Текст книги "Цикл «Историк». Рассказ IV. Под ударами мрака (СИ)"
Автор книги: Стас Северский
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
– Он исчез, Фламмер!
– Он здесь… Я вижу…
– Нет его, Фламмер!
– Его нет… Но обрывки его мысленного фона…
– Фламмер!
– “Защитник”… Он не видел… Он видел только искажение… Он видит искажение и теперь…
“Защитник”, видно, предоставил офицеру подробный отчет… Теперь он согласно склонил голову, отвечая нашему не заданному вопросу… Олаф схватил офицера за плечи, но сразу отпустил его, словно обжегшись…
– Что это значит, Фламмер?!
– Он – этот “тролль”… Он ушел в искаженное пространство… Он здесь… Он в искаженном пространстве…
– Фламмер, разъясните!
– Ты думаешь, что он пришел из ниоткуда и ушел в никуда, Олаф? Нет. Он пришел из другого пространства.
– Ясное дело – он из Тролльхайма! Он тролль, Фламмер!
– А что такое Тролльхайм, Олаф?
Олаф дернул плечами…
– Место, откуда приходят тролли, – их царство, их крепость!
– Это другое пространство.
– Ясное дело, что другое!
Фламмер впился огненным взглядом в Олафа… Пронизывающий ветер спутал его волосы с мехом снежных зверей… Его голова покрыта оскаленной пастью звериной шкуры, а из пустых глазниц зверя сверкают его разящие грозой глаза… Острые когти ударяют ему в грудь с порывами ветра… И офицер задыхается в огне, смотря на него… Он сорвал маску, дыша холодом, но все равно задыхается в огне… Он падает на руки машины… закрывает глаза…
– Фламмер, вы что делаете?!
Я оттолкнул Олафа, просто разъяренного происходящим, опускаясь на колени рядом с офицером…
– Капитан, что же это вы так?.. Так нельзя… Здесь не место… Нам надо уходить… Тролль велел нам уйти… Он разозлил Олафа… Не злите Олафа хоть вы…
Офицер глаз не открыл – он отключился, и с этим уже ничего не поделаешь… Он не смог побороть страха… И не смог выбрать одного сильнейшего страха, способного перекрыть остальные – слабейшие… Я недооценил его ума… Он понял, что у него нет выбора, – что Олаф не отсоединим от охот и схваток в этих снегах, и вообще, – от этого вечного льда… Он понял, что между ними невозможно выбирать, – между Олафом, снежным зверем и каменным великаном… Они так же связаны друг с другом, как север и северное сияние… Это просто – неотъемлемые части этого замерзшего мира… Это – его составляющие части…
– Поймите же, наконец, что происходит здесь – в снегах территорий Хантэрхайма… Поймите же, что здесь нельзя иначе, а можно только так… Вы сделаны не для этого, и вам не место здесь… Но вы здесь, и вам нельзя вернуться… Вы только потерпите – и привыкнете… И к крови привыкнете, и к грязи, и к голоду… И к жестокому духу Олафа, и ко злым зверям… И к молчанию мороза, и ко мгле метели… И к войне, и к преследованию… И к троллю, и к другим таким… Вы ко всему привыкнете… Как я… Только потерпите… Как я…
Я встряхнул его, но он не отреагировал… Тогда я потащил его к стоянке “стрел”, не обращая внимания на Олафа, зло которого сдерживает теперь только “защитник”…
Запись№14
Из хватки машины Олаф вырваться не может, хоть и рвется… Он взбешен – тролль же его просто послал… Он осмелился отдать Олафу приказ, когда никто не смеет… Олаф отомстил бы троллю и успокоился… Но тролль же – исчез… Его поступок остался безнаказанным… Я знаю, что нам придется принять условие тролля как данность… Но Олаф… Он не сможет с этим смириться… Олаф не покорится “защитнику”… и приказу тролля… и разуму… Он – Зверь…
Я с трудом стащил офицера к “стрелам” и подключил защитное поле, втаскивая в него Фламмера… Я снял маску с его бледного лица и ударил по щеке открытой ладонью… Фламмер открыл глаза, но взгляд у него еще не осмысленный…
– Соображайте же скорее…
– Нам надо уходить отсюда…
Я сокрушенно покачал головой…
– Я знаю… Но я не могу… Только, когда Олаф подключит разум…
– Он – изверг, готовый сдирать шкуру живьем, как со зверей, так и – с людей… Он – истязатель, хуже карателей порядка…
– Нет, что вы… Он просто боец, который просто оборотень… Ему снова надо помочь снова стать человеком…
– Он не станет человеком… Его не страшит ни своя, ни чужая смерть… Он безбоязненно подступает и к безумному бреду, и к настоящему противнику… Его не пугают, как кошмары, так и чудовища…
– Нет, что вы… Он отличает сны от яви…
– А я теперь не отличаю… Я не должен верить всему, виденному мной среди вечных льдов Хантэрхайма…
Олаф, отпущенный “защитником”, слетел к стоянке машин… Он потратил силы, стараясь высвободиться, и в изнеможении рухнул на колени у отключенной “стрелы”… Но его глаза до сих пор сковывает прочная сталь, не давая ему видеть… Он поднял голову, вперяясь этим ненормально холодным и твердым взглядом в офицера…
– Не верите своим глазам – не верите себе.
– Я не должен верить никому и ничему среди вечных льдов Хантэрхайма…
– Не верите никому и ничему – не сражаетесь ни за кого и ни за что.
– Только за Хантэрхайм…
– Вы не служите Хантэрхайму. Вас не защищают и не порабощают его крепостные стены. Вы свободны, Фламмер. Вы вольный охотник.
– Я – офицер Хантэрхайма…
– Офицер Хантэрхайма, дышащий вольным ветром северной пустыни.
– Вольный ветер?.. Я ваш пленный… Я ваш пленный, который вынужден стать вашим командиром…
– Вы станете. Но только, когда станете охотником.
Фламмер не полыхнул на Олафа синим пламенем, как я ждал – вернее, как надеялся… Офицер смерил его погасшими глазами – даже не равнодушно… На его лице нет выражения – на нем не отпечаталось даже безразличия…
– Я вынужден стать охотником.
Олаф наставил на него тяжелеющий вслед за небом взгляд…
– Да, выбора вам теперь не дано. Но сейчас решаю я. Ночевать мы останемся здесь. Нам следует ждать всю ночь – ждать возвращения этого великана для объяснений. А не вернется он – я сочту его слабым, бесчестным и бесправным, не могущим отдавать приказы, не подтвержденные силой.
– Здесь мы не останемся, Олаф. Здесь кислород разрежен, здесь царит лютый холод.
– Не стать воином и охотником снежной пустыни, не способному простоять ночь на вершине Тилл-Фйэлл. Мы заночуем здесь, а на рассвете – пойдем на охоту. Когда мы вернемся, – я обязуюсь выполнять все ваши распоряжения – неоспоримые и неукоснительные распоряжения офицера воинов и охотников севера. Когда мы вернемся, – вам подчинятся все, вышедшие из буранов к нашим кострам, – все ищущие свободы среди бескрайних снегов.
– Все безумцы, все оборотни… все чудовища в звериных шкурах…
– Все, достойные быть вашими воинами и охотниками. Но это будет, когда мы вернемся. А сейчас мы будем ждать рассвета, ожидая разъяснений тролля, обошедшегося с нами недозволительным образом. Он обязан показать нам силу, позволяющую ему диктовать нам условия и давать указания убираться с вершины Тилл-Фйелл.
Я поднял руку… и опустил… Трудно решиться противоречить Олафу…
– Олаф… Нам и не надо просить у него показа силы… И так ясно, что его силы превосходят наши… Мы же и понятия не имеем, как нанести повреждение каменному троллю, исчезающему и невидимо присутствующему в воздухе… Ты не можешь сражаться с ним… Ты же знаешь, что не можешь…
– Знаю. Но сражусь.
– Олаф, но это ж… Требовать у него схватки – это ж… Ты же не бросаешь клинки в буран и не рассекаешь ими ветер… Ты же не станешь тупить их лезвия о камни…
Фламмер согласился со мной…
– Он не станет сражаться, Олаф. Он снесет нас, как штормовой шквал. Нам придется подчиниться ему.
– Воину?! Подчиниться троллю?!
– Он не тролль, Олаф. Он – что-то другое, что-то чужое. Нам надо подчиниться ему, пока он смотрит не на нас, а на Хантэрхайм.
– Он – обычный тролль, я буду бороться с ним! Это мой долг! Это долг воина севера!
Фламмер обреченно повесил голову – он промолчал и правильно сделал. Олаф вбил себе в голову поединок с троллем так крепко, что нам не выбить… Остается только хрупкое чаянье, что, если не Олаф, то тролль проявит понимание этого, неизвестно как сложившегося, положения… А мне осталось проявить только терпение, выработанное долгими зимними ночами, проведенными в такой вот гнетущей обстановке… Я ведь не первую ночь проведу здесь – на вершине Тилл-Фйэлл – с Олафом, обернувшимся Зверем…
Я постарался скрепить сердце, начиная подготовку к ночлегу… Надо выбросить из головы мысли о каменном великане, стоящем над душой в невидимости, и надо не думать о зле Олафа… Его дух разлетается с холодным ветром, поднимая ледяную пыль… в его глазах бушует буран… Он не показывает страха – прячет где-то глубоко под броней, но страх вырывается из его груди с приглушенным звериными шкурами биением сердца… Олаф никогда не позволит страху укрепиться и пустить корни в его духе – он выкорчует его сразу… через силу, через боль… Олаф сразится с ним… Он даст ему бой здесь, на вершине этой скалы, пожранной стужей и обглоданной всеми ветрами… И мне придется последовать за ним… и мне, и офицеру… Я надеюсь, что Олаф ограничится высокомерным молчанием, не швыряя оскорблениями в сторону тролля и не вступая с ним в битву… Но эта надежда несбыточна – Олаф огрызается угрозами в пустоту, где таится каменный великан… Еще я надеюсь, что офицер не поддастся страху, а поборет его… Но и это несбыточно – он спокоен, но слишком скован и мертвенно бледен… Мне осталось рассчитывать только на себя… И им осталось рассчитывать – только на меня… Они же и думать теперь не думают о ночлеге, об ужине… Нет, я не один не поддался этому кошмару… “Защитник” – он теперь с нами, он поможет нам… поможет мне помочь всем остальным…
– Не трогай Олафа, это бесполезно… Подключи “стрелы” и настрой поля…
“Защитник” взглянул на меня холодными глазами так, что меня до костей пробрало, но послушно занялся настройками полей… Я, еще на что-то надеясь, решился задать ему, тревожащий меня, вопрос…
– Как ты думаешь, чем кончится эта ночь?..
– Рассветом, боец.
– А каменный великан?..
– Он обладает высоким разумом, с его стороны осложнений не жди.
– А офицер?..
– Он будет бодрствовать до рассвета.
– А Олаф?..
– Он скоро заснет.
– Так просто?..
– Все просто, боец.
Раз так сказал “защитник” – значит так и есть… Они умные и думают всегда правильно, и всегда говорят правду… Это мы часто теряемся в мыслях и накручиваемся непонятно каким образом… Да, все верно, я просто нервничаю, не разбираясь во всем, что происходит… А ведь, если посудить, ничего ужасного еще не произошло… Подумаешь – перестал офицер полыхать пожаром, а Олаф – охмелел от зловония звериных шкур…
Мы спустились к “стрелам”, только чтоб перегнать их наверх… Без техники нам на вершине ночи не продержаться… Мы опустили “стрелы” низко над узкой и обрывистой тропой, не сходя с них, не выходя из ослабленного защитного поля, через которое нас покусывает зубастый ветер… Олаф зорко всматривается в сумерки, ища штормовым взглядом каменного великана… Фламмер устремил поблекшие глаза вдаль… А я так, как они, не могу – я еще с трудом продираю опухшие веки…
Запись№15
Каменный великан не показался, как и сказал “защитник”… Олаф откинулся в седле на спину, запрокинув голову, опустив руки на сложенные крылья “стрелы”, – он, и правда, спит… А Фламмер, и правда, – бодрствует… Он уронил голову на грудь, но я вижу, что глаза его – открыты… Они ясно вспыхивают и тоскливо гаснут, как прогорающие фитили горелки… Я открыл Фламмеру линию, не подключая Олафа…
– Вы видите это сияние?
– Северное сияние?
– Олаф считает, что это мост между средним и небесным царством – его подключают боги. Они применяют эти технологии для перехода между мирами.
– Мост – радуга, а не северное сияние.
– Здесь нет радуги – только сияние. А боги ходят везде – они приходят и сюда.
– Нет, Ханс. Это сияние – жесткое излучение, вредящее нам. Это не безвредная радуга, проявляющаяся в напоенном дождями небе.
– Да, этими замерзшими землями правят суровые боги – им мостом служит это излучение. Но они все равно приходят сюда – на территории Хантэрхайма. А видите его? Хантэрхайм?
– Вижу, Ханс.
– Он всегда виден с этой вершины – ведь он всегда сияет звездой. А знаете, капитан, Олаф мне запрещает смотреть на Хантэрхайм. Он говорит, что Хантэрхайм сияет, как маяк, зовущий нас, скитающихся в снежной пустыне… Но он сияет не для нас – это не наша крепость… Нам нельзя идти на его свет… Мы, как осы, не летим на свет чужих крепостей… Осы строят свои укрепления, занимая только свои крепости и зажигая в них только свой свет…
– Осы?
– Это крылатые зверушки с ядовитым жалом – они живут в лесах Штрауба…
– Я знаю, что это за зверушки.
– Ну вот и хорошо. Тогда вы не станете вести себя, как другой крылатый зверек – мотылек. Ведь этого беззащитного зверька совсем просто сбить с курса обычным фонарем, на котором он и сгорит.
– Эти зверушки вымерли, Ханс.
– Вот и я об этом… Олаф мне всегда говорит, чтоб я перестал быть доверчивым мотыльком. Он мне все время твердит, что я, как оса, – что у меня есть оружие… Но это так сложно – быть вооруженным, когда не знаешь точно, против кого надо применять оружие…
– Совсем несложно – видишь что-то угрожающее тебе и просто сжимаешь руку на спуске.
– Так я бы мог перестрелять просто всех – и Олафа, и вас… Мне ведь угрожают все – хотят они того или нет…
– Оставляй только тех, без кого не можешь выжить.
– И это непросто… Непросто выжить, убивая всех подряд, кроме Олафа и вас…
– Выжить просто, а жить – нет.
– А вы знаете, что я думаю… Я думаю, что человек не может только выживать, он может – только жить… Все люди, считающие, что они только выживают, – просто перестают быть людьми… Они умирают – люди в них умирают… А люди, считающие, что они живут, – продолжают жить… И не важно, в каких условиях они находятся… Главное – они остаются людьми, несмотря ни на что… Главное – всегда жить, никогда не теряя в себе человека…
– Для этого нужно обладать огромными силами… Олаф сильный боец, но даже он, оказавшись среди вечных снегов, потерял в себе человека…
– Нет, капитан, он не утратил эту сущность, он только враждует с ней… Он старается – жить, когда все вокруг старается заставить его – выживать… И он – живет… Не всей жизнью, отчасти отнятой у него этим Зверем, но – живет… Он делится со мной всем и готов все разделить с вами… Только не всегда у него получается поделиться только хорошим – порой, он делится плохим… Но ведь мы делимся всем – мы ведь не только охотники, делящие добычу, мы – друзья… В этом же суть человека – он видит в других не только жертву или угрозу, как звери, соратника или противника, как машины, но и – друга, и врага…
– Да, так мыслит только человек… Только человек пускает кого-то в душу, позволяя кому-то затронуть и разум, и чувства…
– Я прав, да?..
– Да, Ханс… В общем, да…
– Вы знаете, Олафа кровь хмелит, а не ужасает… Он иногда зря проливает ее – он не правильно поступает, когда поит ей Зверя… Но это сложно – отличать нужную кровь от ненужной… Ему – сложно… От этого и происходит этот Зверь – от бессилия осознать… Этот Зверь – он, как бог, объясняет все, что Олаф не осознает… Зверь, как бог, решает все сложные задачи за него, приходя в его душу… решает, доступными ему методами…
– Ты веришь в бога?..
– Нет… Я верю в то, что мы не можем знать всего, но нам это нужно – все знать… Нам нужен кто-то, кто все знает… И я верю, что он существует – тот, кто сильнее нас… и у него до нас дело, как и у нас до него…
– Это и есть – бог…
– Тогда богом может быть и офицер, и “защитник”… Вы же сберегли наши силы, а этот “защитник” облегчил нам жизнь…
Офицер погасил глаза, темнея, отворачиваясь от сияния Хантэрхайма, лучащегося звездным светом среди бескрайних снегов…
– Нет, Ханс.
– Но как же?..
– Не верь мне, как этому “защитнику”. Я не знаю… И он… Он сделан мной… И он – не знает…
– Но он так помог нам…
– Нет, я допустил… Ханс, я отключу его. Он – опасен для вас.
– Но он…
– И я опасен для вас. Мне здесь не место, Ханс. Я не могу жить так, как вы.
– Вы хоть попробуйте… Что вам терять теперь?..
– Что терять? Честь, Ханс.
– Может, вы и сделали что-то не так, но вы ведь не специально, вы ведь все исправите… Главное, что вы – постараетесь все исправить… И я, и Олаф – мы все время стараемся исправить все, что сделали не так… А мы все время что-то не так делаем… Мы столько всего друг другу прощаем, когда видим, что стремимся к осознанию и исправлению всего такого…
– Я не могу себе этого простить.
– А вы попытайтесь… Отчего же не простить себе что-то, что простят другие?..
– Нельзя прощать себя, когда другие прощают, не понимая всей вины.
– Знаете, если б мы с Олафом так совестью угрызались, она б нас давно съела…
– Тех, кто провинился сильнее других, она грызет дольше…
– Нас она только покусывает, как этот мороз…
– Я предатель… Я предал систему, предал вас…
– Но вы не предали себя… А тот, кто не предает себя – совершает ошибку, а не преступление… Вы же все с хорошими побуждениями делали – вы же считали, что поступаете так, как должно… Ведь все началось, когда вы решили сохранить мне жизнь… Вы же не знали, что обстоятельства не позволят вам вернуться в систему к сроку, заставив отречься от службы режиму… Вы не знали, что Олаф не перестанет угрожать вам, несмотря на все ваши старания… Ясно, что вы не великий воин, неподдающийся страху смерти никогда и нигде… Вы не пройдете через подземелья карателей ради служения режиму, вы не пойдете на снежного зверя ради убеждений Олафа… Но вы и не уничтожите невинного ради системы или охоты… Вы не такой герой, а – другой…
– Я вообще не герой, Ханс…
– Но вы не попрали человека в себе ради служения системе или свободе… Вы совершили подвиг, о котором не будут кричать целые армии, но о котором буду помнить я. Вы ведь из-за меня пожертвовали всем… А могли пожертвовать добротой ко мне, сохранив все блага… Вы же не раскаиваетесь в том, что не убили меня тогда, когда я скрутил вам руки…
– Нет, Ханс. Но я раскаиваюсь во всем остальном.
– А остальное – следствие этого поступка… Не корите себя за это, если не упрекаете себя в том, что сохранили мне жизнь…
– Не пытайся оправдать меня.
– Мне не надо оправдывать вас – я вас не обвиняю.
– Я так и думал, что ты все понял… Ты все понимаешь – даже то, чего не понимаю я…
– Мне же очень надо все понимать – мне же ничего не известно…
– Знания задают мыслям ход, загоняя их в заезженную колею… Из этой колеи сложно выйти – сложно посмотреть на мир незамутненным взглядом… Это привычка мыслить так, а не иначе… Это привычка, сберегающая наши силы, но туманящая наш разум… Она никогда не позволяет нам видеть ясно. Я смотрю через нее в снежное сияние глазами, открытыми для другого света и не видящими этого сияния. А Олаф смотрит через нее суженными глазами хищника, видя одну только жертву. Наши мысли закодированы только для одной стороны жизни, и нам тяжело избавиться от этих кодировок, окинув взглядом ее всю – всю жизнь.
– Но ведь вы можете…
– Я не знаю, могу или нет – эти коды пустили крепкие корни, оплетшие мой разум тюремной решеткой…
– Вы сможете, раз уж это понимаете. Вам нужно только время – так дайте его себе, потерпите уж все это как-нибудь… Я долго терпел, пока разобрался хоть как-то… хоть в чем-то… И теперь – терплю…
Фламмер вскинул на меня пламенеющие глаза, в которых отразились лучи холодного сияния Хантэрхайма… Хоть бы он справился… Хоть бы он не погасил этого упрямого огня, дающего ему силы жить – пусть и среди зверей, среди чудовищ…
Запись№16
Я не будил Олафа всю ночь, зная, что он не станет бушевать, сберегая восстановленные силы для предстоящей охоты. Пробудившись, он ограничится одними проклятьями, насылая их и на незримого тролля, и на холодную вершину, занятую этим каменным стражем… А я уже сообразил, что этот великан вполне разумен и оставит все проклятия без внимания… Еще я понял, что он достаточно терпеливый и дождется нашего ухода… Как бы Олаф не протестовал против его приказа, он просто не способен этого приказа не исполнить – и ему не под силу остаться здесь дольше одной ночи… Мы не можем постоянно жечь энергию наших машин, а сами мы для таких мест никак не предназначены. Я рад, что мы уходим… И я рад, что офицер не проявляет беспокойства из-за того, что уходим мы из одного кошмарного места – в другое, от одного чудовища – к другим. Только до меня пока не дошло – от отчаянной решимости это у него или от полной подавленности… Он кажется очень спокойным, и его глаза горят, но не жаром живого огня, а ровным свечением осветительного прибора… Я таким его еще не видел, поэтому не знаю – хорошо это или плохо.
Офицер объяснил мне, что “защитник” – опасен, но он его – контролирует… Поэтому я снова стал относиться к этой машине настороженно. И эту настороженность важно не растерять в ждущей нас дороге – ведь Олаф теперь и не думает подозревать офицера и не доверять этой машине. С тех пор, как я разубедился в отваге офицера, Олаф наоборот – убедился… Он еще не признал Фламмера командиром, но уже подошел к этому признанию вплотную. Эта охота убедит его полностью, и он будет повиноваться Фламмеру с такой же настойчивостью, с какой сопротивлялся. С заводов Хантэрхайма сходят только такие воины – прямые и жесткие, как клинки. А я сошел с завода человекостроения Штрауба – я могу и сомневаться, ища середину, а не бросаясь в ту или иною сторону, как в бой – без колебаний… Штрауб и Шаттенберг вооружает нас мыслями, когда Хантэрхайм и Ивартэн – оружием.
Размышляя обо всем этом, я и не заметил, что мы спустились к подножью скал, летя на запад под прикрытием протяженного горного отрога, скрывающего нас от неспящих глаз “хранителей” Хантэрхайма…
Офицер отстраненно следит за “защитником”, летящим впереди… Но эта машина определяет поисковую технику безошибочно, вовремя предупреждая нас. “Защитник” точно рассчитал нам место стоянки на границе патрульных зон еще до того, как Фламмер сообразил, что мы – прилетели. Просто, здесь – такая же снежная пустошь, как и везде… Отсюда не видны “жгучие луга” снежных зверей, где нас часто ищут и отслеживают… Туда нам предстоит отдельный поход. А сейчас мы все вместе будем сооружать снежное убежище…
Я совсем выдохся, таская нарезанные из прочного наста блоки, и присел отдохнуть на один из них… Работа подходит к концу, и скоро мы скроемся в этой снежной пещере, сооруженной нами с таким трудом… Там мы, наконец, выспимся и согреемся… Ведь мне было так жарко, что теперь стало совсем холодно…
Олаф положил руку мне на плечо – он сияет улыбкой, пусть и довольно кровожадной…
– Что расселся? Поднимайся – этим блоком вход перекроем. Иди уже.
Я забрался в убежище, нагибаясь под низким сводом и усаживаясь на застланные шкурами нары из затверделого снега. Стоя на коленях на полу, “защитник” разбирает и проверяет наше оружие… Я разжег горелку, заменив прогоревший фитиль, и протянул замершие руки к слабому, но веселому огоньку. Только я собрался сказать “защитнику”, что я разжег огонь и теперь надо перетащить промерзшее оружие ко входу, как он сделал это… Но офицер, проходя к огню и садясь рядом со мной, прихватил излучатель, положил его на колени и вцепился в него мертвой хваткой.
– Не надо оружие здесь держать… Олаф рассердится…
– Здесь мы открыты всем врагам, я не оставлю оружия там.
– Оно не будет работать, когда конденсат замерзнет…
– Ничего ему не будет.
– Ему, может, и не будет, а вам… Олаф разозлиться, когда увидит, что оружие согрето и выпала вода…
Фламмер глянул на меня с тревогой…
– Как здесь обороняться, когда оружие – стоит у входа?
– Брать оружие оттуда, где оно стоит, и обороняться…
– Как от Олафа обороняться?
– Никак… Вам придется часто находиться с ним без оружия под рукой… И ему – с вами…
– Ты так просто доверяешь ему жизнь?
– А что мне еще делать? Да и Зверем он вообще не так часто становится… Вы, наверное, привыкли, что ваши солдаты для вас совершенно безопасны. Только мы – не солдаты, мы – вольные охотники. Вам придется доверять нам, привыкнув к тому, что мы – опасные.
Фламмер еще ниже наклонил голову и отнес оружие ко входу… И как раз вовремя – Олаф забрался в убежище, закрывая узкий вход снежным блоком… Он бросил офицеру кусок мороженного мяса, хрустящего под ножом, довольно ухмыляясь и растирая заледеневшие руки.
– Вы как думаете, наших “стрел” с высоты не заметят?
– Мы для них час стоянку рыли, еще час засыпая их снегом.
– Время не важно. Достаточно их забросали?
– Достаточно, чтобы не было сугроба.
– Тоже верно – сильных заносов здесь нет.
Олаф с готовностью кивнул головой, соглашаясь, и начал насаживать нарезанное офицером мясо на железный прут. Мы его жарить не станем – только разморозим чуть… А то у нас снова зубы расшатались – так всегда, когда не пьешь отвара изо мхов или не ешь сырого мяса. Офицеру это не нравится, но он молчит, не полыхая на нас пламенем, хоть плохо выделанные шкуры испускают тошнотворный смрад и зловонно чадит горелка…
Запись№17
Фламмер промолчал, когда понял, что мы не полетим, а – пойдем пешим ходом… Правильно, это ж еще только поход на зверя. Доставка добычи на наше стойбище – другой рейд… Мы проведем его под покровом ночи… Для начала мы выждем пургу и скроемся под ее пеленой от пристальных взглядов “воронов”, ведущих наблюдение через поисковую технику… А после – подгоним “стрелы” к временному складу на высокой скорости и погрузим промерзших зверей, перевезя их на эту стоянку… Только тогда мы с этой стоянки снимемся, отправившись искать новое прибежище…
Офицер промолчал и тогда, когда понял, что мы пойдем налегке, но все равно потащим тяжести. И это – правильно… Нам нужно взять не только снаряжение для опасной охоты и перехода по поломанному леднику. Нужно еще и оружие для сложного сражения с “воронами”, которые могут нас заметить, и шкуры для холодной ночи, которая может нас застать, и сухой паек для долгой задержки, которую мы можем не предугадать. Нам нужен и шовный материал, и перевязочные средства, и медикаменты первой необходимости… Нужны заряды для излучателей, и фонарей, для хлыстов и шприцов… И еще куча всего такого. Офицер это понимает – поэтому теперь он просто молчит в ответ на все – и на суровые установки Олафа, и на мои объяснения тягот предстоящего нам похода… И Олаф – молчит… Он стремиться вытащить из недр души силу зверя, не выпуская злого духа, так и прицепившегося к нему… А я еще раз проверяю снаряжение с “защитником”, глуша неясные опасения на его счет, на счет Олафа и офицера…
Мы подождали, когда выйдем из зоны поиска орбитального спутника, и вышли из обледенелого пристанища. Скоро мы войдем в зону поиска следующего спутника, но войдем теперь, облаченные шкурами, как звери. Тогда мы сойдем за потрепанную охотниками стаю, держащую путь к “жгучим лугам”. Да и для поисковой техники, не снижающей высоты до уровня восприятия наших мыслей, мы сойдем за этих тварей. Пробираться придется ползком, но наст достаточно прочен – он нас удержит и мы особо не наследим. Нас прикроет и низкая поземка, обдающая нас ледяной пылью, – она занесет наши следы. Только не было бы бурана… Здесь, на территориях укрепления Штильштадт – бури не часты. Но небо темнеет… Правда, только вдали… и ветер не сильный… Случается, конечно, что бури обрушиваются на нас совершенно внезапно, но такое бывает редко – обычно бураны налетают на нас, предупреждая заранее…
Мы идем тихо и против ветра, чтоб зверя не спугнуть, хоть “жгучие луга”еще достаточно далеко… У скингеров отличный верховой нюх – с ветром они ловят тончайшие запахи, несмотря на то, что ветер выстудит наш запах – вернее, нашего снаряжения… Люди же лишены личного запаха – людей распознать возможно только через сопутствующие им запахи снаряжения… Техника, как мы, а вот химикаты, которыми мы обрабатываем шкуры или еще что – пахнут… Поэтому мы терпеливо и осторожно бредем против ветра, пригибаясь и под его порывами, и под взглядами орбитальной техники слежения.
Наша форма предусмотрена для ползанья в снегах, и снег не трогает нас, обходя стороной. А так, он пробрался бы тайком и за ворот куртки и за голенища сапог. На нас маски, так что и в рот снег не заберется хрустящим холодом. Только жарко и душно карабкаться по обледенелому насту в таком снаряжении. Особенно жарко выбираться на эту прочную обледенелую корку, когда ее подломишь… Я выбился из сил и мечтаю об отдыхе, но нам надо двигаться дальше… Мы устроили короткую передышку давно и далеко, так что продолжили путь едва переведшими дух… Долгая остановка нам недозволительна – не только из-за того, что надо до полудня на “жгучие луга” попасть, но из-за того, что мы все в испарине, а просушиться нам негде… На таком морозе длительный покой позволителен только сухим, а с нас течет в три ручья… Обычно мы стараемся не доводить до этого, передвигаясь медленно и стараясь сокращать усилия. А сейчас времени нет – мы должны действовать на пределе сил и скорости – весь поход, всю охоту. Слишком опасные здесь места, чтоб задерживаться… Здесь же можно нарваться не только на злобных тварей, но и на охотников Хантэрхайма, и на поисковую технику, разыскивающую нас в этих местах особенно тщательно…
Я так и не понял, преодолел офицер страхи или просто покорился судьбе, заведшей его в эти чуждые ему пустыни. Я не знаю, следует он за нами с готовностью борца или с опустошенностью мертвеца. Но он – не отстает от Олафа, обернувшегося зверем и телом, и духом. Я карабкаюсь за ними, смотря им в спины – в спины этих потрепанных скингеров, понуривших головы… Мне остается только гадать, стал ли этот мир для Фламмера настоящим или остался ночным кошмаром, от которого он и не помышляет теперь пробудиться. Этот подавленный офицер вытесняет у меня из головы и нетерпеливый, подгоняющий меня к опасности, страх перед охотой, и усталость… Я не оставил надежды объяснить ему, что это просто такой сложный мир людей и зверей, но мне неведомо, как убедить его, что это не мир чудовищ, только схожих с людьми и зверями. А каменный тролль, на которого я возлагал особые надежды, обострил положение и усугубил чуждость нашего мира для этого офицера. Этот великан не отъединил у офицера в голове настоящего мира от иного – только крепче объединил Олафа и снежных зверей с кошмарами из сказаний прежних времен. Это, конечно, правда, что северное сияние, Олаф, снежный зверь и каменный тролль неотделимы друг от друга. Но они же из разных сторон этих легенд – они же противостоят друг другу… Офицер этой разницы не усек, он только убежденнее стал считать их всех выходцами иного мрачного и чуждого мира… Мне очень тревожно от всего этого – неясного и неопределенного. Жутко, что офицер не оборачивается ко мне, что в затылок мне смотрит холодными глазами “защитник”… Только Олаф ничего не замечает, объятый пылом ждущей нас схватки. Мы же приближаемся к “жгучим лугам” – к этому темному котловану в светлых льдах…
Скингеры – не умные существа, у них думы редкие и короткие. Это отражается на их хилом мысленном фоне с редкими посылами на низкой частоте – их фон почти пуст, почти чист… А у нас думы сложные и скоростные… У нас фоны мощные – с частыми посылами на высокой частоте… Нас заметить проще. И еще – радиус наших излученных мыслей велик, когда у этих зверей – ничтожен… Эта значительно затрудняет нам охоты – мы входим в зону восприятия ментальной активности зверей раньше, чем они – в нашу… И теперь мы заметим их позже, чем они – нас… Это даст им время, и они дадут деру, стараясь скрыться среди камней и расщелин. Нам их найти не просто станет…
