355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стивен Хантер » Гавана » Текст книги (страница 9)
Гавана
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 22:47

Текст книги "Гавана"


Автор книги: Стивен Хантер


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

16

Молодой человек внимательно разглядывал доску. Позиция на ней сложилась весьма любопытная. Похоже, что все силы противника сконцентрировались на его левом фланге, где ферзь собрал к себе отчаянные пешки, обе умные ладьи, смельчаков-коней и даже слона, тогда как король по своей всегдашней привычке скучал поодаль, на противоположной стороне горизонтали, под жалким прикрытием незначительной части своей армии. Старушка-королева бросила своего супруга на произвол судьбы.

Но чем дольше он изучал позицию, тем больше убеждался в том, что противник морочит ему голову. Он все организовал так, что нельзя было не поверить: нужно ждать атаки по правому краю. А настоящий удар, который внезапно последует слева, будет быстрым, ошеломляюще мощным и рассчитанным. Он знал, что возможность защититься есть, и изо всех сил пытался мысленно разгадать ловушку, но, увы, озарение не наступало.

И все же он не сомневался: слева поставлена приманка для отвода глаз, а справа выстроена западня. Он знал, что должен принять решение, начать контригру, проявить упорство и агрессивность. Поэтому...

– Нет, нет, нет! – резко выкрикнул старший. – Ты что, ничему не научился за все эти дни? Спал? Мечтал невесть о чем? Ах, ну какой же ты болван!

– Но, сэр, – возразил двадцатишестилетний Кастро, – мне показалось, что...

– Хватит тянуть, ходи, а то мне уже скучно.

Кастро сделал ход. Старший резким, явно презрительным движением передвинул фигуру почти одновременно с ним, и сразу же после этого ответа Кастро увидел брешь в своей обороне, увидел, как непредвиденный им удар разрывает всю его позицию, и почувствовал, что азарт покидает его.

– Проклятье! – воскликнул он. – Играем заново.

– Сначала доиграй эту партию, балбес.

На это ушло совсем немного времени: три хода, и он в шестой раз подряд и в девятый раз за десять дней получил мат. Наградой за все усилия была лишь одна ничья, да и та, честно говоря, случайная.

– Надо иметь чутье на такие вещи, – спокойно произнес победитель. – Может быть, шахматы вообще не для тебя. Здесь нет никакой возможности произнести речь или выступить по радио. Не исключено, что именно в этом ты по-настоящему силен. Это не слишком высокий талант, но, я думаю, человек должен полностью использовать то, что ему дано. А разбираться в событиях и принимать решения оставим более толковым людям.

– Нет-нет, – жалобно возразил младший, – я толковый. Вы увидите, что... – Он умолк, не закончив фразы, и продолжил после паузы: – Ведь это было в прошлом году. Откуда вы знаете, что я выступал по радио? Вы не с Кубы.

– Да так, знаю кое о чем. И одно знаю совершенно точно: когда играешь в шахматы, нужно больше ворочать мозгами. Было бы куда разумнее начать именно с них, а не с речей, где тебе платят аплодисментами, а к вечеру оказывается, что ты так и не создал ничего ощутимого. О чем я тебе все время толкую? Не торопись. Из-за этого ты всегда нарываешься на резню.

– По крайней мере это славная гибель, – ответил молодой человек.

– Тебе когда-нибудь доводилось видеть настоящую резню? – спросил старший.

– Нет, – признался Кастро.

– Ну а мне доводилось. Ничего привлекательного. И уж конечно, ничего славного. Уродливое, кровавое, жалкое, отвратительное, безнадежное дело. Именно так заканчиваются все большие кампании, если они недостаточно хорошо готовятся и управляются.

– Кто вы такой? – спросил Кастро. – Вы появляетесь неизвестно откуда, и вдруг мы с вами начинаем каждый день играть в шахматы. Вы говорите на нашем языке совершенно свободно и с европейским акцентом. Вы учили испанский язык в Испании.

– Совершенно верно, в Испании.

– В тридцать шестом – тридцать девятом. И видели там резню?

– Мне, увы, пришлось увидеть много резни. Слишком много. Надеюсь, больше не доведется.

Собеседники сидели под пальмами в парке Сан-Франциско, в Старой Гаване, неподалеку от стойки, где готовили кофе, неподалеку от чистильщика обуви, неподалеку от целой эскадры продавцов различных бутылок с крепкими и легкими напитками, неподалеку от пары шлюх, отдыхавших после трудового утра, неподалеку от женщины, скручивавшей сигары, рядом со множеством расхаживавших по газонам чаек. Солнце пекло, но освежающий бриз, тянувший от находившейся невдалеке гавани, играл пальмовыми листьями и охлаждал кожу, мгновенно осушая выступавший пот.

– Думаю, что вы прибыли издалека, чтобы встретиться со мной, – сказал Кастро. – Могу сказать совершенно точно, что вы интересовались мной с самого начала. Это мне было сразу ясно.

– У меня есть кое-какой практический опыт. Возможно, ты захочешь выслушать мои советы. А когда-нибудь в будущем, обретя мудрость, ты, может быть, и последуешь какому-нибудь из них.

– Откуда вы?

– Разве это имеет значение? Какая разница, если мы с тобой верим в одни и те же вещи и, возможно, в одни и те же методы.

Парень завел заученную декламацию о своих убеждениях. А Спешнев тем временем пристально смотрел на него, пытаясь разгадать собеседника, и видел лишь хорошо знакомый тип – такие люди во множестве появлялись во время революций и войн по всему миру. Оппортунист, имеющий в характере и заметную ленцу, и очевидную склонность к насилию. Не слишком блестящий, но достаточно умный для того, чтобы нажить себе серьезные неприятности. Неплохо подвешенный язык, но ни настоящего характера, ни цельности. Не видит ничего, кроме себя, но готов использовать жаргон борьбы ради своей собственной личной карьеры.

Разумеется, Спешнев изучал документы. Мальчишка Кастро – кубинец только в третьем поколении, его отец был сыном испанского солдата, который, когда испанцы в тысяча восемьсот девяносто девятом убрались с острова, предпочел не возвращаться в старую страну, а остаться в новой. Он был галисийцем, из той суровой области на севере Испании, откуда вышло много конкистадоров и других людей, отличавшихся жестокостью и алчностью. Но пока что Спешнев не получил никаких подтверждений того, что потомок солдата обладал той же силой духа. Пока что за ним числились, если не считать речей, одни лишь шалости: он играл в организацию демонстраций против американского госсекретаря в сорок восьмом году, затем перешел к подготовке совершенно безумной кампании по освобождению доминиканцев из-под власти диктатора Трухильо и бросил дело, когда запахло жареным. Все вопросы пока оставались без ответа.

Это был один из тех многочисленных парней, которые либо заканчивают свои дни подвешенными за ребро на мясницком крюке в застенках тайной полиции, либо идут на сделку с совестью, изменяют, превращаются в пародию на самих себя, становятся предателями за несколько долларов за несколько дней мнимой свободы.

Наделен ли он стальной, несгибаемой волей? Сможет ли убить и не умереть потом от мук совести? Будет ли способен шпионить, пытать, запугивать, предавать ради успеха великого дела? Кто мог это знать наверняка? А вдруг он отступит перед гнилой буржуазной моралью своего отца, мелкого землевладельца из провинции Орьенте, который умеренно преуспевал, пресмыкаясь перед американскими властителями?

И вот перед ним, размахивая руками, распинался этот мальчишка – гремучая смесь из дарования, амбиций и сумятицы в мыслях, чересчур романтичный, чтобы это пошло на пользу хоть кому-нибудь, и прежде всего ему самому. Он мог обладать всеми необходимыми качествами, а Спешнев мог оказаться в состоянии помочь ему. Но сегодня, сейчас, кто скажет, так это или не так?

– Позволь мне еще одно замечание, – резко, менторским тоном произнес Спешнев, решивший указать своему подопечному на очередной недостаток. – Тебе явно не хватает любопытства. День за днем, раз за разом я обыгрываю тебя. Ты же не задаешься вопросом, почему так происходит, не пробуешь новую тактику, не думаешь, не совершаешь рассчитанных жертв. Ты атакуешь, атакуешь и атакуешь. В атаке видишь романтику. А это лучший способ умереть молодым и разочарованным.

– Я следую зову сердца.

– А-ах! У меня от тебя уже голова болит. Так много страсти и так мало мысли. Нужно твердо идти к той цели, которая достижима в данный момент. Место в законодательном собрании, колонка в газете, одобрение старшего товарища... Тянись к людям, и к тебе тоже потянутся. Под крыльями других ты сможешь вырасти. Все великие революционеры это знали. А сегодня ты показал только то, что ничего не знаешь.

Теперь Кастро спокойно сносил оскорбления. Кого-нибудь другого он не задумываясь убил бы за подобные слова, этот тощий старый коршун, несомненно, знал кое-что полезное.

– Так что подумай. Подумай о человеке, который сможет помочь тебе.

– Хмм... – протянул Кастро. – Я знаю такого человека. Может быть, мне стоит пойти повидаться с ним и попробовать заключить стратегический союз.

– Превосходное начало.

– Его зовут Леон Лемус.

– Я должен знать, кто такой сеньор Лемус?

– Он лидер движения. Он возглавлял Социалистическое революционное движение в сороковые годы и отчаянно боролся за то, чтобы изменить положение вещей. У него и сейчас большая сила.

– Он покинул движение?

– Не совсем так. Скорее переменил направление.

– И куда же ведет его новый путь?

– Да пожалуй, трудно сказать определенно. Но у него есть сила и влияние, он платит большие деньги нужным людям, и полицейские относятся к нему благосклонно. У него есть боевики, поэтому его боятся.

– Насколько я понимаю, он гангстер. Убийца, грабитель, сутенер.

– Полагаю, что так. Его чаще называют Эль-Колорадо. Я пойду к нему. Как по-вашему, это хорошая идея? Я заключу с ним союз, который позволит добиться больших успехов, вот увидите.

– Эль-Колорадо, – повторил Спешнев. – Это может показаться смешным, но тебе, вероятно, следует приготовиться к встрече с трудностями.

17

Фрэнки был ко многому привычен. Например, когда кто-нибудь из боссов визгливо орал на него и говорил, что он дерьмо, что он никто, что он чрезвычайно глуп и его мать должна стыдиться того, что раздвигала ноги для его отца. Такое случалось довольно часто, и Фрэнки отлично знал, как себя вести в подобной ситуации: достаточно было уставиться в землю, всем своим видом изображая раскаяние, и ждать, пока боссу не прискучит ругань и он оставит его в покое.

Но то, что случилось на сей раз, оказалось для него совершенно новым. Маленький еврей просто сделал так, что Фрэнки на несколько дней как бы исчез со света. Казалось, будто он больше не существовал. Мир вел себя так, словно он был призраком, невидимкой. Никто с ним не разговаривал, никто его не узнавал, никто не позволял даже своей тени соприкоснуться с Фрэнки – вот до какой степени серьезно все это устроили.

Как ни смешно, это по-настоящему задевало Фрэнки. Ему было больно; такой душевной боли он еще никогда не испытывал и даже не представлял себе, что такое возможно. И вот он молился. Не потому, что был таким уж религиозным человеком: он имел какие-то соображения о чем-то там, наверху, перед чем ему предстоит ответить, но мало тревожился из-за грехов, совершенных из корысти, за которые он пойдет в вечный огонь. Однако Фрэнки хотел предстать перед святым Петром, не запятнав себя предательством. Он хотел, чтобы святой Петр сказал ему: «Фрэнки, ты был плохим мальчиком, но всегда делал то, что тебе приказывали, и никогда не крысятничал, так что, насколько мне известно, ты был хорошим парнем и хорошим гангстером. Все остальное может быть прощено, только измена не прощается». Он молился, чтобы ему дали еще один шанс. Вероятно, в мире этот день выдался скудным на всякие события, потому что Бог нашел время, чтобы взглянуть на Фрэнки, и позволил маленькому еврею с грустным лицом простить его.

– Мне очень жаль, сэр.

– Не называй меня сэр, Фрэнки. Я вовсе не босс. Я только советчик и друг, обремененный различными обязанностями. Называй меня просто: Мейер.

– Да, Мейер.

– Ты допустил очень серьезную оплошность. Предполагалось, что ты не будешь пить и уж тем более лезть к людям с разговорами. От тебя не ожидали вовсе никаких действий.

– Да, Мейер.

– Фрэнки, эти указания не были случайными. Я давал их вовсе не для собственного удовольствия. Ты меня понимаешь?

– Да, Мейер.

– Когда ты говоришь «Мейер», то мысленно произносишь «сэр». Я слышу это в твоем голосе. Произнеси «Мейер» так, чтобы ты и в мыслях говорил «Мейер».

– Да, Мейер. Да, Мейер.

– Лучше, намного лучше. Теперь слушай меня и думай. Думай!

– Да, Мейер.

– Мы не можем потерять Кубу. Не можем. Ни в какую. От Кубы слишком многое зависит. Но на Кубе все очень напряженно и неустойчиво. Нашими партнерами – хотя об этом не говорят вслух и не составляют никаких документов – являются некоторые американские корпорации, которые тоже зависят от денег, поступающих с Кубы в форме дешевого сахара, рабочей силы, фруктов, недвижимости и, в конечном счете, оффшорных предприятий. Но эти люди не нашего пошиба. Наши методы их не устраивают. То, что мы решаем наши проблемы силой, пугает их. И все же они нам нужны.

– Да, Мейер.

– Они должны чувствовать себя удобно рядом с нами. Они должны видеть в нас немного смешные карикатуры на самих себя, словно капитализм всего лишь повел себя чуть-чуть экзотично. Мы как будто герои рассказов Деймона Раньона[30]30
  Раньон Деймон (1884-1946) – американский журналист и автор рассказов, получивший известность благодаря книге «Чучела и куклы», написанной на провинциальном жаргоне.


[Закрыть]
 или же кинофильмов с Джорджи Рафтом, Эдди Робинсоном или Хэмфри Богартом. Мы не прибегаем к насилию, мы не обманщики и не грубияны. Нет-нет, мы живописные, колоритные, привлекательные мошенники. Мы звезды, и преступление – наш экран. Ты меня понимаешь?

– Да, Мейер.

– Бен Сигел понимал это лучше всех. Там его любили, и останься он в живых, то стал бы настоящей звездой, я уверен в этом. Его показывали бы по телевидению. Крупный, красивый, привлекательный мужчина, какие нравятся женщинам. Он мог бы стать эмиссаром, связывающим нас с ними. Это просто несчастье, что он погиб таким молодым.

Фрэнки понял, что Бог сегодня милосерден. Он сморгнул с ресниц набежавшие слезы благодарности.

– Мейер, я много знаю о Бене. Бен, Бен, Бен! Он был героем! – воскликнул Карабин. – Как я любил его! Другие любят Ди Маджио или Теда Уильямса, а я... я любил Бенни. Я мечтал познакомиться с ним, но он покинул нас прежде, чем у меня появилась такая возможность. Я хочу стать похожим на него. Это всегда было моей мечтой.

– Приятно слышать. Я любил этого мальчугана как сына и целый месяц ставил за него свечи в католической церкви, хотя мы с ним оба иудеи. Вот как я любил его... Мне было необходимо показать это. Кто-то выстрелил ему в лицо, когда он читал газету, и кое-кто даже поговаривает, что это я заказал его.

– Я никогда в это не верил. Это не мог быть великий Мейер.

– Это не был кто-то из моих людей. И вообще кто-то из наших. Это был посторонний. Ты меня понимаешь?

– Мейер?

– Да.

– Не в оправдание. Только чтобы объяснить. Прошу вас, только на этот раз.

Мейер задумался. Потом сказал:

– Ну что ж, объясни коротенько.

– Парень, с которым я поругался...

– Знаю, телохранитель конгрессмена.

– Разве вы не знаете, кто он такой?

На этот раз Мейер не имел точного ответа.

– Какой-то головорез со значком, – бросил он. – Вот и все.

– Мейер, я слышал в «Сан-Суси», как один из фраеров признал его. Вот это меня и грызет по-черному. Именно потому я завелся и полез в бутылку. Это тот самый парень из Хот-Спрингса. Который пришил Бена. Который прославился, потому что застрелил Бена, даже не предупредив. Бен клялся, что достанет его. А оказалось, что это Бена застрелили прямо в лицо, когда он сидел на своем диване. Так вот, этот амбал и есть его убийца, говорю вам.

Его слова, как ни странно, серьезно задели Лански. Он сразу увидел, насколько хорошо складываются все детали, образуя четкую картину: Арканзас, политические связи, рост и заметная с первого взгляда крутизна телохранителя. Что-то похожее на страсть – чувство, которого он никогда прежде не испытывал, – внезапно пронзило его, окрасив мысли красным.

– Подумайте об этом, Мейер. Прошу вас. Подумайте. Я не буду больше говорить об этом. Но это тот самый человек, который убил Бена Сигела. Бог привел его сюда, прямо к нам под нос. Что, по-вашему, нужно с ним сделать?

Но уже через секунду к Мейеру вернулась его обычная мудрость. Да, что-то в нем изменилось, но он был мудрецом.

– Никогда не следуй туда, куда ведут чувства. Это самое настоящее проклятие. Прежде всего – бизнес. Только так, и никак иначе. Сначала бизнес, а здесь нам нужно сделать очень и очень много, причем очень осторожно, да, осторожно, чтобы укрепить наши позиции и застраховаться от любых осложнений.

– А потом?

– Если это он, если мы будем знать, что это он...

– Да.

– Тогда мы убьем этого schmata. Но, как всегда было и будет, бизнес прежде всего. А потом месть. Или, вернее, правосудие. Ради этого я и сам мог бы убить.

18

– О, юный крестоносец! – воскликнул Эль-Колорадо. – Какой прекрасный экземпляр! Входи, мой мальчик, дай-ка мне посмотреть на тебя.

Эль-Колорадо, массивный человеке кожей цвета красного дерева, резко контрастировавшей с белизной его зубов, волос и костюма, сидел в патио своего дома номер 352 на углу Двадцать третьей авеню и Пятнадцатой улицы в Ведадо.

Старик с нескрываемым удовольствием вкушал стоявшее в рюмочке крутое яйцо. С Карибского моря, находившегося всего в нескольких кварталах, дул легкий бриз. Пока Кастро вели к хозяину, он увидел множество цветов, целое море цветов в разбитых позади патио цветниках, невидимых с Двадцать третьей авеню.

– Великий Эль-Колорадо! – воскликнул он. – Я наконец-то пришел, чтобы выказать свое почтение!

– Ты очень верно сказал, мой мальчик: наконец-то. У вас, молодых, нет никакого уважения к тем, кто явился в мир раньше вас и уже проделал большую и трудную работу. Вы считаете нас простыми акушерами, призванными принять роды вашего поколения.

Эту фразу, полную горькой правды, хозяин произнес с большой живостью и неподдельным юмором. В последнее время Эль-Колорадо шутил много и смачно.

А почему бы и нет? Он жил в одном из самых красивых зданий Гаваны, которое делили с ним шесть самых миловидных горничных (наверно, их следовало называть именно так; пока фактотум вел его через комнаты, Кастро окинул каждую из них долгим тоскливым взглядом – они были слишком избалованы, чтобы обращать внимание на оборванца, произносящего речи перед такими же оборванцами), и держал в руках все нити преступной жизни города, за исключением женщин, работавших в больших американских гостиницах и игорных домах. Он был богат. Очень неплохо для социалиста.

– Это совершенно верно, – согласился Кастро. – Мы, наше поколение, привыкли думать, что все изобрели сами. В этом проявляется наша близорукость. Мы забываем о великом Марта[31]31
  Марта Хосе Хулиан (1853-1895) – кубинский патриот, революционер, поэт и писатель, идеолог и организатор освободительной борьбы против испанского господства.


[Закрыть]
, забываем о великом Эль-Колорадо. А теперь, думая о том, что может ожидать нас в будущем, я пришел, чтобы загладить свою вину, представиться и попросить совета у величайшего революционера тридцатых годов.

– В таком случае садись. Хулиан, принеси мальчику кофе. Я вижу по форме и по белизне твоего лица, что твоя семья не так давно оторвалась от земли предков.

– Я кубинец только в третьем поколении. Мой отец – мелкий caudillo[32]32
  Caudillo – вождь, военачальник, также диктатор (исп.).


[Закрыть]
 в Орьенте, а его отец – простой солдат, оставшийся здесь после разгрома в девяносто восьмом.

– Все так и есть, иначе в тебе было бы куда больше какао. А я вижу только лилейную белизну. Понимаю, это укрепляет твои амбиции. И все же наступит время, когда кто-нибудь из шоколадного племени добьется перемен на нашей родине.

– Это одна из тех вещей, которые я надеюсь изменить.

Старик весело рассмеялся. Молодой Кастро показался ему очень забавным.

– Посмотри-ка, Хулиан, как ловко он все это разыгрывает. Он знает, на какие кнопки и когда следует нажимать. У этого мальчика есть талант.

– Да, сеньор, – откликнулся слуга.

– Принеси ему еще кофе. С тобой, юноша, приятно иметь дело.

– Спасибо, сеньор.

– Но все-таки что тебе нужно? Покровительство? Источник дохода? Стратегическая консультация?

– Думаю, совет. И, смею надеяться, дружба. Чтобы вы дали обо мне хороший отзыв, если вас спросят. И если у меня когда-нибудь появится шанс расплатиться за вашу доброту, я это сделаю. Мы в своей борьбе должны целиться в наших противников, а не друг в друга.

– Может быть, окажется, что я слишком старый и замшелый для того, чтобы дать хороший совет.

– Говорите что угодно, но я слышал о вашем героизме во время забастовки тридцать шестого года против «Юнайтед фрут» и о том, как вы организовывали докеров в сорок втором. Это были потрясающие дни.

– Вершина всей моей жизни, мое любимое время. Это до сих пор предмет моей гордости и основа веры в собственную мужественность. Но я сразу же скажу тебе о своем главном просчете. Я слишком верил в то, что забастовка – это оружие. Теперь, когда американский капитал вложил в страну такие большие деньги, а люди настолько привыкли к покорности и покою, я сомневаюсь, что они способны выдержать забастовку. А лишь всеобщая забастовка способна свалить Батисту и вытеснить американцев.

– В таком случае остается террор?

– Террор – грязное дело. Слишком часто погибают ни в чем не повинные, ни к чему не причастные люди. Кровопролитие входит в привычку, с которой потом трудно справиться. Одно убийство влечет за собой другое. Предательство и взаимное недоверие становятся настоящим кошмаром Я думаю кое о чем новом: символический террор.

Кастро всем телом подался вперед.

– Я не совсем вас понимаю.

– Предположим, случилось что-то по-настоящему заметное, – сказал Эль-Колорадо, наклонившись к нему. – Грандиозное! Нечто такое, чего еще никогда не случалось. Такое, что пробуждает надежду в сердцах людей и порождает мечты о будущем. И никто при этом не погибает! Так вот, в этом направлении я вижу большую перспективу. И помимо всего прочего, эта великолепная акция может быть приписана тебе. Да, тебе, малыш Кастро. Ты совершил бы невиданную вещь. Твое имя было бы у всех на устах. К тому же в этом случае ты мог бы произнести великолепную речь. Твои слова услышала бы вся страна. История, скажешь ты, оправдает меня! И эта речь позволит тебе так крепко встать на ноги, что никакая сила на земле не свалит тебя.

– История оправдает меня... Ммм... – протянул Кастро. – Да. Мне это очень даже нравится. Я – за. Я согласен.

– Превосходно. У тебя изумительное чутье. Просто неожиданно для столь молодого человека.

– И что же это за вещь?

– Представь себе... скажем, американское казино. На него напали бандиты. Но никого не убили. Налетели и скрылись с миллионами, так? Они скрылись с миллионами, и прежде, чем полиция успела сообразить, куда бежать, они раздали свою добычу в трущобах. Все эти американские деньги уйдут прямиком к беднякам. А потом окажется, что вдохновителем этой экспроприации был молодой Кастро. Ты можешь себе представить эффект?

– А...

Он запнулся на полуслове. Американские гангстеры, владевшие казино, были достаточно серьезными людьми и шутить не любили. Зато возможный выигрыш был настолько велик, что у Кастро захватило дух. Если связь между ним самим и преступлением будет условной, а не прямой, то и обвинить его будет не в чем, и тюрьма ему не грозит. Он еще раз прокрутил в мыслях все эти соображения.

– Что-то такое может случиться?

– Все будет в точности как я описал. Я обдумывал это дело много лет и безупречно спланировал. Иди за мной.

Старик поднялся. Он вел молодого Кастро через казавшиеся бесчисленными комнаты, битком набитые сокровищами, воплощающими художественное или телесное совершенство. То и дело попадавшиеся навстречу слуги поспешно кланялись и угодливо улыбались, а великий социалист Эль-Колорадо проплывал мимо с таким видом, как будто все это недостойно его внимания.

Но довольно скоро они покинули этот земной рай, спустившись по лестнице в подвал, и там, в полумраке, обнаружился земной ад. Или, выражаясь более точно, то, что позволяло создать земной ад посредством насилия.

Укрывшись глубоко под землей, несколько голых до пояса мужчин возились с автоматами. Сколько же их там было! Многие были сломаны, и их детали, покрытые смазкой, лежали кучками, сверкая в свете ничем не прикрытых электролампочек. Но часть оружия была пригодной, и чернокожие мужчины собирали их с осторожностью хирургов и уверенностью солдат, хорошо знающих свое дело.

– Это только что поступило к нам. От друзей из Чикаго и других мест. Ну-ка, взгляни.

Эль-Колорадо взял один из готовых автоматов и поднял перед собой. Он явно восхищался тяжестью и твердостью оружия, его мрачной красотой, блеском деревянных и металлических частей, изяществом конструкции, эффективностью действия.

– Тебе знакомо это оружие, молодой Кастро?

– Конечно, его видишь на каждом шагу. С такими ходит полиция. «Томпсон», если я не ошибаюсь. А теперь они есть и у нас.

– Да. Чтобы уравнять шансы. Раз уж ты воюешь с бандитами, то и пользоваться нужно бандитским оружием. Они уважают оружие. Эти игрушки позволят выполнить мой план легко и без потерь.

– Я и понятия не имел, что у вас есть автоматы, – сказал Кастро.

Увиденное произвело на него большое впечатление.

– Они помогут одержать победу, – заявил Эль-Колорадо. – Можешь не сомневаться! Из них даже не придется стрелять! А теперь иди, молодой человек. Тебе нужно подготовить речь. Ты должен сказать народу, что послезавтра следует ждать больших событий и что они произойдут благодаря твоей прозорливости и энергии. Ты найдешь в этой акции настоящую силу, а я – удовлетворение.

– История оправдает нас, – провозгласил Кастро.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю