Текст книги "Счастливый ребенок"

Автор книги: Стивен Гаррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Мудрость незнания

Главный источник проблем – их решения.

Милтон Берл

Однажды в многолюдном обществе Сократу был задан провокационный вопрос: кто из известных ему философов глубже всех постиг истину? Презрев людскую зависть и ревность, мудрец ответил с иронией: «Сократ знает больше всех, потому что он знает, что ничего не знает».

По сей день мы помним Сократа как одного из самых выдающихся мыслителей, тогда как большинство его современников канули в небытие, а их некогда великие прозрения остались на обочине философской мысли.

Кто как не Сократ глубоко понимал природу учения. Он развил собственный метод рассуждения и обучения при помощи диалога, основанного на последовательности вопросов. Один из величайших учителей всех времен, Сократ пришел к убеждению, что учить и учиться нечему – знание жизни присуще каждому человеку от рождения, вопросы же помогают обнажить то, что и так известно.

В те времена учителя, именовавшиеся софистами, взимали с учеников плату за знания и постижение философии. Разумеется, тот учитель, чьи ученики уходили к его «более мудрому» коллеге, ничего не получал. Поэтому в борьбе за славу и учеников софисты упражнялись в витиеватых самонадеянных рассуждениях, позволявших им логически «обосновать» любую свою мысль. Они подарили нам термин «софизм», что означает вводящее в заблуждение логическое построение. И тень этих мудрецов, похоже, по сей день лежит на нашей системе образования.

Надо ли говорить, что великий Сократ оспаривал истинность учения софистов. К тому же он отказывался от платы за обучение. А за пристрастие к неудобным вопросам и непримиримость, с которой он доказывал, что для власть имущих лучше, когда люди задают меньше вопросов, мудрец был приговорен к смерти.

Прошли тысячи лет, но эхо сократовских вопросов по-прежнему волнует общество. Нынешние образовательные институты успешно забыли об их важности и теперь поддерживают новые, усложненные формы софистики. Власть имущие по-прежнему дают нам понять, что прямые и ясные вопросы у них не в чести.

И хотя мало кто возьмет на себя смелость утверждать, что с государственным образованием у нас все в порядке, еще меньше наберется тех, кто признает, что причиной всему – нелюбовь к вопросам. Не утихают споры между сторонниками разных систем финансирования, учебных программ и способов оценивания. Но все эти споры не выходят за рамки софистики, ведь от их исхода зависят доходы спорщиков.

А что, если все эти деловые люди ошибаются? Что, если проблема образования действительно заключается в том, что оно препятствует расспросам? Что такого понятия, как «слишком много вопросов», быть не должно? Что, если прав был Сократ?

Если Сократ был прав, тогда вопрос – это учитель, школа и учебник. Нет необходимости учить, когда есть необходимость учиться. Нет необходимости в ответах, когда есть настоящие вопросы. В образовании, построенном на вопросах, не может быть никаких программ, никаких экзаменов, потому что вопрос всегда открыт, не оформлен окончательно и не имеет границ.

Вопрос – жив; ответ – мертв. Тут-то и проигрывают наши школы: они полны ответов. Вопросы, которые «подходят» к заданным ответам, поощряются, на них обращают внимание, они служат источником вознаграждения. Вопросы же, не соответствующие нужным ответам, отвергаются и влекут за собой наказание.

Если рабочий задает вопросы, то эффективность конвейера от этого не выигрывает. Поэтому государственное образование учило навыкам, а не творчеству. Когда-то промышленности нужна была именно такая рабочая сила, теперь же на сей счет былой уверенности нет. Компьютеры и автоматизация сводят на нет потребность в таких механических движениях, для которых достаточно некритического мышления. На производстве ощущается нехватка творчески мыслящих людей – конструкторов, новаторов – тех, кто принимает решения. И в этом нет ничего удивительного, поскольку государственное образование продолжает функционировать по принципам тех времен, когда закладывались его основы, – времен промышленной революции.

Мы живем в информационный век, с огромной скоростью двигаясь к тому неизвестному, что будет после него. Век промышленности занял столетия, но продолжительность века информационного, возможно, не превысит и нескольких десятилетий. Ядро промышленности теперь составляют компьютеры, и уж они-то накапливают и отбирают информацию гораздо лучше человека. А со временем машины приобретут еще и способность комплексного осмысления, осваивая все новые сферы возможностей, ранее принадлежавшие исключительно человеку. Что ж, наши синапсы попросту медленней машин.

Так в чем же состоит цель образования перед лицом этого неминуемого морального устаревания человеческого разума? Неужели мы будем продолжать учить информации просто потому, что образование больше ничего не умеет? Образование само давно морально устарело, только не отдает себе в этом отчета. Оно само нуждается в образовании.

А тем временем властные структуры нашей общественной системы выносят – как в свое время Сократу – смертный приговор любознательности и творческому импульсу нашей молодежи.

Сократ мог бы спросить: «Надо ли взрослым формулировать вопрос, который изначально присущ любому ребенку?»

Духовность и обучение *

Нас всех выучили обходиться вообще без духовной жизни.

Джон Гатто

Как-то так повелось, что внедрение в головы детей культурных концепций мы называем образованием. Более того, мы боимся, что, не будучи подвергнуты такому окультуриванию, наши дети потерпят в жизни фиаско. Любые учебные программы – будь то «Великие книги» некогда модного у нас курса гуманитарного образования или руководство по изучению какой-нибудь точной науки – представляют собой моделирование того, каким должен быть образованный человек и, что еще важнее, как этот человек должен функционировать в обществе.

Родители боятся за своих детей и потому препоручают их «высшим» силам, которые причесывают всех под одну гребенку и комплектуют в одно социальное целое. Но за родительское спокойствие приходится платить. И этой ценой становится разбазаривание творческого потенциала ребенка и его стремления к самовыражению (уж это-то в процессе образования искореняется напрочь!).

Мы боимся, что если не отдать ребенка этой унифицирующей системе, то ему предстоит жизнь, полная трудностей и поражений. Он окажется белой вороной. У него не будет ни необходимых навыков, ни дисциплины. Он не сумеет себя реализовать, не сможет быть эффективным, не найдет работы и т. д. и т. п. А если поражение ждет нашего ребенка, значит, оно ждет и нас. Вот чего боятся родители, вот чего боялись и их родители.

Но если мы научимся жить неравнодушно, мы сможем сами разобраться со своими страхами, вместо того чтобы передавать их следующему поколению. Мы сможем создать такие общественные формы, которые будут отражением жизни, полной любви и любопытства. Сообщества по интересам (Intentional living communities), школы с ученическим самоуправлением, устойчивые кооперативные коммерческие предприятия, экологически чистые пищевые производства; благотворительные организации, основанные на человеческих взаимоотношениях; некоммерческие объединения в сфере искусства и журналистики… В такой жизни находится место книгам и компьютерам, краскам и музыкальным инструментам, мистикам и ясновидцам, не говоря уже о предпринимателях, ремесленниках и ученых. А разве может ребенок остаться необразованным в семье, в обществе, где живут полнокровной жизнью?

Однако если домашнее обучение соответствует потребностям моего ребенка, то это не значит, что оно способно удовлетворить потребностям каждого. Для благополучия вашего ребенка домашнее обучение необходимо, если нет лучшей альтернативы. Но возможность такой альтернативы должна существовать всегда и для всех детей.

Реальный мир не соответствует желаемым идеалам. Ваша жизнь может быть полна педагогических изысков, но чтобы должным образом увязать ее с жизнью общества, реально приходится бороться с многочисленными трудностями.

Учебные сообщества также полны изъянов. В наше время уже почти каждый ребенок может получить доступ к образованию по своему выбору. Но учебные сообщества еще недостаточно зрелы для того, чтобы обеспечить детям более полное, естественное и целостное освобождение от школьных пут. Таков уровень духовного осознания взаимосвязанности нашей жизни, ведь он находит выражение в тех формах, которые мы создаем.

Даже основанный на принципах свободы и ответственности, учебный центр будет оставаться несовершенным до тех пор, пока он не научится непринужденно взаимодействовать со всеми окружающими его семьями, предприятиями, организациями, равно как и со всем миром. Обучение, в конечном счете, может быть вообще освобождено от привязанности к определенному институту и возвращено в то свое естественное состояние, когда его единственным стимулом было любопытство, когда оно продолжалось всю жизнь и охватывало все стороны человеческого существа.

Но все это – чистое теоретизирование, если только мы активно не воплощаем эти идеи в жизнь, не проверяем их, соединяя свои слова со своей жизнью. Для живого эксперимента потребуется некая чистая среда, способная впитывать новое и сообщаться с внешним миром. А иначе – без этой открытости – мы получим затхлый объем, замкнутый сам на себя. Конечно, мы можем создать эдакий маленький мирок для себя и своих близких, в особенности для своих детей. Но с точки зрения целостности он не будет ни учебным сообществом, ни сообществом вообще. Закрытый альтернативный мирок – это всего лишь обратная сторона массовой стадной культуры, ее неотъемлемая часть. Жизнь, полная

любопытства, жизнь открытого обучения требует исследования всего сущего и контакта с ним.

Мы обладаем способностью не теряться среди десятков тысяч разнообразных проявлений жизни просто потому, что все они, по существу, связаны общностью нашего сознания. Давайте же не будем их сортировать, отделяя те, что нас радуют, от тех, что не радуют. Давайте просто воспринимать их такими, как они есть, привнося в свою жизнь необходимые перемены и сводя воедино разрозненные элементы. Кто из нас готов покинуть виртуальный мир безопасности и шагнуть в действительность, полную экспериментов и неутолимого любопытства? Это вопрос не только к нашим детям, но и к каждому из нас.

Наставничество и образование

Можно только диву даваться, что современные методы обучения еще не полностью удушили жажду исследований. Ведь это нежное маленькое растение, кроме ухода, требует в первую очередь свободы. Без свободы оно вянет и засыхает. Было бы серьезной ошибкой думать, что радость видеть и искать будет уживаться с кнутом в виде принуждения и чувства долга. Напротив, я верю, что даже здорового хищника можно было бы отучить от прожорливости, если с помощью кнута заставлять его непрерывно есть, даже когда он не голоден. Тем более если пишу еще и подбирать соответствующим образом.

Альберт Эйнштейн

Вряд ли мы отыщем целостное образование там, где ребенок учится у взрослых. Оно там, где ребенок учится у детей, где учитель учится у ребенка, где персонал учебного центра учит родителей, а родители учат персонал. Обучение происходит во всех направлениях и во всех измерениях бытия – интеллектуальном, эмоциональном и духовном. Дети обладают творческим потенциалом. Они набираются мудрости. Что касается взрослых, то многие из них свой творческий потенциал уже растеряли, а мудрость раздали.

Я не хочу сказать, что ребенку нечему научиться у взрослых, – все дело в том, как происходит это обучение. Жизнь говорит нам, что вполне достаточно, чтобы взрослые не уничтожали ребенка: остальное он откроет для себя сам. Но если обучение принудительное, то ребенок учится только одному: главное в жизни – это сила. Так и происходит его уничтожение.

Человека нельзя избавить от трудностей, свойственных человеческому существованию. Перед каждым из нас стоит экзистенциональная задача – понять, что такое моя жизнь и для чего она мне дана. Является ли жизнь исключительно материальной? Дана ли для того, чтобы приобретать и обладать? Каждая личность, каждый ребенок (не будем забывать, что ребенок – это личность) должен ответить на этот вопрос, жить в соответствии со своим ответом, а потом задуматься, верен этот ответ или нет. В любой среде найдутся дети, которые скажут: «Да, я хочу получить все, что только можно». Таковы их устремления. Но могут быть и другие ответы, другие устремления.

По мере того как дети проходят обучение, делают выборы и терпят неудачи, а может, и добиваются побед, в игру вступает их врожденный интеллект. И если им предоставить свободу, разве они не почувствуют себя настолько свободными в своих исследованиях, чтобы обратиться за помощью, если таковая понадобится? Разве они не захотят обратиться к специалистам, к тем, кто овладел знаниями в данной области?

Наставник, мастер, художник или исследователь может обучать совсем не так, как учитель. Увлеченный человек учит, излучая радость и любовь, которые он испытывает по отношению к своему предмету. И вот ученик говорит: «Меня интересует эта технология, ремесло, область знаний, а у вас есть что сказать по этому поводу. Я бы тоже хотел этому научиться. Как мне это сделать?» Таково начало диалога, несущего знания и мудрость. Осознание своих потребностей, созидание отношений и исполнение договора – вот важнейшие элементы процесса образования.

Условия передачи знаний определяются участниками соглашения. Я могу сказать: «Я хочу приходить каждый понедельник в полдень и учиться игре на скрипке». А вы отвечаете: «Что ж, отлично, но вам придется заниматься пять часов в неделю, потому что я не стану попусту тратить свое время, если вы этого не будете делать». Договор заключен. Теперь я буду учиться у вас, пока не пойму, что мне нужно от этого учения. Такая система обучения ни в малейшей степени не похожа на традиционную, когда отец говорит сыну: «Тебе пора учиться играть на скрипке, потому что я начал учиться этому, когда мне было семь. А эти занятия будут тебе полезны. Да и в математике помогут».

Встречая своего учителя, вы инстинктивно тянетесь к нему – ведь вы понимаете: он знает то, что хотите узнать вы. Но о каком умении ни шла бы речь, ответственное отношение к обучению и наставнику предполагает наличие дисциплины.

Это дисциплина, которая естественным образом возникает из взаимодействия глубокого интереса ученика и любви мастера к своему делу. Желание учиться порождает энтузиазм, преданность, целеустремленность, на которых строятся отношения с мастером. Если же ученик не имеет такого желания, то настоящий мастер не станет тратить на него

свое время, поскольку ученик еще не созрел, не проявляет энтузиазма, не настроен, не понимает своих собственных потребностей в данном знании.

Мастер, в свою очередь, должен быть настоящим мастером, а не шарлатаном. Он просто обязан жить в любви к своему искусству, ремеслу или науке. И он должен быть убежден, что энтузиазм ученика – это второй полюс, благодаря которому происходит обучение. Отношения между учеником и мастером не опираются на власть и подчинение. Это отношения сотрудничества, в которых человеческие знания, мастерство и мудрость передаются как негасимое пламя из поколения в поколение. Этим пламенем нельзя завладеть, его нельзя создать или контролировать в одиночку.

Такая передача мастерства и мудрости может происходить при посредстве личности, книги или каких-либо событий. Музыка, стихи, заход солнца – это может быть все что угодно, если оно связано с согласованием внутреннего и внешнего, с неким электрическим током, превращающим меня прежнего в меня сегодняшнего. Теперь я – хранитель этого огня, я всегда готов передать его, если представится возможность. Живя в радости познания нового, мы все становимся подмастерьями и наставниками, волшебниками и учениками.

Если вы чувствуете в себе стремление чему-то выучиться, если вы обладаете способностью идти к своей цели, невзирая на препятствия, то вас ничто не остановит – вы найдете мастера или наставника. И если этот мастер понимает различия между насаждением знания и учением, то вы сможете учиться. Как поступают истинные мастера? Они учат вас тому, что им известно, а потом выгоняют вон. «Дело сделано. Ты получил от меня все, что мне известно, – иди!» Они не позволят вам остаться в прежней структуре отношений. Ведь невозможно до конца оценить то, чему вас научили, не выйдя из тени своего учителя и не начав передавать свои знания другим.

Любая учебная среда должна сперва предоставлять доступ к знаниям, а потом – доступ к двери. Одна из главных ошибок, совершаемых в большинстве школ, состоит в том, что они дают доступ к информации, информации и еще раз информации. А вот выхода – метафорической двери – там нет. Дети могут учиться, но у них редко бывает пространство для экспериментирования с информацией и превращения ее в знания и мудрость.

Наставничество преподает основы, но, кроме того, оно помогает совершить прорыв. Прорыв способны совершить те, у кого хватает мужества выйти за рамки известного. Но, к сожалению, слишком часто образование ограничивается запоминанием информации и не высекает искры творчества, позволяющей использовать информацию как инструмент. Наставник передает то, что ему уже известно, но он должен быть открыт и тому, что идет следом, быть готовым передать и эту тайну. При наличии интереса ученик быстро постигает основы, и любую учебную среду можно организовать таким образом, чтобы до основ можно было добраться в тот момент, когда это наиболее полезно для ученика.

В отсутствие своего наставника свободный ученик становится исследователем. Он экспериментирует в поисках мастерства, ищет сведения о том, чего достигли другие, взаимодействует с товарищами, разделяющими его энтузиазм. При этом некоторые из них могут питать страсть к шахматам, тригонометрии, художественному литью или китайской поэзии.

Учебное сообщество должно стать перекрестком, с которого можно отправиться к самым разным наставникам. Хочу ли я быть барабанщиком, писателем, инженером или каменщиком, для меня, как и для других учеников, найдется наставник, который будет работать с группой энтузиастов. Разумеется, если я захочу научиться мастерству каменщика самостоятельно, то я буду экспериментировать с грудой кирпичей и раствором. Вероятно, у меня получится кривая стена, но зато я узнаю кое-что об экспериментировании и учебе.

Заинтересованные ученики могут вместе организовать класс. Это можно сделать даже традиционным способом, пригласив учителя или лектора – требовательного и сурового. Но обеспечивать учебный процесс все равно будет не что иное, как энтузиазм учеников. Их интерес даже традиционную дидактическую форму способен превратить в нечто жизненное и волшебное.

Наставнику не обязательно быть волшебником, но ему нужно понимать этот интерес к обучению. Мастерство на ставника состоит в том, чтобы помочь ученику открыть в себе энтузиазм, который и является залогом подлинного обучения.

Создание учебных сообществ

Живая школа

Свободный диалог – вот что может оказаться одним из самых эффективных способов исследования угрожающего обществу кризиса, равно как и всей человеческой природы и сегодняшнего сознания. Более того, может выясниться, что эта форма свободного обмена идеями как нельзя лучше подходит для преобразования цивилизации и излечения ее от тех опасных заблуждений, которые мешают проявлению творческого потенциала.

Дэвид Бом

В место того, чтобы мириться с возрастающей централизацией образования, нам следовало бы попытаться настоять на том, чтобы наши дети обучались непосредственно в среде своего обитания.

Детям вовсе не обязательно куда-то ехать, чтобы учиться. Они всему учатся там, где находятся, – дома, в кругу друзей или соседей. Их школой мог бы стать этот дом и этот круг – вся совокупность доступных им домов, рабочих мест, предприятий и общественных заведений. Нужно только, чтобы родители и другие члены общества сделали из этих домов нечто большее, чем прибежища для сна и еды, а круг общения превратили бы в способ проявления отношений, а не только поле деятельности. Иными словами, требуется совсем немного: полностью изменить наше общество, его ценности и структуру.

На самом деле это не так уж невозможно, как кажется на первый взгляд. И у нас есть мотив, чтобы сделать это. Мы любим наших детей и желаем для них всего самого лучшего. И большинство из нас ничего не имели бы против того, чтобы реализоваться самим.

Чтобы научить детей мыслить смело, творить и реализовывать себя, мы должны все это делать сами. Мы должны рассмотреть повнимательней все стороны нашей жизни, чтобы понять, какие из них служат выражению человеческого потенциала, а какие – лишь привычке к надежности и определенности. Мы должны организовать учебные сообщества не только для детей, но и для всех нас: живые школы, способные чутко откликаться на наши проблемы и потребности. Давайте откажемся не только от расовых, межполовых или классовых, но и от возрастных барьеров, чтобы все люди от младенцев до стариков могли делиться своим опытом без ограничений. Давайте расширять свое представление о жизни, включая в нее не только понятия «я» и «мое», но и «вы» и «ваше», превращая отдельные грани жизней каждого из нас в единый бриллиант нашей общей жизни.

Производительность труда и счастье

Не совершила ли природа фундаментальной ошибки, создав ребенка, который неизменно тратит большую часть своего времени на явно непродуктивную и даже противоречащую принципам выживания деятельность – фантазии, выдумки и игры?

Джозеф Хилтон Пирс

Мы хорошо знаем свои роли и обязанности по отношению к детям. Ежедневно мы отсылаем их подальше от себя учиться жить так, как живем мы. Безусловно, по собственной воле они бы этого делать не стали, да и мы вряд ли решились бы на такое, если бы нам Предварительно не внушили, что это необходимо. Мы не смогли бы дойти до той жизни, которой живем сегодня, не пройдя сквозь жернова системы образования, которая должным образом нас «подготовила», уничтожив нашу способность творить.

Дети не расположены к эмоционально ущербной жизни. Они с самого раннего возраста соприкасаются с тем, что живо, непринужденно и не стеснено страхом. Но эта энергия ребенка не имеет ничего общего с почитаемой обществом столь важной способностью производить товары и услуги. Если машины можно собирать на конвейере, то и учеников можно обучать по конвейерной системе. Наше общество преклоняется перед эффективностью конвейера, его автоматизированностью, его неутомимостью. Это божок, которого нужно ублажать, иначе он прекратит нас обеспечивать.

Время от времени мы все-таки задумываемся о жизни, которую ведем. Мы просыпаемся среди ночи и мучаемся вопросом о смысле жизни и своем месте в мире. В такие моменты мы осознаем, что конвейеры, автоматизированные фермы и повальная компьютеризация сами по себе не приносят счастья. Они были созданы для повышения производительности, но не для благополучия.

Но тут мы слышим собственный голос, как будто обращенный к нам из другого измерения: «Ну, пора отправлять детишек в школу на этом желтеньком автобусе. Пока, ребятки. Да, так о чем это я? Ах да, я еду на работу, потому что настало время выдавать продукт на-гора. А что до вопросов о счастье, то с ними придется подождать – я очень занят».

Промышленность знает, что должна способствовать счастью своих рабочих: она несет убытки из-за прогулов, текучести рабочей силы, больничных и еще бог знает чего. Депрессия и гиперактивность, разводы, домашнее насилие и жестокое обращение с детьми приобрели характер эпидемий. Армии консультантов дают советы, как создать впечатление, будто все мы связаны человеческими отношениями. Но в действительности у нас есть лишь иллюзия близости, а вместо реальности – телевидение, которое приглашает нас сопереживать людям, борющимся за «выживание», пока над ними висит вертолет с телекамерой. И миллионы из нас считают, что это действительно человеческие отношения.

В организациях теперь есть психологи, которые помогают сотрудникам устанавливать контакты друг с другом. А если у вас все равно ничего не получается, то к вашим услугам психотропные вещества, благодаря которым можно почувствовать себя счастливым, независимо от того, счастливы вы или нет. И даже когда мы несчастны, мы смотрим на это сквозь пальцы, потому что очень трудно пробраться сквозь все эти синтетические слои, чтобы сказать, что мы такое на самом деле. Да и какая разница – нам ведь пора отправляться на работу, пора сажать детей в школьный автобус. Мы очень заняты. Таков наш мир, таким мы его создали.

Существует ли альтернатива этому миру? Что представляет собой это «нечто иное», которое мы могли бы построить? Или оставить все как есть? Солнце встает на востоке и садится на западе. Так устроен мир. Приходит школьный автобус, в него садится ребенок, мы отправляемся на работу. Так устроен мир, он не может быть устроен иначе.

Может ли быть по-другому? Если я не посажу своих детей в школьный автобус, у меня возникнут проблемы. Сейчас они дома, а я уезжаю на работу. Что, если я не поеду на работу? У меня возникнут проблемы. Домовладелец выкинет меня на улицу. Теперь я бездомный, а у меня дети. Что мне делать? Таковы обличья страха, возникающего, как только мы пытаемся искать альтернативный путь. Но насколько оправдан этот страх?

Существует ли другой способ решения наших проблем? Не могли бы мы сотрудничать друг с другом? Нельзя ли сделать так, чтобы на работу отправлялось меньшее количество людей, а те, кто высвободился, занимались детьми?

А не могли бы мы работать совместно? Не могли бы мы скооперироваться? Не могли бы мы заниматься делами дома? Можете вы представить себе мир, в котором люди и в самом деле живут и работают рука об руку, а дети живут вместе с ними, учатся вместе с ними, работают вместе с ними? Способны ли вы представить себе такое?

Не считайте производительность труда единственным мерилом жизни. Попробуйте оценить жизнь с точки зрения дружелюбия и счастья. Представьте себе целостное, устойчивое общество, которое включает в себя несколько поколений. Какова будет «цена» пресловутой производительности труда, эффективности и выгоды с точки зрения счастья ныне живущих и их потомков? Нельзя же, к примеру, атомную станцию рассматривать только с точки зрения получения дешевого электричества. Необходимо разобраться, во что обойдется ее закрытие и каковы будут затраты, если она взорвется. Разве мы не способны рассмотреть всю картину в целом?

Что случится, если мы попробуем относиться к жизни по-новому? Вероятно, поначалу мы просто испугаемся. Мы ведь знаем мир прежний, а чтобы узнать новый, нужно сначала шагнуть в него, а это нас пугает.

Что преобладает в нашей жизни – страх или любопытство? Какая потребность сильнее – исследовать или быть в безопасности? По существу, этот вопрос преследует нас каждый день: когда мы отправляемся на работу, когда сажаем детей в школьный автобус, когда мы живем той жизнью, которая ведет к катастрофе нас и окружающий мир. Задаваясь вопросом о полнокровной жизни и целостном образовании, мы сталкиваемся с проблемой своего страха.

Страх перед неизвестностью – вот что ограничивает наши творческие способности, мешает нам и нашим детям жить счастливой жизнью.

Но нельзя ли создать альтернативную учебную среду, не углубляясь в вопрос о смысле жизни? Вот если бы наша жизнь, оставаясь тем же механическим процессом, которым она является сегодня, породила бы школу, основанную на других принципах! Если бы мы могли отправить наших детей в такое место, где хотя бы они будут свободны, раз уж не свободны мы сами! Но возможно ли создать такое место, где дети будут раскованны, если не раскованны наши семьи, наше общество и наш мир?

Мы могли бы создать школу, где дети сами будут решать, что им изучать, школу, которая будет управляться демократически, а не иерархически, школу, где обучение будет новаторским, экспериментальным, без искусственного разделения детей по способностям или возрасту. Но только вопрос образования затрагивает проблемы куда более глубокие, чем структура школы.

Не должна ли такая школа постоянно обращаться ко всей жизни детей? Не должна ли она затрагивать и родителей, готовых жить целостной жизнью? Не должна ли она привлекать и другие институты, способствуя созданию новой модели семьи, общества, рабочего места и социальной организации? Ведь если мы не реализуем такую возможность в своей жизни, то мы не вправе ожидать этого и от наших детей. Разве смогут они научиться жить по-новому, если мы сами не живем по-новому? Вряд ли возможно создать целостное пространство в рамках пространства фрагментированного.

Наш педагогический энтузиазм и любовь к детям могли бы стать катализатором нового, свободного от страха отношения к жизни и обучению. Мы могли бы создать учебную среду, которая не будет насаждать определенных образов восприятия мира, а просто позволит детям свободно познавать мир. Ребенок, который выучится таким образом, быть может, и не перевернет мир, но его жизнь, по крайней мере, не будет полна наших страхов.

Альтернативная семья

Наша школа была не столько собственно школой, сколько домом для детей. Мы организовали для них место, где витающая в воздухе культура могла впитываться без каких-либо прямых наставлений со стороны.

Мария Монтессори

Многие социальные проблемы нашего общества начинаются с разрушения семьи. Сплошь и рядом семьи разваливаются, браки кончаются разводами, родители женятся и выходят замуж повторно, смешивая осколки одной семьи с осколками другой. А быстрые изменения в обществе и всеобщая мобильность способствуют тому, что многие семьи оказываются разбросаны в пространстве и времени, теряя свое единство и смысл. Мало кто сомневается, что эти изменения в социальной организации усугубляют стресс в жизни детей. Такая ситуация сама подталкивает нас пересмотреть свой взгляд на семью и задуматься о создании новых структур, основанных не на биологической связи, а на общих целях, сопричастности и близости.

Это был бы эксперимент, достойный проведения: создать новую разновидность семьи – основанную на взаимной поддержке группу детей и взрослых, живущих бок о бок, которые в силу своей увлеченности и общих целей творили бы жизнь, обладающую всеми преимуществами жизни семейной.

Нередко разрушение брака означает воспитание ребенка в неполной семье со всеми вытекающими отсюда последствиями, такими, как недостаток средств к существованию, внимания и уверенности в завтрашнем дне. Так нельзя ли создать общество совместно проживающих одиноких родителей, увлеченных идеей воспитания детей? Пусть они образуют совместное хозяйство, члены которого поддерживали бы друг друга в повседневной жизни. Разве не могут отдельные личности заключить договор о взаимоподдержке, выходящий за рамки исторических форм брака? Разве не могут дети и взрослые ужиться на одном участке земли или в одном здании, чтобы стать друг другу дядьями и тетками, племянниками и племянницами, родителями, бабушками, дедушками и детьми – то есть семьей во всех смыслах, кроме биологического?