355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стивен Кинг » Бесплодные земли (др. перевод) » Текст книги (страница 12)
Бесплодные земли (др. перевод)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 01:43

Текст книги "Бесплодные земли (др. перевод)"


Автор книги: Стивен Кинг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Я насчет давешнего… ты уж извини. – Просить прощения Элмер Чэмберс не привык, и получалось у него неважнецки. Джейк вдруг почувствовал легкую жалость к отцу.

– Да ладно.

– Денек – врагу не пожелаешь, – пожаловался отец, вертя в руках пустой стакан. – Может, забудем, что было, и дело с концом? – Он говорил так, будто эта замечательная разумная мысль пришла ему в голову только что.

– Я уже забыл.

– Ну и хорошо. – В тоне отца звучало облегчение. – Самое время тебе отправляться спать, верно? А то завтра пойдет писать губерния – объяснения, проверки…

– Уж наверное, – согласился Джейк. – Как ма, ничего?

– Отлично. Лучше всех. Я буду в кабинете. Накопилась уйма бумажной работы, и все нужно сделать за сегодняшний вечер.

– Пап?

Отец настороженно оглянулся.

– Как твое полное имя? Элмер, а дальше?

Что-то в лице отца подсказало Джейку, что оценку на «Итоговом эссе» он видел, но не потрудился прочесть ни само сочинение, ни критический отзыв мисс Эйвери.

– Дальше? Никак. Инициал, как у Трумэна – «Гарри С.». Только у меня – «Р». А что?

– Просто любопытно, – ответил Джейк.

В присутствии отца ему как-то удавалось сохранять самообладание… но едва дверь за Элмером Чэмберсом закрылась, мальчик кинулся к кровати и уткнулся лицом в подушку, чтобы заглушить очередной приступ безудержного хохота.

22

Убедившись, что последний пароксизм смеха миновал (хотя редкие смешинки еще клокотали в горле – так при землетрясении за главным толчком следуют мелкие и слабые) и что отец, должно быть, благополучно заперся в кабинете с сигаретами, виски, бумагами и флакончиком белого порошка, Джейк вернулся к столу, включил настольную лампу и раскрыл «Чарли Чух-Чуха». Бросив беглый взгляд на страницу с выходными данными, он увидел, что впервые книга вышла в пятьдесят втором году; его экземпляр представлял четвертое издание. Джейк заглянул в конец книги, но никакой информации об авторе, Берил Ивенс, не нашел. Он возвратился к началу, посмотрел на картинку (допотопный паровозик; в будке машиниста усмехающийся блондин), вгляделся (усмешка светловолосого машиниста при ближайшем рассмотрении оказалась гордой улыбкой) и начал читать.

Боб Брукс водил поезда Межземельской железнодорожной компании на линии Сент-Луис – Топека. Боб Брукс был самым лучшим машинистом Межземельской железнодорожной компании, а Чарли – самым лучшим паровозом!

Чарли был Паровоз Марки Четыре-Ноль-Два-Икс-Пресс, и одному только машинисту Бобу дозволялось подыматься на его высокое сиденье и гудеть в гудок. «УУ-УУУ» гудка Чарли знали все, и всякий раз, заслышав этот голос, летящий над ровными просторами канзасских степей, люди говорили: «Вот едут Чарли и Машинист Боб, самая быстрая команда от Сент-Луиса до Топеки!»

Девчонки и мальчишки выскакивали из домов посмотреть, как Чарли и Машинист Боб поедут мимо. Машинист Боб всякий раз улыбался и махал им рукой. Ребятишки улыбались и махали в ответ.

У Машиниста Боба был особый секрет. Только он один знал, что Чарли Чух-Чух по самому-пресамому настоящему живой. Как-то раз на перегоне между Топекой и Сент-Луисом Машинист Боб услыхал пение – тихое-тихое и басистое.

– Кто это со мной в кабине? – сурово спросил Машинист Боб.

– Лечиться надо, Машинист Боб, – пробормотал Джейк и перевернул страницу. На картинке Боб, нагнувшись, заглядывал Чарли под топку. Джейк задался вопросом, кто же ведет поезд и следит за дорогой, высматривая на рельсах коров (не говоря уж о мальчишках и девчонках), пока Машинист Боб занят ловлей зайца, и заключил, что Берил Ивэнс в поездах разбиралась слабо.

– Не тревожься, – послышался чей-то хриплый голосок. – Это я.

– Кто это «я»? – спросил Машинист Боб. Он говорил своим самым внушительным, самым суровым голосом, поскольку все еще думал, что его кто-то разыгрывает.

– Я, Чарли, – отвечал хриплый голосок.

– Три ха-ха! – воскликнул Машинист Боб. – Паровозы не умеют говорить! Может, я не семи пядей во лбу, но уж это-то я знаю! Коли ты – Чарли, так, сдается мне, сумеешь сам дать гудок!

– Ясное дело, – отозвался хриплый голосок, и только он это сказал, как гудок оглушительно загудел, и над равнинами Миссури раскатилось: «УУ-УУУ!»

– Батюшки-светы! – ахнул Машинист Боб. – Да это и впрямь ты!

– Вот видишь, – сказал Чарли Чух-Чух.

– Как же это я до сих пор не знал, что ты живой? – спросил Машинист Боб. – Почему раньше ты никогда со мной не разговаривал?

Тогда Чарли своим хриплым голоском спел Машинисту Бобу песенку. Вот эту:

 
Не приставай с вопросами, играть мне недосуг —
Стучу-кручу колесами: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Зима, весна ли, осень – по рельсам я качу,
Трудяга-паровозик по имени Чух-Чух.
Мечта моя простая: под небом голубым
Бежать, не уставая, – чух-чух, колечком дым!
И я хотел бы только (скажу вам – не совру),
Чтоб оставалось все, как есть, покуда не умру!
 

– Надеюсь, мы с тобой еще не раз потолкуем в дороге? – спросил Машинист Боб. – Мне это по душе.

– Непременно потолкуем, – пообещал Чарли. – Я люблю тебя, Машинист Боб.

– И я тебя люблю, Чарли, – сказал Машинист Боб и сам дал гудок – просто, чтобы показать, как он счастлив.

«УУ-УУУ!» Так громко и красиво Чарли еще никогда не гудел, и все, кто услышал его, вышли посмотреть.

Иллюстрация к этому последнему отрывку обнаруживала большое сходство с изображением на обложке. На предыдущих рисунках (аляповатых и безыскусных, напомнивших Джейку картинки к любимой книжке детсадовского детства «Майк Маллиган и его паровой каток») Чарли был паровоз как паровоз – энергичный, жизнерадостный, без сомнения, интересный мальчишкам эры пятидесятых, кому предназначалась книга, но всего-навсего механизм. Здесь, однако, у него были явно человечьи черты, и, несмотря на улыбку Чарли и довольно тяжеловесное жеманство рассказа, Джейка пробрал озноб.

Улыбка не внушала ему доверия.

Он схватил свое «Итоговое эссе» и пробежал глазами по строчкам. «Возможно, Блейн опасен, – прочел он. – Истина ли это, я не знаю».

Он закрыл папку, несколько мгновений задумчиво барабанил по ней пальцами, потом вернулся к «Чарли Чух-Чуху».

Машинист Боб и Чарли провели вместе много счастливых дней и толковали обо всем на свете. Машинист Боб жил бобылем, и Чарли был первым настоящим другом, каким Боб обзавелся после смерти своей женушки – а умерла она давным-давно, в городе Нью-Йорке.

Но однажды, вернувшись в Сент-Луисское паровозное депо, друзья обнаружили на месте стоянки Чарли новый тепловоз. Да какой! Пять тысяч лошадиных сил! Сцепка из нержавеющей стали! Двигатель из «Механических мастерских Ютики», Ютика, штат Нью-Йорк! А на самом верху, позади генератора, расположились три ярко-желтых вентилятора радиаторного охлаждения.

– Что это? – встревоженно спросил Машинист Боб, но Чарли лишь пропел самым тихим и хриплым голоском, на какой был способен:

 
Не приставай с вопросами, играть мне недосуг —
Стучу-кручу колесами: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Зима, весна ли, осень – по рельсам я качу,
Трудяга-паровозик по имени Чух-Чух.
Мечта моя простая: под небом голубым
Бежать, не уставая, – чух-чух, колечком дым!
И я хотел бы только (скажу вам – не совру),
Чтоб оставалось все, как есть, покуда не умру!
 

Тут появился мистер Бриггс, Начальник Депо.

– Прекрасный тепловоз, – сказал Боб, – но вам придется вывести его с места Чарли, мистер Бриггс. Как раз сегодня после обеда Чарли обязательно нужно поменять смазку.

– Чарли уже никогда больше не понадобится менять смазку, Машинист Боб, – грустно промолвил мистер Бриггс. – Этот новехонький тепловоз «Берлингтон-Зефир» прислан ему на смену. Когда-то Чарли был самым лучшим в мире паровозом, но теперь он состарился и его котел дал течь. Боюсь, Чарли пришла пора уйти на покой.

– Вздор! – Машинист Боб был вне себя. – Чарли еще работник хоть куда! Да я отобью телеграмму в головную контору Межземельской железнодорожной компании! Телеграфирую лично Президенту, мистеру Рэймонду Мартину! Он меня знает, потому как однажды он лично вручил мне Медаль За Отличную Службу, а после мы с Чарли катали его дочурку. Я дал малышке потянуть за шнурок, и Чарли гудел для нее во всю мочь!

– Мне очень жаль, Боб, – сказал мистер Бриггс, – но заменить Чарли новым тепловозом распорядился сам мистер Мартин.

Это была истинная правда. И Чарли Чух-Чуха отвели на запасной путь в самом дальнем уголке станции Сент-Луис Межземельской железной дороги, ржаветь в бурьяне. Теперь перегон Сент-Луис – Топека оглашал своим «ГУУУ! ГУУУ!» «Берлингтон-Зефир», а свистка Чарли больше не было слышно. В сиденье, там, где когда-то, глядя на стремительно убегающую назад степь, так гордо восседал Машинист Боб, поселилось мышиное семейство; в трубе паровоза свили гнездо ласточки. Чарли был одинок и очень грустил. Он скучал по стальным рельсам, по яркому синему небу и широким просторам. Порой поздно ночью он думал обо всем этом и плакал темными, маслянистыми слезами. От них ржавел его прекрасный стрэтхэмовский головной прожектор, но Чарли было все равно – ведь теперь старый стрэтхэмовский прожектор больше не зажигался.

Мистер Мартин, Президент Межземельской железнодорожной компании, прислал письмо – он предлагал Машинисту Бобу занять место машиниста на новом «Берлингтон-Зефире». «Это прекрасный тепловоз, Машинист Боб, – уговаривал мистер Мартин, – он полон сил и кипит энергией, на нем должен ездить именно ты! Ты самый лучший машинист на Межземельской железной дороге. Сюзанна, моя дочь, и по сей день помнит, что ты давал ей погудеть в гудок старины Чарли».

Но Машинист Боб сказал, что раз ему нельзя водить Чарли, то машинистом ему больше не работать.

– Где ж мне понять такой отличный новый тепловоз, – сказал Машинист Боб. – А ему не понять меня.

Машинисту Бобу поручили мыть моторы на станции Сент-Луис-Сортировочная, и Машинист Боб превратился в Мойщика Боба. Случалось, другие машинисты, водившие отличные новые тепловозы, смеялись над ним. «Поглядите-ка на старого дуралея! – говорили они. – Он не может понять, что мир сдвинулся с места!»

Иногда поздним вечером Машинист Боб уходил на задворки станции, туда, где на приютивших его ржавых запасных путях стоял Чарли Чух-Чух. Колеса Чарли оплели сорняки, навсегда потухший головной прожектор изъела ржавчина. Машинист Боб всякий раз заговаривал с Чарли, но Чарли отвечал все реже и реже. А частенько и вовсе отказывался разговаривать.

Однажды вечером в голову Машинисту Бобу пришла ужасная мысль.

– Чарли, ты умираешь? – спросил он, и Чарли своим самым тихим, самым хриплым голоском ответил:

 
По рельсам я не бегаю уже давным-давно —
Ржаветь и гнить в бурьяне мне, видно, суждено.
Наверное, тебе я ни капли не совру,
Сказав, что простою тут, покуда не умру.
 

Джейк долго не сводил глаз с картинки, которая наглядно иллюстрировала такой не-вполне-нежданный поворот событий. Взыскательному взору рисунок, пожалуй, показался бы грубым, и все же это определенно была классная работа. Постаревший, потрепанный, позабытый-позаброшенный Чарли. Машинист Боб глядел так, точно лишился последнего друга… то есть соответственно сюжету. Джейк без труда представил себе, как по всей Америке дети отчаянно ревут над этой картинкой, и ему пришло в голову, что историй с такой вот начинкой, историй, плещущих в ребячью душу кислотой, полно. Гензель и Гретель, прогнанные злой мачехой в лес; мать Бэмби, которой свернул шею охотник; смерть Старого Крикуна. Легче легкого было причинить малышам боль, заставить страдать, довести до слез; похоже, во многих сочинителях это пробуждало некую странно садистскую жилку… и, кажется, Берил Ивенс не была исключением.

Впрочем, Джейк обнаружил, что его самого вовсе не огорчает ссылка Чарли на глухой, заросший бурьяном пустырь, дальнюю окраину сортировочного узла станции Сент-Луис Межземельской железной дороги. Совсем напротив. «Это хорошо, – сказал он себе. – Туда ему и дорога. Там ему самое место, потому что он опасен. Пусть сгниет на этом пустыре. Слезы в глазах? Не верьте – говорят, крокодилы тоже плачут».

Джейк быстро дочитал оставшиеся страницы. Разумеется, все заканчивалось хорошо, хотя, несомненно, именно минуты безысходного отчаяния на задворках сортировочной станции помнились ребятишкам и тогда, когда счастливая развязка была давно позабыта.

В Сент-Луис с проверкой нагрянул мистер Мартин, президент Межземельской железнодорожной компании. Его план состоял в том, чтобы на «Берлингтон-Зефире» доехать до Топеки, где в этот самый день его дочка Сюзанна, пианистка, давала свой первый концерт. Вот только «Зефир» не желал раскочегариваться. Похоже, в дизельное топливо попала вода.

(«Уж не ты ли напоил тепловоз водичкой, машинист Боб? – подивился Джейк. – Провалиться мне на этом месте, твоя работа, старый шакал!»)

Все остальные поезда были на линии! Что делать?

Кто-то потянул мистера Мартина за рукав. Это был Мойщик Боб, только он больше совсем не походил на мойщика. Покрытые масляными пятнами рабочие штаны он сменил на чистый комбинезон. На голове красовалось старое полотняное кепи машиниста.

– Вон там, на запасном пути, стоит Чарли, – сказал Боб. – Чарли поедет в Топеку, мистер Мартин. Чарли свезет вас туда, и вы поспеете к дочке на концерт!

– Этот старик? – с издевкой спросил мистер Мартин. – Чарли и к вечерней зорьке все еще будет в пятидесяти милях от Топеки!

– Чарли поспеет, – настаивал Машинист Боб. – Поспеет, коли ему не придется тянуть состав, уж я-то знаю! Я ведь все свое свободное время чистил да мыл Чарли – и паровую машину, и котел, вот оно как.

– Ну, так и быть, пусть попробует, – сдался мистер Мартин. – Жаль было бы пропустить первый концерт Сюзанны!

Чарли был полностью готов к отправлению; Машинист Боб давно уж засыпал в тендер свежий уголек, и топка раскалилась докрасна. Боб помог мистеру Мартину подняться в будку и впервые за много лет задним ходом вывел Чарли с проржавевших рельсов всеми забытого запасного пути на главный путь. Потом, установив Первый Вперед, он потянул за шнурок, и Чарли как встарь лихо прокричал: «УУ-УУУ!»

Все сент-луисские ребятишки услыхали этот крик и высыпали из домов поглядеть, как старый, порыжелый от ржавчины паровоз катит мимо. «Смотрите! – кричали они. – Это Чарли! Чарли Чух-Чух вернулся! Ура!» Все дети радостно махали Чарли, и когда Чарли, набирая скорость, на всех парах вылетел за городскую черту, он, как в старые добрые времена, сам дал гудок: «УУУ-УУУУУ!»

Тра-та-та! – стучали колеса.

Чуффа-чуффа! – пыхтела труба.

Брамп-брамп – погромыхивал конвейер, подавая уголь в топку!

Сил и энергии надобно вам?! Йо-хо-хо и фи-фай-фо-фам! Никогда еще Чарли не ездил так быстро! Степь, фермы, деревеньки сплошной полосой проносились мимо! Машины на шоссе N 41 Чарли, Боб и мистер Мартин обогнали так, точно те стояли на месте!

– Хоптидудл! – вскричал мистер Мартин, размахивая шляпой. – Вот это паровоз, Боб! Вот это паровозище! Не понимаю, почему мы вообще отправили его на покой! Как тебе удается на такой скорости загружать конвейер?

Машинист Боб только улыбнулся – ведь он-то знал, что Чарли подбрасывает себе уголька сам! И сквозь тра-та-та, и чуффа-чуффа, и брамп-брамп он слышал, как Чарли тихим хриплым баском напевает свою старую песенку:

 
Не приставай с вопросами, играть мне недосуг —
Стучу-кручу колесами: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Зима, весна ли, осень – по рельсам я качу,
Трудяга-паровозик по имени Чух-Чух.
Мечта моя простая – под небом голубым
Бежать, не уставая, – чух-чух, колечком дым!
И я хотел бы только (скажу вам – не совру),
Чтоб оставалось все, как есть, покуда не умру!
 

Мистера Мартина на концерт дочки-пианистки Чарли доставил вовремя (само собой), Сюзанна оттого, что снова видит своего старого друга Чарли, была на седьмом небе (само собой), и все вместе они отправились обратно в Сент-Луис и всю дорогу гудели в гудок так, что чертям делалось тошно. Мистер Мартин выделил Чарли с Машинистом Бобом открытую платформу – катать ребятишек по новенькому парку чудес «Межземелье» и калифорнийскому луна-парку

там вы найдете их и сегодня – они катают смеющихся ребятишек по царству огней, музыки и хорошего, здорового веселья. Волосы Машиниста Боба белы как снег, а Чарли уже не говорит так много, как когда-то, но у обоих сил и энергии по-прежнему хоть отбавляй, и до ребятишек то и дело доносится тихий хрипловатый голос Чарли, который мурлычет свою старую песенку.

КОНЕЦ

«Не приставай с вопросами, играть мне недосуг», – пробормотал Джейк, разглядывая заключительную картинку. На ней Чарли Чух-Чух тянул от американских горок к чертову колесу два украшенных поверху гирляндами и лентами пассажирских вагончика, битком набитых радостной ребятней. В кабине сидел и тянул за шнур гудка Машинист Боб, довольный, как свинья в навозе. Джейк полагал, что улыбка Машиниста Боба должна выражать высшее счастье, однако ему она больше напоминала ухмылку безумца. Чарли и Машинист Боб оба походили на безумцев… и чем дольше Джейк смотрел на детей в вагончиках, тем сильнее становилось ощущение, что нарисованные личики искажены гримасой ужаса. Казалось, дети умоляют: «Позвольте нам сойти с этого поезда. Пожалуйста, позвольте нам сойти с этого поезда, пока мы еще живы».

«Чтоб оставалось все как есть, покуда не умру».

Джейк закрыл книжку и задумчиво посмотрел на нее. Потом снова открыл и принялся пролистывать, обводя определенные слова и выражения, которые словно бы взывали к нему.

Межземельская железнодорожная компания… Машинист Боб… тихий хриплый голосок… УУ-УУУ… первый настоящий друг, каким Боб обзавелся после смерти своей женушки, а умерла она давным-давно в городе Нью-Йорке… мистер Мартин… мир сдвинулся с места… Сюзанна…

Он положил ручку. Почему эти слова и фразы притягивают его? Насчет Нью-Йорка, в общем, понятно, но остальные? Если уж на то пошло, зачем ему эта книжка? Бесспорно, ему было назначено купить ее. Джейк не сомневался, что, не окажись у него в кармане денег, он просто схватил бы историю Чарли и пулей кинулся из магазина. Но почему? Зачем? Мальчик чувствовал себя иглой компаса. Игла знать не знает о магнитном севере; знает только, что хочешь не хочешь должна указывать определенное направление.

Джейк знал наверняка лишь одно: он страшно устал и если в скором времени не заползет в постель, то уснет прямо за письменным столом. Он снял рубашку и опять уперся взглядом в обложку «Чарли Чух-Чуха».

Эта улыбка. Он не верил этой улыбке. Не верил, и все.

Ни на грош.

23

Сон пришел не так быстро, как надеялся Джейк. Голоса, вновь заспорившие о том, жив он или мертв, не давали уснуть. Наконец мальчик сел в кровати, не открывая глаз, прижимая кулаки к вискам.

«Хватит! – мысленно завопил он. – Цыц! Вас целый день не было, сгиньте!»

«Пожалуйста – пусть только он признает, что я мертв», – угрюмо сказал один голос.

«Ладно, пусть только, Христа ради, оглядится и признает, что я совершенно определенно жив», – огрызнулся второй.

Джейк понял, что сейчас завизжит в голос. Удержаться было невозможно – мальчик чувствовал, как крик подкатывает к горлу, точно рвота. Он открыл глаза, увидел на сиденье стула возле письменного стола свои штаны, и его осенило. Он вылез из постели, подошел к стулу и ощупал правый передний карман брюк.

Серебряный ключ по-прежнему лежал там. Стоило пальцам Джейка обхватить его, как голоса смолкли.

«Скажи ему, – подумал мальчик, понятия не имея, кому предназначается эта мысль. – Скажи, пусть возьмет ключ. Ключ прогоняет голоса».

Он вернулся в постель, коснулся головой подушки и через три минуты спал, некрепко сжимая в пальцах ключ.

Часть третья. Дверь и демон
1

Эдди уже засыпал, когда чей-то голос отчетливо проговорил ему в самое ухо: «Скажи ему, пусть возьмет ключ. Ключ прогоняет голоса».

Он вскинулся и сел, дико озираясь. Сюзанна подле него крепко спала; голос принадлежал не ей.

Кажется, этот голос вообще никому не принадлежал. Они уже восемь дней пробирались чащей вдоль Луча, и этим вечером устроились на ночлег в глубоком овраге, выходившем в лесной распадок. Слева в некотором отдалении шумела широкая стремнина; она мчала свои бурные воды в ту же сторону, куда шли путники: на юго-восток. Справа на крутой косогор поднимались ели. Никаких непрошеных гостей, только спящая Сюзанна да бодрствующий Роланд. Сжавшись в комок под одеялом, стрелок сидел над самой рекой, устремив застывший взгляд в темноту.

«Скажи ему, пусть возьмет ключ. Ключ прогоняет голоса».

Эдди колебался всего мгновение. Здравый рассудок стрелка находился в шатком равновесии с безумием, баланс мало-помалу смещался – не в пользу здравомыслия – и, что хуже всего, никто не понимал этого лучше самого Роланда. А посему Эдди был готов хвататься за любую соломинку.

Подушкой молодому человеку служил сложенный в несколько раз прямоугольный лоскут оленьей кожи. Сунув руку под это изголовье, юноша извлек оттуда небольшой сверток и направился к Роланду. К тревоге Эдди, его приближение было замечено стрелком лишь тогда, когда до незащищенной спины Роланда оставалось меньше четырех шагов. В былые (и не столь давние) времена стрелок понял бы, что Эдди проснулся, раньше, чем юноша успел бы сесть в постели, – по его изменившемуся дыханию.

«Когда он волокся по взморью, полудохлый от укуса здешнего родственничка наших омаров, в нем и то было больше бдительности», – мрачно подумал молодой человек.

Роланд наконец повернул голову и скользнул взглядом по Эдди. Страдание и упадок сил высветлили глаза стрелка, сделали их прозрачными и блестящими, но Эдди распознал в этом блеске лишь внешний, наружный глянец. За ним он чувствовал растущее смятение, помрачение, которое почти наверняка перешло бы в безумие, если бы продолжало развиваться бесконтрольно. Сердце Эдди дрогнуло от жалости.

– Не спится? – спросил Роланд. Слова он выговаривал медленно, точно плавал в наркотическом дурмане.

– Да я уж совсем было закемарил, но проснулся, – сказал Эдди. – Слышь, Роланд…

– Мне мнится, я вступаю в пору смерти. – Роланд смотрел на Эдди. Яркий, легкий блеск глаз погас; теперь Эдди глядел в два темных глубоких омута, в два, казалось, бездонных колодца. Молодой человек содрогнулся – не столько от слов стрелка, сколько от его бессмысленного неподвижного взгляда. – А знаешь ли ты, Эдди, что я уповаю найти на той поляне, где обрывается тропа?

– Роланд…

– Тишину, – промолвил Роланд. Он прерывисто вздохнул. – Ти-ши-ну, Эдди. Безмолвие. И все. Этого будет довольно. Кончатся мои… мытарства.

Он прижал кулаки к вискам, и Эдди подумал: «Я уже видел, как то же самое делал кто-то другой, и недавно. Но кто? Где?»

Мысль, разумеется, смехотворная; Эдди почти два месяца не видел никого, кроме Роланда и Сюзанны. Тем не менее интуиция подсказывала ему: ошибки нет. Вслух Эдди сказал:

– Роланд, я тут давно уж колупаюсь с одной штуковиной…

Стрелок кивнул. Губы тронула бледная тень улыбки.

– Знаю. И что же это? Ты готов, наконец, сказать?

– Мне кажется, она тоже может быть частью этого… как его… ка-тета.

Безучастный взгляд Роланда вдруг стал внимательным. Стрелок пристально глядел на Эдди, но ничего не говорил.

– Смотри. – Эдди начал разворачивать кожаный лоскут.

«Держи карман шире! – внезапно заорал голос Генри, да так оглушительно, что Эдди не сдержался и едва заметно вздрогнул. – Поможет твоя дебильная деревяшка, жди! Стоит только твоему дружку разок глянуть на эту щепку недопиленную, он со смеху подохнет, укатается! Над тобойукатается! Во, во, смотрите, скажет, никак наша тютя сопливая чего-то выстругала!»

– Заткнись, – буркнул Эдди.

Стрелок вскинул брови.

– Не ты.

Ничуть не удивившись, Роланд кивнул.

– Брат часто навещает тебя, а, Эдди?

Забыв о свертке, Эдди остолбенело воззрился на стрелка, но в следующую секунду улыбнулся. Не слишком приятной улыбкой.

– Не так часто, как бывало, Роланд. Слава Создателю, есть еще в жизни маленькие радости.

– Да, – согласился Роланд. – Когда голосов чересчур много, они тяжким бременем ложатся на сердце… так что там у тебя, Эдди? Дозволь взглянуть.

Эдди поднял на ладони ясеневый чурбачок. Из него, точно женская голова на носу рассекающего морскую гладь корабля, точно рукоять меча из камня, выступал почти готовый ключ. Насколько точно он воспроизводил очертания, виденные Эдди в огне, молодой человек не знал (и полагал, что не узнает никогда – вот разве отыщется подходящий замок, где ключ можно будет испытать), но думал, что довольно точно. Зато Эдди не сомневался в другом: лучше этого ключа он еще ничего не мастерил. Прочие поделки не шли с ним ни в какое сравнение.

– Клянусь богами, Эдди, прекрасно! – вымолвил Роланд. От его апатии не осталось и следа; в голосе звучало то, чего Эдди никогда прежде не слышал: почтительное удивление. – Он готов? Нет еще, верно?

– Нет… не совсем. – Большой палец Эдди спустился в третью выемку, огладил закорючку, которой оканчивалась бородка ключа. – Надо бы еще маленько поковыряться. И вот тут, на конце, кривулька пока неправильная. Я знаю. Хотя не знаю, откуда.

– Значит, вот он, твой секрет. – Это не был вопрос.

– Да. Знать бы еще, к чему все это.

Роланд оглянулся. Проследив за его внимательным взглядом, Эдди увидел Сюзанну и отчасти утешился тем, что Роланд первый услышал ее приближение.

– Вы что тут сидите, полуночники? Треплетесь? – Заметив в руке у Эдди деревянный ключ, Сюзанна кивнула. – Мне было интересно, когда же ты созреешь, чтоб его показать. А знаешь, хорошо вышло. Не представляю, для чего нужен этот ключик, но получилось потрясно.

– Возможно, тебе известно, какую дверь он отмыкает? – Роланд обращался к Эдди. – Не значилось ли это в предначертаниях твоего кеф?

– Нет… но на что-нибудь он, может, и сгодится, хоть и недоделанный. – Молодой человек протянул ключ Роланду. – Я хочу, чтобы он хранился у тебя.

Роланд не шелохнулся. Он внимательно изучал Эдди.

– А почему?

– Почему… ну… да вроде кто-то сказал мне, что так нужно, вот почему.

– Кто?

«Твой мальчишка, – пришла Эдди в голову неожиданная мысль и, еще не успев додумать ее, молодой человек понял: верно. – Твой треклятый мальчишка».

Однако высказываться Эдди не спешил. Ему вообще не хотелось упоминать имени мальчика. Роланд вновь завелся бы, и все.

– Не знаю. Но, думаю, попытка не пытка.

Роланд медленно протянул руку к ключу. Едва его пальцы коснулись дерева, вниз по стерженьку ключа, мерцая, просыпались яркие искры, но Эдди не взялся бы с уверенностью утверждать, что действительно видел эти крохотные вспышки – так быстро они отсверкали. Возможно, это был всего лишь звездный свет.

Пальцы стрелка обхватили ключ, пробивающийся из обрубка ветки. В первую секунду по лицу Роланда ничего нельзя было прочесть, затем он нахмурился и вскинул голову, словно прислушиваясь.

– Ты что? – спросила Сюзанна. – Слышишь…

– Ш-ш-ш! – Недоумение на лице стрелка медленно сменялось изумлением. Он посмотрел на Эдди, на Сюзанну и снова на Эдди. Глаза Роланда, подобно воде, что заполняет погруженный в ручей кувшин, заполняло неведомое безмерное чувство.

– Роланд? – забеспокоился Эдди. – Ты в порядке?

Роланд что-то прошептал. Что именно, Эдди не расслышал.

Сюзанна глядела испуганно. Она бросала на Эдди отчаянные взгляды, будто хотела спросить: «Что ты с ним сделал?»

Эдди взял ее руку в свои.

– Спокуха; по-моему, все нормально.

Рука Роланда так крепко сжимала чурбачок, что Эдди прошил мгновенный страх: как бы ключ не разломился надвое. Но дерево было крепкое, и вырезал Эдди толсто. А стрелок, напрягая шею так, что горло раздувалось, а кадык ходил ходуном, силился заговорить… и вдруг во всю мочь, красивым, сильным голосом закричал прямо в небо:

– ПРОПАЛИ! ГОЛОСА ПРОПАЛИ!

Он снова поглядел на товарищей, и Эдди увидел то, чего не чаял увидеть до конца своей жизни – даже если бы жизнь эта продолжалась тысячу лет.

Роланд Галаадский плакал.

2

В эту ночь, впервые за много месяцев, к Роланду пришел глубокий сон без видений; стрелок спал, крепко стиснув в руке не-вполне-законченный ключ.

3

В другом мире, но под сенью того же ка-тета, Джейк Чэмберс видел самый живой и яркий в своей жизни сон.

Во сне Джейк пробирался древним бором; вернее, уцелевшей от вековой чащобы мертвой зоной бурелома и неряшливого кустарника, который чрезвычайно досаждал мальчику, царапая щиколотки и норовя стянуть с ног кроссовки. На пути Джейка встала неширокая полоса более молодых деревьев (ольха, подумал он, или, может быть, буки – городской ребенок, о деревьях он знал только, что у одних бывают листья, а у других хвоя). Меж них обнаружилась стежка. Прибавив шагу, Джейк двинулся по ней. Впереди просматривалась то ли поляна, то ли просека.

Не доходя до прогала в зарослях, Джейк остановился, углядев с правой стороны что-то вроде каменного указателя, и сошел с тропы посмотреть. В камне были вырезаны буквы, но разрушительное действие времени так сказалось на них, что разобрать надпись не удавалось. Наконец Джейк закрыл глаза (чего никогда прежде во сне не делал) и обвел каждую букву пальцами, как слепой, читающий по брайлевской системе. В темноте под веками все они обрели очертания и наконец сложились в связную фразу, отчетливо проступившую синим огненным контуром:

«ПУТНИК! ЗА СИМ ПРЕДЕЛОМ ЛЕЖИТ СРЕДИННЫЙ МИР – МЕЖЗЕМЕЛЬЕ».

Спящий в своей постели Джейк подтянул колени к груди и покрепче сжал ключ в руке, зарывшейся под подушку.

«Межземелье, – подумал он, – ну, конечно же. Сент-Луис, и Топека, и страна Оз, и Всемирная ярмарка, и Чарли Чух-Чух».

Джейк из сна открыл глаза и заспешил дальше. Поляна за деревьями оказалась залита старым растрескавшимся асфальтом. Посередине желтой выцветшей краской был нарисован круг. Джейк понял, что перед ним дворовая баскетбольная площадка, даже раньше, чем увидел у дальнего ее края, у штрафной линии, мальчика с пыльным старым уилсоновским мячом. Мяч раз за разом взлетал и аккуратно проскакивал в кольцо без сетки: бросок – очко, бросок – очко. Баскетбольная корзина торчала не на щите, а на чем-то вроде закрытого на ночь киоска или торговой палатки. Запертая дверь будки была раскрашена чередующимися диагональными черными и желтыми полосами. За дверью – а может быть, под ней – Джейк расслышал мерный грохот могучих машин. Эти звуки почему-то тревожили. Пугали.

«Не наступи на роботов, – не оборачиваясь, предупредил мальчик с мячом. – По-моему, они все дохлые, но на твоем месте я бы не рисковал».

Джейк огляделся и увидел на асфальте площадки несколько разломанных на части механизмов. Один напоминал мышь или крысу, другой – нетопыря. Почти у самых ног Джейка двумя ржавыми кусками лежала механическая змея.

«Ты – это я – спросил Джейк, делая шаг к мальчику у корзины, но понял, что это не так, даже раньше, чем тот обернулся. Мальчик был больше Джейка и старше – самое меньшее, лет тринадцати. Волосы потемнее; и глаза, увидел Джейк, встретившись с незнакомцем взглядом, не голубые, как у него, а светло-карие с зеленью, ореховые.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю