Текст книги "Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3 (СИ)"

Автор книги: Стас Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Зачем я беру на себя лишнюю ответственность, лишние проблемы? Они же давят меня. Я прямо физически ощутил, что давят. Даже более того, они вот-вот грозили раздавить меня в лепешку.

И тогда я вспомнил птенца сокола. Зачем я его тогда спас? Мне с этого ничего кроме проблем не грозило. Но я спас, спас жизнь маленького птенца, чтобы он смог потом расправить крылья. За что и был вознагражден великим даром от богини жизни. Она выбрала меня из тысяч людей и одарила своим поцелуем, потому что знала – я всегда приду на помощь, не ища, при этом, выгоды для себя.

С большими способностями приходит и большая ответственность. Не для многих эта простая истина очевидна. Я спасал всех, потому что знал – я их последняя надежда и если им не помогу я, то не поможет никто. А я спасу и наградой для меня станет их жизнь, их счастье.

Тиски, которые душили меня и не давали двигаться, разжались. Груз с плеч упал, я резко повернулся.

За моей спиной стоял я сам. Вот только как будто взрослее и выше. Волосы у меня были длинными, седыми, синие глаза смотрели холодно. Лицо было злым.

Я материализовал меч. Синеглазый материализовал свой меч, он был как две капли воды похож на мой собственный, однако как будто выкован из льда.

– Я спасу всех и тебе, чурбан, меня не остановить! – заявил я собственной тени.

– Ты никого не спасёшь, я раздавлю тебя, мальчишка, – моим голосом ответил мне синеглазый.

– Это сейчас сказал тот, у которого даже нет ни собственного голоса, ни собственного тела. Ты всего лишь моя тень!

– Я – это ты, Эрик, а ты, это я. Прими себя и вместе мы сможем сделать по-настоящему большие свершения. Просто дай мне главную роль, и я сыграю её лучше тебя, – предложила моя тень.

– Ну уж нет! – прорычал я и ринулся в бой. – Не примазывайся ко мне тварь!

Синеглазый легко отражал град моих ударов и, а когда я выдохся сам перешел в наступление, с точностью повторяя все мои приемы. Я отбивался, пока не поймал себя на том, что тоже копирую защиту синеглазого, как он копирует мою атаку.

Я попытался выйти из этого замкнутого круга, прокрутив восьмерку, но бестолку, синеглазый, как мартышка скопировал мое движение. Я будто с собственным отражением дрался.

И что бы я не делал – наталкивался на паясничанье со стороны синеокого. Вскоре руки и ноги у меня задрожали от усталости, пот лил ручьем, меч было поднимать всё труднее. Если бы эта тень хотела, она давно бы меня уже прикончила.

Я попробовал использовать магию, но магию в себе не обнаружил от слова совсем.

Можно ли тьму в себе победить мечом или магией? Я только что на практике показал, что нельзя. А как тогда можно?

Долгой и кропотливой работой над собой может быть и можно тьму из себя изжить, а сейчас, сейчас с ней можно только смириться и держать в узде.

– Я принимаю, что ты есть, но ты – не я, – пряча меч, сказал я. – Ты всего лишь малая часть меня, которая подчиняется мне, а не наоборот.

Синеокий тоже спрятал меч и недовольно посмотрел на меня. Я сделал шаг к своей тени. Тень вздрогнула, потеряла объем и безвольным черным пятном упала на стену, корчась в свете факела.

В глазах у меня почернело, и я провалился во тьму. Очнулся я, лежа на холодной земле, от того, что меня бил по щекам Леон. Небо надо мной было всё так же черно и глухо.

– Эрик! Эрик! У тебя получилось! – восхищенно говорил Леон, указывая мне за спину. – Ты справился. Гляди! Ты уничтожил его!

Я повернулся и посмотрел на идола. Деревянный истукан, корчась и треща, горел синим пламенем. Два других, злобно скалились на нас с волком из тьмы.

– Это еще не победа, – тихо сказал я.

– Еще нет, – подтвердил Леон. – Но это большая надежда на победу.

Глава 8

– Как ты, герой? – помогая мне подняться, обеспокоено поинтересовался Леон.

Так хреново мне не было очень давно. В голове гудело, ноги и руки тряслись. Я с трудом удерживал себя в вертикальном положении. Чтобы не свалиться, приходилось использовать Леона в качестве опоры. Реальность перед глазами расплывалась в смазанные пятна. Во рту было сухо и горько.

– Как будто меня поезд переехал, – осипшим голосом, ответил я.

– А что такое поезд? – полюбопытствовал Леон, протягивая мне фляжку с водой.

Я жадно припал к фляжке. С каждым глотком чувствуя, что худо-бедно ко мне возвращаются сознание и силы. Как только я утолил жажду, во мне проснулся звериный голод.

– Железная повозка, которая передвигается с помощью пара по железной дороге, – автоматически пояснил я, ковыряясь у себя в сумке в поисках еды.

Нашел мяса и сухарей и поспешно запихал их в род, отметив при этом, что на обратный путь не осталось ни крошки.

– Неужели пока я спал, такое удумали! А как она выглядит? И что такое железная дорога? – в глазах волка читался неподдельный интерес.

Однако удовлетворять любопытства волка о научно-техническом прогрессе, который в этом мире пока еще не случился, у меня не было ни сил, ни желания.

– Да ничего, просто неудачная шутка, – отмахнулся я.

Интерес в глазах волка сменился разочарованием и досадой.

Я посмотрел за спину волка на красноокого идола. По-хорошему, мне требовался перерыв, но времени не было. Мы без того опаздывали и могли просто не успеть спасти Фила. Спасти Фила…. Рана, которую мне причинили видения синеокого истукана была ещё свежа. А я, к тому же, так не осторожно её растормошил. Внутри всё заныло, отдаваясь в голове жуткой болью. Я поморщился.

Волк перехватил мой взгляд, и лицо его стало медленно вытягиваться.

– Ты с ума сошел, Эрик⁈ – возмутился Леон. – Даже не думай, тебе нужно отдохнуть. Хотя бы несколько часов, а лучше день-два.

– Нет времени, – вздохнул я, потирая виски, боль понемногу отпускала. – Ты же знаешь, Леон, ещё немного и Филу уже ничем нельзя будет помочь!

– Идол просто тебя прикончит, и ты вообще никому не поможет. Ты на ногах едва держишься, – здравомысляще возразил Леон.

Это было верно, но физическая слабость была лишь верхушкой айсберга. Больше всего меня тревожили именно душевные раны, которые мне нанес синеокий.

Внутри всё ныло, болело. Хотелось просто выть кричать, рыдать, а лучше лечь и глядеть в потолок. Но времени, чтобы жалеть себя, не было, покончить со всем этим требовалось сейчас же.

– Я готов, – уверенно заверил я волка, – если сдирать пластырь, то быстро.

– Что такое пластырь? – опять не понял волк.

Я махнул рукой, мол, не важно. Еще раз отпил из фляжки, но уже из той, в которой хранился отцовский виски. С грустью отметив, что и он заканчивается. По телу разлилось приятное тепло, душа немного отмерла, как будто я принял обезболивающее.

Я собрал волю в кулак и нетвердым шагом, покачиваясь, как матрос, шагнувший с палубы на сушу после долгих лет странствий, подошел к красноокому идолу. Распрямил плечи и, затаив дыхание, заглянул ему в глаза.

Взгляды скрестились. В груди что-то затеплилось, а потом стало жечь, нестерпимо до боли, аж, слезы из глаз побежали.

За дымкой слёз я увидел Стеллу. Мою Стеллу в объятиях ухмыляющегося Роджера. Они неистово целовались, рука Роджера ласкала её грудь. Стелла, откинула голову назад, так что золотые волосы заструились по земле и протяжно застонала.

– О, Роджер, ты лучше, Эрика, – горячо зашептала Стелла. – Не зря я выбрала тебя стать моим первым, стать мне мужем!

Стелла вдруг повернулась ко мне. Роджер обнял её сзади, уткнувшись лицом ей в волосы.

– От тебя одни беды, Эрик! Ты не сможешь сделать меня счастливой! Роджер лучше тебя. Он сделает меня счастливой! А ты принёс мне только страдания!

Роджер одарил меня взглядом полным совершенно идиотского торжества и самодовольства.

Я сжал кулаки. Руки зачесались, нестерпимо захотелось задушить эту стерву, а потом прикончить Роджера. В руке проявился меч. Я занес руку для удара и… И встретился с глазами Стеллы. Это были не её глаза… Чужие, холодные, мёртвые глаза на лице Стеллы…

И это меня отрезвило. Кулаки медленно стали разжиматься. Я ведь точно знал, что не могу быть ни в чем хуже Роджера, я лучше его. Более того, Стелла не выбирала Роджера, его для неё выбрала её семья, а она как аристократка не могла противиться воле родителей. И в этом я был уверен на все сто, а значит всё что я вижу сейчас – это ложь и провокация.

Я задавил свою боль и обиду и отмахнулся от этого ведения, как от назойливой мухи.

Мираж растаял. Реальность медленно переплавилась в другую. Я увидел отца.

Герцог сидел в своём кабинете и, откинувшись на спинку кресла, не мигая глядел вперёд. Спустя некоторое время он наклонился, достал сигару, закурил и вновь откинувшись в кресле, стал пускать дым ровными кольцами. Рядом стоял стакан с виски.

Я почувствовать то, что происходило у него внутри, услышал его мысли. Наши разумы как будто сплелись в одно целое, и я на миг стал своим отцом.

А внутри у отца царило такое смятение, такое разочарование, что впору было ложится в гроб и помирать. А причиной этого разочарования был никто иной, как я собственной персоной.

– Мой сын…мой сын… – крутились в его голове обрывки горьких мыслей, он отпил из бокала виски, но даже не поморщился, будто не виски, а сока глотнул. – Что будет с нашим герцогством, если меня не станет? Эрик, очевидно, не сможет управлять им. У мальчишки нет ни желания, ни способностей, ни элементарных знаний и опыта. Что же мне делать с сыном? Должно быть я плохой отец, если он вырос таким оболтусом… Он не поступил в академию, не оброс связями, а сейчас ему плевать на вверенных нашей ответственности людей. Я один… Был бы у меня сын такой как Томаш, я бы горя не знал. Ответственный, благородный… сразу видно сын герцога… И почему я не женился после смерти Беллы? Мой долг был оставить наследника. Достойного наследника. Эрик, очевидно, таким наследником стать не способен… Не зря моя позиция повсюду встретила непонимание. Мы не имеем права давать волю своим чувствам. Мы Герберты, прежде всего должны думать о своем герцогстве и роде….

Так думал мой отец, пуская дым в потолок.

Сердце у меня сжалось в тиски. К горлу подступил комок. Горечь в каждом слове отца отравляла меня. Должно быть именно так человек умирает, когда его сердце разрывается…

– А Белла… – продолжал я подслушивать то, о чем сожалеет мой отец. – У неё с самого начало было отторжение к сыну, ещё даже до того, как он на свет появился. Она, видимо, интуитивно чувствовала в нём свою погибель и мой рок. А я дурак не понимал её…

Перед глазами у отца, а, следовательно, и у меня, промелькнули воспоминания. Мать с отцом в спальне. Герцог стоит, а Белла упав на колени и, обняв ему ноги, горько рыдает, моля отца позволить ей приготовить зелье для предотвращения беременности. Отец, поднимает её с колен, укладывает в кровать, ложится рядом, гладит её по волосам, утешает, заверяя, что она напрасно боится, что всё будет хорошо. Она потихоньку затихает у него в руках, проваливаясь в сон.

Это воспоминание сменяется другим.

Мне около года, может чуть больше, я, держась за перекладины, нетвердо стою на толстых ножках и жалобно реву что есть мочи. Над кроваткой нависло лицо матери.

Белла берет меня на руки, качает, напевая какую-то песенку, затем укладывает притихшего меня обратно в кроватку. Берёт вышитую шёлковой гладью подушку со знаком сокола и вновь наклоняется ко мне. Близко-близко, так, что я чувствую её запах – молока и мяты. Но я и вижу это сейчас со стороны – она прикладывает подушку к моему лицу и начинает душить… душить своего ребёнка.

Я задыхаюсь. В груди разгорелся пожар из боли и обиды. Пожар выжигает в груди пустоту.

К счастью отец появился вовремя и оттащил мать до того, как она успела совершить непоправимое.

Герцог бьет её по щеке, с такой силой, что мать падает на пол. Белла, свернувшись на полу клубком, содрогается в рыданиях, с ужасом глядя на свои руки, на вновь расхныкавшегося меня. Отец берет меня на руки, пытается утешить.

– Я не хотела, – шепчет Белла. – Герберт, я не хотела! Что со мной творится⁈ Этот ребёнок сводит меня с ума!

Воспоминание обрывается вспышкой боли. Отец выпустил новое кольцо дыма. И снова приложился к виски.

Я был бы не прочь сейчас присоединиться к его занятиям. С каким бы удовольствием я сделал бы затяжку и глотнул алкоголь, только бы хоть на мгновение затушить эту боль…

– Рождение Эрика принесло нам с Беллой столько страданий, – продолжал рассуждать отец. – Было бы лучше, если бы он вовсе не рождался. Тогда Белла не сошла бы с ума, и мы были бы счастливы…

И вновь наплыли видения. Отец обнимает совсем юную мать за плечи. Она смотрит на него доверчиво, нежно. Игриво шепчет в ухо, что любит…

– Может и лучше, если Эрик не вернется… – выносит приговор отец. – А я тогда женюсь, я ещё могу иметь наследника. Я ещё не так стар… Есть шанс всё исправить…

Жжение в моей груди усилилось. Сердце стучало как бешенное. Я чувствовал ненависть к ним обоим, ненависть и боль. Я отвергнут родителями, они поставили на мне крест, до того, как я появился на свет. Я не знал их любви, их заботы…. Поэтому и сам я не мог никого любить…

Я сделал над собой усилие и, отодвинул обидку на родителей далеко на задний план, зацепившись за то, чем был все эти годы для них я сам. И вид со стороны был далеко не из приятных.

Все эти годы я находился очень далеко был далек от понятия «образцовый сын» и уж точно не являлся лучшим наследником целого герцогства. Вопреки всем усилиям отца, который нанял мне целую свору учителей, я не поступил в академию. Я не интересовался ни тренировками, ни занятиями, ни делами герцогства. Все это время я интересовался только собой, бегал по девкам, и вёл праздный образ жизни. Я был так плох, что собственный отец легко поверил, что я способен на воровство и подлость.

Но то был и не я вовсе, то был слабый избалованный сопляк.

А я… я тоже не идеален… И тоже показывал себя не с лучшей стороны, то опаздывал на тренировки, то демонстрировал своё невежество, то пренебрегал своими долгом и светским этикетом… Так что, в какой-то мере, отношение отца ко мне было справедливым.

Однако, как только я проявлял себя с положительной стороны, то почти всегда получал от отца и поддержку, и благосклонность. Я вспомнил, как во взгляде отца появилась гордость, когда выяснилось, что меч достойного принадлежит мне по праву, и что богиня жизни Аве выбрала меня своим избранником и наградила даром сокола.

Нет, отец любил меня… Просто, мне нужно доказать ему, что я заслуживаю не только его любовь, но и уважения. И я докажу ему. Он поймет, что я достойный наследник, и что он может мне доверить дела герцогства.

Жжение в груди прекратилось, дышать стало легче. Ко мне вернулись способность думать и действовать.

Я повернулся к тому, кто нашептывал мне мерзости.

Я ожидал увидеть опять самого себя. Но передо мной с горящими алым пламенем глазами стояли мать и отец. Они держались за руку, смотрели на меня холодно, с презрением.

– Без тебя нам было лучше! – покачал головой отец.

– Я не должна была дать тебе родиться! – подхватила мать.

Опять сделалось больно в груди.

– Мы никогда не любили тебя и не будем любить! Как бы ты не старался заслужить нашу любовь!

В глазах потемнело. Я понял, что не дышу уже долгое время и жадно схватился за воздух.

Я вновь усилием воли, задавил в себе обиду. Посмотрел на отца, на мать…

– Пусть так, – тихо согласился я с ними. – Я вас прощаю.

– Что ты делаешь? – удивился отец.

– Я не удостоился вашей любви, что ж пусть так. Однако вы дали мне жизнь… Я прощаю вас и иду дальше. Пусть ваша любовь не благословляет мой путь, значит, мой путь будет труднее, но это не определяет того, кем я буду в этом мире, свой путь определяю только я сам. Я не буду оправдывать свою тьму тем, что вы меня недолюбили. Я прощаю вас!

Это были не просто слова, они шли от сердца. Я почувствовал, как обида и боль теряют свою власть надо мной.

Медленно образ отца и матери развеялись черной дымкой. Идол на моих глазах рассыпался в прах. Его останки подхватил ветер и понес к проясняющемуся горизонту.

В глазах стало темно, и я упал в эту тьму. Она кричала голосом моей матери, таким жутким, что кровь стыла в жилах.

Очень медленно и тяжело я возвращался к свету. И сразу же меня стало выворачивать наизнанку. И потом опять меня накрыла тьма, но она уже была теплой и уютной.

И снова меня призвал к себе свет. Я с трудом разлепил глаза. Было сумеречно. Рядом потрескивал огонь. Обеспокоенный Леон ходил вокруг костра с видом полководца, обдумывающего тактику сражения. Как только он увидел, что я очнулся, то сразу же бросился ко мне.

– Эрик, слава всем ликам Триликого ты очнулся! Вот попей, – он поднес к моим губам фляжку, я жадно отпил. – Ты победил! Я не ошибся, что пошел за тобой! Ты одолел еще одного! Теперь сюда вернулся свет, пусть и сумрачный, но всё лучше, чем тьма… Ты облегчил их страдания…

– Как долго я был в отключке? – напряженно спросил я, прерывая дифирамбы в честь моего сомнительного подвига.

– Часов шесть, наверное, уже, как бы не больше, – нехотя ответил Леон.

Сердце у меня похолодело. Болезненно сжалось. Времени, чтобы спасти Фила оставалось всё меньше. Шансы таяли.

Я попытался подняться и не смог. Тело было как будто свинцом налитое.

– Эрик, ты не торопись, попросил Леон. – Я понимаю, ты хочешь спасти всех. И друга, и пленённые здесь хармы, но не всегда и не всех можно спасти. Ты пойми, тебе не одолеть ещё одного идола в таком состоянии. Нужно отдохнуть. Это жизненно необходимо!

– На том свете отдохну, – упрямо стиснув зубы, возразил я и снова, собрав всю воля в кулак, попытался встать.

На этот раз у меня получилось сесть, но долго я в этом положении не продержался и снова бухнулся на спину.

– Дурак! – проскрежетал Леон.

– Я должен успеть! – упрямо процедил я.

– Ты не переживешь этого, если даже победишь! – обреченно покачал головой Леон. – В тебе жизнь едва теплится, твоя харма изранена. Эрик, не будь ослом! Думай головой, а не сердцем.

– Тогда я стану Вардом, – возразил я. – Лучше помоги мне встать. Я сделаю то, что должен!

– Это убьет тебя!

Идол был не так далек. Я прикрыл глаза. Я измучен это правда. Правда и то, что последний идол имеет все шансы меня добить. Однако я должен выдержать. Я должен успеть спасти Фила. И не потому, что обещал там что-то ему… А потому что рыжий был мне нужен, как друг, как оруженосец, как соратник…

– Лучше помоги мне сделать то, что должно, – процедил я.

– Я не могу тебе помочь, Эрик, я темный, – стал скороговоркой оправдываться Леон. – Как только мы встретимся взглядами. Идол призовет к моей тьме, я сам стану идолом. И вместо одного врага ты получишь двух!

– Леон, я прошу тебя, помочь мне подобраться к этому гаду, а не бороться вместо меня. Это моя битва!

– Это самоубийство, я не стану тебе в этом помогать!

– Ну и в жопу тебя! – разозлился я.

Я перевернулся на бок, поднялся на четвереньки и медленно пополз на карачках. Хоть расстояние и было небольшим, даже такой способ передвижения изрядно меня утомил. На лбу выступила испарина. Голова закружилась.

Подобравшись к идолу. Я материализовал меч и, опираясь на него, тяжело поднялся. Достал фляжку, допил виски и заглянул в глаза тьме.

На этот раз не было никаких картинок. Просто тьма плотная, осязаемая, вечная накинула мне на шею удавку и стала душить. Тьма во мне парализовала волю, не давая обратиться к свету. На задворках сознания прокатилось понимание, что из этой тьмы я уже не выберусь никогда. А еще то, что Леон оказался прав…

Меня что-то больно толкнуло, буквально вырывая меня из этого облака тьмы. Я открыл глаза, чтобы увидеть, как Леон встал на мое место. Тьма в его глазах встретилась с тьмой в глазах идола. Тело волка содрогнулось и стало переплавляться в деревянного истукана. Он истошно заорал и почти сразу затих.

Однако все случилось не так, как говорил Леон. Идол на холме остался один. На месте рассыпавшегося в прах черноокого идола, на меня взирал идол с серыми глазами. Это то, что осталось от Леона. Я, не успев ничего обдумать, заглянул в эти стальные глаза, чтобы в последний раз поранить свою душу….

Глава 9

Мне показалось, что я попал в ледяную воду, и мое тело пронзили сотни острых кинжалов. Дыхание перехватило.

Я сделал над собой усилие и вынырнул. Точнее не я, тело принадлежало не мне, а тому – за кем я наблюдал и кого чувствовал, как свое естественное продолжение. Я как будто парил над плавающим в реке подростком лет тринадцати, что был копией Леона, только с глазами не жёлтыми, как у волка, а серыми, как глыбы льда.

Холод шёл не от воды, а от этих глаз.

– Лео-он! Лео-он! А-а-а, вот ты где! – на берегу реки появился мальчик помладше, примерно лет десяти-одиннадцати и, активно жестикулируя, стал звать к себе Леона.

– Чего тебе, Натан⁈ – грубо ответил Леон, тем не менее подплывая к берегу и выходя из воды.

– Отец вернулся! – восторженно заявил Натан, он был очень похож на старшего брата, только черты мягче, а выражение лица добрее. – Нужно скорее ехать его встречать! Все уже готовы. Матушка и слуги повсюду тебя ищут!

– Ну и езжайте, если вам нужно! – с неприязнью ответил Леон, медленно натягивая рубашку на ещё мокрое тело.

– Но, Леон, мама сказала, что мы с тобой должны присутствовать – это наш сыновий долг!

– Беги, пожалуйся мамочке, ябеда, – скривился Леон. – Ты же теперь наследный принц, исполняй свой долг!

– Скажу тогда, что я тебя не видел, – грустно покачал головой Натан.

– Значит, ты ещё и лгун! Ты соврешь отцу и матери, глядя прямо в глаза?

Леон уставился на брата с неподдельным отвращением.

– Иначе тебя опять накажут, Леон, – жалобно возразил Натан.

– Не надо меня жалеть! – разозлился Леон и отвесил Натану хорошую затрещину. – Врун и лицемер! Если бы отец знал, какой ты на самом деле!

Натан потер затылок и умоляюще посмотрел на брата.

– Не сердись Леон, ты прав, я, действительно, хотел поступить дурно. Спасибо тебе, что ты предостерёг меня. Просто не хочу, чтобы отец опять тебя выпорол…

– Пойдем! – буркнул Леон.

В горле у Леона стоял ком. Умом он понимал, что Натан ни в чём перед ним не виноват. Однако, именно Натан отнял у него любовь отца. Как только брат появился на свет, в их семье, всё закрутилось вокруг него. Если мать ещё уделяла внимание Леону и по-прежнему была ласкова и добра с ним, то отец, как будто совсем перестал замечать старшего сына.

Всё лучшее отец отдавал Натану. У брата были самые красивые игрушки, самые дорогие вещи, самые роскошные украшения, о таком Леон мог только мечтать. Даже наставника для Натана выбрали лучше, чем для Леона. Однажды, отец даже разрешил Натану примерить свою корону, чего Леону никогда не дозволялось.

Леон нещадно ломал все игрушки брата, рвал его вещи, прятал украшения. Натан же никогда не упрекал его и никому не жаловался, хотя знал, что это дело рук старшего брата.

Леон ненавидел брата, люто ненавидел. Он хорошо помнил ту точку невозврата, когда он больше не смог вернуться к свету, и навсегда смирился с тем, что он плохой по своей сути.

Это произошло не так давно чуть меньше двух лет назад. Отец в день единения всех ликов Триликого дарил подарки родным и близким. Наконец-то, и Леону был преподнесен достойный подарок. Это был обоюдоострый, двухсторонний кинжал, с рукоятью посредине. Один его конец наносил раны, а другим – можно было эти раны исцелять.

Леон искренне поблагодарил отца и с торжеством покосился на младшего брата. Натан, восторженно приоткрыв рот, потихоньку попросил посмотреть кинжал. Леон милостиво разрешил. Натан одним концом уколол себе палец, выступила капелька крови. Он коснулся ранки другим концом и пален исцелился.

Леон всё ждал, что лицо брата перекосится от зависти, но Натан, наоборот, вернув ему кинжал, расплылся в благодушной улыбке. Казалось, он радовался за него больше, чем за себя. Это подпортило впечатление от подарка. Леон почувствовал себя ущербным, ведь сам он на месте Натана не смог бы скрыть досады и зависти – его зависть всегда проявлялась каким-либо образом.

Настала очередь получать подарок Натану. Ради этого отец даже встал с трона и с улыбкой вручил ему довольно упитанного лохматого щенка, который обещал стать здоровенной собакой. Щенок тут же лизнул Натана в нос, звонко тявкнув при этом. Родители рассмеялись, а следом за ними и наконец-то поверивший своему счастью Натан.

Они стояли, обнявшись втроем, а Леона как будто и вовсе не замечали. Он как всегда оказался лишним.

От жгучей обиды Леон, на глядя, метнул кинжал. Кинжал вонзился отцу в плечо. В ужасе от того, что сотворил, Леон кинулся прочь из залы. Да, рану этого кинжала легко излечить, но сам факт того, что он поранил отца был нестерпим.

Леон долго бродил по городу раздумывая о случившемся. Обида угасла, и он решил, что нужно поговорить с отцом. Он впервые осознал, что должен попросить прощение. До этого момента он никогда не извинялся, даже когда ему это было выгодно, даже когда знал, что виноват, не мог пересилить себя и сказать это слово: «Прости».

Когда он вернулся во дворец, все уже готовились ко сну. Он долго топтался под дверью родительской спальни, не решаясь войти. И вдруг услышал разговор отца с матерью, разговор шел о нём.

– Милый, надо было всё-таки и Леону подарить щенка… – упрекнула отца мать. – Ты же видишь, какой он вспыльчивый и обидчивый?

– Вижу, от того и не подарил. Дорогая, сердце Леона ещё не готово к заботе о ком-то, боюсь, что никогда не будет готово. Он холоден, как лёд…

– Поэтому ему и нужно больше твоего тепла.

– Прежде, чем взять тепло, его нужно сначала научиться отдавать, дорогая…

Дальше Леон не стал слушать. Ярость, боль и обида с новой силой ударили в голову и зажгли в сердце холодную тьму. Да так, что в глазах потемнело.

Он в бешенстве забежал в общую залу, где на ковре у камина, положив морду на передние лапы, дремал щенок. Щенок поднял на Леона сонную морду. Распознав двуногого друга, сразу вскочил на четыре лапы и, высунув язык и виляя хвостом, подбежал к Леону, рассчитывая, что с ним поиграют.

Леон махнул рукой, и щенка отбросило прочь. Щенок ударился об пол и обиженно взвизгнул. Поднявшись, с непониманием посмотрел на Леона.

Леон решил, что если отец видит в нём только холод, то он докажет, что способен и на тепло, не просто на тепло, а на самый настоящий жар. Леон усмехнулся, глядя на уже забывшего обиду щенка, который стал гоняться за своим хвостом.

– Весь в бестолкового хозяина! – процедил Леон.

Под его взглядом шерсть пса загорелась. Только вот огонь был не теплый, а холодный голубой. Запахло паленным. Пес жалобно заскулил, завизжал.

Леон вздрогнул, глядя на мечущийся по залу комок огня. Ему стало жаль собаку. Он попытался отозвать огонь, но тщетно, огонь, наоборот, от его усилий становился лишь сильнее.

– Что я наделал? – одними губами прошептал Леон, из глаз покатились слёзы.

На визг в зал прибежали родители, Натан, слуги, стража.

Отец махнул рукой, щенок прекратил метаться в огне и обугленной тушкой обмяк на полу. Отец ещё раз махнул рукой, и тело собаки исчезло. Жалобный скулёж, наконец-то, стих.

Последнее, что Леон увидел, как Натан размазывает слезы по лицу, горько всхлипывая. А в следующий момент Леон почувствовал, что его подняло в воздух и, как щенка, швырнуло на пол, с такой силой, что ребра хрустнули.

Отец вытащил плеть и нанес первый удар, потом второй, третий, четвертый… Всё происходило в зловещей тишине, на глазах у изумленной дворни.

Леон не чувствовал боли. Он был в шоке от содеянного, и с его губ не слетело ни звука. Отец бил его до тех пор, пока Леон не потерял сознание.

– Не убивай его, он же наш сын! – через наползающую тьму услышал он мольбу матери.

– Он выродок! – процедил отец, однако удары прекратились.

Леону не дали зелья, чтобы исцелиться с помощью магии Триликого. И полгода он был прикован к постели.

Страдания закалили характер Леона, окончательно сделав похожим на глыбу льда. За эти месяцы он не проронил ни слова, погружаясь всё глубже в омут своей обиды. Человек в нём, как будто умер. Его стали одолевать кошмары. В нём шевелились тьма и холод, порождая бесконечную ненависть ко всему сущему. Отныне, Леон люто ненавидел всех: мать, отца, брата, слуг, дворню, а главное – самого себя.

За ним ухаживали мать и Натан, но он не замечал их доброты. Натан ни словом, ни жестом не упрекнул брата за гибель щенка. Но Леону всё время казалось, что он притворяется.

Окончательно его добило решение отца. Король изменил порядок престолонаследия и теперь наследным принцем стал Натан, а Леон теперь был никем.

Поэтому Леон делал всё поперек. Ехать встречать отца он хотел меньше всего на свете. А так как знал, что за непослушание будет наказан, решил хотя бы помотать всем нервы, вынужденной задержкой.

Король на несколько месяцев тайком уезжал со своим оруженосцем из столицы по делам государственной важности. Откуда-то исходила большая угроза всеобщему благоденствию, и он никак не мог понять откуда. В последнее время что-то тёмное и страшное виделось отцу в будущем всего королевства, впрочем, отец ни с кем не делился подробностями своих видений. Дар короля предчувствовать судьбу страны и менять её в лучшую сторону, который проявлялся в их семье после коронации, не давал ему покоя. Он ходил мрачнее тучи, похудел, под глазами залегли чёрные тени.

Все знали, что видения короля изменчивы и особо не переживали. Все кроме него самого. Он не мог предотвратить назревающую беду и как не старался, она становилась только ближе и неотвратимей.

По прибытию гонца, извещавшего о возвращении короля, вся его семья со свитой должна была встретить его в роще за городом, потому что по этикету королю, хоть и при ограниченной монархической власти, в одиночестве путешествовать не положено.

Сидя в карете, Леон смотрел в окно на толпу зевак, что собралась поглазеть и поприветствовать, выехавших из дворца, монарших особ. Глядя на них, Леон думал, как хорошо было бы, если бы отец совсем не вернулся больше в столицу. Тогда Леон стал бы королём и получил бы дар предвиденья. Натан был совсем маленький и слишком добрый, Леон знал, что у него хватило бы силы и воли взять власть в свои руки, даже вопреки указу отца. Более того, он бы вернул их дому прежнее величие, покончив с этими герцогами, которые возомнили себя равными королю и смели ограничивать его власть.

Когда они со свитой и стражниками подъезжали к роще, до слуха начали доноситься звуки битвы. Леон один из первых сообразил – что-то случилось. На ходу выпрыгнув из кареты, он вскочил на коня и помчался вместе со стражниками на помощь к отцу.

Оказалось, что отец с оруженосцем попали в засаду к разбойникам. Однако, при таком раскладе неизвестно кому в итоге требовалась помощь – разбойникам или королю.

Для отца и его оруженосца десять человек, кое-как вооруженных и экипированных было так… размяться. Когда появился Леон со стражниками, они уже добивали последних бандитов.