Текст книги "Ласточкин хвост (СИ)"
Автор книги: Станислава Грай
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
V
– Думаешь, он здесь?
Трухлявая дверь хлопнула за спиной, и Энесс поёжилась. Тёмная парадная встретила их унылым видом обшарпанных стен и запахом гнили. Сразу видно, что дом построен задолго до войны, и к настоящему моменту большинство жильцов предпочли съехать, оставив после себя лишь мусор и заколоченные окна.
– Тот тип выглядел не слишком уверенным, – Никлас зажёг спичку, которая погасла под напором сквозняка, но нащупать перила он всё же успел.
Деревянные ступени жалобно заскрипели под его весом. Энесс, ничуть не смущаясь, схватила Йонссена за рукав и двинулась следом.
– Он просто испугался… Видел бы ты себя со стороны, – журналистка тихо ойкнула, споткнувшись.
Признавать вину Энесс не хотела. Ведь это она упустила Рёзеля, из-за чего пришлось спешно покинуть «Бригантину» и битый час нарезать круги по окрестностям, приставая к прохожим. Пока наконец им не улыбнулась удача, и какой-то парень не указал в сторону двухэтажного дома с облупившимся фасадом.
Первый этаж пустовал. Хлипкие двери держались на честном слове, а из глубины квартир на них смотрела разве что тьма, наполненная ароматом сырости и нафталина.
– Жди здесь, – Никлас осторожно двинулся на второй этаж. Вышедшая из-за туч луна заглядывала теперь в окошко под самым потолком.
Энесс замерла, прислушиваясь. Конечно, она хотела возразить, но шуметь вряд ли стоило. Да и крошечный червячок страха зашевелился в груди, подталкивая к скорейшему бегству.
Эхом отозвались шаги над головой. Несколько секунд стояла тишина: только сердце стучало всё быстрее. А затем раздался громкий треск и звук не то удара, не то падения.
– Ник!.. – хватаясь за перила, она бросилась наверх.
Из дверного проёма на втором этаже лился тусклый жёлтый свет. Перехватив поудобнее сумку – чтобы, при случае, можно было ударить, – переступила порог.
На потолке раскачивалась одинокая лампочка. Из дальней комнаты донёсся шум возни, и Энесс заглянула за угол.
– Он? – прижимая беглеца к стене, Никлас крепко держал его за грудки. При этом ботинки Рёзеля едва касались пола, а слетевшая шляпа сиротливо валялась на полу.
– Он, – кивнула Энесс. – Ну что, менэйр Рёзель, доказательства мне и не потребовались. Ваше бегство – самое очевидное из них. Теперь вы расскажете нам всё, что знаете о Катарине, или…
– Не знаю! – почти задыхаясь, он хватал ртом воздух, изо всех сил пытаясь освободиться. – Клянусь, ничего не знаю! Я к этому… никакого отношения…
Он закашлялся, когда Никлас ослабил хватку, но уже в следующий миг тяжёлый удар прилетел торговцу в ухо.
– Ты ей дурь толкал, ублюдок? Говори!
– Никлас…
Но он её не слышал. Или не хотел слышать. Под руку подвернулся идеальный шанс выместить гнев. Беда заключалась в том, что полуживой Рёзель, на которого градом сыпались тумаки, вряд ли сумеет помочь им в таком состоянии.
– Прекрати, – бросившись вперёд, она почти повисла у него на локте. – Хватит! Мы ведь так ничего не добьёмся!.. Только посмотри на него! Доволен?
– Поделом, – сухо сплюнув, Йонссен отступил к окну.
Рёзель кое-как сел, прислонившись спиной к стене. Достал из кармана платок, чтобы вытереть подбородок. Губы тряслись.
– Я… Она приходила ко мне за товаром. Дважды в месяц, по воскресеньям… последние полгода. Но на прошлой неделе не пришла… Это всё, что я знаю.
– Где вы встречались? – набор дежурных вопросов Энесс знала на зубок. Пожалела лишь, что при ней не оказалось блокнота и ручки.
– Обычно в «Бригантине»… Но как-то раз она заходила сюда.
– Одна?
Он, слегка поколебавшись, кивнул.
– Вы видели с ней мужчину? Богато одет, хорош собой – возможно, при деньгах.
– Не помню такого.
– А если хорошенько подумать?
Рёзель скорбно покачал головой. За стеной раздался странный звук, похожий на стон.
– Это ещё что? – Никлас хмуро уставился на дверь.
– Линдис. Он… безобидный, можете сами посмотреть.
Никлас толкнул соседнюю дверь, и Энесс тут же его потеснила, с любопытством заглянув в полутёмную каморку. На тонком матрасе лежал человек. Худой, нечёсаный, в одних штанах. Лежал, свернувшись калачиком, да так, что лица почти не видно – только острые рёбра вздымались под бледной кожей.
Он что-то едва слышно бормотал себе под нос. Шагнув ближе, Энесс различила череду несвязных слов.
– Не придёт… ни завтра, никогда… больше ничего у меня не… пить, – его взгляд вдруг стал осмысленным, упёршись в Энесс.
– Вернись к Рёзелю, – кивнула она Никласу, – я принесу бедняге воды.
С трудом протиснувшись в кухню, журналистка зажгла свет и зажмурилась. От творившегося здесь бардака ей стало почти физически больно. Выудив из горы грязной посуды стакан, она долго отмывала его под краном, прежде чем вернуться к Линдису. То, что он давно «сидел» на пыли, было ясно даже слепому.
Воду он выпил жадно, в несколько больших глотков, и тонкая струйка стекла по подбородку. Если бы не восковая кожа и залёгшие под глазами мешки, выглядел бы парень вполне симпатичным.
– Добрая, – улыбнулся он какой-то неестественной улыбкой, – совсем как она… ты из Сообщества?
– Я не… Что такое «сообщество»?
Но он продолжал улыбаться, глядя куда-то мимо неё.
– Линдис? Что такое «сообщество»? – уже настойчивее повторила Энесс. – Пожалуйста, расскажи мне.
– Красивая, – неожиданно протянув руку, он погладил её по волосам и коснулся пальцами серёжки.
– Нравится? – удивительно, но она не раздумывала ни секунды. – Вот, держи. И вторую тоже.
Несколько секунд Линдис любовался на серьги, лежавшие на ладони, как на великое сокровище, а затем запустил руку под матрас и достал оттуда мятую листовку. Не произнеся больше ни слова, отвернулся к стене: их маленькая сделка прошла удачно.
Поднявшись с колен, Энесс поспешила вернуться в главную комнату.
– Что это? – бумажка вмиг оказалась под носом у Рёзеля. Тот заморгал, вглядываясь в чёрно-белое изображение.
Оттуда на него смотрел изящный женский глаз, стилизованный под старинную гравюру. Вокруг бежали причудливые символы, перемежаясь привычными буквами. «Взгляни на мир по-новому – присоединись к Сообществу».
– Какой-то политический лозунг? Партия? Секта? – Рёзель замотал головой. – Клянусь, я к этому дерьму никакого отно…
– Это мы уже слышали. Знаешь, кто принёс это сюда? Кто дал Линдису?
Дилер взглянул на неё почти с мольбой.
– Может, и она… Я не знаю. Больше ничего не знаю.
Энесс нехотя сложила бумажку пополам и спрятала в карман: новости на сегодня себя исчерпали. Бросила взгляд на молчавшего Никласа – тот по-прежнему стоял у окна, подпирая ветхую раму плечом. Только на ладони лежали пакетики сизой пыли.
– Это мы тоже заберём, – он усмехнулся, глядя на побелевшего, как полотно, Рёзеля, – в качестве компенсации. И если хочешь сохранить оставшиеся зубы, лучше промолчи. Идём.
Подтолкнув Энесс к выходу, он следом за ней покинул квартиру.
…Стояла уже глубокая ночь, когда они добрались до проспекта Эйкхазена. Всю дорогу шли молча. Пару раз Энесс бросала на спутника косые взгляды, подыскивая удобный момент, но так и не нашла. Не сговариваясь, они просто шагали в одном направлении и молчали каждый о своём. Так было нужно.
Наконец, Никлас остановился на углу, потянулся за самокруткой. Спрашивать разрешения, чтобы закурить, он, конечно, не собирался.
– Что теперь? – чиркнув спичкой, взглянул на Энесс.
Та потянулась к спрятанной листовке.
– Ничего другого у нас нет. Завтра с утра пойду на поклон в Департамент, – в голосе послышалась досада. Если Эрьен не сможет помочь, выбора у неё не останется. – Думаю, следователь Ван дер Гасс захочет взглянуть.
– А, этот говнюк, – Энесс вскинула бровь, посмотрев на Никласа многозначительно. – Что? Скажешь, я не прав?
– Да нет, не скажу, – губы дрогнули в улыбке.
Приятно, что хоть в чём-то их мнения сошлись.
И даже несмотря на отвратный вечер, она почувствовала, как в груди потеплело. Надежда ещё оставалась.
ГЛАВА 6 НИКЛАС
I
За стеной раздался грохот.
Приоткрыв один глаз, Никлас поморщился. Старенький будильник показывал четверть девятого. Проклятье!..
Больше всего на свете хотелось нырнуть обратно в сон, каким бы паршивым он ни был. Вернувшись домой посреди ночи – и фактически пройдя полгорода пешком, – он уснул перед рассветом. Неудивительно, что тело сопротивлялось изо всех сил, когда Никлас сделал первую попытку подняться.
– Пшла вон, – он спихнул с колен пушистую тварь и перевернулся на бок. Кошка настойчиво потёрлась мордой о плечо. – Сгинь, кому сказал.
С трудом освободившись от одеяла, он натянул штаны. В сомнении пошевелил пальцами на холодном дощатом полу.
Звяк.
Никлас тяжело вздохнул. Не дом, а проходной двор какой-то.
На кухне его ждал Тейн с пригоревшим омлетом. Выглядел парень гораздо лучше него, хоть от привычной улыбки не осталось и следа. Видимо, последние дни выкорчевали всё жизнелюбие под корень. Никлас знал, как тот относится к Рине, хоть они редко о ней заговаривали. Но от этого не становилось менее погано.
– Здорово, салага, – он опустился на скрипнувший стул, по-хозяйски придвинув тарелку.
– Не хотел тебя будить, – Тейн виновато пожал плечами вместо приветствия.
– Да ты просто мастер бесшумной готовки!
Омлет оказался не только пригоревшим, но ещё и солёным на вкус. В другое время салага бы ответил едкой шуткой, и они вместе бы расхохотались, перебудив всех кошек мефрау Ван Линден. Но теперь в кухне повисла неловкая тишина – только ветер гудел за окном.
– Чая нет, – ни к селу ляпнул Никлас, потянувшись к жестяной кружке. – Кипяточек будешь?
– Если с сахаром, то давай, – тот протянул свою.
Пока кипела вода, салага рассказал, как к нему заявились полицаи. Испугался вначале – от неожиданности. А потом ещё больше – за Рине, которую не видел с прошлого года. И за него, Никласа, – как бы глупостей не натворил.
Тут пришлось напомнить парню, кто из них больший спец по глупостями. И заодно перейти к своей истории: к повестке, следователям и рыжей журналистке. Все они, так или иначе, стремились к собственным целям – будь то закрытое дело, прорыв в карьере или громкий заголовок вместе с премией.
Сидя сейчас напротив Тейна, Никлас отчётливо понимал, что салага – по сути, единственный, чьи намерения были чисты, как горный лёд. Он всегда помогал «за просто так», ничего не прося взамен. «Глупый ещё, – думал Никлас поначалу, – вот заматереет, тогда поймёт, что к чему, и как в этом мире плюют на доброту с высокой башни». Однако же ошибся. Не зря говорят, что горбатого могила исправит.
Зато Никлас знал, на кого может рассчитывать, что бы ни случилось.
– И что теперь? – отставив кружку, салага в точности повторил его ночной вопрос.
– Ждать, – Никлас поморщился. – ДМБ-шники обещали связаться. Даже телефон оставили. Да и Рыжая подсуетится – эта своего шанса не упустит. Позвоню вечером от соседей, узнаю… Ну а ты? Как отец?
– Положили вчера.
Тейн рассеянно гладил серого кота, вспрыгнувшего на колени.
– Сейчас к нему поеду. Всё равно в госпиталь с утра нельзя, вот и решил к тебе заглянуть. А потом прикупить лекарства. Выписали что-то мудрёное – разобрать не могу…
– Денег хватит? – оборвал его Никлас. Вряд ли салага попросит первым, а со здоровьем шутки плохи – это он по своему старику знал.
– Ну да, – тот улыбнулся, – надеюсь.
– На вот. Лишнее всегда успеешь вернуть.
Достав с верхней полки деревянную коробку с выдвижным дном, он отсчитал половину заначки. С деньгами Никлас расставался легко – как и всякий человек, который не лелеял мечты относительно собственных сбережений. На кого ещё тратить, как не на себя?..
– Да погоди ты, куда сорвался, – усадил он благодарного салагу на место. – Подождёшь, пока я оденусь. Можешь пока посуду помыть, только воду зря не лей, понял?
Тот закивал.
– А ты…
– С тобой пойду, – отрезал Никлас. – Всё лучше, чем в четырёх стенах сидеть. Я быстро.
Натянув чистую рубашку и обувшись, он мельком взглянул в зеркало. «Побриться бы…» С другой стороны стекла на него смотрел заросший нелюдимый тип – таким впору детишек пугать, не иначе. Плеснув в лицо пригоршню холодной воды, он почувствовал, как остатки сна растворяются бесследно. Руки сжались на краю раковины, будто на знакомом штурвале, и Никлас на миг почувствовал себя в небе.
Если бы не шторм, идущий в Ньив-Дармун, их с Тейном ждала бы назавтра красавица LS-129…
II
Мерный стук колёс убаюкивал скрипучей колыбельной. Стоило трамваю разогнаться, как обшивка вагона хлопала железными крыльями на ветру – того и гляди, что взлетит механическое чудище, посыплются шестерни…
Проклятая морось – не поймёшь, то ли снег, то ли дождь, – сеяла всю ночь и прекратилась под утро. Но тучи остались. И прямо сейчас они сжимали Ньив-Дармун в стальных объятиях, не предвещая ничего хорошего.
Сидя в конце вагона, они с салагой смотрели в разные стороны. За мутными стёклами проносились пустые остановки, вывески мелких контор и дымящие вдалеке заводские трубы. Столичные лёгкие были черны, как нутро курильщика. Сердце же – гигантский двигатель, качавший солнечное масло вместо крови.
За годы, что он здесь провёл, Никлас научился смотреть в суть и видеть ржавый довоенный остов под слоем глянцевых афиш. Ньив-Дармун был для каждого свой: он, как зеркало, отражал людские души – заветные желания и потаённые страхи. Для Никласа он сбрасывал блеск и уже не притворялся местом, где сбываются мечты о лучшей жизни. Город видел его насквозь и отвечал тем же – честностью.
Наконец, вагон остановился у Норберт-плаатс, и они с Тейном зашагали по широкой улице. Говорили, в основном, про будущий рейс. Никлас обмолвился, как звонил в офис «Аэр-Републик», и там подтвердили его опасения. Вылет откладывался на неопределённый срок: в лучшем случае – пара дней, если шторм пройдёт стороной, а в худшем – кто знал? Оставалось лишь следить за сводками новостей да чернилами, разлитыми над головой.
– Как думаешь, в небе было бы лучше?
– Может, и так, – Никлас пожал плечами. – Хрен его знает, где теперь лучше.
Он понял, о чём спрашивал салага. За штурвалом дирижабля он мог бы отвлечься от безрадостных мыслей и пусть на время, но заглушить чувство вины перед Рине. Именно поэтому Никлас не захотел оставаться дома в окружении безмозглых кошек. Он ненавидел сидеть сложа руки. Даже если от его участия мало что зависело.
Однако разговор по-прежнему не клеился. В тишине миновали площадь, окружённую новыми высотками, и свернули в проулок, что вёл к республиканскому военному госпиталю. Белое здание высотой в три этажа тянулось на много ярдов вперёд, как и внутренний двор с хитросплетением асфальтовых дорожек. Республика заботилась о своих ветеранах – даже спустя четверть века после окончания войны с имперцами. Причём, забота эта настолько бросалась в глаза, что упрекнуть правительство никто бы не рискнул. Здесь таких, как Тейнов старик, ждали с распростёртыми объятиями.
Насколько знал Никлас, старший Ван Дейк в своё время бывал на Восточном фронте у самой границы и дослужился до звания обер-лейтенанта. Салага как раз родился без него – в разрушенном на половину Старом Дармуне. Бывает же такое под конец кошмара, когда открываешь глаза в надежде увидеть утренние сумерки, а на небе уже вовсю светит солнце. Счастлив был каждый сукин сын, что добрался тогда живым домой…
– Подожди, я быстро.
Тейн скрылся за дверью аптечной лавки, прилегавшей к торцу госпиталя, и Никлас, оставшись на крыльце, закурил. Едкий запах лекарств отчего-то вселял необъяснимую тревогу. Напоминали о себе картинки из прошлого, и шрам на щеке начинал неизменно чесаться. К тому же, он ничего не пропускал: что может быть интересного там, за дверью, окромя бинтов и грелок? Только холод стерильно-белых стен.
На них-то и пришлось любоваться, пока они поднимались на третий этаж. До этого немного потоптались во дворе, ожидая часа посещения, но салага вроде повеселел. Припомнил пару фронтовых баек, рассказанных отцом, и стал больше походить на самого себя. А стоило ему добраться до нужной палаты, как и вовсе засиял.
Поздоровавшись со старшим Ван Дейком, Никлас не стал задерживаться в палате. Зачем мешать разговорам? Главное, выглядел старик неплохо, а с новым препаратом, как обещали врачи, сердце заработает как новое.
Врали и не краснели – в этом они все. Ничего со временем не становится лучше: это он знал наверняка. Любую разбитую чашку можно собрать по кусочкам и склеить, но долго ли она продержится? Месяц, год или чуть больше? Никто не знал, и в незнании было счастье. В эгоистичном порыве обладания чашкой, которая хоть и напоминала себя прежнюю, уже таковой не являлась.
Опустившись на кушетку в коридоре, Никлас бездумно вертел в руках шляпу. Белый цвет пустоты и впрямь успокаивал. Настолько, что в голову начинали лезть совершенно не свойственные ему мысли. Ещё немного, и снова начнёт поучать салагу прописным истинам жизни.
Никлас усмехнулся.
На первом этаже госпиталя взвыла сирена.
III
Лампы на потолке потрескивали, мигая нервными вспышками. Коридор то погружался в полумрак, то загорался мертвенной белизной. Казалось, будто голоса врачей и звук сирены доносится из-за плотного ватного кокона, в котором Никлас вдруг очутился. Само пространство схлопнулось вокруг него, сдавив череп в свинцовых тисках. Это было нечто сродни контузии, и на какой-то миг он даже услышал очередь выстрелов, донёсшихся иллюзорным эхом из прошлого.
Кто-то спустился по лестнице следом и оттолкнул Никласа с пути. Мимо пробежали люди в белых халатах. Хлопнули двери, ударив створками о стены. Раздался лязг и скрип колёс по гладким плитам пола.
– Клонический приступ?
– Боюсь, что нет.
– Готовьте раствор фенобарбитала. Марта! Нам нужны ремни!
– С дороги, с дороги! Всем пациентам оставаться в палатах!
Никласа оттеснили к стене, но из-за спин врачей он всё же разглядел человека на каталке. Его удерживали двое медбратьев, но их усилий было явно недостаточно. Худое тело билось в судорогах, выгибаясь под немыслимым углом. Будто кукловод безжалостно дёргал за нити набитую опилками марионетку – только хрустели суставы и трещали натянутые жилы, а из горла вместе с пеной вырывались лишь хрипы.
– Гервин, вы что натворили? Отключите проклятую сирену, немедленно! – один из врачей махнул медсестре.
– Барбитураты не помогут! – у другого, что помоложе, в глазах стоял ужас. – Доктор Тейман, это не эпилептический припадок. Нужно что-то предпринять!..
– Именно это я и делаю! Держите крепче, – вчетвером они скрылись за дверьми реанимации.
В тишине, ударившей по перепонкам, Никлас различил стук собственного сердца. Накатившая дурнота отступила, но воздух по-прежнему казался плотным. Вязким, как густая глина. Чем бы это ни было, оно исходило от человека на каталке – удушливыми волнами, от которых искрили лампы.
Он и сам не заметил, как дошёл до конца коридора.
– Менэйр? – из-за стойки его окликнула взволнованная медсестра. – Посетителям сюда нельзя. Вам лучше подождать в приёмной.
Никлас не успел ответить. Стоявший на стойке графин задрожал, а спустя миг разлетелся вдребезги. Брызнули осколки. Лампы вспыхнули одна за другой, вылетая из гнёзд, и девушка закричала, закрыв голову руками: меж пальцами побежали алые струйки.
А в следующий миг дверь реанимации слетела с петель. Сквозь распахнутое окно пронёсся дикий порыв ветра – будто тысячи голосов взвыли нестройным хором, и Никлас в ужасе зажал уши. Испытывать страх ему доводилось и прежде, но это чувство выворачивало душу наизнанку, заставляя приступ тошноты подниматься к горлу. Тоска. Горечь. Бессилие, помноженное на само себя.
То, что лежало на каталке, опутанное сетью проводов, уже не было человеком.
Сделав над собой усилие, Никлас шагнул вперёд. Стеклянная крошка хрустнула под ботинком. Порыв ветра ударил в лицо – бессильно опали занавески.
Навстречу ему выбежал молодой доктор: лицо перекошено, в глазах – уже не страх, нет. Нечто большее.
– Марта! Звоните в Департамент, пусть пришлют кого-нибудь! – подхватив под руки медсестру, явно пребывавшую в шоке, он увлёк её в сторону приёмной. – Скорее, скорее!..
На краткий миг Никлас почувствовал себя призраком, стоявшим у порога. Никто не обращал на него внимания. Да и некому было: трое мужчин лежали в неловких позах на полу реанимации. Белые халаты – в алых кляксах, инструменты – на полу, вперемешку с острыми осколками. И только два внимательных глаза смотрели в упор на случайного посетителя, что оказался в центре катастрофы.
Тело уже не сотрясали судороги – наоборот, покрытое каплями пота лицо со впалыми щеками выглядело безмятежно. Сделав попытку подняться, пациент пошевелил пальцами. Ремни натянулись до предела.
– Вот досада, – одержимый цокнул языком. – Не поможешь?
Вопрос прозвучал почти вежливо. Никлас почувствовал, как нарастающий гул в ушах затих, будто нажали на кнопку, – разом. Он всё ещё стоял на пороге, прикованный необъяснимой смесью отвращения и любопытства. Не каждый день встречаешься с гайстом вот так.
Не каждый день твой разум противостоит концентрации того, что Йонссен ненавидел в клятой магии, – её тёмного, разрушительного начала, о котором ходило столько слухов. Злые духи, пришельцы, гости с другой стороны – у них были десятки имён на любой вкус. Кто-то полагал их первопричиной, кто-то – лишь следствием, симптомом магической болезни, охватившей мир. И если недуг удалось взять под контроль, то гнойные нарывы продолжали напоминать о себе время от времени.
Теперь пришла пора узнать, где кроется правда, а где – вымысел.
– Ну, что надумал? Времени у нас немного, учти. Если поторопишься, поведаю сказку о златокудрой принцессе и злой колдунье, – тонкие губы изогнулись в подобии усмешки. – Хочешь услышать о своей принцессе?!
Голос гайста перестал быть мужским. Детский плач, женский крик и вой сонма чудищ вновь сошлись в единое эхо. Вдоль позвоночника скользнула ледяная змея. Неужели он и правда знает о Рине? Или очередной клятый фокус?
– Ты и сам неплохо справишься, – Никлас с трудом отодрал присохший к нёбу язык. – Зачем тебе помощь?
Гайст кивнул на трубку, торчавшую из вены. Капельница неумолимо отсчитывала дозу успокоительного.
– Убери её, – тихое, вкрадчивое шипение, – и я расскажу, как принцесса томится в глухом подземелье. Ждёт отважного рыцаря. Как стережёт её стоглавое чудище, – он осклабился, и нитка слюны потекла по подбородку, – и как жадные крысы обгладывают белые пальчики…
– Заткнись!
Бросившись вперёд, Никлас наткнулся на невидимый барьер. Пол реанимации снова завибрировал.
– Думаешь, всё ложь? Ошибаешься. Правду говорить куда как интереснее… Жаль, что интереса ты не разделяешь.
Голова гайста дёрнулась, будто он услышал нечто неподвластное человеческому уху. Глаза вдруг затянулись сизой дымкой, а тело вновь напряглось всеми мышцами. Один из ремней лопнул, и игла, выскользнув из вены, звякнула о край стола.
– Ну уж нет, – Никлас успел сделать два шага, прежде чем новый порыв ветра толкнул его за порог. Выбил весь воздух из лёгких и заставил зайтись удушливым кашлем. Будто назойливую букашку щёлкнули ногтем ради забавы.
Поднос с инструментами опрокинулся следом, и хирургические скальпели зависли в воздухе напротив него. Острие нижнего указывало в грудь, верхнее – целилось в голову.
– Увы, в этой грустной сказке принцессе не суждено встретить рыцаря… – за стуком хлопающих окон Никлас различил что-то ещё, и оно неотвратимо приближалось – как разрушительный шторм, что шёл на Ньив-Дармун, – всё потому, что он слишком глуп! – Разноголосье сорвалось на визг, и Никлас инстинктивно вскинул руки в попытке заслониться. Он уже не видел, но знал, что лезвия летят точно в цель.
Только в последний миг им что-то помешало на пути. Сбитый с ног, он ощутил последний удар, прежде чем багровый всплеск боли сменился темнотой.
…Дождь идёт второй день.
Склонившееся к земле небо дышит тяжестью. Воздух пахнет осенью. Стонут над головой пожелтевшие ясени, а в солдатских сапогах вовсю хлюпает вода.
– Ты как, салага? Держишься? – от хлопка по плечу Никлас вздрагивает и крепче сжимает в ладонях винтовку. Гладит пальцами деревянный приклад, по которому стекают капли влаги, и это простое действие вселяет в него толику уверенности.
– Держусь, – кивает он.
Седой Кас отвечает довольной улыбкой. По лицу его стекают крупные капли. Одна, похожая на чернильную кляксу, замирает на кончике носа, и рядовой утирается промокшим насквозь рукавом.
– Это ничего. На севере сейчас, должно быть, снег валит, так что мы ещё везунчики, – несмотря на белые, как иней, волосы и ранние морщины, Кас не намного старше. Лет на десять или двенадцать, не больше.
Никто в отряде не знает, что Никласу едва сравнялось четырнадцать. Пришлось надбавить пару лет – благо, что ростом он почти догнал отца, да и голос совсем осип от вечностылой осени. Редко когда в родных краях стояли столь холодные месяцы – не иначе как без магии не обошлось. Да только не ему рассуждать о возможностях имперских волшебников. Его задача простая: рой себе траншею от отметки и до вечера, да укрепляй бруствер, чтоб не обрушилась насыпь, размытая дождевым потоком.
Так длится без малого месяц. Лишь изредка зависшую под кронами тишину разрывают звуки выстрелов.
И вот теперь они уходят из Волчьего бора, потому что леса на юге республики потеряны окончательно. Их осталось только семеро. Семеро из трёх десятков. Здесь больше нечего искать, кроме собственной смерти.
Никлас сглатывает попавшую в рот воду и смотрит на капитана Ротшайна. Тот как всегда собран: лицо застыло непоколебимой маской, но видно, что каждая секунда отдаётся в нём боем внутренних часов. Все семеро замирают в ожидании. Ещё немного и завибрирует земля. Пойдёт мелкой дрожью от железнодорожных путей. А из-за мутной пелены дождя покажется блестящий бок локомотива.
«Чёрный» паровоз, бронеплощадки и контрольные вагоны с путевым инструментом для ремонта – Никлас уже видел такие поезда. И этот, идущий из Дамберга в окрестности Вёрмина, мог стать их спасением. Если только рельсы не повреждены взрывами, что гремели у границы пару суток назад. Тогда им всем придётся несладко.
А пока – время растягивается и сжимается, словно больничный жгут, призванный замедлить кровоток. Минуты сыплются в их земляной колодец одна за другой, и на опушку ложатся сумерки. Успеть бы до ночи.
– Спорим, добегу быстрее, – лицо Седого Каса скрадывают тени, но Никлас знает – тот наверняка улыбается беззубым ртом.
– На что? Опять на тушёнку? – Никлас поправляет съезжающую на лоб шапку. Пальцы совсем окоченели и слушаются с трудом.
Но Кас не успевает ответить. Капитан вскидывает руку, и семёрка бойцов замолкает. Далёкий, едва различимый гул становится ближе. Ещё один взмах, и друг за другом они покидают «грязевые хоромы» – сеть окопов, соединённых глубокой траншеей. Короткими перебежками, прячась за стволами, достигают кромки леса.
Теперь нужно успеть.
Между маленьким отрядом и рельсами – сотня ярдов открытого пространства. Стоит сделать первый шаг, и они всё равно что на ладони. Неважно, сколько имперцев сидит по ту сторону оврага – пуль хватит на всех, кто замешкается.
Никлас чувствует, как страх липким ужом скользит между лопатками. И жёсткий ремень натирает плечо, и неподъёмным грузом кажется налипшая на подошвы грязь. А что, если не добежит? Как там отец со своей покалеченной ногой? Как мать с верещащей на руках малявкой? Глупо как-то выйдет. И бесславно. После месяца рытья окопов…
Бронированный состав замедляет ход, и Ротшайн первым ступает на выжженную землю. Пора. Никлас вслед за остальными срывается с места. Дождь с силой хлещет по лицу, и мир вокруг размывается, превращаясь в одну большую кляксу. Только тёмное пятно мелькает впереди – спина Седого Каса. Своеобразный маяк среди пучины страха. Стальной бок чудища заслоняет небо, и за грохотом колёс он забывает о свистящих пулях.
Заветная платформа проплывает мимо, и чьи-то жёсткие пальцы хватают Никласа за руку. Всё тело взрывается болью, прежде чем он оказывается наверху, перекатываясь на бок и через силу отплёвываясь. Неужто получилось?
Скользя, он с трудом встаёт на четвереньки и поворачивает голову.
– Кас! – слабый крик тонет в визге паровозного гудка. Никлас бросается вперёд, уже понимая, что не успеет.
Первая пуля входит в плечо, прежде чем он сбивает Каса с ног. Вторая – тонет в чернильной мгле, что растекается перед глазами, сужая мир до крохотной точки…
Но страха больше нет, и это главное.
