355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стивен Хантер » Гавана » Текст книги (страница 1)
Гавана
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 22:47

Текст книги "Гавана"


Автор книги: Стивен Хантер


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Стивен Хантер
Гавана

Рики: О Люси!

Люси: О Рики!

Люсиль Болл, Дези Арнес.
Я люблю Люси(Си-би-эс, 1953)


Марку, сыну Ханны, и маленькому сыну Венкеля, в надежде на то, что они будут встречаться как друзья


1

Колечко получилось прямо-таки идеальным. Оно вылетело изо рта курильщика, на миг заворожив беседовавших, а затем, подхваченное легким ветерком, поплыло, начало растягиваться, изгибаться, пока в конце концов, уже поднявшись довольно высоко, не разорвалось на части, после чего кануло бесследно.

– Ленни, как они это делают, прах их побери? – спросил Фрэнки Карабин.

– Это машина, Фрэнки. Теперь есть машины для всего на свете. И у тебя, Фрэнки, тоже есть машинка.

Это была чистая правда. Под пальто у него действительно пряталась машинка, доставленная из-за моря, из Дании; это место находилось так далеко, что Фрэнки не мог его себе представить. Честно говоря, он даже и не пытался. Подобная ерунда Карабина не интересовала.

Так или иначе, но эта машинка была оружием, хотя и представляла собой всего лишь набор трубок, железок, пластмассовых ручек, штырей и всяких штук, которые ездили туда-сюда. Это был девятимиллиметровый датский пистолет-пулемет Модель-46 с магазином на тридцать два патрона, хотя Фрэнки, совершенно не интересовавшийся техникой, не знал даже и этого. Просто кто-то хорошо разбиравшийся в оружии сказал, что это самая подходящая пушка, сделанная словно специально для той работы, которой он занимался. Фрэнки не имел никакого воображения, и поэтому теоретические рассуждения были ему не под силу. Он лишь знал, что новая пушка весила намного меньше, чем «томми»[1]1
  «Томми» – выпускавшиеся в США пистолеты-пулеметы Томпсона моделей 1921 и 1928 гг. Они весили около 4,5 кг, отличались высокой надежностью и получили большую известность еще до Второй мировой войны из-за того, что широко использовались гангстерами.


[Закрыть]
 старых образцов, и была намного удобнее в обращении, поскольку ее приклад представлял собой скобу, закрепленную на петлях, а это позволяло откинуть приклад, отчего оружие становилось чуть ли не вдвое меньше. Волына обладала большей скорострельностью, имела не такую сильную отдачу, и вообще работать с ней было гораздо легче. Ему оставалось только направить дуло на цель, дать очередь, а потом поскорее убраться подальше. В этом заключалась его работа.

Фрэнки, некогда звавшийся Франко Карибиньери, родившийся сорок три года назад в Салерно и в возрасте четырех лет перевезенный в Бруклин – обычная биография боевика мафии средней руки, – лениво наблюдал, как еще одно дымное колечко образовалось и поплыло в воздухе над шумной Таймс-сквер, отданной во власть «Америкэн тобэкко компани». Броский плакат, полностью закрывавший фасад дома на Бродвее между Сорок четвертой и Сорок пятой улицами, извещал: «„Кэмел“ – № 1 для тех, кто понимает толк в курении». Дыра, изрыгавшая дымовые кольца, была прорезана во рту огромного нарисованного лица красавца-кинозвезды. Из-за его плеча классная белокурая дама с алыми и пухлыми, словно розы, губами кидала обольстительные взгляды на массу безымянных людишек, пешком, на автомобилях, в автобусах и в такси суетливо пробиравшихся по огромной столице. Воздух был синим от дыма, люди были серыми от вечной усталости, тревог и спешки, автомобили были большей частью черными, за исключением желтых такси, и все спешили. Еще здесь стоял оглушительный шум. Гудки, скрип тормозов, какие-то крики, рев двигателей – от всего этого город буквально сотрясался. От дыма и грохота болела голова. Фрэнки любил все это.

Он обосновался на заднем сиденье только что угнанного «де сото» образца сорок седьмого года, деля его с плюшевым медведем, куклой и книжкой комиксов «Одинокий рейнджер». Одет он был в синий диагоналевый костюм в тонкую полоску, черное драповое пальто (чтобы прятать под ним оружие, а не для тепла: время было весеннее, и температура уже перевалила за пятнадцать градусов), а на голове у него – так же как у всех, кого он знал и уважал, – была надвинутая на самые глаза черная мягкая фетровая шляпа.

– Думаю, мне хватит времени, чтобы хлебнуть «апельсиновый джулиус»? – спросил Ленни.

Это было очень легко сделать: киоск находился прямо напротив припаркованного автомобиля, втиснувшись между двумя кинотеатрами, магазином сувениров, входом в офисное здание и книжной лавкой, над которой красовалась надпись большими буквами: «ФРАНЦУЗСКИЕ КНИГИ».

– Нет, – ответил Фрэнки. – Свой «аджей» ты сможешь заглотнуть и в другой раз. Когда я буду рвать оттуда когти, мне не улыбается застать тебя с «аджеем» в руке в машине с выключенным мотором.

– Фрэнки, да ведь это легче легкого. Ты подходишь поближе, нажимаешь на курок, видишь вышибленные мозги, возвращаешься, и мы уезжаем.

– Все легко, пока не наколешься, – возразил Фрэнки.

Кто-то постучал в окно со стороны проезжей части. Это был ребенок, пятнадцатилетний мальчишка-доминиканец, и он указывал на то, что объект идет по улице. Прежде чем испариться, мальчик на мгновение встретился взглядом с Фрэнки, который в ответ подмигнул ему и улыбнулся, – малец любил Фрэнки, считая его одним из самых крутых парней во всем Нью-Йорке.

– А-а, я тоже его усёк, – сказал Ленни. – Фрэнки, ты его видишь?

– Да, да, просёк.

Объект был длинным тощим парнем в плаще. Он нес под мышками две сумки, какими пользуются торговцы вразнос, а под глазами у него чернели мешки почти такой же величины, как эти сумки. Его имя не имело никакого значения, его прошлое было совершенно неважно, его личность никого не интересовала. Он распродавал калифорнийские товары на нью-йоркской территории, посчитал здешних ребят совсем тупыми и принялся закупать с большой скидкой, решив всех обвести вокруг пальца, да вот не знал, что в его маленьком графстве уже завелась здоровенная крыса.

Никто из «донов» в этом не участвовал. Все уже закончилось. То были великие дни, но как-то так получилось, что Фрэнки никогда не оказывался там, где происходили настоящие события, он был всего лишь механиком из предместья, снабжавшим оружием команду, которая являлась частью банды, входившей в большую банду. Он шел, куда следовало, делал, что приказывали, и справлялся со своим делом. Только однажды он увидел их в клубе: великого Бенни Сигела, теперь умершего, великого Мейера Лански, теперь высланного, великого Лаки Лучано с одним глазом, теперь тоже укрывшегося за границей. О, это были настоящие люди, истинные кинозвезды, наделенные обаянием, красотой и благодатью. Вокруг них вращалась вся вселенная.

В жизни его больше всего привлекала романтика: сила и власть, женщины, способы, которыми настоящие мужчины завоевывали место под солнцем и уважение других, и то, как эти другие признавали твое положение и вес. Он был влюблен во все это. Но пока что он не имел ни малейшего понятия о том, каково все это на вкус, даже не понюхал запаха; он был всего лишь дешевкой с пушкой. Поэтому он и сидел перед входом в грязный магазинчик с зачитанными книжками, чтобы быстро выпустить очередь и смыться.

Пятьсот зеленых по исполнении, сто из них – Ленни, водиле, вот и все.

Они проследили, как объект скользнул в дверь под вывеской «ФРАНЦУЗСКИЕ КНИГИ» и исчез.

– Выкурю-ка я сигаретку, Ленни. Пусть они там успокоятся, расслабятся, почувствуют себя, как на мягком диване. Тогда Фрэнки Карабин сделает свое дельце, и мы к полудню успеем домой.

– Клевый план, Фрэнки.

Так что Фрэнки закурил еще одну сигарету и в течение нескольких минут пытался пускать дымовые колечки, но ему так и не удалось выпустить и пары колец, которые можно было бы сравнить с гигантскими шедеврами, плывущими высоко над головами людей, – лишний повод для расстройства и прекрасная иллюстрация того, насколько та жизнь, которую он вел, отличалась от жизни, о которой он мечтал.

В конце концов он сказал:

– Пора.

– Удачи, киллер, – ответил Ленни.

Фрэнки вышел из автомобиля и стремительно направился к магазину, не позволяя себе встретиться взглядом с кем бы то ни было. Никто его не заметил, что было очень даже неплохо. Он отлично отдавал себе отчет в том, что казался довольно странным покупателем: человек, одетый в такой теплый день в тяжелое пальто, с одной рукой, засунутой глубоко в карман (на самом деле рука была засунута в большую прорезь, сделанную в подкладке, и лежала на рукояти датского автомата). Полы его пальто висели слишком прямо, потому что во втором кармане лежали два запасных магазина по тридцать два патрона, а каждый магазин весил полтора фунта. Шляпа была надвинута слишком низко, так что он походил на Джорджи Рафта[2]2
  Рафт Джордж – актер, обычно игравший гангстеров в голливудских фильмах. Среди его ролей – Коломбо Белая Гетра в фильме «В джазе только девушки».


[Закрыть]
 с картинки. Одетый во все темное, он производил впечатление устрашающего смертоносного типа, киношного гангстера, идущего на дело. Но никто его не замечал. В конце концов, это был Нью-Йорк. Кто замечает такие вещи, когда и без этого вокруг более чем достаточно предметов, на которые стоит посмотреть?

Фрэнки благополучно разминулся с тележкой продавца попкорна, проскользнул за спиной черномазого, поджидавшего фраеров, чтобы «обуть» их в «три листика», потянул носом запах хот-догов от другой тележки, пожалел, что у него нет времени, чтобы выпить любимого шоколадного «йу-ху», и вошел в магазин.

Он уже бывал в таких местах, и его, конечно же, ничто не шокировало, лишь немного удивило то, что товар с каждой неделей становился все смелее и смелее. Окна были закрашены черной краской, чтобы снаружи не было видно, что происходит внутри, и помещение освещалось люминесцентными лампами, окрашивавшими все вокруг мертвенным костяным цветом, ярко отражавшимся от целлофана. Целлофана здесь было очень много, а из-под целлофана выпирала плоть, бледная, разбухшая и нездоровая, какую можно было увидеть только здесь, и нигде больше. Одна девка выставляла напоказ широкие овальные соски, у другой были плохие зубы и шрамы от подтяжки, рядом с нею красовалась потрясная телка, а следом выглядывала старушенция, которая вполне могла бы сойти за старшую сестру чьей-нибудь бабули. На прилавках лежали запечатанные колоды карт, на обертках которых красивые шлюхи выпячивали зады или принимали завлекательные и совершенно неприличные позы. На отдельных прилавках были выложены фотографии обнаженной натуры, по большей части немок: коренастые белокурые дамы стояли, прикрывая полотенцами волосатые лобки, и улыбались, словно участницы церковного пикника. Над ними на стене были выставлены мужские журналы, красочно повествующие о военных злодеяниях вперемешку с сексом, где японцы издевались над грудастыми американскими медсестрами под кричащими ярко-красными заголовками вроде «Кровавая баня в Буне!»[3]3
  Буна – населенный пункт на острове Новая Гвинея, где в 1942 г. американские и австралийские части одержали крупную, по меркам этого театра военных действий, победу над японскими войсками.


[Закрыть]
. За прилавком возвышались стопки коробок шестнадцатимиллиметровых кинопленок с фильмами «только для мужчин». На коробках вместо названий красовались наклейки с номерами. Возможно, на этих кинолентах было запечатлено нечто такое, что большинство зрителей даже представить себе не могли и что нельзя увидеть наяву нигде, кроме Гаваны, но за это требовалось заплатить немалые денежки. В воздухе висел густой запах дезинфекции, а вышибала с внешностью отпетого хулигана курсировал между прилавками, вылавливая грязных мальчишек, которые разглядывали картинки и, засунув руки в карманы, занимались самоудовлетворением: это строго запрещалось, и нарушителей безжалостно вышвыривали на улицу.

Но Фрэнки знал, что здоровяк ему не помешает, тем более когда начнется потеха. У автоматов, даже датских, было одно отличительное свойство: они обладали таким громким и мощным голосом, что всякая мелюзга старалась как можно скорее исчезнуть с глаз долой, как только пушка заявляла о своем присутствии.

Фрэнки быстро оглядел помещение, но увидел лишь нескольких мужчин, которые с вороватым видом оглядывали прилавки и поспешно прятали покупки в портфели или сумки для завтрака. Никто и никогда не захочет признаться, что был в таком месте, так что и свидетелей не найдется, и никаких показаний не будет. Именно это и было изюминкой его плана.

Фрэнки вклинился в толчею, грубо оттолкнув парня, полностью поглощенного разглядыванием журнала «Черные подвязки», а потом еще одного, гомика, уже проходя через секцию для гомосексуалистов, где гвоздем витрины являлся журнал «Влечение к мужчинам». За кассой восседал неприветливый тип, управлявший всей торговлей в магазине и охранявший доступ к стопкам кинопленок, позади которых находилось окно кабинета. Фрэнки подумал, что ему, возможно, придется завалить этого типа, чтобы подойти на верный выстрел к засевшей там парочке. Он ясно видел их, склонившихся над образцами, извлеченными из сумок. Вот дерьмо, картинки-то цветные! Эти калифорнийские «бакланы» так возомнили о себе, что теперь печатают в цвете. Фрэнки понимал в бизнесе – любом бизнесе – очень мало, но даже ему было ясно, что цвет – это следующий большой шаг в книгах с голыми бабами и всякой порнухой.

Ничего удивительного, что большим шишкам так приспичило сообщить в Калифорнию: делайте дела через нас или валите из нашего садика.

– Эй, – окликнул его клерк, сидевший за кассой, – ты пришел покупать или мять конец? Вынь ручонки из карманов или проваливай.

Эти слова в одну секунду решили судьбу человека. Фрэнки никак не мог спустить столь грубое оскорбление. Или эта шестерка считает себя крутым парнем?

– Не-а, сам проваливай, – сказал Фрэнки Карабин.

Он передернул плечами, чтобы распахнуть пальто, и вскинул пушку. Левая рука взлетела, обхватив магазин. Конечно же, он не забыл нажать на рычажок предохранителя, расположенный позади магазина. Лицо клерка застыло. У него был такой вид, будто он видел несущийся на него автомобиль и понимал, что спасения нет. Спасения действительно не было.

Фрэнки выстрелил. Три выстрела, но для них потребовалось не больше одной миллионной доли секунды. По крайней мере, так ему показалось: очень уж быстро палила эта долбаная пушка. Свет в глазах клерка – не сказать, чтобы его там было много, но кое-что все-таки имелось – угасал, пока его дырявили пули; глядя на Фрэнки, парень промямлил: «Тельма!» и сполз на пол.

Все замерло. Воцарилась мертвая тишина. Никто не смел ни двинуться, ни взглянуть, ни даже перднуть. Эхо трех выстрелов, казалось, еще отдавалось в мгновенно окутавшемся дымом помещении, но на самом деле единственным звуком был негромкий металлический лязг упавших на пол коробок с кинофильмами. Резкий запах сгоревшего пороха перешиб зловоние дезинфекции. Двое мужчин, сидевших за столом, смотрели через окно на Фрэнки, который наконец взялся за выполнение своего задания.

Он выстрелил через стекло и увидел, как оно разлетелось мелкими брызгами, сверкающими, словно искры из-под токоприемников троллейбуса во Флатбуше зимним днем во время снегопада: эта картина неизменно восхищала его в давно утраченном детстве. Осколки искрящимися вихрями летели во все стороны, а пули обрушивались, словно торнадо, потому что, начисто уничтожив стекло, они уничтожили и то, что находилось за ним. Стол превратился в кучу щепок, столб пыли и дыма, а книжонки с голым бабьем взлетели в воздух, как после взрыва атомной бомбы.

Нельзя сказать, что парни не сообразили, когда и откуда их настигла смерть. Фрэнки знал, что они все же успели это сделать за ту долю секунды, когда оглянулись на шум и прочли в его глазах свой приговор. Но уже в следующую секунду подонков не стало, а пули все продолжали глумиться над ними, заставляя дергаться, крутиться и раскачиваться. Один откинулся в кресле и сразу обмяк, а второй поднялся, выгнувшись, будто его жгло огнем, взмахнул руками, словно хотел отогнать свинцовых пчел, раздиравших его тело, но уже в следующее мгновение рухнул, и его затылок глухо стукнулся о линолеум.

Снова все стихло. Оба тела лежали неподвижно. Впрочем, не так уж неподвижно: внезапно из множества новых дыр, появившихся в теле убитых, хлынули потоки крови, как будто внутри открылись шлюзы. Крови было так много и она вытекала так быстро, что сразу промочила одежду обоих, пролилась с изувеченного лица на обожженную пулями рубашку, потекла по все еще дергавшейся руке, по конвульсивно шевелившимся пальцам на твердый пол, где и растеклась блестящей лужей. Фрэнки дал еще одну очередь, чтобы уж ни в чем не было сомнений.

Отвернувшись от убитых, Фрэнки сообразил, что оружие пусто, нажал на рычажок и освободил пустой магазин. Затем аккуратно вставил другой и почувствовал, как сработала защелка. После этого он посмотрел вокруг.

Дельце не выгорело.

Прямо напротив него с изумленным видом стоял человек, одетый в форму нью-йоркской полиции. Стоял, держа в руке какую-то бумагу казенного вида, и пялился на Фрэнки. Двое вооруженных мужчин на мгновение застыли, пожирая друг друга взглядами.

– Нет! – завопил Фрэнки, предложив тем самым полицейскому разойтись по-хорошему, потому что прекрасно знал, что пришить копа означает своими руками создать себе большие трудности.

Но коп отказался разойтись по-хорошему, и его рука нырнула под двубортный китель, вытащив оттуда полицейский кольт. Он не сводил глаз с Фрэнки, и продолжалось это целую вечность. Следовало врезать копу по башке дулом автомата, но Карабин никогда не умел быстро соображать, а потому где-то через час (так ему показалось) коп выволок револьвер, взвел курок большим пальцем и начал поднимать его, чтобы направить на Фрэнки. Тот снова закричал: «Нет!», но в отличие от первого раза его голос потонул в грохоте выстрелов. Машинка билась и дергалась в его руках, словно змея, отчаянно пытающаяся вырваться.

Коп начал падать назад и вбок, револьвер с грохотом полетел на пол. И из тела сквозь новые дыры тоже обильно хлынула кровь.

Это вывело из оцепенения перепуганных покупателей. Они одновременно кинулись к двери, отталкивая друг друга, чтобы поскорее оказаться подальше от этого сумасшедшего и от его пуль. Кто-то высадил выкрашенное в черный цвет стекло и вывалился наружу через окно, впустив в помещение свежий воздух и дневной свет, которые сразу же разогнали висевшие в воздухе дым и пыль и открыли миру множество голых сисек и задниц. Паника оказалась настолько заразительной, что захватила и Фрэнки: он тоже утратил контроль над собой и бросился бежать, спасаясь от безумного убийцы и совершенно позабыв о том, что безумным убийцей был он сам.

На это тоже потребовалось время. Но в конечном счете проход освободился, и Фрэнки выбрался на улицу.

Он сразу же заметил две вещи.

Первое – там не было ни Ленни, ни автомобиля. Зато второе как раз было, и это была лошадь.

Вовсе не ковбойская лошадь (хотя какую-то секунду Фрэнки думал именно так), ведь ковбоев теперь не осталось нигде, кроме телевизора. Это была полицейская лошадь, на спине которой сидел полицейский, и она неслась галопом через суматоху переполненного машинами Бродвея, под вопли автомобильных гудков и крики бросавшихся в разные стороны людей.

«Дерьмо», – подумал Фрэнки.

Полицейский, сидевший верхом на лошади, вероятно, очень часто смотрел телевизор: он достал оружие, пригнулся к лошадиной шее и принялся стрелять во Фрэнки. Конечно, в телевизоре или в кино противник полицейского всегда падает, обычно получив пулю в руку или в плечо, но в реальной жизни ничего подобного не происходит. Вот и сейчас пули летели неизвестно куда, хотя Фрэнки все же увидел боковым зрением, как разлетелось еще одно черное стекло.

А всадник несся вперед, все ближе и ближе, хотя никто не знал, зачем он это делал. Может быть, из одной лишь глупости, может быть, из желания прослыть героем, может быть, все это произошло вообще случайно, но он ехал прямо на Фрэнки поперек потока автомобилей, протискиваясь между бамперами, и гнал лошадь галопом, будто намеревался втоптать Фрэнки в тротуар.

Фрэнки в ужасе смотрел на приближавшегося всадника и видел широко раскрытые, налитые кровью глаза лошади, в которых тоже стоял страх, видел выступившие на шкуре пенистые хлопья пота, слышал грохот подкованных копыт по тротуару и тяжелое, надсадное дыхание животного, которое, как он теперь понимал, по сравнению с ним было огромным и собиралось растоптать его, словно жука.

Он даже не принимал этого решения, да тут и нечего было решать; просто Фрэнки оказался единоличным владельцем злобно рычащего датского автомата, который за две секунды изверг весь свой заряд в грозное животное. Сам Фрэнки ничего не слышал – стрелки в разгар баталии всегда мало что слышат. Однако он чувствовал, как оружие, яростно содрогаясь, пожирало содержимое магазина, и ощущал вылет из экстрактора стреляных гильз, разлетавшихся во все стороны, словно горячие, только что изготовленные шарики воздушной кукурузы.

Очереди прошили грудь животного. Раны сразу же широко раскрылись, словно прорубленные топором, а лошадь на всем скаку остановилась и вскинулась на дыбы, сбросив своего крошечного наездника на тротуар. В следующее мгновение огромное животное жалобно заржало, осело на задние ноги и потоки крови хлынули из его пробитой груди, изо рта и носа, потому что кровь из расстрелянных легких пошла в дыхательное горло и носовые ходы. Лошадь билась, пытаясь встать, поскольку не имела никакого понятия о смерти, которая уже овладевала ее телом. А затем большая голова упала вперед, и животное застыло в неподвижности.

– Fungola![4]4
  Здесь: отрава, гниль (испорч. итал.).


[Закрыть]
 – выругался Фрэнки, швыряя под ноги пустое оружие.

Он осмотрелся и взмолился про себя, чтобы подъехал Ленни, но Ленни уже давно покинул поле боя. Послышался вой сирен, и Фрэнки показалось, что несколько особенно храбрых граждан принялись указывать на него пальцами.

– Вы убили лошадь! – выкрикнула какая-то женщина.

Фрэнки решил, что сейчас не лучшее время для того, чтобы вдаваться в объяснения, повернулся и пустился бежать по переулку, словно за ним гнались черти.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю