Текст книги "Ласточкин хвост (СИ)"
Автор книги: Станислава Грай
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
II
Пологий берег Хелскё тянулся на милю вперёд. Там, за тремя мостами, шумел гудками пароходов столичный порт, но здесь всё было иначе. Тишина, разлитая в весеннем воздухе, нарушалась только хрустом гравия под подошвами сапог.
По искрошившимся ступеням они спустились вниз, к самой воде, пройдя под тёмной громадиной моста. Ветер у реки чувствовался острее – жалил щёки, почти как зимой, и Гёделе ощутила мимолётную радость оттого, что не побрезговала свитером. Нахохлившийся в своём дырявом плаще Рейнарт напоминал сыча, что выбрался из дупла против воли. То есть, ничем не отличался от себя обыкновенного – недовольного всем ворчуна-волшебника, к нелюдимому нраву которого она привыкала без малого полгода.
Подстраивалась под расписанные по минутам «сессии», сносила придирки и терпела жуткие бытовые привычки, которыми он, казалось, решил вывести её из себя, чтобы наглая девчонка сбежала через неделю после знакомства. Впрочем, Гёда разгадала его намерение почти сразу и просто терпела, сжимая зубы, пока в один прекрасный день не решила принять условия негласного соревнования. С тех пор дистанция меж ними сократилась на расстояние вытянутой руки, и ей было позволено оставаться с ночёвкой, когда пожелает.
Она желала всякий раз, когда у тёти Лейсбет была ночная смена на заводе. Удивительно, но, несмотря на тысячу и один недостаток, Рейнарт ей нравился. Он просто был сложным – как твёрдый алмаз с тысячей граней. То вёл себя, как семидесятилетний старик, то увлекался чем-то настолько, что в светло-голубых глазах появлялся тот самый блеск, что роднил восторженных детей и гениальных безумцев. У него не было жизни за пределами практики, да и с частными заказами он больше не работал. Добровольный отшельник, решивший посвятить свою жизнь изучению Вуали и тех, кто приходил с другой стороны.
Гёда понимала, почему он не хотел возиться с несмышлёным ребёнком. Она не только была примитивна в своём незнании, но ещё и мешала его собственным планам и исследованиям, в которые Рейнарт погрузился с головой. Девочке помогло лишь «чудо»: то, что судьба решила жестоко подшутить и наградить её даром в тринадцать лет, в то время как у многих одарённых пороговый возраст переваливал за два, а то и три десятка. Неудивительно, что в Университет принимали лишь тех, кто окончил хотя бы десять классов.
В остальном – правила не слишком отличались. Как не могли великовозрастные студенты творить магию за пределом аудиторий, так и ей запрещалось практиковать изученные формы без пристального надзора. Магия была опасна. Она меняла изнутри, и далеко не в лучшую сторону. Гёделе ещё не осознавала всех последствий в свои годы, но Рейнарт не уставал ей о том напоминать.
Прямо сейчас он шагал чуть впереди, пробираясь под низко склонившимися ветвями ив и шурша прошлогодней листвой. Под деревьями ещё лежал снег, не таявший в уютной тени. Белоснежная Лива, которая не спешила менять зимний мех на бурый, терялась среди белых островков. Гёделе замечала ласку краем глаза, когда та быстрыми прыжками перемахивала через проталины. Во многом нрав свободолюбивого зверька напоминал хозяйский: Лива тоже строила из себя недотрогу и пару раз – прошлой осенью – даже цапнула её за палец, когда девочка хотела погладить необычного питомца. А потом привыкла – как и Рейнарт, смирившийся с тем, что Гёделе никуда не исчезнет.
Прибавив шаг, девочка поравнялась с наставником.
– Зачем именно мы здесь? Не для того ведь, чтоб любоваться красотой пейзажей.
Она сощурилась на солнце, что неторопливо катилось на запад. Прежде Гёда не замечала за Рейнартом особой любви к природе. Тем более что хлюпавшая под ногами грязь и мутные воды Хелскё, которые река несла от самых вершин Ивенара, не добавляли энтузиазма.
– Как твои сны? – внезапно спросил он вместо ответа. Коротко и сосредоточенно, будто от этого зависело что-то в данный момент.
– Снятся.
От растерянности Гёделе не сразу нашла, что ответить, вот и ляпнула очевидность. Она настолько привыкла к повторяющимся сновидениям, что перестала о них говорить. Не то кошмары, не то видения – они появились зимой, когда девочка впервые попыталась постичь суть потока. Шрафта – если по научному, – состоящего из элементарных частиц, «способных к изменению порядка протекания естественных процессов в природе». Заумные слова из книжки, которые она вызубрила наизусть, но суть поняла, лишь сделав невидимое видимым. Подчинив поток осознанно.
Голова после того раза раскалывалась ещё дня три, и занятия пришлось остановить. К тому времени Гёда уже знала, чем может окончиться для волшебника «передозировка». Последствия бывали разными: от сердечного приступа до необратимых изменений мозга и всего организма, – чаще всего недуги копились, как бусины, нанизанные на тонкую нить, пока однажды та не рвалась под тяжестью очередного груза.
Гёделе надеялась никогда не испытать на своём опыте, что случалось потом. Многие бросали обучение на полпути, возвращаясь к привычной жизни, и магия им позволяла. Как не уставал повторять ей Рейнарт: быть волшебником – не просто талант, это профессия, которую каждый выбирает сам. Вот только магия не давала отпусков или больничных и не прощала измен. Те, кто уходил от неё, больше не возвращались.
– Каждую ночь? – Рейнарт подхватил Ливу и привычно опустил за пазуху. Та, видимо, нагулялась в одиночестве и решила вернуться в тепло.
– Почти, – Гёделе наморщила лоб, – только я не всегда помню. Перестала вскакивать среди ночи, а к утру остаётся только след. Осадок. Как знание того, что сон был. И всё.
Рейнарт кивнул.
– Ощущение страха?
– Нет. Скорее… тревоги.
Это было наиболее близким чувством. Мутное, как лужи под ногами, ожидание неизвестности. И досада оттого, что всё повторялось раз за разом.
Гёда бежала вверх по лестнице. По высоким крутым ступеням, которые вились бесконечной спиралью. Она так боялась опоздать, что сердце билось в груди, как безумное. Дыхание сбивалось, и воздух вырывался из лёгких с хрипами. К горлу подкатывал липкий ком тошноты. Она так боялась не успеть, что спотыкалась и падала, разбивая колени до кости. Она не знала, куда бежит. Знала лишь, что вот-вот случится непоправимое. И когда приходило это понимание, лестница обрывалась, позволяя ей упасть во тьму.
– Что ж… Сегодня мы попробуем от этого избавиться.
– Как? – Гёда посмотрела на него с нескрываемым замешательством. И толикой обиды. Если подобное возможно, то почему не сказал раньше?
– Для начала найдём прореху, – он остановился на небольшом клочке голой земли и внимательно взглянул на неё из-под упавшей на глаза светлой пряди. – Вернее, не так. Ты найдёшь прореху.
III
За окном кружились снежинки. Цеплялись за мутное стекло, рисуя на нём причудливые узоры, да так, что Гёделе, прижавшись щекой к раме, не могла разглядеть домов напротив. В камине потрескивал огонь. Не магический – самый обыкновенный, для поддержания которого требовались дрова, а не усилия разума. Лива, пригревшись, свернулась клубком на спинке кресла.
На кухне грохотала посуда. Девочка слышала, как хлопали дверцы буфета и шумела струя воды, бившаяся обо что-то жестяное. Старые часы с маятником показывали без двух минут пять. Не мог же Рейнарт затеять готовку вместо «сессии»?
Само это слово казалось ей неприятным. Отдающим какой-то болезненной стерильностью, будто едкий запах процедурного кабинета в госпитале. Слышишь его – и внутренне подбираешься в ожидании нехорошего, как перед уколом. Гёделе не боялась уколов, она просто воспринимала занятия по-своему, привычно именуя их уроками. Разве что в разы сложнее и без оценок по десятибалльной шкале.
Отвернувшись от окна, она скатилась вниз по спинке, вновь устроившись в глубоком кресле, как подобает. Капли воды, повисшие на кончиках пальцев, не раздумывая вытерла о подол. Потревоженный локтем пухлый том зашуршал страницами и шлёпнулся на пол.
Дремавшая Лива вскинула голову.
– Я так понимаю, уже прочитала вторую часть? – стоявший на пороге Рейнарт наблюдал, как она собирает рассыпавшиеся листы. – Иначе с чего бы тебе разбрасываться фамильными ценностями?
Покрутив в руках пыльную «ценность», Гёделе вернула её на полку и пожала плечами.
– А в чём смысл? Заумные тексты я могу понять – в них профессоры и академики описывают магию как науку, вроде той же физики или химии. Но какой прок от старых сказок? Это ведь… такое вообще детям нельзя читать!
Сказки для того и сочиняют, чтобы учить добру и дарить надежду на счастливый конец, а в историях Рейнарта ничего этого не было. Были жестокие короли и злобные чудища, которые пытались истребить друг друга, а мир меж тем тонул в огне и крови. И Гёделе совершенно не понимала, как эта жуть могла ей помочь продвинуться вперёд.
Скрестив руки на груди, она ждала ответа. Но Рейнарт не спешил. Опустившись на корточки, он подбросил в огонь полено. Часы тикали, а маятник летал; и всё также бились в замёрзшее окно снежинки.
– Сказки – лишь наполовину ложь, – вымолвил он наконец. – Куда как страшнее, если их принимают за непреложную истину. Есть те, кто обожествляет Королей Былого, со слепым фанатизмом стремясь вернуть то, что утеряно.
Гёделе наморщила лоб, припоминая слова, сказанные при первой встрече, когда Рейнарт стремился прогнать с порога незваную гостью.
– Искушённые магией умы всегда тянутся к новым горизонтам. К чему-то новому и неподвластному, но оттого лишь более манящему, – Рейнарт по-прежнему не мигая смотрел в огонь. – Многие из них объединяются ради достижения целей. Кто-то практикует руны, кто-то прибегает к ритуалам, кто-то… пытается прорвать Вуаль.
В комнате на долгий миг повисла тишина, а затем он продолжил, ровно и сухо, как голос на старой грампластинке:
– Это что-то вроде… учений. Каждый открывает свою сторону магии и выбирает отличный от других путь. Но иногда за теми, кто оказывается успешнее, встраивается очередь из последователей. Среди студентов подобное пресекают на корню, но никто не диктует практикам, что им делать после выпуска.
– Это как ёлочные игрушки, – выдохнула Гёделе и тут же испугалась, что произнесла это вслух.
Оторвавшись наконец от созерцания пламени, он смерил её взглядом.
– Поясни.
– Ну, основы магии, состоящие из форм, – это новогодняя ёлка. Её покупает каждый. А потом наряжает, как может. У кого-то стеклянные игрушки, у кого-то гирлянды из картона, а у самых богатых – огоньки.
Метод аналогии, который Рейнарт так любил при объяснении сложных вещей. Ей хватило и пары месяцев, чтобы невольно его перенять, начав мыслить в схожем ключе. И, судя по одобрительному кивку, очередное сравнение вышло сносным.
– А теперь представь, что кто-то несёт ель обратно в лес, чтобы отыскать пень и оживить дерево.
– Это плохо?
– Это глупо и противоестественно.
Рейнарт поднялся с пола, отряхнув брюки.
– Так что до завтра ты читаешь сказки и читаешь вдумчиво, – с нажимом повторил он. – Чтобы наш разговор из монолога превратился в конструктивную дискуссию. А сейчас… подожди минуту.
– Откуда вообще все эти книги? – крикнула она вдогонку, когда тот скрылся за дверью.
– Достались в наследство от деда.
Наставник вернулся, неся в руках глубокую чашку с водой, больше напоминавшую таз, и стараясь не расплескать её на ходу.
– Он что, был собирателем легенд?
– Физиком-теоретиком, на самом деле, – видя её недоумение, он довольно кивнул. – На протяжении долгих лет занимался проблемами механики: всей этой ерундой с сохранением энергии и однородностью времени, но потом… Потом появилась она.
– Он тоже был волшебником? – девочка заёрзала в кресле, почувствовав, что нащупала важную ниточку. О своей родне Рейнарт прежде не упоминал ни разу.
– Он был исследователем. А изучать других гораздо легче, чем себя, – что-то в его лице неуловимо изменилось, и нить оборвалась, не успев натянуться.
Гёделе разочарованно потянула носом. Единственное, что она знала о ван Адденсах на сегодняшний день, это то, что вот уже несколько поколений семья владела домом номер восемь в переулке Ваасрихт. О том, что у Рейнарта не было ни братьев, ни сестёр, она лишь догадывалась. Он не любил распространяться о прошлом, обходясь лишь общими словами, да и то, когда этого требовала тема занятия.
– Ударь, – почти приказал он, вернувшись к тазу с водой, который стоял теперь на низком столике перед Гёделе.
– Зачем?
Вопрос вылетел сам собой, прежде чем девочка прикусила язык. Ей следовало помнить, что глупых заданий не бывает. Бывают глупые вопросы.
– Просто ударь ладонью по воде. Это так сложно?
Насупившись, Гёда закатала рукава. Как бить? Ладонью или ребром? Сильно или чуть-чуть? Почему она вообще об этом думает? Это ведь такая мелочь, зачем усложнять? Проклятье!
Рейнарт смотрел выжидающе. Разозлившись на саму себя, она поспешно шлёпнула выгнутой ладошкой по зеркальной глади. Брызги разлетелись в стороны, и Гёделе отпрянула.
– Фу, ледяная же!
– Смотри на рябь, – тут же скомандовал Рейнарт, оставшись равнодушным к её жалобе, – и говори всё, что видишь.
– Воду, – буркнула она, вытирая щёку, – которая плеснула через край.
– А что теперь?
Прошло несколько мгновений, прежде чем Гёделе смогла с уверенностью произнести:
– Теперь всё стало по-прежнему. Поверхность воды разгладилась. Это снова какая-то хитрая аналогия?
– Это Вуаль, – Рейнарт кивнул, придвинувшись чуть ближе, – та тонкая грань, что отделяет воду от воздуха, которым наполнена эта комната. От всего мира.
– И я только что разорвала Вуаль?
– На краткий миг – да. Иногда магическое воздействие оказывается настолько сильным, что направленный поток шрафта просто вспарывает завесу, как твоя ладонь. И тогда брызги, принадлежащие чужому миру, проникают в нашу реальность.
Гёда знала, о каких «брызгах» шла речь. Гайсты. Злобные духи, приходящие с изнанки, которыми родители пугали непослушных детей. «Чума магического века» – так их называли в громких газетных заголовках, но правда заключалась в том, что неодарённые не знали и малой доли того, что следовало знать. Слухи, сплетни, суеверия – саму магию люди давно подчинили строгим законам и нормам, а вот её извечных спутников всё ещё боялись, ведь в отличие от древних существ из сказок Рейнарта они были настоящими.
– Расскажи о них, – и куда только подевалось недовольство? Гёделе была готова слушать и ловить любое слово – уж Рейнарту известно о гостях с той стороны гораздо больше, нежели другим волшебникам.
– Знаешь, в чём разница между ними и потерянными?
– Душами? – девочка замялась, пытаясь вспомнить рассказы, которые ей доводилось слышать. – Ну… Души были когда-то людьми, пока не умерли.
Ох, ну что за глупости! Не можешь объяснить, не знаешь – не пытайся. Разве не это твердила им мефрау Гайфер на занятиях по мировой истории?
– А гайсты? – светло-голубые глаза Рейнарта заглядывали в самую душу, вонзаясь острыми льдинками и не позволяя отвести взгляд.
– Гайсты приносят лишь беду. Они пытаются завладеть телом…
– Тем, чего у них нет, верно. И управлять человеческим разумом. Контролировать желания и подавлять волю. Изменять реальность в угоду себе. И удаётся им это потому что…
– Они волшебники! – Гёделе моргнула, удивлённая тем, как легко встала на место недостающая деталь мозаики. – Вернее, бывшие волшебники… Мёртвые, в общем.
И сама поёжилась от того, как это прозвучало. Даже сидя в полутёмной гостиной у камина, она почувствовала, как неприятно закололо меж лопаток, будто бесплотные духи прямо сейчас наблюдали за ними сквозь замёрзшее окно.
– Отнеси на кухню, – Рейнарт кивнул на чашку, и, несмотря на то, что в голове роились десятки вопросов, Гёделе послушно поднялась с места.
Осторожно, шаркая по полу ногами в шерстяных носках, она дошла до порога. Боясь впустить в мир ещё больше брызг, обернулась.
– Ты с ними встречался, ведь так?
По напрягшейся вдруг спине поняла – встреча была не из лучших. Да и разве может быть иначе? «Бывают глупые вопросы, Гёда, не забывай об этом».
– В шкаф можешь не убирать. Поставь на стол и возвращайся.
Но она всё-таки убрала – для порядка. Слила оставшуюся воду в старенькую раковину и замерла, глядя на кран. Страшно представить, что будет, если вместо отдельных брызг вдруг хлынет струя. Девочка видела, что бывает, когда кран срывает, и поток хлещет под страшным напором. Весь дом оказывается залитым водой: гниёт дощатый пол, трескается краска и лохмотьями слезают обои, будто змеиная кожа. И тогда всё приходится отстраивать заново.
Тряхнув головой, Гёделе перевела взгляд на окно. Зимний вечер начинался рано, и переулок уже полностью погрузился во тьму.
Впереди ждал ещё час практики: после пережитых головных болей ей необходимо было тщательно рассчитывать время и ни в коем случае не превышать «нормы».
Зато теперь она видела поток, стоило лишь закрыть глаза и настроиться на нужную «частоту». Рейнарту такой фокус удавался мгновенно и с открытыми глазами, но Гёда тешила себя мыслью, что у неё впереди ещё много лет и тысячи попыток для того, чтобы преуспеть.
А ещё он говорил, что для каждого – поток свой. Кто-то видит ежесекундно меняющийся калейдоскоп, напоминающий радугу, другие представляют частицы в виде пылинок, что хаотично пляшут в солнечном свете… У Гёделе всё было иначе. В самый первый раз, после часов упорного глядения в ничто, она наконец различила мотыльков – совсем крошечных, с крылышками не больше кончика иглы. Голубые, синие, цвета чистейшей бирюзы, они порхали вокруг. Всё, что от неё требовалось, – это заставить их двигаться в едином направлении и ритме.
И тогда они начинали прясть свои невидимые нити, перекраивая реальность. Каждая форма была сродни команде, и каждую из них приходилось отрабатывать на протяжении долгого времени. А затем и всей жизни – до старости. Чтобы не забыть.
– Ты там уснула?
Моргнув, она отвела взгляд от заиндевевших стёкол.
– Нет, уже иду! – на губах промелькнула улыбка.
До тех пор, пока она здесь, все страшные истории остаются лишь сказками. Ведь что может случиться с ней, когда Рейнарт рядом?
IV
Идти с закрытыми глазами было жутко неудобно. Пару раз она спотыкалась, оскальзывалась и буквально повисала на Рейнарте, чтобы не упасть. Только рукав его линялого плаща с кожаной заплаткой на локте дарил ей хоть какое-то чувство безопасности.
Рассеянные мотыльки метались в стылом воздухе, и Гёделе стоило больших усилий уследить за ними. Спустя пару минут заныли виски и пересохло во рту, но девочка упорно шагала туда, куда слетались синие частички шрафта – как бабочки в ночи спешили к горящему ночнику.
Под ногами уже не шуршал гравий – только хлюпала весенняя жижа. Видимо, они слишком низко спустились к реке, и Гёделе ощущала, как сырость добирается до пальцев ног. Но отвлекаться на такие мелочи было нельзя: ею уже овладел тот самый азарт, который предзнаменовал что-то новое, доселе не опробованное.
Рейнарт вдруг сбавил шаг, и Гёделе поняла – они уже близко. Над головой раздавался шум, со стороны улицы доносились гудки клаксонов и трамвайные звонки. Пешеходный мост, до которого они добрались, связывал собой Фог-штрат и набережную левого берега, названную в честь генерала ван Хольта, героя войны за независимость. А значит, зашли они довольно далеко.
Перед глазами вдруг встал Петер, замерший у крыльца с портфелем: «Буду ждать в полседьмого!» Ресницы дрогнули, и рой синих мотыльков исчез.
Гёделе остановилась. Под мостом было темно, и громадина его почти физически давила, заставляя свести брови. Или то была досада на саму себя? Из-за того, что потеряла ниточку за миг до успеха.
Перевела взгляд на Рейнарта, но тот лишь пожал плечами и отступил на шаг. Залатанный локоть выскользнул из пальцев, но теперь в его поддержке больше не было необходимости.
– Ищи.
Высунувшаяся из-за пазухи Лива взглянула на неё глазками-бусинками, словно в укоре. Мол, сама виновата, теперь справляйся как можешь.
Глубоко вдохнув, она снова зажмурилась. Мгновения текли медленно, неторопливо, как тёмные воды Хелскё. В ушах зашумело, и под закрытыми веками поплыли багровые пятна. Смешиваясь и перетекая одно в другое, они постепенно уменьшались, превращаясь в искры – уже не безмятежно-голубые, но алые, окрашенные в цвет боли.
Только теперь Гёделе поняла, чем на самом деле Вуаль отличается от поверхности воды. На воде не остаётся следов. Ничто не говорит о том, что минуту назад её потревожили. В то время как на бесплотной завесе остаются грубые рубцы – нечто вроде шрамов, которые бледнеют с годами, но всё же не исчезают насовсем.
Именно такой шрам висел в воздухе прямо перед ней. Стоило сделать несколько шагов, и можно коснуться рукой. Но сделать это девочка не спешила. Сам вид залатанной прорехи вызывал в ней чувство неприятия и неизвестно откуда взявшейся брезгливости. Как чужая кровоточащая рана, на которую даже смотреть без содрогания сложно.
– Они всегда такие…
– Безобразные? – Гёда кивнула. – Бывает хуже. Эта совсем небольшая – такой разрыв может вызвать и один волшебник, не рассчитавший силы.
– Что теперь?
– Теперь вспомни о том, что вся магия приходит с другой стороны. После того как она вернулась к нам полвека назад, некогда прочной завесе всё сложнее сдерживать барьер. Разрывы случаются чаще, потоки шрафта ведут себя нестабильно. Но суть в другом, – он сделал паузу, уверившись, что подопечная помнит прошлые уроки, – всякий раз, когда новый одарённый открывает свою дорогу, она устанавливает с ним связь. Представь невидимую нить, что протягивается между тобой и Источником.
– То есть… То, что мне снится, – это уже не наш мир?
– И да, и нет, – Рейнарт поднял воротник, поморщившись от порыва ветра. – Если я правильно понимаю, ты видишь лестницу между мирами. Лестницу Королей, как её называют…
– В сказках, – едва слышно закончила Гёделе. – У тебя так было?
– Нет. Нить тоже у всякого своя. Кто-то начинает острее чувствовать мир и других людей, кто-то становится проводником для душ, но таких одарённых мало. Большинство не обращают внимания на связь, забывая о существовании Источника, или вовсе обрубают пуповину, отказываясь от дара.
– То есть наверняка ты не знаешь?
– Могу лишь предположить, что при должной концентрации и направленности воли…
– Я смогу ослабить натяжение нити? – предположила она. Этот исход казался единственным возможным, ведь разрывать связь Гёделе не собиралась.
Да и вообще слабо представляла, что от неё потребуется. Только шагнув навстречу шраму, почувствовала, как возвращается липкий отголосок тревоги, что мучил её ночами. Там, во снах, она стояла на пороге неизведанного мира. Тот мир был наполнен магией до краёв: он был её домом, в то время как здесь она пребывала в гостях. И многим, как рассказывал когда-то Рейнарт, это не нравилось.
Мысленно потянувшись к прорехе, Гёделе едва удержалась, чтобы не отпрянуть. По ощущениям – всё равно что ковырять спёкшуюся корку, пытаясь добраться до не зажившей раны. Но хуже прочего было то, что мимолётная тревога схлынула, и теперь внутри было пусто. Совсем ничего. Ни эха, ни отзвука. Прореха молчала.
– Рейнарт? – негромко позвала она, но ответом стала тишина.
Гёда распахнула глаза и в недоумении уставилась вперёд – туда, где наставник продирался сквозь колючие кусты, зайдя почти по колено в тёмную воду. Бросившись следом, она окликнула его снова.
Шрам прорехи поблёк и растворился в надвигавшихся сумерках.
– Стой там! – Рейнарт резко обернулся, сделав недвусмысленный знак ладонью. – Стой на месте и не подходи ближе.
– Там что-то есть? – девочка вытянула шею, пытаясь разглядеть, что именно волшебник сумел отыскать в подёрнутой тиной заводи.
Ей даже представлять не хотелось, какова на ощупь ледяная мартовская вода. Нервно переступая с ноги на ногу, она наблюдала, как Рейнарт тащил запутавшийся среди корней мешок. Подводный клад он, что ли, откопал, пока она на прореху любовалась?
Любопытство взяло верх, и девочка подошла ближе, стремясь разглядеть, что скрывалось за прелой ветошью. А в следующий миг она уже пятилась назад, зажимая рот ладонью. Где-то над головой, на пешеходном мосту, раздался женский крик.
