когда они начали преподавать в одной школе, но знала его в лицо еще по лекциям в университете. Они посещали их вместе, и там Сару приняли в тайное студенческое братство «Дельта-Тау-Дельта». Джонни был полной противоположностью Дэну. Тот, очень красивый, язвительно остроумный и непоседливый, отчего Саре всегда становилось немного не по себе, много пил и проявлял безудержную страсть в постели. Иногда, выпив, Дэн становился злым и жестоким. Она никогда не забудет того памятного вечера в бангорском ресторане «Латунные перила». Мужчина за соседним столиком подшутил над чем-то, сказанным Дэном о футбольной команде университета, и Дэн осведомился, не желает ли тот отправиться домой со свернутой шеей. Мужчина, на вид лет сорока, извинился, но Дэн не успокоился. Напрашиваясь на драку, он начал отпускать колкости по поводу спутницы мужчины. Сара взяла Дэна за руку и попросила уняться. Он стряхнул ее руку, и в его серых глазах появилась странная пустота, отчего слова у Сары застряли в горле. Потом Дэн вышел на улицу с мужчиной и страшно избил его. Он бил его до тех пор, пока тот не начал кричать. Сара никогда раньше не слышала, как кричат от боли мужчины. Это было ужасно. Им пришлось быстро уехать, потому что бармен, увидев, что происходит, вызвал полицию. Она точно отправилась бы домой одна.
