355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стелла Прюдон » Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев » Текст книги (страница 3)
Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев
  • Текст добавлен: 28 июля 2021, 12:32

Текст книги "Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев"


Автор книги: Стелла Прюдон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Чтобы как-то удерживать собственные мысли в клетке, Зумруд нужно было много сил, которых не было, и единственным местом, где она могла вновь и вновь черпать силы, были многочасовые молитвы. Только так она может спасти себя от ангела смерти, который уже летает над ней, вальяжно устроившись на чёрной туче. Уже трижды она падала в обморок, а когда сознание возвращалось к ней, она видела Борю – склонённого и испуганного. Что происходило в его маленькой головке, когда он видел обмякшее тело матери, не знал никто, но если бы его спросили – и если бы он мог ответить, – он бы сказал, что готов был бы броситься в пасть львице, если это помогло бы добыть глоток целебного молока для матери. Но Боря не мог этого сказать, а только бесшумно плакал. Очнувшись однажды и увидев его взгляд – это был взгляд обезумевшего от горя сироты, – она по-настоящему испугалась за него. Нет, она не хотела делать его жизнь ещё мрачнее, поэтому решилась на то, чтобы взять кого-то себе в помощь. Так она сможет без проблем удаляться на многочасовую молитву и уходить из дома, когда ей нужно, и лежать в своей комнате, если ей нездоровится. Как только она решилась на этот шаг, их новая соседка, переселившаяся из граничащего с Дагестаном чеченского аула, вдруг разговорилась с ней, хотя раньше их общение ограничивалось улыбками, и рассказала о своей одинокой сестре, которую она хочет забрать из ставших опасными мест. Не знает ли Зумруд семью, которая нуждается в доброй, отзывчивой и тихой помощнице? Так в их доме появилась пятидесятилетняя даргинка Зозой, одинокая женщина с жизненной энергией, которой так не хватало Зумруд.

5

К радости Зумруд, Боря сразу принял Зозой и с готовностью оставался с ней те часы (и даже дни), когда Зумруд нужно было побыть одной. Чтобы как-то развлечь мальчика, Зозой рассказывала ему сказки, которые узнала от своих родителей. Одна из них запала в его сердце сразу, возможно, потому, что называлась так же, как и история, которую ему рассказывала перед сном мама. «Молоко львицы». Взяв шитьё, Зозой усаживала Борю перед собой и начинала рассказ:

– В одном далёком королевстве все жители с нетерпением ждали, когда же выйдут замуж три королевских дочки. По законам того королевства они могли выбрать себе в мужья любого, кого пожелают, и самым трудным для них было сделать выбор. Наконец, они упросили отца устроить для них смотр всего населения королевства. Первая дочь выбрала высокого красавца, сына министра, а вторая – мускулистого и проворного сына Эмира аль-Джаша, командующего войском, впрочем, так все и предполагали. А вот третья, младшая, никак не могла решиться, и чем больше людей проходило мимо, тем больше она терялась. И тогда девушка взяла яблоко и, подкинув его в воздух, закричала: «Кто поймает, будет моим мужем!» И случилось так, что яблоко поймал горбатый и хромой юноша, чьё лицо было обёрнуто концом тюрбана. Именно таким его увидели люди, когда он поднимался на постамент, чтобы получить свой приз. Толпа захохотала, больше по привычке, потому что на самом деле никому не хотелось, чтобы подобный человек правил королевством. Сыновья министра и военачальника зашушукались, а король сказал: «Королевское слово нерушимо, так пусть глупая девчонка получает своего шута. По крайней мере, у меня остаются двое верных и надёжных зятьёв!» Конечно, тогда никто ещё не знал, что юноша лишь прикидывался таким, каким его видели, его хромота была притворной. А всё потому, что он не хотел быть узнанным, ибо он был Хашимитским эмиром и скрывался от смертельной кары. Все три дочери отпраздновали свадьбу. Но так как самый молодой принц Ибн Хайдар не согласился открыть своё лицо, он и его жена были отправлены разгневанным отцом жить в конюшни. Даже его собственная жена не знала, кто такой Ибн Хайдар, однако она любила своего мужа, как бы он ни выглядел, и оба они приняли свою новую жизнь в бедности и изгнании, ибо такова была их доля. Обычно по вечерам Ибн Хайдар удалялся прочь из города и проводил время в созерцании в небольшой пещере, где никто не мог наблюдать за ним. Через несколько месяцев он повстречал старика, который произнёс: «О Сын Льва! (Это и означало Ибн Хайдар.) Знай, что тебе следует выжидать до Дня Молока Львицы. Когда ты услышишь о нём, предприми усилия к своему возвращению, – здесь старик протянул ему прозрачный камень. – Потри его в правой ладони и подумай о маленькой сломанной монетке, и ты призовёшь себе на помощь Чёрную Кобылицу». Сказав так, он пошёл своей дорогой. Тем временем король отправился на войну вместе со своими зятьями и генералами. Естественно, что они оставили хромого и горбатого Ибн Хайдара дома. Они провели много сражений и, наконец, стало ясно, что враги берут верх. В этот момент Ибн Хайдар почувствовал, что камень в его кармане стал горячим. Он вытащил его и потёр, не забыв о сломанной монетке. Роскошная кобылица, чёрная, как ночь, тут же появилась перед ним и заговорила: «Господин мой! Надень доспехи, что приторочены к седлу, мы едем воевать». Как только он был полностью одет в рыцарские одежды, она подхватила его и прыгнула прямо в небеса, одолев расстояние до поля сражения. Таинственный рыцарь сражался от рассвета до заката, и враги были обращены в бегство, почти целиком благодаря его храбрости. Король подъехал к нему и накинул кашмирскую шаль на его плечи со словами: «Будь благословен, благородный рыцарь, помогающий добру и противостоящий злу. Знай, что мы в неоплатном долгу перед тобой». Но Ибн Хайдар ничего не ответил. Он поклонился королю, отсалютовал ему копьём и, пришпорив кобылицу, скрылся в облаках. Тогда воины вернулись домой, полные рассказов о таинственном рыцаре, который спас их, и говорили о нём: «Чёрный Рыцарь с Небес». Король повторял снова и снова: «Этому человеку я бы оставил королевство!» Ибн Хайдар, естественно, продолжал служить мишенью для насмешек, и к нему относились как к ничтожеству, хоть он и был мужем принцессы. Был день, и юноша сидел в своей конюшне, когда камень снова разогрелся. Когда он потёр его (не забыв о монетке), кобылица появилась перед ним: «Садись скорее! Есть дело!» Она перенесла его в королевский замок, прямо в спальню короля, куда он успел как раз вовремя, чтобы убить змею, которая почти уже ужалила спящего короля. В этот момент король проснулся и увидел, что могло случиться. В сумерках он не видел своего спасителя, однако он снял своё кольцо с рубином неисчислимой стоимости и сказал: «Кем бы ты ни был, я обязан тебе жизнью. Возьми это кольцо: оно будет твоим знаком». Ибн Хайдар взял кольцо и вернулся в свою жалкую конюшню. Месяцы прошли до той поры, пока камень не напомнил о себе снова и он не вызвал кобылицу. «Надень одежды и тюрбан, что в сумке у седла, – закричала лошадь. – Нас ждёт важное дело». Она перенесла Ибн Хайдара в тронный зал, где вот-вот должна была свершиться казнь. Палач уже подстелил кожаный коврик, чтобы не запачкать пол, и, подняв меч, ждал приказа короля. При виде чёрной кобылицы с закутанным всадником все замерли, словно одеревенели. Ибн Хайдар ждал, и вскоре все услыхали шум, доносившийся от входа в тронный зал. Вбежал человек с неопровержимыми доказательствами того, что осуждённый невиновен. Все были изумлены, а король сказал: «Благословен тот, кто вмешивается в дела ради справедливости! Возьми этот меч, как знак моей благодарности!» Не сказав ни слова, Ибн Хайдар подпоясался мечом, и кобылица унесла его назад, через облака, в его конюшню. И снова ничего не происходило в течение многих месяцев, пока королю не стало плохо. Весь свет померк в королевстве, и все жители ходили в трауре. Даже животные присмирели, деревья поникли, и само солнце потускнело. Ни один из лекарей не мог найти лекарство, пока величайший из них, Хаким Аль Хакума, Доктор Докторов, не объявил: «Эту болезнь не излечить ничем, кроме глотка молока львицы, принесённого из Страны Небытия». Не медля ни минуты, два зятя короля выехали из дворца, полные решимости завоевать славу спасителя своего тестя и повелителя. Через несколько дней они оказались на перекрёстке. Дорога разветвлялась на три части, и двое не могли решиться, по какой следовать. Они спросили совета у местного мудреца, и он сказал: «Каждый из этих путей имеет своё название. Первый называется: «Дорога Тех, кто делает то, что Мы делаем, Узы Крови». Второй называют: «Дорога Тех, кто думает так, как мы делаем, Узы Решения». Третий путь называется «Дорога Истины». Первый принц решил: «Я пойду Дорогой Крови, ибо я здесь по милости его величества», – и пришпорил коня». Второй сказал: «Я же выберу Дорогу Решения, ибо решимость – это мой путь», – и поскакал по второй дороге. Вскоре первый из них оказался у ворот города и спросил у сидящего там человека, где он находится. «Ты у врат «Страны Небытия», – отвечал тот ему, – но тебе не удастся войти, пока мы не сыграем в шахматы». Они сыграли, и юноша проиграл. Вначале он проиграл коня, затем доспехи, деньги и, наконец, свою свободу. Игрок забрал его в город и продал продавцу жареного мяса. Второго юношу постигла та же участь. Он проиграл всё и попал в рабство к продавцу сладостей. Прошли месяцы, и когда надежда на возвращение рыцарей иссякла, Ибн Хайдар почувствовал жар камня и вызвал Чёрную Кобылицу. «Время пришло! – заржала она. – Садись на меня!» Он поскакал по той же дороге, и вскоре очутился на том же перекрёстке. Мудрец предложил ему выбор, и Ибн Хайдар тут же сказал: «Я выбираю Дорогу Истины!» Он уж собирался ускакать, как вдруг мудрец остановил его: «Ты сделал верный выбор. Следуй этим путём, но когда ты встретишь Игрока, не вступай с ним в игру, лучше вызови его на бой». Ибн Хайдар поскакал по дороге, и когда шахматист предложил ему сыграть, он вытащил свой меч и закричал: «Во имя Истины, а не игры! Выходи на настоящую, а не игрушечную битву с тем, чей боевой клич «О люди Хашима!» Игрок сдался без боя и рассказал Ибн Хайдару о том, что случилось с его назваными братьями. Он провёл Ибн Хайдара в город и показал ему, где содержалась львица. После того, как он обхитрил охрану и усмирил львицу, ему удалось получить три фляги львиного молока. Две из них он положил в сумки у седла, а третью спрятал в свой тюрбан, на случай если с первыми двумя что-нибудь случится. Затем он освободил из рабства своих названых братьев, хотя они и не узнали его в рыцарском облачении. В ту же ночь каждый из них украл по фляжке молока и скрылся под покровом темноты. Ибн Хайдар дал им время вернуться ко двору, а затем в один скачок одолел пространство, что отделяло его от дворца, где лежал умирающий король. При его появлении придворные и принцы, сгрудившиеся вокруг постели короля, содрогнулись, ибо на нём была кашмирская шаль, рубиновый перстень и королевский меч. «Здесь молоко львицы из Страны Небытия», – сказал он приблизившись. «Но уже поздно!» – зашумели все присутствующие. «Мои принцы уже принесли мне молоко, – сказал король, – но оно не помогло». – «Это потому, что они украли его у меня, того, кто добыл его. А всё благое исчезает из того, что добыто воровством. Вот фляжка – выпей, о король!» Лишь губы короля коснулись молока, он сел, исцелённый. «Откуда ты пришёл, кто ты и почему помогаешь мне?» – спросил король. Юноша отвечал: «Эти три вопроса по сути один, и ответ на первый из них – это ответ на всё. И ответ на второй – ответ на всё. И ответ на третий тоже будет ответом на всё». Король всё ещё не понимал. «Ну хорошо, – сказал Ибн Хайдар. – Я тот, кто живёт в конюшне, что означает, что я муж твоей дочери, поэтому я тебе и помогаю». Вот так Ибн Хайдар унаследовал королевство, когда король отправился в своё самое длинное путешествие.

Рассказ Зозой пленил Борю: он приглашал в прекрасный и таинственный мир восточного великолепия и ослепительных красавиц, в котором он мечтал поселиться. Лишь бы ему повезло, и он добыл бы молока львицы.

– Не верю я в эти сказки, – сказала Зумруд, вошедшая в кухню и услышавшая часть истории. – Не могла львица вот так взять и подпустить человека, чтобы он её подоил. Вот история из Торы – правдивая. Там мудрец сначала бросает львице десять козлят, а потом доит.

В ответ на эти возражения Зозой ответила, что такая чистая душа, как у Ибн Хайдара, уже искуплена жертвой, поэтому никакого чуда не произошло.

– Если у человека душа, как у младенца, он может всё, – заключила она.

Впоследствии Боря многократно вспоминал обе притчи и представлял себя то мудрецом, бросающим львице десять жертвенных агнцев для того, чтобы раздобыть молока, то прекрасным, но скрытым за грязными одеждами неизвестным принцем, добывающим молоко в Стране Небытия. Тогда он даже представить себе не мог, насколько пророческими оказались для него обе истории.

6

Август девяносто первого выдался очень жарким. Захар с Гришей подолгу сидели во дворе перед телевизором, а Зумруд подавала им чай с вареньем из белой черешни, из которой она часами вынимала косточку, чтобы начинить грецким орехом, и думала о том, что ей приятна боль в спине. Она улыбнулась, увидев, что Захар довольно причмокивает, поглощая ложку за ложкой варенье, и когда их взгляды встретились, Захар сказал:

– Ну вот, мать, мы и приехали.

– Куда приехали? – переспросила Зумруд. Гриша громко рассмеялся.

– Куд-куда, куд-куда. Если бы я знал, куда приехали и что нас здесь ждёт, был бы самым богатым человеком на земле.

Страна, в которой они живут, была сосредоточена для Зумруд на одной улице, но и на этой улице всё стало очень быстро меняться, как будто кто-то включил на быструю перемотку фильм и она не успевала следить за событиями. С открытием чартерного рейса Минводы – Тель-Авив улица Бунимовича, на которой они жили вот уже двадцать лет, стала похожа на растревоженный палочкой муравейник. Почти каждый день из соседних домов уезжали на ПМЖ в Израиль соседи, и Зумруд с огорчением наблюдала, что тут и там появлялись красные, как артериальная кровь, растяжки: ПРОДАЖА. Иногда полузаброшенные дома служили пристанищем для бродячих собак, и Зумруд с её чуткостью часами не могла уснуть из-за многочасового лая по ночам. Где-то за неделю до Хануки, в начале декабря 1991-го, растяжки одна за другой исчезли, и дома стали снова заселяться. За короткое время улица изменилась полностью: воздух, атмосфера, языки, на которых говорят люди вокруг, и сами люди тоже изменились. И только Машук оставался на своём месте, и Зумруд полюбила на него смотреть, хоть раньше не особенно замечала – он служил ей гарантией того, что есть в этом мире что-то неизменное. Она старалась не досаждать Захару лишними вопросами, однако время от времени всё-таки не сдерживалась.

– Ты видел, что у нас новые соседи? Кто они, не знаешь?

– Грозненские.

– Евреи?

– Да. Там война началась.

– А напротив?

– Тоже грозненские.

Вскоре Зумруд узнала, что не только на их улице, но и по всему Пятигорску появились новые жильцы. Побросав дома в Чечне, люди убегали от войны. Убегали не только евреи, но и чеченцы, и ингуши. Только для большинства евреев Пятигорск служил лишь временным пристанищем, их главной целью был Израиль. В конце ноября Захар сказал, что пригласил на Хануку их новых соседей, пусть Зумруд наготовит побольше. И Зумруд с головой окунулась в подготовку.

Первый день Хануки в 1991 году пришёлся на 2 декабря, понедельник. Весь день Захар и Гриша бегали по делам, пытаясь успеть до захода солнца, который был по-зимнему рано. Гостей позвали на 15.30, чтобы те успели к зажиганию ханукальных свечей. Все приготовления были на одной Зумруд, и она изрядно набегалась, пытаясь успеть и ханукальные пончики напечь, хрустящие снаружи и мягкие, сочные внутри, и следя за тем, чтобы корочка у ош кюдуи, тыквенного плова, не пригорела. Тыквенный плов получился восхитительным: белый рис на золотистой карамельной корочке. И всё это надо было подавать горячим, иначе вкус не тот.

Празднование Хануки – дня освобождения еврейского народа – должно и в этом году быть радостным, ничто не должно его омрачать, никакие катаклизмы. Это был праздник надежды, праздник света и радости, сладко, светло и весело должно быть у них.

Ровно в 15.00, за час до захода солнца, у Зумруд всё было готово. Она залила в Ханукию, ханукальный светильник, достаточно оливкового масла, которое доставала с большим трудом, чтобы хватило на положенные полчаса горения. Она успела даже переодеться к празднику в самое лучшее своё платье и переодеть Борю, но гости все не шли и не шли.

В 16.30 прибежал Гриша и сказал, что они задерживаются, у них проблема.

– Что случилось? – спросила Зумруд.

– Да у родственников их в Грозном вчера дом расстреляли, они их на вокзале встречают, пока у себя поселят.

– А отец где?

– Отец им помогает – на машине все перевезти.

– Это они попросили?

– Не, они сказали – не надо, но отец настоял. У них же машины своей нет ведь.

Зумруд очень расстроилась – получалось, что для Захара проблемы чужих людей важнее, чем она. Ведь он же знал, как для неё важно, чтобы в Хануку всё было правильно, как положено. Ведь он же знал, что она готовилась к празднику целую неделю. Она хотела, чтобы они зажгли свечи до захода солнца, как положено, и чтобы глава семейства прочитал все три благословения. Она много раз представляла себе, как всё это будет, и что её новые соседи удивятся и восхитятся её благочестию, и похвалят её прекрасный, чистый, уютный дом, и попросят рецепт тыквенного плова, а она скажет: ничего сложного, главное – готовить с любовью, тогда рис не пригорит. А теперь получалось, что все её приготовления были напрасными и что не только до захода солнца, но, возможно, и до рассвета зажечь Ханукию не удастся. Значит, заповедь не будет выполнена. Она села за торжественно накрытый на десять человек – и пустующий – стол и заплакала. Она оплакивала те два дня, что она работала не покладая рук. И она бы предпочла, чтобы они отметили Хануку своей семьёй – в мире и покое. Без всех этих соседских проблем. Если бы только Захар ценил её по-настоящему.

– Мама, – Гриша взял её за плечо. – Мама, ну не плачь.

Зумруд махнула рукой – иди, занимайся своими делами. Но Гриша и не собирался уходить.

– Мама, а ты помнишь? – Зумруд подняла взгляд. – Ты же сама как-то читала из какой-то книги, что если еврею нужна помощь, что если он нуждается, надо помочь ему до того, как он упадёт навзничь. Вот, я помню, ты как-то читала про осла: если осёл оступается под тяжёлым грузом, у человека хватит сил одному поправить груз на его спине, чтобы он мог идти дальше. Но если осёл упал в изнеможении, то тогда даже пятеро крепких мужчин не смогут поставить его на ноги.

Зумруд подняла на Гришу глаза. Взгляд её просветлел, слеза лениво катилась по щеке, но Зумруд резко смахнула её.

– Ты помнишь?

– Не только я помню, но и отец помнит. Разве не эту заповедь исполняет он прямо сейчас?

Глаза Зумруд снова наполнились слезами – только теперь это были слёзы счастья.

– Пусть отец помогает им, сколько потребуется, а потом пусть все вместе приходят, хоть ночью, и мы их покормим.

Зумруд переоделась в свою будничную одежду и решила, что праздновать Хануку сегодня, когда у людей такое горе, стыдно, и начала разбирать праздничный стол, как двор вдруг наполнился шумом. Незнакомые мужские и женские голоса заставили пол в доме колебаться, и Зумруд выбежала во двор.

Захар шёл спереди, держа под руку бабушку лет восьмидесяти, лицо испещрено морщинами.

– Худо борухо сохде а ишму[3]3
  Да благословит вас Господь. – Перевод с горско-еврейского.


[Закрыть]
, – сказала женщина, едва завидев Зумруд.

– Добро пожаловать, добро пожаловать. Как хорошо, что вы пришли. Я уже и не надеялась.

– Здравствуй, хозяйка, – ответил ей идущий следом мужчина в чёрном.

– Спасибо, что пригласили отпраздновать Хануку с вами, – запричитала женщина, по-видимому, его жена. – Нам неудобно, что мы так к вам нагрянули, всем скопом, с корабля на бал. Извините нас, но мы сами не знали. Мы собирались дома у себя праздновать.

– Зачем извиняться? Наоборот, чем больше людей, тем слышнее будут молитвы. Проходите, проходите. Очень рада знакомству.

– Хорошо бы, чтобы мы познакомились при других обстоятельствах, но у Всевышнего на всё свой удел. Дай Бог, в следующем году отметим на Земле обетованной.

Когда Зумруд увидела этих людей – осунувшихся, во всём чёрном, с заплаканными, но светлыми глазами, пахнущих потом и усталостью от дальней дороги – сердце у неё сжалось. Как она могла считать свои беды – бедами? Да, они потеряли много денег, но зато у неё остался дом. Все здоровы, живы. И как будто читая её мысли, бабушка сказала:

– Дочка, ты не беспокойся за нас. Ведь мы счастливчики, мы живы остались. Не всем так везёт. Не в первый раз всё теряем. Где-то теряем, где-то находим. Когда бы мы ещё имели шанс попасть в ваш прекрасный благословенный дом?

– Дай Бог, чтобы ничто не нарушало ваш покой, – сказала женщина помоложе. – У нас скоро начнётся эвакуация людей из разбомблённых домов.

Когда все сели за стол, оказалось, что гостей больше, чем ожидалось. Гриша принёс дополнительные стулья и тарелки. Закуски слегка обветрились и уже не выглядели такими свежими, какими были четыре часа назад. Зумруд надеялась, что Захар зажжёт Ханукию по всем правилам, но она не хотела ему досаждать и оттягивать момент, когда они наконец сядут за стол, потому что, судя по всему, гости были очень голодны. Зумруд мало что осознавала, она только бегала из кухни к столу и от стола к кухне, чтобы обслужить гостей. Немало беспокойства вызвал Боря, который стал бить и выгонять гостей, едва завидев их. Особенно Зумруд огорчилась, когда он со всей силы бросил на пол Ханукию, так что оливковое масло, которое она с таким трудом добывала, расплескалось, и ей пришлось быстро всё вытирать, чтобы никто не упал. Ей так хотелось отпраздновать этот день как следует, весело, со светом и песнями, она специально приготовила для детей побольше пончиков со сладкой начинкой, но пришлось вместо этого Борю отшлёпать и отвести к Зозой, чтобы та заперла его у себя и не выпускала до завтрашнего утра. И хоть Зозой ей не могла больше помогать, зато Боря будет под присмотром.

– А что с ним? – неожиданно шепнула ей прямо в ухо соседкина гостья из Грозного. – Почему он такой?

– С ним… он не может сказать, чего хочет. Голоса нет. Поэтому и злится.

– Немой, что ли?

Зумруд промолчала. Она хотела бы закричать, что нет, не немой, но могла ли она это утверждать, не покривив душой?

– Только Всевышний знает. Может, ещё заговорит.

– У нас у соседей в Грозном была немая девочка. Только она была спокойная. Сидит себе в уголке, не слышно её, не видно. Подойдёт к маме, сядет на пол, положит голову на колено, чтобы мать её по голове погладила, и сидит так часами, как собачка. И главное, остальные семь детей у неё нормальные, только эта больная. Она ходила к раввину, тот сказал, что это испытание ей дано, чтобы она научилась любить и смиряться.

– На все воля Всевышнего.

– Когда я плакала из-за того, что дом, нажитый долгими годами, вдруг сгорел за несколько часов, мне люди сказали: ну что ты плачешь, вы молоды, живы, здоровы. Всевышний, может, и позволил ваш дом разрушить, чтобы вам жизнь сохранить. Деньгами взял, так сказать. И я перестала плакать. А у кого-то дети без ног, без рук остались, им хуже, чем нам.

Зумруд понимала, что новая знакомая пытается её утешить, и от этого жжение у неё в груди усиливалось и глаза наполнялись злобой. Вместо того, чтобы поблагодарить её, сказать, что она права и что ей, Зумруд, нужно подумать о замысле Всевышнего, вместо того чтобы искать способы избавления, она хотела крикнуть ей, чтобы она убиралась, чтобы она не смела ей сострадать. Конечно, сказать всего этого Зумруд не могла, ведь она была хорошо воспитана. Чтобы занять руки и глаза, она стала очень аккуратно выкладывать ош кюдуи на тарелки. Несмотря на все её усилия, тыквенный плов подгорел, но сверху всё равно оставался холодным.

– Меня мама учила, чтобы ош не подгорел, надо заново его обжарить, только с другой стороны. Так получится две корочки, – продолжила наставлять её женщина.

Зумруд улыбнулась и, не говоря ни слова, пошла относить ош на стол. Мужчины и женщины продолжали начатый разговор.

– Кто? Дудаев? Этот чучмек с гитлеровскими усиками? Разве ему можно верить? Он вам что угодно скажет. Раввин Хазан выступил в защиту его режима? А кто-нибудь ещё, кроме Дудаева, слышал, как он выступил? Это подонок, которых ещё поискать!

– Что они с нами делают? Всю жизнь с ними дружно жили, с чеченцами. Мы по-чеченски кумекаем лучше, чем по-русски. Теперь, после того, как они выкрали Кан-Калика, как можно жить, как прежде? То, что эти звери ни перед чем не остановятся, ясно. Когда проректор-чеченец побежал на помощь Кан-Калику, его в упор расстреляли.

– Кан-Калик – это ректор грозненского университета, еврей, – шепнула на ухо Зумруд Роза.

– Убили они Кан-Калика, не убили, покажет время. Но мне кажется, евреям там больше не место. Там больше не место никому, у кого есть голова на плечах. Кан-Калик пытался заниматься мирными вопросами, наукой, педагогикой, когда вокруг – шторм и голодные акулы. Надо было бегством спасаться. Бегством! В ситуации опасности единственная правильная тактика – убегать подальше. А он пытался кому-то что-то доказать… ещё когда про него заказную статью написал этот журналюга, что он, мол, национальную ненависть разжигает, что он то да сё, тогда ещё ему надо было бежать. Потом этот журналюга за его женой ходил, денег требовал. Кан-Калика должны были снять с должности, а его не сняли, заказчики статьи деньги обратно требовали, а денег нет. Сумасшедший дом!

Зумруд встала, налила себе вина и сказала:

– Сегодня – Ханука. В этот праздник принято зажигать свечи, которые должны напоминать нам, евреям, что Господь совершает чудеса для тех, кто стоит за свою веру. Масла для свечей хватало на один день, но Всевышний заставил гореть это масло все восемь дней, пока не сделали новое. Поэтому в этот день должно быть много света.

– В Грозном сейчас тоже много света – от взрывов и выстрелов. Люди боятся выйти на улицу, потому что их могут случайно убить. Нет ни минуты покоя. Отовсюду грохот, шум. То ломают, то строят, то убивают, то лечат – сирены постоянно, выстрелы, взрывы, мегафоны, бэтээры…

– Очень многих евреев стал привлекать греческий образ жизни. Они стали одеваться как греки, давать детям греческие имена. Хасидеи подняли восстание. Напряжение в стране нарастало. Она, как перегретый паровой котёл, готова была взорваться в месте малейшей трещинки. Давление на иудеев – подчинитесь нам, и мы вас простим – давало противоположный результат. Греки не понимали, что иудейская религия коренным образом отличается от их языческой.

– Как же нам не хватает прежней жизни! Раньше так было хорошо, все друг друга любили, дружили. Я своему кунаку Ахмету сказал: наш дом, хоть здесь, хоть в Израиле, для тебя всегда открыт. А он мне отвечает, спасибо, брат, может, и приедем к тебе, если здесь всё плохо будет. Но он – чеченец, он не может уехать в Израиль. Его земля там, его семья уже депортацию одну пережила, сталинскую. Когда они вернулись в Чечню, их дом был в целости и сохранности только благодаря нашей семье, которая заботилась о доме. Мы с тех пор рядом и живём. А сейчас эти проклятые нелюди дерево с корнем выкорчёвывают.

– Греко-сирийцы захотели, чтобы евреи принесли жертву богине Деметре. А в качестве жертвы Деметре использовалась свинья. Собрали всех иудеев в храме. В первых рядах стоял Маттитьягу и его сыновья. Именно ему предложили принести жертву. Он отказался. Тут сам вызвался какой-то другой еврей, но Маттитьягу заколол его. Потом началась бойня. Евреи накинулись на чиновников и солдат. Котёл взорвался.

– Что они с нами делают? Что они с людьми делают? Сейчас национализм такой, что если ты не националист – ты враг народа. Когда Кан-Калика схватили, проректор-чеченец побежал ему на выручку. Они своего – чеченца – расстреляли. А он даже не подумал, еврей или не еврей Кан-Калик. Человек старой закалки. Какая разница? Как братья жили. А теперь что с нами будет, что будет с нашей дружбой? Один раз убили еврея, другой раз, и всё – волна насилия пошла. Очевидно, что Кан-Калик – первый, но не последний.

– Восставшие уходят в горы и объединяются в отряды обороны против греко-сирийцев. Именно 25 кислева, ровно через 3 года после осквернения Храма, служба в нём возобновляется. Менора была осквернена и требовала очищения, поэтому восставшие сделали временную менору из гард своих копий. Это и была первая Ханукия. Не было достаточно масла, чтобы её зажечь. Масла, которого должно было хватить на один день, хватило на восемь. В память об этом чуде празднуется Ханука.

Зумруд встала, подошла к Ханукии и, произнеся все три благословения («Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной, освятивший нас Своими заповедями и повелевший нам зажигать ханукальный светильник», «Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной, совершивший чудеса для наших отцов в те дни, в это время» и «Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной, давший нам дожить, досуществовать и дойти до этого времени»), зажгла Ханукию. Солнце уже полностью зашло, но луна была на удивление яркой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю