Текст книги "Трое раввинов в лодке"

Автор книги: Стэнли Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Мальчик спрашивает отца, что такое бизнес.

Отец подумал немного и говорит:

– Продать то, что у тебя есть, тому, которому это нужно – это ещё не бизнес. А вот продать то, чего у тебя нет, тому, кому это не нужно – вот это и есть бизнес.

Харриет Фельдман с ужасом узнала от соседей, что её муж Милтон, такой серьезный и солидный человек, имеет любовницу. Харриет устроила ему скандал. Но Милтон обнял её и стал объяснять, что многие удачливые и крепкие мужчины имеют любовниц, что у его партнера Сэма уже несколько лет есть любовница, что браку это не угрожает, что он, Милтон, любит Харриет, что чувства тут ни при чем, что мужчине в сорок лет нужен для уверенности в своих качествах сексуальный стимул, что расходы тут минимальные и так далее. И жена приняла его объяснения.

Однажды они вдвоем оказались на благотворительном ужине.

Сэм был с любовницей, и Милтон показал её жене.

– А вон моя, – и показал он на брюнетку, которая, пробравшись сквозь толпу, села за столик Сэма.

Харриет внимательно рассмотрела обеих, потом улыбнулась и произнесла:

– А знаешь, Милтон, наша-то получше.

Антисемит хвастается перед Шмуловицом своим высоким происхождением.

– Какой ты американец?! Вот мои предки – это да, они прибыли на "Мэйфлауэр" (судно с первыми переселенцами примеч. перев.).

– Проскочили, – отвечает Шмуловиц. – К тому времени, когда прибыли мои предки, иммиграционные законы стали куда жестче.

На Йом-Кипур, самый священный день в еврейском календаре, все места в синагоге были проданы заранее по билетам, и дверь в синагогу закрыли. Шла молитва, когда вдруг в дверь постучался десятилетний мальчик.

– Билет у тебя есть? – спросил старик у двери.

– Нет, но у меня заболела мама, мне надо войти и забрать папу. Ему надо немедленно идти!

Старик задумался. У него было указание никого без билетов не пускать. Наконец он нашел выход.

– Хорошо, иди, забери отца. Но смотри у меня, если я увижу, что ты молишься!

Один человек выиграл по лотерее несколько миллионов долларов, поставив на номер 14. Его спросили, почему он выбрал номер 14. Он объяснил:

– Мне приснился сон. Во сне я увидел большую цифру 9, а рядом – цифру 6. Я напрягся, сложил – вот и получилось 14.

Молодой работник магазина оптики спрашивает хозяина, какую цену просить за очки: на них нет цен.

– Делается это так. Приходит клиент за очками. Вы вначале проверяете глаза, потом предлагаете оправу.

– Но там же нет цены!

– Конечно нет. Значит, клиент берет оправу и спрашивает, сколько она стоит. Вы говорите: "Восемь долларов". Если он не возражает, то добавляете: "Без стекол. Стекла – двадцать долларов". Если он не возражает, то добавляете: "Каждое".

Шапиро сидит в комнате голый, но в шляпе. Приходит к нему его друг Леви и спрашивает:

– Ты почему сидишь голый?

– А зачем? Все равно ко мне никто не ходит.

– А шляпа зачем?

– А вдруг кто придет?

Одна соседка говорит другой:

– Ты разбила мой чайник, который я тебе давала, и должна купить мне новый.

Та отвечает:

– О чем ты говоришь? Во-первых, я его вернула целым, во-вторых, ты мне его дала разбитым, а в-третьих, я вообще не брала у тебя никакого чайника!

Американский еврей приехал в Пекин и с удивлением наблюдает, как раввин с косичкой и в желтой шелковой одежде ведет пасхальную службу. Он ничего не может понять.

Когда служба закончилась, он подскочил к раввину и через переводчика объяснил, что он тоже еврей.

Раввин изумленно поднял брови и что-то прощебетал переводчику. Тот говорит:

– Он сказал: "Странно, вы совсем не похожи на еврея".

Эта история об Эйнштейне, возможно, реальная.

Однажды они с женой были в обсерватории на горе Уилсон в Калифорнии. Миссис Эйнштейн показала на огромный и сложный комплекс аппаратуры и спросила, что это.

Гид объяснил, что этот агрегат используется для определения формы вселенной.

– Ой, мой муж делает это на обратной стороне старого конверта.

Заканчивая лекцию в синагоге, астроном говорит:

– Некоторые мои коллеги считают, что наше солнце умрет через четыре-пять миллиардов лет.

– Сколько-сколько, вы сказали? – раздался голос из зала.

– Четыре-пять миллиардов.

– Уф, слава Богу! А мне показалось – "миллионов".

Два еврея замыслили убить Гитлера. Это должно было состояться на выбранном ими углу, в полдень. Спрятав под одеждой оружие, они к полудню стояли на месте. Наступило двенадцать часов, прошло ещё полчаса, а никакого Гитлера не было.

– Ой, – сказал один из друзей, – я надеюсь, что с ним ничего не случилось!

Готтлиб умирает. Слабым знаком головы он подзывает жену.

– Позови христианского священника. Скажи, я хочу сменить веру.

– Сидни, что ты говоришь? Ты же всю жизнь был правоверным евреем! И вдруг – перейти в другую веру!

– Лучше пусть умрет один из них, чем один из нас.

Среди многочисленных магазинов в центральной части города приземлились два огромных марсианских аппарата. Напуганные видом восьминогих и трехруких марсианцев, продавцы и покупатели с криком бросились бежать куда глаза глядят. Все, кроме Сэма и Абэ, которые заканчивали оформление витрины своего магазина мужской одежды. Увидев со стремянки, что марсиане идут в их направлении, Сэм закричал Абэ:

– Абэ! Абэ! Срочно убери надпись "Любая переделка по желанию покупателя"!

Семидесятилетний Суссман объясняет врачу странные особенности своей половой жизни.

– Вы не поверите, доктор, но когда я делаю это в первый раз, мне холодно, я весь дрожу, зуб на зуб не попадает. А когда второй раз – весь обливаюсь потом, повышается температура. В чем дело?

Врач осмотрел его и ничего не понял.

– Может, все дело в вашей жене. Пусть она зайдет ко мне.

Сэйди зашла на следующий день, и врач ей все рассказал.

Женщина рассмеялась.

– Много шуму из ничего. Все очень просто. Первый раз – это в феврале, вот он и дрожит. А второй – в августе, в жару.

Эпштейн добился наконец приема у великого Моргана с целью получить у него финансовую поддержку своему изобретению на благо человечества.

– Только быстро, – сказал Морган, – у меня совсем нет времени.

Эпштейн достал из портфеля бутылочку.

– Вот здесь – основа революции в личной гигиене. Это захочет иметь любая женщина. Это деодорант. Женщина будет пахнуть апельсином. Понюхайте.

– Чепуха какая-то, – сразу среагировал Морган. – И на этом вы думаете сделать миллионы? Кому, к черту, захочется пахнуть апельсином? Цветком, океанским ветерком, сосной – ещё куда ни шло. Но апельсином? В общем, выкатывайтесь отсюда!

Прошло полгода. И вот, садясь в свой "мерседес", Эпштейн увидел, как подъехал огромный лимузин Моргана. Тот высунул голову из машины. Эпштейн с достоинством помахал ему рукой.

– Ну, Эпштейн, я вижу, вы были правы, а я неправ. Значит, пошло ваше изобретение? Поздравляю.

– Какое изобретение?

– Деодорант... Женщины... Запах апельсина...

– А-а, это! Нет, вы были правы. Оно не пошло. Но я изменил формулу и сделал состояние.

– Каким образом изменили?

– Я сделал апельсины, пахнущие женщиной, и теперь спрос такой, что отбою нет.

Бронфман украсил свой офис полотном размером два на три метра. Картина представляла собой белый холст с маленьким черным пятнышком в углу.

Потом он пошел в картинную галерею с намерением купить ещё нечто в таком же роде. Там его уже стали считать знатоком.

– А нет ли у вас случайно ещё чего-нибудь Пиштеппеля? поинтересовался он.

Хозяин показал ему ещё одну картину – такое же белое полотно, но с двумя черными точечками. Бронфман долго рассматривал картину, подходил, отходил подальше, закрывал глаз. Потом сказал:

– Нет, это не по мне. Нет в ней классической простоты. Перегружена деталями.

Еврей-хасид из Бруклина приехал в Миссисипи на празднование окончания племянником университета. Он ехал поездом, и вышел из него усталый и запыленный. Высокий, худощавый, в касторовой шляпе с ровными полями, в длинном черном габардиновом пальто, с длинной бородой, нестриженными локонами по бокам, он стоял возле вокзала, высматривая такси. Но такси не было. Однако местный черный мальчик сказал ему, что до университета можно дойти и пешком, и он решил так и сделать. Мальчик пошел за ним. Потом к нему присоединился ещё один такой же мальчишка, потом три любопытные собаки и девочка, а скоро образовалось целое шествие. Тогда хасид остановился и, обернувшись, крикнул:

– В чем дело?! Вы что, никогда янки не видели?!

Рынок кошерной птицы – это не просто рынок. Это место непрекращающейся словесной войны между покупателем и продавцом. Еврейки не просто не покупают кур, они ведут переговоры о покупке. Между ними и продавцами существует очень хрупкое перемирие, обе стороны не доверяют друг другу.

Одна такая домохозяйка спрашивает продавца:

– Вы можете мне предложить хорошую, – она подчеркивает последнее слово, – курицу?

Молчаливый и хмурый, всем своим видом показывая, что куры у него только хорошие, продавец выдергивает из кучи кур за своей спиной костлявую синюю птицу и бросает на прилавок. Женщина берет курицу, приподнимает каждое крыло и нюхает под крылом, заглядывает внутрь и тоже нюхает, оттягивает и ощупывает кожу. Потом, сморщив нос, бросает курицу на прилавок.

– И вы называете это курицей?

– Леди, – отвечает продавец, – скажите: а вы смогли бы достойно выдержать такой осмотр?

Бен и Сара сколотили деньги, начиная помогать своим родителям в их крошечных кондитерских, потом работали в заведениях побольше, потом в сети заведений. Но, взбираясь вверх по деловой лестнице, они не имели времени набраться культуры.

Теперь они были на покое, богаты, жили в богатой общине среди образованных людей, понимавших в литературе, музыке, искусствах. Но на общих обедах им приходилось молчать, стесняясь своей необразованности, когда речь заходила на такие темы.

И вот однажды за ужином Сара взбудоражила всех, заявив:

– Вот вы сейчас говорили о Моцарте, а ведь я только вчера видела его в Чикаго.

Наступила неловкая тишина. Потом раздался робкий голос:

– Кого вы видели?

– Моцарта, в тридцать четвертом автобусе, который идет до института изобразительных искусств.

Опять наступило неловкое молчание, но затем разговор возобновился. Бену было стыдно за жену, и вскоре оба они удалились.

В машине Бен сердито сказал Саре:

– Какого дьявола ты несешь чепуху и показываешь свою серость?!

– Но это же правда! Я действительно видела вчера Гарри Моцарта в тридцать четвертом автобусе!

Бен нетерпеливо замахал рукой.

– Да-да! Но все же знают, что тридцать четвертый идет на Дубовую улицу, а не к институту искусств!

Суссман был богатейшим человеком в Седархерсте. Его фирма по производству компьютерного программного обеспечения принесла ему миллионы. Но он никогда не жертвовал на благотворительность, не общался ни с кем. В доме у него никто никогда не бывал, покупки в городе делал его шофер на белом "роллс-ройсе".

Община росла, появилась потребность в новой синагоге и школе. И вот к Суссману приходит делегация по сбору средств на синагогу.

Он вежливо выслушал делегацию и пригласил всех сесть.

– Боюсь, что есть вещи, которые вы обо мне не знаете. Так вот послушайте.

Все сели и стали слушать.

– Мой старший брат, Барри, почти двадцать лет находится в психиатрической клинике, и безо всякого улучшения. Он может прожить там ещё двадцать, тридцать лет. Вы представляете, сколько это стоит? Тилли, младшая сестра, страдает артритом, вся скрученная, работать не может. Она вдова, у неё четверо детей. Вы даже не представляете, сколько ей нужно денег. А моя мать? Ей восемьдесят шесть, она глухая, полуслепая, её круглые сутки обслуживают сестры. Счетов присылают в год на сорок тысяч и больше. Наконец Йетта, моя старшая сестра, страдает неизлечимым заболеванием в затяжной форме. Лечение, дорогие лекарства, врачи, клиники, лаборатории – конца-края нет.

Суссман на мгновение сделал паузу.

– И как вы, джентльмены, можете на что-то рассчитывать со своей паршивой синагогой, если даже они не могут вытрясти из меня ни цента!?

Типичная еврейская мать чувствует себя нормально, только если что-то не так. Чувство неудовлетворенности для неё – обычное состояние.

Одна мамаша подарила своему сыну, преуспевающему адвокату, два шелковых галстука – красный и голубой. И вот в день, когда мать должна была прийти к нему на обед, сын, чтобы сделать ей приятное, надел её подарок голубой галстук. Мать пришла, поцеловала сына – и отпрянула.

– А что, красный галстук тебе не понравился?

Софи Нахман приходит к цыганке-гадалке.

– Скажи, ты можешь связать меня с моей дорогой бабушкой?

– А она умерла? Когда?

– Почти как месяц. Я так хочу снова услышать её голос! Так ты сможешь связать меня с потусторонним миром?

– Десять долларов у тебя есть?

– Есть.

– Тогда сейчас и сделаем. Алло, на том конце! Алло, бабушка! Здесь ваша любимая внучка, она хочет поговорить с вами! Вы меня слышите?

Раздается слабый, дрожащий голос:

– Алло, внучка, это действительно ты?

– Да, бабушка, я! Мне так тебя не хватает. Как ты там?

– Хорошо, грех жаловаться.

– Бабушка, ответь мне на один вопрос: когда ты успела выучить английский?

В самолет израильской компании "Эл-Ал" вваливается пьяный и тяжело опускается в свое кресло, толкнув сидящую рядом молодую женщину с грудным ребенком на руках. От толчка потревоженный ребенок просыпается и начинает плакать.

– Смотрите за собой, пожалуйста. Вы напугали ребенка.

– А, у вас ребенок? И что, значит, мне теперь и не дыши, раз у вас ребенок?

Женщина поплотнее закутала ребенка в одеяло, и при этом у него с головы сполз чепчик. Увидев лысую головку, сморщенное красное личико, беззубый рот, пьяный стал покатываться со смеху.

– Ой, живая кукла!

Рассерженная женщина позвала стюардессу. Появилась низенькая и пухленькая израильтянка.

– Этот пьяный человек оскорбил меня и моего ребенка. Я не желаю сидеть здесь. Дайте мне другое место, и немедленно, вы слышите?!

– Свободных мест нет. Но вы не волнуйтесь, вышло недоразумение. Я сейчас принесу крепкий кофе этому господину, это его поправит, и теплого молока вам, вас это успокоит.

Потом стюардесса нагнулась над плачущим ребенком:

– И банан вашей обезьянке.

Умирает Либовиц. Его сын сидит возле кровати и держит руку отца, Сквозь кашель отец говорит:

– Это конец. И перед кончиной мне хочется только одной вещи в мире. Принеси мне, пожалуйста, кусочек яблочного штруделя. Твоя мама так чудесно его делает. Я слышу его запах, она там готовит.

Сын убегает, но возвращается с пустыми руками и расстроенный.

– А штрудель, где штрудель? – хватая ртом воздух, спрашивает Либовиц.

Сын вздыхает.

– Мне очень жаль, папа, но мама говорит, что нельзя, это на после похорон.

Подросток – своему товарищу:

– Паршивый фильм. Так что посмотри, если сможешь.

Посетитель: И вы называете это мясом?

Официант: А что в нем плохого?

Посетитель: Плохого? Это ж потеха, какой у него вкус.

Официант: Потеха? Тогда смейтесь.

Владелец зоомагазина обращается к раввину:

– Ребе, это судьба. Мой клиент, очень набожный человек, два года дрессировал этого попугая. Теперь этот человек умер. Это в высшей степени религиозная птица. Да вы сами посмотрите.

Владелец магазина снял покрывало с клетки, где сидел красивый попугай. С обеих ног у него свешивалось по веревочке.

– Вот дерните за веревочку.

Раввин дернул за одну, и птица выдала ему Десять заповедей. Раввин воскликнул:

– Чудо, и только!

Раввин дернул за вторую веревочку, и птица внятно исполнила "Кол-нидре" (поется в синагоге накануне Йом-Кипура – примеч. перев.).

– Это же... это же... Ах, какое благочестие! А если обе веревочки сразу?

Попугай высунул голову и, посмотрев на раввина, хрипло произнес:

– Думай, что говоришь, идиот! Я же задом об пол трахнусь!

Левин, заядлый игрок, давно думал, что бы этакое сделать, чтобы сорвать хороший куш. И придумал. Он целый год дрессировал своего попугая Вельвеля и научил его вести службу на Рош-Хашана (Новый Год – примеч. перев.). Перед праздником Левин одел птице ермолку и понес её в свой клуб, где похвастался, что его Вельвель назубок знает все молитвы.

Птица сидела абсолютно молча, и друзья Левина недоверчиво зашумели. Тогда Левин предложил поспорить с каждым на двадцать долларов. Птица дернулась при его словах, но не издала ни звука. Спорщики выложили на стол горку денег.

Но сколько Левин ни уговаривал Вельвеля, тот не сказал ни слова. Пришлось ему раскошеливаться.

По дороге домой Левин сдернул покрывало с клетки.

– Паршивая курица! Ты знаешь, во сколько ты обошелся мне? Мало того, ты ещё и в дураках меня выставил! Тебе что, трудно было клюв разинуть? Вот я тебе сделаю!

– Дурак ты, – отвечает ему попугай. – Я на тебя работаю, а ты этого не понимаешь. Ты подумай, какие ставки они сделают на Йом-Кипур!

У Сэма несколько дней болел живот. В конце концов жена заставила его пойти к врачу. Доктор дал Сэму пузырек со свечами.

– Употреблять ректально два раза в день – и все будет о'кей.

Выйдя из кабинета, Сэм спросил Сару:

– Что это такое – ректально?

Та пожала плечами.

– Кто его знает? А, это мудреный докторский язык. Как ты обычно принимаешь лекарства, так и принимай. И запивай чаем.

Так он и сделал, только Сара посоветовала ему ещё и размельчать лекарство. Прошло несколько дней, а улучшения не наступало. Сэм пошел к врачу и пожаловался, что от этих лекарств никакого толку.

– А вы следовали моим наставлениям?

– А как же? Утром и на ночь.

– Ректально?

– Ректально-шмектально! Я эти ваши лекарства с таким же успехом мог бы засунуть себе в зад!

Отец Фланниген и раввин Марковиц были друзьями и соседями, их приходы раскинулись на много миль, так что каждому нужен был автомобиль. Но денег у них на это не было. Они обсудили проблему и наконец пришли к решению купить машину на двоих. Они купили маленькую "Тойоту" и составили график совместного пользования машиной.

Утром раввину Марковицу не понравилось, когда он увидел, что отец Фланниген ходит вокруг машины, окропляет её святой водой и говорит что-то на латыни. Это раввину Марковицу показалось несправедливым: все-таки машина наполовину была еврейской.

На другой день отец Фланниген был сильно удивлен, когда увидел, как раввин Марковиц залез под задний бампер с ножовкой в руке и отпилил два дюйма от выхлопной трубы.

Когда миссис Фридман лишилась мужа, у неё началась беготня по медицинским, финансовым и прочим службам. Наконец она получила чек от страховой компании, и страховой агент, их старый друг семьи, попытался взбодрить миссис Фридман словами о том, сколько приятных вещей можно сделать, имея деньги.

– Ой, даже не знаю, – вздохнула она. – Я столько набегалась, что иногда мне кажется, что Бенни лучше было и не попадать под машину.

Одна мамаша спрашивает другую:

– И как поживает твой сын-доктор в этом Гленвью?

– Ой, просто превосходно. Он получает столько денег, что у него уже нет необходимости всем больным подряд назначать операцию.

У старика выступила какая-то сыпь на руках и он пошел к врачу, который только что начал заниматься частной практикой. Врач осмотрел его руки под увеличительным стеклом и сделал рентген. Потом он обратился к толстым медицинским книгам и покачал головой.

– Скажите, а у вас раньше это бывало? – спросил он.

– Да, доктор, много лет назад.

– Так вот, – диагностировал молодой врач, – у вас повторилось то же самое!

Адвокат спрашивает Бронфмана:

– Так вы хотите составить новое завещание? И оставить все семье, как и прежде?

– Нет, они не получат ни цента. Все мое состояние пойдет врачу, который спасет мне жизнь.

Морган посмотрел на своего старого друга Лапидуса, которому снова потребовались деньги на финансирование нового великого изобретения.

– Не понимаю, что ты хочешь продвинуть? Какой-то невидимый деодорант что это такое?

– Это чудесная штука, – говорит Лапидус. – Стоит побрызгать на себя, как ты исчезаешь, и становится непонятно, откуда идет запах.

Маленький автомобильчик ударяется в "кадиллак" Блумберга, когда тот делает левый поворот.

– Вы что, – кричит разгневанный водитель маленькой машины, – не могли выбросить левую руку?

– А что толку? Если вы не видите "кадиллака", то как вы увидите руку?

Новый помощник Тевье был из Минска и, как парень городской, не сильно понимал в коровах. Он уже целый час доил корову, когда рядом остановился Тевье – посмотреть, что он делает. К удивлению Тевье, парень поил корову молоком.

– Во имя всемогущего Бога, да святится его имя, скажи мне, что ты делаешь?!

– Корова попала грязным хвостом в ведро с молоком, так что я прогоняю его ещё раз.

Розенфельд спустя много лет вернулся в свое родное местечко. К его радости, раввин был жив, и Розенфельд пошел повидать его.

– Я надеюсь, ты везде был хорошим евреем, – сказал старик.

– В действительности я был крут, ребе. Я лгал, воровал, всуе поминал имя Божье, ел трефную пищу, менял женщин. Но никогда, ни на мгновение не забывал я религию, которая воспитала меня.

Пожилая еврейка идет по нью-йоркской улице, когда вдруг к ней подлетает эксгибиционист и распахивает перед ней свой поношенный плащ. Она какое-то мгновение смотрит на него, а затем говорит:

– Ой, ну что у вас за подкладка!

Отец помогает сыну делать домашнее задание.

Сын: Пап, какое определение ты дал бы электронике?

Отец: Электронике? Извини, я не очень понимаю в этом.

Сын: А как бензин двигает автомашину?

Отец: Боюсь, автомобильные двигатели для меня – темный лес.

Сын: А что это тут такое – гидростатическое давление?

Отец: Гидрант – это я слышал. А то, что ты говоришь, в наши времена не проходили.

Сын: А сколько генов у человека?

Отец: Ой, много, очень много. Я забыл точное число.

Сын: Ну, пап, извини, что я пристаю к тебе с вопросами.

Отец: О чем ты! Всегда рад помочь. Не будешь спрашивать – ничего не узнаешь.

Шмерль был известен в городе тем, что мастерски готовил торты на любой вкус. Как-то приходит к нему человек и просит сделать необычный торт с кремом мокка.

– Я понимаю, я очень капризен, но мне нужен торт такой, как я хочу, а цена не имеет значения.

– Хорошо, – согласился Шмерль. – Я все запишу, как вы скажете.

Клиент изложил свои требования к высоте торта, количеству слоев, какие должны быть слои, какое внешнее оформление и массу других деталей.

– И ещё одно: он должен быть стопроцентно кошерный, – добавил он. Это возможно?

– Конечно возможно. У меня дядя раввин, он проследит за каждым шагом. Это все?

– Нет. Я же сказал, что это должен быть особый торт. Наверху мне нужно, чтобы было написано: "С днем рождения, дорогой Лестер Зонненшайн". Надпись чтобы была розовыми наклонными буквами, высотой в три дюйма. Вы это сможете?

– Конечно, но мне на все нужно два дня.

– О'кей. Срок очень важен. Я приеду за ним точно в три в четверг.

Клиент прибыл точно в назначенное время. Шмерль вынес ему свой шедевр. Клиент взглянул на торт и недовольно произнес:

– Нет, вы не уловили его духа! Я заказывал наклонные буквы, а не печатные. Такой мне не пойдет.

– Послушайте, мистер, – сказал Шмерль, чувствуя, что двести долларов уплывают. – Это же легко поправить. Приезжайте через часок – и все будет переписано заново.

Клиент согласился. Он ушел и через час вернулся.

– Великолепно! – воскликнул он. – Вот теперь то что надо! Шедевр! О лучшем я и не мечтал!

– Слава Богу, – произнес Шмерль. – И куда его доставить.

– Доставить? Никуда не надо доставлять. Я тут его и съем.

– Моя жена сведет меня с ума, – жалуется Горовиц другу. – У неё самая отвратительная память в мире!

– Ты хочешь сказать, что она ничего не помнит?

– Да нет, наоборот, черт возьми! Она помнит абсолютно все!

Две дамы из Майами обмениваются впечатлениями о летнем отдыхе. Одна рассказала, как они с мужем роскошно провели время на Гавайских островах.

– А мы – на Майорке.

– На Майорке? А где это?

– Не знаю, мы же летали самолетом.

Побелев от возмущения, Нудельман кладет свои карты и вскакивает из-за стола.

– Остановите игру! Леви жульничает!

– С чего ты взял?

– Он играет не теми картами, которые я ему сдал!

Простуда мучила Фанни Фрупмкин уже несколько недель, несмотря на дорогие лекарства, которые ей выписал врач.

– Ой, доктор, – простонала она, придя к нему в очередной раз, – ну неужели нельзя что-нибудь сделать?

– Есть средство, радикальное, но оно срабатывает. Подите домой и примите ванну, горячую, какую только выдержите. Потом, не вытираясь, встаньте голой перед окном, на сквозняке.

– И это вылечит?

– Нет, не вылечит. Но вы получите воспаление легких, а его уж мы знаем, как лечить.

– Это прекрасно, – говорит Хартман своему партнеру по гольфу. – Даже не верится, что вы играете всего месяц.

– Да, это так. Но, конечно, я ещё и учился четыре года.

Джонни Джепковиц был известен как один из лучших жокеев мира. А тут пришел безнадежно последним. Хозяин лошади проворчал:

– Джонни – и последний. Ты что, не мог побыстрее?

– Мог, конечно. Но я обязан финишировать вместе с лошадью.

Из толпы выскочил молодой человек и поднял пожилую женщину, которую сбило такси.

– Я адвокат, вот моя визитная карточка. Положитесь на меня. Я займусь вашим ущербом.

– Каким ущербом?! – воскликнула женщина. – Кому он нужен, ваш ущерб?! Мне ремонт нужен.

Папа Мельник опасался, что за океаном, да ещё в таком городе, как Нью-Йорк, его сын забудет о религии и направил ему телеграмму: "Завтра стартует Йом-Кипур".

Молодой Мельник тут же позвонил своему букмекеру.

– Никогда не слышал об этой лошади. Но, если отец ради неё дает телеграмму, то поставьте от меня сотню на нее.

Старик Хартман просит своего врача, чтобы он "понизил ему секс".

– Что значит "понизил секс"? Это что-то новенькое. Тем более что большинство людей вашего возраста просит о другом.

Хартман вздохнул.

– Нет, я именно хочу понизить. Сейчас это у меня в мыслях. А я хочу, чтобы было там, где положено.

Телевидение много лет проводило изучение общественного мнения на тему, что хотят видеть на экранах американские зрители. Результат оказался ошеломляющим, и руководство телеиндустрии решило не оглашать их: люди предпочитают сидеть в темноте и смотреть на что угодно, только не друг на друга!

Казалось бы, Библия не место, где можно найти описание автомобиля, сделанного на заказ. Однако в Книге песни песней Соломона содержится такое:

"Носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских; столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпуровой ткани; внутренность его убрана с любовью дщерями Иерусалимскими" (в английском переводе ветхозаветного текста то, что в русском переведено как "носильный одр", именуется "chariot", что означает "колесница, экипаж" понятие более близкое к автомобилю, тем более что английское "car" произошло именно от "chariot" – примеч. перев.).

Одна из первейших вещей, которую евреи-иммигранты делали после свадьбы, это фотография на память. При этом большое значение имела всякая бутафория, поскольку она помогала показать, какое положение в обществе занимали иммигранты в своей прежней стране. И фотограф предоставлял драгоценности, очки, карандаш. Последние два предмета указывали на образованность, умение читать и писать.

Стандартная поза молодоженов на фотографиях, сделанных утром после свадьбы, была такой: жених сидел, а невеста стояла рядом с ним. А объясняли это таким образом: жених слишком устал, чтобы стоять, а невесте было больно сидеть.

Абрамович, фабрикант брюк, с подозрением отнесся к мотивам молодого человека, который хотел жениться на его дочери.

– Интересно, – спросил он, – женились бы вы на Ханне, если бы у меня за душой не было ни цента?

– Да, – клятвенно заверил его тот, – потому что тогда она целиком полагалась бы на меня.

– Пошел вон! – закричал Абрамович. – И без тебя в семействе полно недотеп!

Дежурная сестра в больнице "Эвансон" снимает телефонную трубку. Голос спрашивает, как дела у мистера Фляйшмана из палаты 139.

– Отлично, – отвечает она. – Он быстро поправляется. Думаю, завтра ему разрешат пойти домой. А кто, сказать, звонил?

В трубке засмеялись.

– Это сам Фляйшман. А то эти доктора ни черта не говорят.

Фидельман, подойдя к своему припаркованному "мерседесу", увидел, что левое переднее крыло помято, а под "дворником" лежит записка:

"Люди, которые видели, как я задел вашу машину, смотрят, как я пишу записку, и думают, что я сообщаю вам свой телефон, чтобы вы могли связаться со мной и выслать мне счет за ремонт. Боже, до чего наивные".

Первого еврейского космонавта репортер спрашивает перед стартом:

– Скажите, мистер Леви, о чем вы будете думать, когда займете место и вот-вот взревут двигатели?

– Я буду все время думать о том, что сижу среди сотен тысяч деталей, закупленных по минимальным из предлагавшихся цен.

Дочка раввина сидит и водит в альбоме цветными карандашами. Мать спрашивает, что это она рисует.

– Бога, – без колебаний отвечает девочка.

– Дорогая моя, никто не знает, как выглядит Бог.

– Вот нарисую – и будут знать.

Два конкурента-коммивояжера встречаются у гостиницы.

– Ну, – спрашивает один, – куда теперь держишь путь?

– В Минск, – отвечает другой.

– И не совестно тебе? Когда ты говоришь мне, что едешь в Минск, ты хочешь, чтобы я подумал, будто ты едешь в Пинск. А я случайно узнал, что ты едешь действительно в Минск. Зачем же врать мне?

Бедный талмудист упорно работает над толкованием Торы.

Первый богач города говорит ему:

– Хватит вам писать, ничего вы этим не добьетесь!

– А если перестану писать, то чего-то добьюсь?

В почтовом отделении торговец из маленького местечка, пыхтя и отдуваясь, сваливает на стойку тяжелую посылку. Служащий кладет её на весы.

– Слишком тяжелая, – говорит он, – нужно наклеить ещё марок.

– А что, если добавить марок, она станет легче?

Старый еврей – владелец гостиницы обсуждает хитрости дела со своим коллегой.

– Я редко посылаю шнапс в кредит. Но если и да, то оцениваю вдвойне.

– А я наоборот в таких случаях записываю на клиента в два раза меньше.

– Что за чертовщина, какой смысл?

– А такой, что если он не уплатит, то я теряю меньше.

Крестьянин едет на телеге на рынок и видит, как вдоль дороги тащится, прихрамывая, нищий с тяжелой котомкой за спиной.

Жалко ему стало нищего, и он предложил тому сесть в телегу. Тот сел, но котомку по-прежнему держит в руках.

– Чего ты не положишь её в телегу-то? – удивленно спрашивает крестьянин.

– Благослови тебя Господь, ты и так сделал мне добро тем, что подвез меня, чего ж я буду утомлять твою лошадь ещё и грузом?

Грязный и оборванный нищий, шатаясь от голода, стучится в двери богатого дома и просит милостыню. Хозяин жалостно вздыхает.

– О властитель вселенной! Посмотри на это бедное создание! Ботинки худые, штаны рваные, по виду и по запаху – он не моется и не бреется неделями. Ты только один знаешь, когда он в последний раз сносно поел. У меня сердце разрывается, когда я гляжу на него, я не могу!