Текст книги "Гавана"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

2

Ранней весной тысяча девятьсот пятьдесят третьего года главным нарушителем спокойствия среди обитавших в Гаване дипломатов – любителей тенниса оказался Уиннетка. Свое прозвище он получил по названию очень популярной в тридцатые годы песенки[5]5
  Уиннетка – небольшой городок на южном побережье озера Мичиган.


[Закрыть]. Оно как нельзя лучше подходило этому человеку, крупному, сильному, непобедимому, – одним словом, живому воплощению Америки. И неважно, что на самом деле он родился в Кенилуорте, крохотном самодовольном городишке, расположенном хотя и на побережье озера Мичиган, но значительно севернее Уиннетки. Он был достаточно близок к Уиннетке. Звали его Роджер Сент-Джон Ивенс, а особое очарование его персоне придавал постоянно циркулировавший слух о том, что он является тайным агентом разведки.

В этом сезоне он был прямо-таки нарасхват. Самое меньшее три или четыре раза в неделю он играл на кортах своего посольства или других посольств, укрывшихся среди деревьев в тенистом Ведадо, на кортах Загородного клуба Гаваны или (что бывало реже) на частных кортах при больших коттеджах в пригороде Мирамар, расположенных неподалеку от Ла-Кинты и принадлежавших управляющим «Домино шугар» или важным шишкам из «Юнайтед фрут компани». И повсюду – в посольствах, в огромных, смотрящих на север коттеджах Мирамара и Буэна-Висты, на кортах Ведадо и даже в таких дальних местах, как Ла-Плайя, яхт-клуб и Загородный клуб, – красота, сила и обаяние делали этого человека предметом вожделения множества богатых молодых леди, главным гостем на обедах и настоящей душой общества.

В один прекрасный день поздней весны, когда небо было безоблачно синим, а изнуряющая жара еще не успела навалиться на Жемчужину Антильских островов, когда у ветерка, гулявшего по Гаване, хватало сил лишь на то, чтобы развевать флаги, раскачивать ветви пальм и заставлять замирать в сладкой истоме сердца юных девушек, Роджер, выполняя подачу, высоко подбросил мяч. Его длинное тело изогнулось, повинуясь инстинкту, и сила растеклась по нему волной; прошел немыслимо сложный расчет взаимодействия руки и глаза, которые повиновались Роджеру намного лучше, чем это бывает у большинства людей. Когда мяч покинул ладонь, Роджер напрягся, затем резко распрямился, и его немного вывернутая в английском стиле рука с ракеткой описала красивую дугу. Ракетка соприкоснулась с мячом в наивысшей точке его подъема – почти музыкальное «понг!» известило о том, что соприкосновение произошло вполне удовлетворительно, – и направила его под выверенным острым углом через сетку, выполнив идеальный плоский удар. Мяч со свистом полетел прямо к меловой линии, разделявшей пополам противоположную сторону площадки, попал в намеченную точку, взметнув облачко белой пыли, и отскочил далеко за пределы досягаемости бедного противника, которому не помог даже отчаянный бросок.

Гейм, сет, матч!

Двум его противникам, Биллу и Теду, высокопоставленным служащим «Юнайтед фрут», оставалось только смириться с неизбежным.

– Вот так-то, парни, – пропел Роджер, позволив себе ощутить вкус радости победившего хищника.

– Хорошо сделано, старина, – отозвался Билл, который хотя и не имел счастья принадлежать к «Лиге плюща»[6]6
  «Лига плюща» – общее название восьми старейших и самых престижных университетов восточной части США.


[Закрыть], однако перенял от людей, определявших американскую бизнес-культуру острова, некоторую долю аффектации, присущей жителям Востока.

Партнер Роджера, его честолюбивый молодой помощник Уолтер, игравший в теннис самозабвенно, но без вдохновения и всегда немного запаздывавший с движениями, вприпрыжку подбежал со своей стороны площадки и хлопнул ладонью по струнам ракетки, салютуя тем самым великолепной игре своего партнера.

– Да здравствует Большой Уиннетка! Гип-гип, ура! Голос Уолтера срывался от восхищения и преклонения перед боссом.

Игроки собрались у сетки, пожали друг другу руки, перекинулись несколькими репликами по поводу закончившейся игры и пошли к скамейкам, на которых лежали полотенца для вытирания пота.

– Я думаю, самое время выпить, – сказал Тед. – Педро, принеси, пожалуйста, мохитос. К бассейну. И скажи Мануэло: пусть не жалеет рому. Я думаю, что мы можем себе это позволить. – Он подмигнул Роджеру. – У меня хороший запас «бакарди».

– Si, senor, – отозвался пожилой слуга Теда и рысцой помчался выполнять поручение.

– Уолтер, вы не могли бы помочь ему? – попросил Роджер.

– С удовольствием, – весело откликнулся Уолтер.

– Нет-нет, – возразил Тед, – вам кажется, что вы таким образом проявляете к ним уважение. Но на самом деле вы только портите их, а потом от этого возникают проблемы. Лучше пойдем все к бассейну.

Они прошли через сад к мерцающему голубизной бассейну, расположенному позади большого дома. Мужчины уселись за стол под старой пальмой, неподалеку от свежевскопанной клумбы, живой изгороди, пестрых тропических цветов, являвших собой созданный самой природой пестрый букет, в тени огромного зонта, и Педро принес напитки. Их смешивали умелой рукой: твердый сахар был пропитан ромом, веточки мяты были почти растерты, чтобы трава могла проявить свою волшебную силу, содовая вода обильно пузырилась и играла, а кубики льда испускали холод, от которого стекло покрылось крупными каплями влаги. Ритуал мужской выпивки замечателен: спиртное ослабляет горечь, которую испытывают проигравшие, и усиливает тайное ликование победителей. Затем дневному свету явились сигары – конечно, «гавана перфекто». Они были зажжены и раскурены, после чего всех четверых окутал теплый душистый туман.

И началась болтовня, легкая, приятная и ни к чему не обязывающая: немного посольских сплетен, беглый анализ делового климата, несколько слов по поводу текущей политики и что за молодец этот новый президент Батиста, сумел взять власть в свои руки, и так далее и тому подобное...

Казалось, на солнце вдруг набежала тень. Нет, это был Педро. Он что-то прошептал на ухо Теду, и тот кивнул.

– Что ж, – сказал он, – наша беседа получилась настолько приятной, что мне очень не хочется ее прерывать. Но, увы, придется. Вы должны кое с кем встретиться. Будьте любезны, пройдите со мной. Он только что приехал.

Роджер искоса взглянул на Уолтера. «Что это значит? – говорил его взгляд. – Кто эти парни, напускающие на себя такую загадочность?» Загадочность была профессией Уолтера и Роджера. Да и сама фраза прозвучала очень странно: «вы должны встретиться», словно речь шла о какой-то сугубо профессиональной ситуации, а не об обмене любезностями после партии в теннис.

Но конечно, они оба поднялись с мест одновременно с хозяином и последовали за ним в большой дом со сверкающими полами и мраморной лестницей. «Юнайтед фрут» умела произвести впечатление. Даже El Presidente, как насмешливо называли между собой Батисту американцы, жил далеко не так роскошно, как главный управляющий этой компании.

– Сюда, пожалуйста. В библиотеку. Я на вашем месте поспешил бы. Он ждет вас.

Роджер прошел через французские двери и оказался в просторной комнате, заполненной книгами, которые никто никогда не открывал, и мебелью, созданной неведомо где, задрапированной шелками и парчой и хранившей обычный набор тех безделушек, которые собираются в домах завоевателей: бронзовый телескоп на треноге, висевшее на стене кремневое ружье, вошедшее в историю под именем «Коричневая Бесс», несколько уланских пик с вымпелами, стоявших в углу. Роджер и Уолтер заморгали, ослепленные: двери балкона были открыты, и в помещение вливался ничем не приглушенный дневной солнечный свет.

– Что ж, здравствуйте, мальчики. Да, весьма впечатляющий вид! Усталые, потные, но непокоренные атлеты, герои дня.

Роджер узнал этот голос, мысленно сказал себе: «Нет, этого не может быть!» и, прищурившись, посмотрел на мужчину, вышедшего из темного угла. Этот с виду ничем не примечательный человек был одет в простой костюм-хаки с белой рубашкой и черным галстуком. Он носил пластмассовые черные очки, обладал изрядной лысиной, был довольно высок и сухощав. Ни обаяния, ни привлекательности, ни трагизма. Лицо настолько правильное, что ни на минуту не задерживается в памяти. Он походил на продавца или мелкого, не слишком удачливого адвоката. Его имя было известно в крайне узком кругу, но зато имело в нем легендарный статус. Роджер входил в этот узкий круг. Впрочем, это имя почти не произносили вслух, и оно никогда не появлялось в печати. Как правило, этого человека называли Плановиком, поскольку он возглавлял Управление планирования, относившееся к сокрытой от людских взглядов стороне деятельности ЦРУ. Он не участвовал в сражениях «холодной войны», он сам был «холодной войной». В лицо его называли... хотя это неважно. Получалось довольно неловко, но с этим ничего нельзя было поделать. Обращение «сэр» несколько упрощало задачу собеседника, независимо от ранга последнего.

Ситуация сама по себе была крайне маловероятной. Плановик обычно работал на станции, как на служебном жаргоне именовалось посольство. И никогда не... э-э... проявлялся таким вот образом в каких-то частных домах за несколько миль от посольства, если, конечно, не предполагалось чего-то по-настоящему интересного.

– Сэр, позвольте представить вам моего помощника Уолтера Шорта.

Уолтер нервно поклонился. Он не знал, кем был этот так неожиданно появившийся тип, но даже беглого взгляда на своего внезапно посерьезневшего приятеля и начальника хватило, чтобы понять: дело чрезвычайно серьезное.

– Здравствуйте, сэр, я...

– Да, да, Шорт. Китай, не так ли? Какой-то штаб военных советников. Я не ошибся?

– Нет, сэр, я...

– Ладно. Роджер и, э-э, Шорт, присаживайтесь. Нам нужно немного поболтать.

Им оставалось только подчиниться.

– Как дела у ваших родителей, Роджер? Отец все так же преуспевает?

– Папа в полном порядке, сэр. Сердечный приступ ненадолго уложил его в постель, но мама говорит, что он уже снова взялся за работу. Этого человека ничто не остановит.

– Да, я знаю. В Гарварде мы играли с ним в одной команде. Но я никогда не был таким атлетом, как он. Интересно, помнит ли он меня? Он был прекрасным спортсменом.

– Да, сэр. Был. Он и сейчас хоть куда.

– Это чудесно. Ну а теперь к делу. Роджер, я прибыл...

– Роджер, мне записывать? – шепотом осведомился Уолтер.

– Нет-нет, нам ни к чему оставлять следы на бумаге, – сказал Плановик.

– Да, сэр, я...

– Ничего, все в порядке. Роджер, я недавно просмотрел ваши отчеты для Бюро стратегических служб[7]7
  Бюро стратегических служб – одна из правительственных разведывательных организаций США, создана после Второй мировой войны.


[Закрыть]. Очень внушительно. Я ознакомился также с текстом вашего представления к медали. «Серебряная звезда». Очень внушительно. Вы входили в команду, которая выследила немецкого снайпера в Швейцарии. Вы убили его. Мне нравится завершенность в любом деле. А здесь не было ни малейшей двусмысленности. Вы вытряхнули ублюдка из ботинок и вернули стране кое-что из очень полезных передовых технологий. Шорт, вы понимаете, что работаете под началом самого настоящего героя войны?

– Я знаю...

– Итак, Роджер, вы были в некотором смысле охотником на людей.

Роджер проглотил слюну, стараясь сделать это как можно незаметнее. Все это было правдой, но только в незначительной степени. Он был тогда совсем мальчишкой. Всю работу проделал офицер по фамилии Литс. В самом конце, когда они убили того немца, Роджер почти все свои патроны сорок пятого калибра засадил прямиком в белый свет. Он просто выставил вперед автомат и, не целясь, выпустил тридцать патронов за три секунды. И это были все выстрелы, сделанные им во время Второй мировой войны.

– Можно сказать и так, – промолвил он вслух.

– Прекрасно. Вы, конечно же, почувствовали вкус этого занятия? Полюбили ощущение темноты неведения и постоянной опасности? Полюбили оружие и возбуждение? Полюбили охотничий трепет, удовлетворение от убийства? Ведь именно этого мы все ищем.

– Это было необходимо, – вот и все, что сумел сказать в ответ Роджер.

– Хотите возглавить еще одну подобную операцию, Роджер?

Ну, вот оно! Роджер знал, что если скажет «нет», то в его послужном списке возникнет несмываемое черное пятно, означающее конец карьеры. Плановик не отправится в такую даль и не станет входить через заднюю дверь, чтобы услышать отказ и преспокойно вернуться домой туристским классом. Но если Роджер скажет «да», возникнут почти столь же сложные проблемы, хотя и другого рода: никому не хочется быть замешанным в грязных и незаконных делах, которые невозможно до конца контролировать. Поэтому он улыбнулся и сказал:

– Конечно, я...

– О, я вовсе не хочу, чтобы вы сами совершали какие-нибудь насильственные действия. Мы же не гангстеры, в конце концов. Мы составляем планы, мы убеждаемся в том, что нужные нам события происходят, мы организуем взаимодействие, мы координируем, мы управляем. Но вы знаете, как связать все эти действия воедино? Да, ведь вам уже приходилось это делать. Разумеется, часть этой работы заключается в поисках человека, который все сделает сам. Человека, не имеющего отношения к нашей организации, но притом такого, чтобы ему можно было доверять. Надежного человека. Мы знаем, что такие элементы найдутся и на Кубе – люди, которые могли бы сделать то, что нам нужно, либо за деньги, либо из какого-то личного интереса; можно найти добрую дюжину самых разнообразных причин. Но все они ненадежны, а ведь мы не хотим, чтобы какие-то сведения о случившемся снова и снова всплывали и тревожили нас, не так ли? Именно поэтому я полагаюсь на ваше благоразумие. Вы сумеете найти нужного человека или нет? Сможете возглавить операцию и довести ее до успешного завершения?

– Да, сэр.

– Чудесно! Я знал, что вы так и ответите. Шорт, а вы с нами? Сумеете под присмотром Роджера сыграть в эту игру? Не подведете нас?

– Да, сэр, – сказал Уолтер, – и я...

– Превосходно! – одобрил Плановик. – И теперь вы, естественно, уже ломаете себе головы: ради кого затевается вся эта игра? Так вот, это молодой кубинский адвокат.

Плановик протянул собеседникам конверт из плотной коричневой бумаги. Шорт открыл его и обнаружил внутри обычное, не слишком толстое досье и фотографию молодого человека с овальным лицом, по-испански темноволосого, смуглого и со страстью в глазах, которые еще не успели много увидеть.

Он перевернул фотографию и вслух прочел имя, прислушиваясь к незнакомому звучанию:

– Кастро.

– Он самый. Обладатель мощной харизмы, прекрасный оратор. Он может создать большую проблему.

– Проблему? – переспросил Роджер.

– Да, проблему, – подтвердил Плановик. – Есть мнение, что она уже возникла. Я получаю серьезные запросы от нашего собственного Карибского отдела, от самых разных людей в Штатах, от британцев и французов, от мексиканцев и канадцев. Он участвовал в антиамериканских демонстрациях против Джона Фостера[8]8
  Даллес Джон Фостер (1888-1959) – крупный государственный деятель США, дипломат. В 1953-1959 гг. государственный секретарь США.


[Закрыть] в сорок восьмом году в Колумбии. Когда Чиба, основатель ортодоксальной партии, покончил с собой, этот парень очень ловко оказался в самом средоточии траурных церемоний и получил доступ к радио.

– Но ведь таких полным-полно, – заметил Роджер.

– А этот особенный. Он может создать серьезную проблему, – повторил Плановик и помолчал. – Все хотят, чтобы этот остров оставался таким, какой он сейчас. Именно ради этого мы вернули сюда Батисту. Нам вовсе не нужно, чтобы кто-нибудь спутал наши карты, а меньше всего мы хотим, чтобы наши красные друзья познакомились с этим парнем и проявили к нему интерес. Парень как раз из тех людей, которых они особенно любят; они смогут играть на нем, как на скрипке Страдивари. Слишком много денег было вложено сюда нами и слишком много времени затрачено. Мы не можем позволить событиям выйти из-под контроля. Если нам не удастся оседлать ситуацию, то как бы ситуация не оседлала нас.

– Сэр... Э-э... Я...

– Да, Роджер, валяйте.

– Я хочу только сказать: не слишком ли это, как бы поточнее выразиться, радикально? Я имею в виду, что есть и другие методы: мы могли бы подкупить его или тем или иным способом завербовать. Мы могли бы – вы же знаете об этом куда лучше меня – подобрать к нему ключи с помощью каких-нибудь фотографий, научиться воздействовать на кого-нибудь из его близких и таким образом получить возможность оказывать на него постоянное давление или найти другой способ контроля. Так почему же...

– Знаете, именно это, слово в слово, говорит и кое-кто в Лэнгли. Подобное получалось в прошлом, значит, получится и в будущем. Таков американский метод, и он всех устраивает. Вас он устраивает?

– Да, сэр, я...

– Но возможно, именно в этот раз – будем рассматривать его как своего рода эксперимент – мы не должны применять американский метод. Нам следует осуществить демонстрацию. Ничего решительного, ничего излишне выразительного, ничего жестокого, ничего вызывающего. Однако те, кому нужно это заметить, несомненно, заметят: этот парень собирался предпринять резкие движения, но внезапно умер. Кто это сделал? Ну конечно же, не американцы, они не делают таких вещей... или делают? Может быть, пришло время добавить в уравнение: делают?

– Да, сэр.

– Вот поэтому я и хочу провести такую операцию. Я завизирую ее смету, она пойдет в Рабочую группу национальной безопасности, старший офицер из группы надзора будет разбираться в Лэнгли, а я буду контролировать ход операции на месте. Мы дадим ей кодовое название «Большой шум». Оно мне нравится. Я люблю выдумывать верные кодовые названия. Я уверен, что дело просто не пойдет, если у него нет чертовски правильного названия. Во всяком случае, я убираю с вашего стола любые другие поручения и приказы. Можете больше не крутиться в Загородном клубе, выуживая информацию. Хотя, конечно, вам придется продолжать играть в этот проклятый теннис. Вы не можете просто так забросить игру и засесть в конторе.

– Значит ли это, что мне можно будет быстрее побеждать? Мне жутко надоело все время отдавать геймы, чтобы порадовать тех, с кем я играю.

– Да, это должно помочь вам обрести нужное настроение. Уничтожайте их, крушите, топчите. Но мне хотелось бы, чтобы вы тем временем составили сценарий операции, подобрали нужных людей, подготовили для них правдоподобную легенду, разработали детальное расписание операции. Затем мы проведем ваши материалы через директора и посмотрим, сумеем ли воплотить их в жизнь. Конечно, я могу не говорить, что вся операция в высшей степени секретна. Именно поэтому сейчас я здесь, а не в посольстве. В посольстве невозможно сохранить тайну. Ну что, будем работать вместе? Роджер, я вас убедил?

– Я как раз думал о том, где взять человека, – сказал Роджер. – Все будет зависеть именно от этого. Не тот человек – не тот результат. Нужен кто-то, кому можно доверять, герой, патриот и умница. Вот только где его взять?

– Не волнуйтесь, Роджер, – ответил Плановик. – У Управления есть свои ресурсы. Мы...

И тут его перебил Уолтер Шорт.

– Прошу прощения, – сказал он громче, чем когда-либо прежде. – Я знаю, где его взять.

Оба молча посмотрели на него.

– Есть один человек в Арканзасе, – сказал Уолтер, выдержав паузу. – Сильный, жесткий, умный, подготовленный. Настоящий герой. Гений по части драк и обращения с оружием. Парень, который немало убивал, умеет это делать, но не свихнулся на убийствах и не стремится к ним. К тому же он знает, что нужно делать, чтобы достичь цели. Если бы вы сумели заполучить Эрла для работы на вас, это было бы нечто. Я хочу сказать, кое-что!

3

Таракан, если его обжарить в сливочном масле, а потом подать с хорошим красным вином, хотя бы с «сент-эмильоном» тридцать четвертого или тридцать пятого года, мог бы оказаться самым настоящим деликатесом. Почему с красным? Да потому что красное идет с мясом. А таракан, конечно, ни в коем случае не рыба. Это и ежу понятно.

Но у зэка № 4715 не было ни «сент-эмильона» тридцать четвертого или тридцать пятого года, ни кастрюли, ни масла – вообще ничего, кроме таракана.

Впрочем, и таракан был настоящим недомерком. Однако таракана было не так уж легко раздобыть, и потому даже такой маленький и тощий экземпляр не мог надеяться ни на что хорошее. Зэк держал его длинными изящными пальцами и внимательно рассматривал.

«Крохотная букашка, – думал он, – мы с тобой братья. Поэтому вполне естественно, что ты поддержишь мои силы той ничтожной каплей белка, которой обладаешь. Я приветствую тебя. Я восхищаюсь тобой».

– Да съешь ты его, и дело с концом, – пробурчал зэк № 5891, известный под фамилией Латковский, польский саботажник и вредитель. – Не мучай своими изящными манерами.

Впрочем, так быстро сожрать кровного брата было неприлично. И зэк № 4715, и эта букашка, одинаково беспомощные, корчились, сами того не сознавая, в лапах неизмеримо более сильного существа, и их будущая жизнь и смерть всецело зависела от повеления... нет, от прихоти этого индивида.

Так тому и быть.

Снаружи завывал ветер. В этом не было ничего примечательного, так как он завывал непрерывно. В конце концов, это была Сибирь, где, согласно всеобщим убеждениям, должен выть ветер. Действие происходило в Гулаге № 432, расположенном примерно в тридцати километрах к югу от Северного полярного круга и неподалеку – какие-нибудь сто пятьдесят километров – от большого города Вербанска с космополитическим населением в тридцать пять человек, где заканчивалась железная дорога.

– Господа, – сказал номер 4715, поднимая руку с зажатым в пальцах тараканом, – вам, живущим, я посвящаю эту родственную душу.

К числу упомянутых живущих относились: Латковский; зэк № 0567 некто Рубель, оппозиционер; зэк № 9835 Меншов, известный карьерист, убивший сотни людей на службе у Берии и в результате оказавшийся так далеко на севере, как никто другой; зэк № 6854 Тулов, сионистский шпион: зэк № 4511 Барабия, французский и американский шпион: зэк № 2378 Краков, уклонист и вредитель, и... Перечислять пришлось бы очень долго: барак был полон бывших офицеров разведки, дипломатов и простых солдат, которые так или иначе не угодили режиму или, что вероятнее, его Хозяину и волшебным образом превратились в зэков, приговоренных к медленному умиранию здесь, среди непрерывно завывающих ветров, и питавшихся супом из свеклы, изредка картофелем да еще тараканами.

– Да ешь ты, черт тебя возьми! – рявкнул кто-то со стороны.

Номер 4715 так и поступил. У него уже давно не возникало ни малейших сомнений по этому поводу. Насекомое хрустнуло у зэка на зубах, затем еще раз и еще, когда его раскусили сначала на две, потом на четыре части, а затем растерли в мелкое крошево силы, далеко превосходившие возможности его сознания.

Всплеск чрезвычайно резкого странного запаха встряхнул мозги номера 4715, о чем-то напомнив ему. А в самом деле, о чем? Может быть, о паэлье[9]9
  Паэлья – испанское блюдо из риса с шафраном, мяса, курятины, рыбы и других морепродуктов и овощей.


[Закрыть], которую он ел в Испании в тридцать шестом, – паэлье с хрустящими креветками, кальмарами и острейшим томатным соусом? Или о луковом супе, казавшемся в Сталинграде совершенно восхитительным после яростного сражения, которое тянулось весь зимний день под непрерывным снегопадом? Или о телячьих сосисках с квашеной капустой, которые он ел в разрушенном немецком городке в сорок пятом, перед его последним арестом.

Насекомое бесследно исчезло, оставив на языке привкус, который будет ощущаться еще несколько часов.

Акцию номера 4715 приветствовали бурными аплодисментами. Ничего занимательнее представления с тараканом барак не видел с тех пор, как зэк № 2098 умер, харкая кровью и проклиная Хозяина, несколько месяцев, а может быть, и лет назад.

– Спасибо, друзья мои, – сказал исполнитель представления.

И это была чистая правда: они были его друзьями, эти люди с изнуренными лицами и бритыми черепами, со скулами, похожими на шарики от кровати, с темными ввалившимися глазами, взгляды которых от перенесенных страданий сделались строгими и проницательными. Завтра снова дорога, вечная дорога, на которой они трудились в любой мороз, дорога, которая убьет их. Она строилась, поскольку существовала теоретическая возможность, что Хозяин когда-нибудь захочет совершить поездку на Северный полюс.

Хотя Хозяин недавно умер и уже никогда не сможет осуществить подобное, это событие, похоже, совершенно не затронуло дорожных строителей из Гулага № 432. Вперед, к Северному полюсу, во славу торжествующего социализма!

Но сейчас они даже забыли о своем положении, и потому, когда через несколько секунд в барак с громким топотом ввалились старший сержант Коблиский и трое солдат с винтовками, сопровождавшие его, все были донельзя изумлены. Как правило, во второй половине одного из воскресных дней каждого месяца охрана предоставляла зэков самим себе; в это время они могли отвлечься от строительства дороги к Северному полюсу на тот случай, если Хозяин восстанет из мертвых и потребует отвезти его туда. Охранникам нравилось в 432-м лагере не больше, чем зэкам. Только один человек хотел, чтобы все эти люди находились здесь, в 432-м, но теперь он был мертв, и во всем этом больше не было ровно никакого смысла.

– Эй, ублюдки, спокойно. Расступитесь, а не то я прикажу капралу пощекотать вас штыком.

Эти слова означали, что старший сержант Коблиский пребывал в хорошем настроении.

Старший сержант, в прошлом ас-танкист из Пятой ударной армии маршала Коншавского, воевавший под Курском, имел неосторожность произнести несколько сочувственных слов по отношению к бедным немецким ублюдкам, которых ему пришлось расстрелять из пулемета после того, как эти самые ублюдки сдались (такой в то время действовал приказ НКВД). Этого хватило, чтобы по окончании войны его отправили на службу в 432-й лагерь, невзирая ни на полную грудь медалей, ни на двадцать восемь уничтоженных нацистских танков.

– Ну-ка, посмотрим, где он? Я знаю, что ты здесь, чтоб тебя черти взяли. Ты пока еще не помер. Я видел тебя вчера, я видел тебя сегодня утром, я... А, вот ты где. Давай-ка сорок семь пятнадцать, подтаскивай сюда свою тощую крысиную задницу.

– Что? – спросил номер 4715. – Что? Я...

– Да пошевеливайся ты, черт тебя подери! Там зверски холодно, и я хочу поскорее завязать со всей этой суетой и вернуться к своей бутылке. Завернись во что-нибудь, и пошли.

Номер 4715 моргал, пребывая в полном изумлении. Вообще-то этот случай на памяти живущих не имел прецедента. Люди попадали сюда, люди рыдали, людей хоронили, но людей никогда никуда не вызывали. В этом не было никакого смысла. Так что происходящее было почти непостижимо.

– Да, старший сержант, я...

– Знаешь что, напяль-ка вот это, получится побыстрее.

Он кинул тщедушному номеру 4715 суконную караульную шинель. Она была настолько тяжела, что чуть не сшибла с ног беднягу, давно обматывавшегося в невообразимое тряпье, под которое набивались газеты для защиты от холода. Впрочем, у номера 4715 нашлись силы, чтобы накинуть шинель на себя и запахнуть полы. Он успел подумать: «Жаль, что у меня нет кожаных сапог или ботинок, а только деревяшки» и, сопровождаемый внушительным конвоем, вышел за дверь.

Конечно, там было холодно. Вечный ветер, швыряющий в лицо песчинки, крупицы льда и обломки чахлой растительности; мрак, казавшийся бесконечным; пейзаж, который там, за проволокой, представлял собой вечную плоскую равнину, укрытую снежной пеленой, над которой кое-где поднимались редкие кусты, – равнину, где-то неизмеримо далеко переходящую в низко нависавшее над головой свинцово-серое небо.

В Сибири была весна.

Кучка людей брела навстречу обжигающему ветру через весь лагерь к единственному из всех его построек хорошему дому – штабу, сложенному из толстых бревен. Из трубы над его крышей валил дым, говоривший о близости огня и тепла.

Умница номер 4715 сразу же углядел признаки чего-то необычного.

Разношерстный автопарк лагеря № 432, состоявший большей частью из старых грузовиков, которым удалось каким-то образом пережить войну, был собран на отдельной площадке поодаль от штаба. Это были дряхлые ветераны, доставлявшие заключенным еду на стройку и вывозившие оттуда трупы умерших все то время, пока дорога на метр, или чуть меньше, или чуть больше в день приближалась к полюсу. Завершение работ ожидалось в две тысячи пятьдесят шестом году. Но сегодня прямо перед штабом стояла прямо-таки удивительная машина – глянцево-черный лимузин «ЗИЛ», начищенный до жаркого блеска; лишь на крыльях можно было углядеть несколько шлепков грязи, да на бампере за время переезда от тупика железной дороги до лагеря осел тонкий слой пыли.

Но у номера 4715 не было времени гадать о значении этого странного явления. Он уже оказался в доме и почувствовал самое настоящее, щедрое, прямо-таки прекрасное тепло – впервые за много месяцев, а может быть, и за целый год: особой разницы тут не было.

– Сюда. Ты, разумеется, должен быть чистым. Нельзя оскорблять больших людей твоей вонью и грязью. На самом деле, жаль, что ты позволил себе так опуститься.

– Верно, сегодня я пропустил утреннюю ванну. Решил вместо нее выпить еще стакан чаю и съесть земляничный блинчик с кремом, – ответил номер 4715.

– Нет, парни, вы только посмотрите, как этот сорок семь пятнадцать здорово острит! Не то что некоторые мои знакомые. Ладно, сорок семь пятнадцать, тебе туда. Отведи душу, да смотри, поживее.

Номер 4715 оказался перед душевой кабиной в коридоре, где находились квартиры охранников. Он быстро разделся, вошел в кабинку и пустил горячую воду. В первый момент его чуть не ошпарило, но он даже не пошевелился, блаженно ощущая, как кипяток смывает с него многолетний слой грязи. Немного постояв, он содрогнулся от удовольствия, нашел кусок грубого мыла и намылился. Может быть, его готовили к повешению, но это не имело никакого значения. Ради того, что он сейчас испытывал, стоило даже умереть.

* * *

– Спешнев, Спешнев, Спешнев, – услышал номер 4715 хорошо знакомый голос, донесшийся до него лет этак через тысячу.

Номер 4715 даже зажмурился от ощущения новизны всего происходящего. Да, это была его фамилия. Ее произносили на людях, произносили громко и подчеркнуто ласково, после целой вечности, которую она находилась под запретом. Это было нечто сверхъестественное, настолько сверхъестественное, что номер 4715 не мог даже сообразить, как ему относиться ко всему происходящему. Но эта проблема сразу же отошла на задний план, когда он увидел говорившего – крупного и громогласного мужчину с неожиданно проницательным взглядом и с блестящими волосами, которые несколько смягчали жестокость, написанную на его лице.

Это был его наставник, его учитель, его крестный отец, его предатель, его следователь, его подневольный мучитель, судья, вынесший ему приговор, прославленный волшебник тайной службы, некто П. Пушкин, когда-то университетский профессор и чемпион по шахматам, а затем солдат в секретных войнах Красного завоевания. П. Пушкин был олицетворением воина, настоящим казаком, воспринимавшим всех противников как проявление чистого зла и считавшим, что они предназначены только для уничтожения. У этого блестящего и даже очаровательного человека был один крупный недостаток, являвшийся в то же время достоинством, делавшим его чуть ли не гением: он никогда и ни в чем не знал умеренности. Он был одет в форму генерала НКВД, а грудь мундира украшало такое количество орденских ленточек, какого не было даже у старшего сержанта Коблиского.