Текст книги "Бесплодные земли (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Джейк отпустил дверь и двинулся дальше, негромко, но решительно постукивая каблуками по кафелю. Поравнявшись с канцелярией, он заглянул внутрь, но увидел только мисс Фрэнкс. Она болтала по телефону, крутясь на вращающемся кресле и поигрывая локоном. Посеребренный колокольчик стоял рядом, на столе. Джейк дождался, чтобы мисс Фрэнкс оказалась к двери спиной, и поспешно прошел мимо. Тридцать секунд спустя он уже выходил в сияющее, солнечное майское утро.

«Надо же, сорвался с уроков, – несмотря на тревогу и смятение, изумился он такому неожиданному развитию событий. – Если я еще минут пять не вернусь из туалета, мисс Эйвери пошлет кого-нибудь поглядеть… и всем все станет ясно. Все поймут, что я сбежал из школы, стал прогульщиком».

Он вспомнил о лежащей на парте папке.

«Они прочтут мое сочинение и подумают, что я спятил. Fou. Как пить дать. Правильно, я же и есть сумасшедший».

Тут послышался другой голос – Джейк подумал, что это голос человека с глазами снайпера, человека с двумя большущими револьверами. Голос звучал холодно… но не без нотки утешения.

«Нет, Джейк, – сказал Роланд. – Ты не безумен. Ты растерян, напуган, но не безумен. Не нужно бояться ни тени твоей, что утром идет за тобою, ни тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку. Ты должен снова отыскать дорогу домой, вот и все».

– И куда же мне идти? – прошептал Джейк. Он стоял на Пятьдесят шестой улице, между Парк– и Мэдисон-авеню, и смотрел на несущуюся мимо лавину машин. Проехал фырчащий автобус, оставив после себя тонкий шлейф едкого синего дыма. – Куда? Где эта паршивая дверь?

Но голос стрелка уже смолк.

Джейк повернул налево, в сторону Ист-ривер, и машинально зашагал вперед. Он понятия не имел, куда идет. Ни малейшего. Оставалось лишь уповать на то, что ноги сами принесут его в нужное место… как недавно принесли туда, куда не следовало.

5

Это случилось тремя неделями раньше.

Нельзя сказать все началось тремя неделями раньше, поскольку создается ошибочное впечатление, будто события развивались постепенно. Голоса – да; голоса набирали силу постепенно, постепенно нарастало и то ожесточение, с каким каждый из них настаивал на собственной версии реальности, но остальное произошло внезапно и сразу.

Джейк собрался из дому в восемь, чтобы пройтись до школы пешком (в хорошую погоду он всегда ходил в школу пешком, а в этом году май выдался положительно великолепный). Отец уже отбыл на телевидение, мать еще не вставала, а миссис Грета Шоу пила на кухне кофе, читая свою «Нью-Йорк Пост».

– До свидания, Грета, – сказал он. – Я пошел.

Не отрываясь от газеты, она помахала ему:

– Всего доброго, Джонни. Удачного дня.

Все как всегда. Начинался самый обычный, ничем не примечательный день.

Через полторы тысячи секунд все изменилось. Навсегда.

Джейк неторопливо шагал по улице, заглядывая в витрины, сумка с книгами в одной руке, мешочек с завтраком – в другой. За семьсот двадцать секунд до того, как его жизнь – единственная, какую он до сих пор знал, – оборвалась, он задержался перед витриной магазина Брендайо, где в застывших позах стояли поглощенные немой беседой манекены в мехах и эдвардианских костюмах. Думал Джейк только о том, что после школы пойдет в кегельбан. В среднем он выбивал 158 – отличный результат для парнишки, которому всего одиннадцать. Джейк мечтал в один прекрасный день стать профи и отправиться в турне (этот маленький фактоид тоже привел бы отца в бешенство).

Время пошло. Близился миг внезапного помрачения рассудка.

Джейк перешел Тридцать девятую; у него оставалось еще четыреста секунд. Подождал зеленого света на Сорок первой.

Двести семьдесят.

Задержался, чтобы заглянуть в галантерейный магазинчик на углу Сорок второй и Пятидесятой.

Сто девяносто.

Теперь Джейк Чэмберс, которому оставалось чуть больше трех минут привычного житья-бытья, шел под незримым зонтом, раскрытым над ним той силой, что Роланд называл ка-тетом.

В душу к мальчику закралось странное беспокойство. Сперва он решил, что за ним следят, но тут же понял: дело вовсе не в этом… или не только в этом. Ему почудилось, что он уже бывал здесь раньше; что наяву переживает давнишний, почти забытый сон. Он подождал, чтобы тревога прошла, но она не проходила. Она усиливалась, и вот уже к ней примешалось иное чувство, в котором Джейк неохотно признал ужас.

Впереди, в двух шагах от Джейка, на углу Пятидесятой и Сорок третьей, негр в панаме пристраивал тележку с содовой и претцелями [17]

[Закрыть].

«Это он закричит Ах ты, Господи, насмерть!», – подумал Джейк.

Со стороны Сорок четвертой улицы к ним приближалась дебелая дама с блумингдэйловским пакетом в руке.

«Она выронит пакет. Выронит пакет, зажмет рот руками и завизжит. Пакет разорвется. В пакете кукла. Она завернута в красное полотенце. Я увижу это с мостовой. С проезжей части. Я буду лежать посреди улицы в намокающих от крови штанах, в растекающейся кровавой луже».

За толстухой шел высокий мужчина в сером шерстяном костюме с тусклым серебристым отливом. Он нес дипломат.

«А вот дядька, которого стошнит прямо на ботинки. Он уронит дипломат, и его вывернет прямо на ботинки… Да что это со мной?»

Тем не менее ноги сами несли Джейка вперед, к перекрестку, туда, где через улицу двигался оживленный, неиссякающий людской поток. Где-то позади был священник-убийца, он приближался. Джейк это знал; он знал, что в следующий миг руки священника будут простерты вперед для толчка… знал, но оглянуться не мог. Словно пребывал в плену кошмара, где просто не дано влиять на ход событий.

Пятьдесят три секунды. Впереди лоточник отодвигал заслонку в боку тележки.

«Сейчас он достанет бутылку «Ю-Ху», – подумал Джейк. – Именно бутылку, а не банку. Встряхнет ее и залпом выпьет».

Лоточник вынул бутылку «Ю-Ху», энергично встряхнул и отвинтил крышечку.

Сорок секунд.

«Сейчас сменится свет».

Белое «ИДИТЕ» погасло. Быстро замигало красное «СТОЙТЕ», и где-то, меньше чем за полквартала от перекрестка, к пересечению Пятидесятой с Сорок третьей уже катил большой синий кадиллак. Джейк знал это, знал, что за рулем «Кадиллака» – толстяк в синей шляпе почти того же оттенка, что и машина.

«Сейчас я умру!»

Он хотел громко крикнуть это беззаботным прохожим, равнодушно обтекающей его толпе, но челюсти не разжимались, их словно свело. Ноги безмятежно несли Джейка к перекрестку. Веское предостережение «СТОЙТЕ» перестало мигать и засветилось ровно. Лоточник кинул пустую бутылку от «Ю-Ху» в белую урну на углу. На другом углу, через улицу от Джейка, стояла толстуха с хозяйственной сумкой, прямо за ней – мужчина в серебристо-сером костюме.

Восемнадцать секунд.

«Пора проехать фургону с игрушками», – подумал Джейк.

Перед самым его носом, подпрыгивая на выбоинах, через перекресток пронесся грузовичок с радостным паяцем и надписью «ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ ИГРУШКАМИ ТУКЕРА» на боку. Где-то позади (знал Джейк) человек в черном прибавил шагу, сокращая разрыв, и уже тянул длинные руки. Но оглянуться было невозможно, как невозможно оглянуться во сне, когда тебя догоняет что-то невыносимо ужасное.

«Беги! А не можешь бежать, так сядь на землю и вцепись в знак «стоянка запрещена»! Сделай что-нибудь, не стой сложа руки!»

Однако Джейк был не властен остановить развитие событий. Впереди, у самой бровки тротуара, стояла молодая женщина в белом свитере и черной юбке. Слева от нее ждал зеленого света парнишка-чикано со стереомагнитофоном. Из динамика неслись последние такты песни Донны Саммер. За ней (знал Джейк) должна была зазвучать «Dr. Love» в исполнении группы «Кисс».

«Сейчас они отойдут подальше друг от друга…»

Едва эта мысль пришла Джейку в голову, как женщина сделала шаг вправо, парнишка-чикано – влево, и между ними образовалась брешь. Ноги-предатели понесли Джейка прямо к ней.

Девять секунд.

В конце улицы под ярким майским солнцем засверкала отделка капота кадиллака. Джейк знал, что это «седан-де-вилль» семьдесят шестого года выпуска.

Шесть секунд.

Кадиллак набирал скорость. Вот-вот должен был смениться свет; человек за рулем «де-вилля», толстяк в синей шляпе с залихватским пером на тулье, собирался успеть проскочить перекресток.

Три секунды.

Человек в черном бросился вперед, к Джейку. Магнитофон паренька-чикано доиграл «Love To Love You, Baby», зазвучали первые аккорды «Dr. Love».

Две секунды.

Кадиллак-убийца (решетка его рычащего радиатора походила на оскал хищного зверя) перестроился на полосу, ближнюю к тротуару, где стоял Джейк, и ринулся к перекрестку.

Одна.

У Джейка занялось дыхание.

Ноль.

Пуск.

– А! – вскрикнул Джейк, когда жесткие ладони с силой ударили его в спину, выпихивая с тротуара на мостовую, выталкивая на проезжую часть, выталкивая из жизни…

Но только у него в воображении.

Тем не менее Джейк накренился вперед, отчаянно размахивая руками, испуганно округлив разинутый рот. Паренек со стереомагнитофоном крепко схватил Джейка повыше локтя и оттащил назад.

– Ты, орелик, давай не зевай, – сказал он. – Тут такое движение, что ахнуть не успеешь – расшибет в котлету.

«Кадиллак» проплыл мимо. Джейк мельком увидел за ветровым стеклом толстяка в синей шляпе, и машина исчезла.

Вот тогда это и произошло; именно тогда Джейк словно бы раскололся посередке и стал двумя мальчиками. Один умирал на мостовой. Другой стоял на углу, потрясенный, в немом изумлении глядя, как «СТОЙТЕ» снова меняется на «ИДИТЕ» и толпа устремляется через дорогу как ни в чем не бывало… впрочем, и в самом деле не бывало.

«Живой!» – возрадовалась половина Джейка, повизгивая от облегчения.

«Мертвый! – завопила в ответ другая половина. – Я мертвый лежу на мостовой! Все столпились вокруг, а человек в черном, который меня толкнул, говорит: Я священник. Позвольте пройти…»

На Джейка, превращая мысли в парусящий парашютный шелк, волнами накатывала дурнота. Мальчик заметил приближающуюся толстуху; когда она поравнялась с ним, он заглянул к ней в сумку. Оттуда, как он и ожидал, поверх края красного полотенца на него взглянули ярко-синие кукольные глаза. В следующую секунду перед Джейком уже никого не было. Женщина ушла. Лоточник, вместо того чтобы голосить «Ах ты, Господи, насмерть!», продолжал готовиться к рабочему дню, насвистывая песню Донны Саммер, которую только что играл магнитофон паренька-чикано.

Джейк обернулся, лихорадочно отыскивая мнимого священника. Того нигде не было.

Джейк застонал.

«Очнись! Ты чего?»

Он не знал. Он знал только, что в эту минуту должен лежать на мостовой, прощаясь с жизнью под истошные вопли толстухи, пока мужчину в серебристо-сером гарусном костюме рвет, а человек в черном проталкивается сквозь собирающуюся толпу.

Именно это, кажется, и происходило в одном из уголков его сознания.

Противная слабость вернулась. Джейк вдруг бросил мешочек с завтраком наземь и что было силы хлестнул себя по лицу. Незнакомая женщина, спешившая на службу, подозрительно всмотрелась в него. Джейк не обратил на нее внимания. Бросив завтрак на тротуаре, он очертя голову кинулся через улицу, безразличный ко вновь замигавшему алому «СТОЙТЕ». Отныне это утратило важность. Смерть подступила к нему – и прошла мимо, даже не глянув. Все должно было произойти иначе (подсказывало Джейку некое глубинное чутье) – но не произошло.

Может быть, теперь он будет жить вечно.

От этой мысли Джейку опять захотелось ликующе захохотать.

6

К тому времени, как он добрался до школы, в голове у него немного прояснилось и за работу взялся рассудок. Трезвое начало старалось убедить Джейка, что причин для беспокойства нет – ей-же-ей, никаких. Возможно, действительно имело место нечто немного необычное, этакое психическое озарение, и Джейк на миг заглянул в будущее, в один из его возможных вариантов. Ну и что? Что особенного? Собственно, идея была вполне современной, даже модной, в духе тех странных газет, какие продаются в универсамах, излюбленного чтива Греты Шоу, за которое она бралась, лишь убедившись, что матери Джейка поблизости нет, – газет вроде «Нэшнл инквайэрер» и «Инсайд вью». Только, конечно, в газетных публикациях психические озарения всегда играли роль упреждающих ядерных ударов: женщина увидела во сне авиакатастрофу – и перезаказала билеты; парню приснилось, будто его брата держат пленником на китайской фабрике, выпускающей «печенье-гаданье» [18]

[Закрыть], – и оказалось, что это правда. Так стоило ли обращать внимание на психическое озарение, суть которого – знать, что по радио сейчас зазвучит песня в исполнении «Кисс», в сумке у толстой тетки лежит кукла, завернутая в красное полотенце, а лоточник, торгующий претцелями, выпьет «Ю-Ху» из бутылки, не из банки?

«Забудь, – посоветовал себе Джейк. – Проехали».

Отличная мысль, но к третьему уроку он понял: нет, не проехали – все только начинается. Шел урок алгебры; глядя, как мистер Кнопф решает на доске простые уравнения, Джейк с разгорающимся ужасом понял, что в его сознании звено за звеном поднимается к поверхности совершенно новая цепочка воспоминаний. Словно на глазах у мальчика со дна мутного озера медленно всплывали неведомые диковинные предметы.

«Я в каком-то незнакомом месте, – подумал он. – То есть, пока незнакомом… а если бы кадиллак меня сбил, оно уже было бы мне знакомо. Это постоялый двор… но та часть меня, которая попала сюда, еще не знает этого. Она знает только, что она где-то в пустыне и что здесь нет ни души. Я плакал, потому что боюсь. Боюсь, что это может быть ад».

К трем часам, явившись в кегельбан «Подземелье», Джейк уже знал, что нашел в конюшне колонку и напился. Вода была очень холодной, с сильным минеральным привкусом. Вскоре он зайдет в дом и в комнате, которая когда-то служила кухней, найдет скромный запас сушеной говядины. Джейк знал это так же твердо, как то, что лоточник выберет «Ю-Ху» в бутылке и что у куклы, выглядывающей из фирменного пакета универмага «Блумингдэйл», синие глаза.

Будто обрел способность вспоминать будущее.

В «Подземелье» он сбил только два ряда; первый – 96, второй – 87. Когда Джейк возвращал шары, Тимми за стойкой заглянул в его листок и покачал головой.

– Что-то ты сегодня не в лучшей форме, чемпион, – заметил он.

– Не то слово, – ответил Джейк.

Тимми пригляделся повнимательнее.

– С тобой все в порядке? Больно ты бледный.

– По-моему, я приболел. Видно, подхватил грипп. – Это было очень похоже на правду: какая-то болезнь, безусловно, настигла Джейка.

– Иди домой, ложись в кровать, – посоветовал Тимми. – И пей, пей, пей. Неразбавленное. Джин, водку и тому подобное.

Джейк покорно улыбнулся.

– Пожалуй, я так и сделаю.

Он медленно шел домой. Вокруг расстилался Нью-Йорк – Нью-Йорк, донельзя соблазнительный в этот ранний вечерний час: серенада улиц, где на каждом углу по музыканту; деревья в цвету; приветливые веселые лица. Все это Джейк видел, но за привычным городским пейзажем его глазам открывался второй план: вот он, Джейк Чэмберс, испуганно прячется в полутемной кухне, покуда человек в черном, ощерившись, как пес, пьет из колонки на конюшне; вот он всхлипывает от облегчения, ибо этот человек (или существо) ушел, не обнаружив его; вот засыпает крепким сном под неприятно-лиловым закатным небом пустыни с проступающей на нем ледяной крошкой звезд.

Открыв своим ключом дверь в занимающую два этажа квартиру, Джейк по привычке (есть ему не хотелось) пошел на кухню взять чего-нибудь пожевать. По пути к холодильнику ему на глаза случайно попалась дверь кладовки, и он остановился. Он вдруг понял, что постоялый двор (и весь чужой и странный мир, частью которого он теперь был) находится за этой дверью. Нужно лишь толкнуть ее, шагнуть за порог и воссоединиться с тем Джейком, который там уже существует. Странной раздвоенности его «я» придет конец; голоса, ведущие бесконечный спор о том, умер он или не умер сегодня в восемь двадцать пять утра, смолкнут.

Заранее расплываясь в улыбке радостного облегчения, Джейк обеими руками толкнул дверь кладовки, та распахнулась… и пронзительный визг пригвоздил мальчика к месту: в глубине, на невысокой табуреточке, стояла миссис Шоу. Жестянка с томатной пастой, которую она держала, вывалилась у нее из рук и упала на пол. Миссис Шоу зашаталась, и Джейк поспешно кинулся вперед, чтобы поддержать экономку, пока та не успела присоединиться к томатной пасте.

– Явленные мощи из осиновой рощи! – ахнула миссис Шоу, проворно отряхивая перед домашнего платья. – Джонни, ты перепугал меня до чертиков!

– Извините, – сказал Джейк. Он действительно жалел, что так вышло, но к чувству вины примешивалось горькое разочарование. За дверью оказалась всего-навсего кладовка. Ведь он был так уверен…

– А кстати, что это ты тут бродишь, как привидение? Тебе же сегодня положено в кегли играть! Я тебя ждала самое раннее через час! И готовить еще не бралась, так что на полдник не рассчитывай.

– Ничего. Вообще-то я не очень голодный. – Джейк нагнулся и поднял банку, которую она уронила.

– Да? Вот уж не сказала бы, если судить по тому, как ты сюда вломился, – ворчливо заметила миссис Шоу.

– Мне показалось, я что-то услышал – вроде бы мышь. Наверное, это были вы.

– Наверное. – Миссис Шоу спустилась с табуреточки и взяла у него банку. – Похоже, у тебя начинается грипп, Джонни. – Она потрогала ему лоб. – На ощупь ты вроде бы не горячий, но иногда это ни о чем не говорит.

– Наверное, я просто устал, – сказал Джейк и подумал: «Если бы дело было только в этом!» – Пожалуй, я просто выпью содовой и немножко посмотрю телевизор.

Она хмыкнула.

– Тетрадки показывать будешь? Если да, то давай быстрей. Я опаздываю с ужином.

– Сегодня тетрадок нет, – ответил Джейк. Он вышел из кладовки, взял содовую и пошел в гостиную. Включив телевизор, он рассеянно уставился на экран, а голоса тем временем спорили, и на поверхность продолжали подниматься все новые и новые воспоминания о пыльном чужом мире.

7

К великой радости Джейка, ни мать, ни отец не заметили, что с ним что-то неладно, – отец, тот вообще вернулся домой только к половине десятого. В десять мальчик отправился в постель и лежал в темноте без сна, слушая звуки большого города за окном: визг тормозов, гудки, вой сирен.

Ты умер.

Фиг-то. Я здесь, в кровати, целый и невредимый.

Ничего не значит. Ты умер, ты же знаешь.

Самое ужасное заключалось в том, что Джейк знал и то, и другое.

«Не знаю, которому из вас верить, но больше я так не могу. Поэтому уймитесь оба. Хватит спорить, оставьте меня в покое. Ладно? Ну пожалуйста».

Но голоса не желали – видимо, не могли – уняться. Джейку пришло в голову, что следует сейчас же встать и открыть дверь туалета. Чужой мир – там, за ней. Там постоялый двор, и вторая половинка его «я» – тоже там, скорчилась в конюшне под ветхой попоной, старается заснуть и недоумевает, что же, черт побери, произошло.

«Я могу объяснить ему, что, – взволнованно подумал Джейк. Он откинул покрывала, внезапно поняв, что дверь рядом с книжным шкафом ведет не в туалет, а в мир, который пахнет зноем, полынью и ужасом в пригоршне праха; в мир, осененный сейчас крылом ночи. – Могу, но объяснять не придется… потому что я буду в нем… я буду им!»

С трудом сдерживая радостный смех, он стремглав кинулся через погруженную во тьму комнату, распахнул дверь настежь и…

И увидел знакомый туалет. На стене – плакат в рамке, Марвин Гэй, на кафельном полу – полоски света и тени, повторяющие очертания жалюзи.

Джейк долго стоял на пороге, пытаясь справиться с разочарованием. Оно никак не проходило. И было горьким.

Горьким.

8

Следующие три недели протянулись в его памяти угрюмой полосой разоренных, загубленных земель – бесплодных земель из кошмара; пустыней, в которой ни мира не сыщешь, ни роздыха, ни избавленья от боли. Словно беспомощный пленник, в бессильном отчаянии следящий за разграблением некогда подвластного ему города, Джейк наблюдал за тем, как его разум теряет устойчивость под беспрестанно усиливающимся натиском призрачных голосов и воспоминаний. Наконец в фантомном бытии мальчика настал миг, когда человек по имени Роланд позволил ему сорваться в пропасть под горами, и Джейк понадеялся, что теперь-то память перестанет нанизывать миражи – но ничуть не бывало. Круг замкнулся; она принялась прокручивать воспоминания об иной жизни заново, как магнитофон, запрограммированный повторять одну и ту же запись до тех пор, пока не сломается или кто-нибудь не придет и не вырубит его.

Страшный внутренний раскол углублялся, и восприятие Джейком своей более-менее реальной жизни нью-йоркского мальчишки делалось все более обрывочным. Он припоминал, что ходил в школу, в выходные – в кино, а в воскресенье на прошлой (или на позапрошлой?) неделе – с родителями в ресторан, не то на поздний завтрак, не то на ранний обед, но все это вспоминалось ему, как переболевшему малярией вспоминается самый тяжелый и мрачный период болезни: люди обращались в бесплотные тени, голоса сливались в нестройный хор, дробясь эхом, и даже простейшее дело – съесть сэндвич или купить кока-колу в автомате в спортзале – превращалось в преодоление. Все эти три недели Джейк продирался сквозь сумбур горланящих голосов и двоящихся воспоминаний. Навязчивый интерес мальчика к всевозможным дверям рос; надежда на то, что за одной из них может лежать мир стрелка, никак не умирала окончательно. Что, впрочем, было не так уж странно, поскольку это была его единственная надежда.

Однако сегодня игра закончилась. Все равно, реального шанса на победу у него никогда не было. Сегодня он сдался. Сбежал с уроков. Понурив голову, Джейк как автомат брел по тротуару, а ноги сами несли его по расчертившим город на клетки улицам на восток. Он понятия не имел ни о том, куда идет, ни о том, что будет делать, когда придет туда.

9

Около девяти часов это безрадостное оцепенение нарушилось, и Джейк мало-помалу стал замечать, что творится вокруг. Он стоял на пересечении Лексингтон-авеню с Пятьдесят шестой улицей, тщетно пытаясь вспомнить, как очутился здесь. Мальчик в первый раз заметил, что утро стоит великолепнейшее. День выдался во сто крат лучше славного погожего денька седьмого мая (дня, когда Джейка постигло безумие) – быть может, это и был тот самый день, когда весна, оглядевшись, вдруг видит стоящее неподалеку лето – сильное, красивое, с дерзкой самоуверенной усмешкой на загорелом лице. Ярко сияло солнце, отражаясь от стеклянных стен зданий делового района, тень каждого пешехода была черной и четкой. В безупречно синем чистом небе белели редкие островки пухлых кучевых облаков.

Дальше по улице, у возведенного вокруг стройплощадки глухого дощатого забора, стояли два бизнесмена в дорогих, хорошо скроенных костюмах. Они смеялись, передавая что-то из рук в руки. Заинтересовавшись, Джейк направился в их сторону и, подойдя поближе, увидел, что бизнесмены играют в крестики-нолики, рисуя на заборе клетки, кресты и кружочки дорогим маркером. Джейк от души восхитился. Когда он приблизился, один из бизнесменов нарисовал в верхней правой клетке нолик и из угла в угол наискось перечеркнул игровое поле.

– Опять я продул! – сказал второй. Потом этот человек, судя по виду – исполнительный директор крупной фирмы, или юрист, или биржевой маклер экстра-класса – взял у своего товарища маркер и нарисовал еще одну решеточку.

Взгляд первого бизнесмена, победителя, скользнул влево, и он увидел Джейка. Он улыбнулся.

– Вот это денек, а, малый?

– Ну! – откликнулся Джейк, в восторге от того, что говорит слово в слово то, что думает.

– Слишком славный, чтобы сидеть в школе, а?

Тут Джейк, как ни странно, рассмеялся. Школа «Пайпер» с ее «рекреациями» вместо обедов, школа «Пайпер», где нельзя было сходить в туалет по-большому – только «отлучиться на минутку», вдруг показалась чем-то далеким и совершенно несущественным.

– Угадали.

– Хочешь сыграть? Вот Билли с пятого класса все никак меня не обставит.

– Отстань от парня, – сказал второй бизнесмен, протягивая маркер. – Ты уже история. – Он подмигнул Джейку, и Джейк, к своему изумлению, подмигнул в ответ. Он пошел дальше, оставив бизнесменов играть. В нем крепло ощущение, что вот-вот произойдет (если уже не происходит) какое-то чудо, и он теперь не шел, а словно бы плыл, не касаясь асфальта.

На переходе зажглось «ИДИТЕ», и Джейк ступил на мостовую Лексингтон-авеню. Посреди улицы он остановился, так неожиданно, что его едва не сбил мальчишка-посыльный на десятискоростном велосипеде. Стоял прекрасный весенний день – да. Но не потому Джейку было так хорошо. Не потому он так внезапно и полно начал осознавать происходящее вокруг. Не потому был так уверен, что грядет неведомое великое событие.

Голоса умолкли.

Не исчезли навсегда – Джейк откуда-то знал это – но сейчас молчали. Почему?

Внезапно Джейку представились двое ссорящихся. Они сидят визави в комнате за столом и обмениваются все более язвительными замечаниями. Чуть погодя они мало-помалу подаются вперед, задиристо выставляя подбородки, в бешенстве обдавая друг друга мелкими брызгами слюны. Вскоре дойдет до затрещин. Но потасовка не успевает начаться: слышится мерный глухой стук – буханье басового барабана, а следом задорное, звонкое пение фанфар. Перебранка прекращается; спорщики озадаченно переглядываются.

«Что это?» – спрашивает один.

«Не знаю, – отвечает другой. – Никак, парад».

Они кидаются к окну – да, это парад; марширует одетый в форму оркестр, пламенеет на солнце медь труб, торжественно вышагивают длинными загорелыми ногами хорошенькие мажоретки, мелькают жезлы, приветственно машут из украшенных цветами открытых машин знаменитости.

Оба не отрывают глаз от окна; перепалка позабыта. Она, несомненно, еще возобновится, но пока скандалисты стоят рядом, плечом к плечу, точно лучшие друзья, и смотрят, как проходит мимо парад…

10

Гудок автомобиля заставил Джейка вздрогнуть и очнуться. Видение, яркое и живое, какими порой бывают сны, рассеялось. Мальчик спохватился, что все еще стоит посреди Лексингтон-авеню, а свет уже сменился. Он пугливо огляделся, ожидая увидеть летящий на него синий кадиллак, но сигналивший ему парень сидел за рулем желтого «Мустанга» с откидным верхом. Он усмехался. Словно весь Нью-Йорк глотнул сегодня веселящего газа.

Помахав парню, Джейк спринтерским рывком очутился на другой стороне улицы. Парень в «Мустанге» покрутил пальцем у виска – «псих ненормальный!», – помахал в ответ и уехал.

Мгновение Джейк просто стоял на углу, подставив лицо майскому солнцу, улыбаясь, жадно впитывая звуки и запахи. Он полагал, что так должен чувствовать себя приговоренный к смерти на электрическом стуле, узнав об отсрочке исполнения приговора.

Голоса молчали.

Что за парад на время отвлек их внимание? Необычайная красота весеннего утра?

Джейк не думал, что дело только в этом. Не думал, поскольку все его существо, каждую клеточку, снова пронизало чувство предведенья; впервые Джейк испытал его три недели назад, приближаясь к пересечению Пятидесятой и Сорок шестой. Но седьмого мая то было предчувствие неотвратимо надвигающейся гибели, а сегодня – предвкушение чего-то ослепительного, великолепного, лучезарного, неведомой радости и благодати. Подобной… подобной…

Свету. Вот что за слово пришло ему в голову и теперь звенело там, несомненно и бесспорно правильное.

– Свет! – громко воскликнул Джейк. – Это пришествие Света!

Он зашагал по Пятьдесят четвертой улице в сторону центра и, оказавшись у ее пересечения со Второй авеню, еще раз прошел под зонтом ка-тета.

11

Повернув направо, Джейк остановился, развернулся и возвратился на угол, откуда пришел. Да, вне всяких сомнений, необходимо было спуститься по Второй авеню, но он опять стоял не на той стороне улицы. Загорелся зеленый свет, Джейк торопливо перешел дорогу и опять повернул направо. Владевшее мальчиком чувство – ощущение

(Света)

того, что все идет как надо, крепло с каждым шагом. Джейка переполняла радость, у него точно камень с души свалился. С ним ничего не случится. На этот раз ошибки нет. Мальчик не сомневался: вскоре он увидит людей, которых узнает, как узнал толстуху и лоточника, и заранее будет помнить, как кто себя поведет.

Вместо этого он вышел к книжному магазину.

12

«РЕСТОРАН «МАНХЭТТЕНСКОЕ ПИРШЕСТВО УМА», гласила намалеванная в окне вывеска. Джейк направился к двери. Там висела грифельная доска, похожая на те, что обычно украшают стены закусочных и столовых.

…

СЕГОДНЯ В МЕНЮ

Горячее из Флориды! Свеженький Джон Д. Макдональд!

В твердом переплете – З по 2.50

В мягкой обложке – 9 за 5.00

С берегов Миссисипи! Уильям Фолкнер в собственном соку!

В твердой обложке – по рыночной цене

В мягкой обложке, издательство «Винтэдж Лайбрэри» – 0.75

Из Калифорнии! Реймонд Чендлер вкрутую!

В твердом переплете – по рыночной цене

В мягкой обложке – 7 по 5.00

УТОЛИ СВОЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ГОЛОД

Джейк вошел в магазинчик, сознавая, что сейчас впервые за три недели открыл дверь, не питая безумной надежды обнаружить за нею иной мир. Над головой звякнул колокольчик. В нос ударил слабый пряный аромат старых книг, неизвестно почему показавшийся родным, домашним.

Ресторанный мотив продолжался и за порогом. Хотя вдоль стен тянулись ряды книжных полок, помещение делил на две части прилавок, очень похожий на стойку кафетерия. По Джейкову сторону этой стойки стояло несколько столиков со стульями. Спинки у стульев были из гнутых металлических прутьев. Каждый столик был накрыт так, чтобы демонстрировать блюда сегодняшнего меню: романы Джона Д. Макдональда о Трэвисе Мак-Ги, романы о Филиппе Марлоу Реймонда Чендлера, романы о Сноупсе Уильяма Фолкнера. Маленькая табличка на столике с Фолкнером сообщала: «Есть редкие первые издания – пожал., поинтересуйтесь». Другая табличка, на стойке, просто советовала: «ПОЛИСТАЙ!» Именно этим и занимались двое посетителей. Они сидели у стойки-прилавка, прихлебывали кофе и читали. Джейк подумал, что это, без сомнения, самый лучший книжный магазин, в каком ему когда-либо приходилось бывать.

Но что привело его сюда? Вот вопрос. Судьба? Или здесь сыграло свою роль слабое, но неотвязное ощущение, что он идет по следу… оставленному специально, чтобы он его нашел?

Джейк поглядел на маленький стенд с книгами на столике слева от себя и понял ответ.

13

Там были выставлены детские книжки. Места на столе было не слишком много, а потому книжек насчитывалось всего около дюжины – «Алиса в Стране Чудес», «Хоббит», «Том Сойер» и тому подобное. Внимание Джейка привлекла книжка, явно предназначенная для совсем маленьких детей. На ярко-зеленой обложке, пыхтя, взбирался на пригорок паровозик с человечьим лицом. На его предохранительной решетке (ярко-розовой) играла радостная широкая улыбка, а веселый глаз – фара – словно приглашал Джейка Чэмберса заглянуть в книгу и прочесть все от корки до корки. «Чарли Чух-Чух», значилось на титуле, «текст и иллюстрации Берил Ивенс». Мальчик мгновенно вспомнил свое «Итоговое эссе» с фотографией амтраковского поезда на первом листе и словами чух-чух, раз за разом повторявшимися в тексте.