Текст книги ""Цесариус" обреченный... (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Крича и трясясь от страха, перекатываясь по палубе Эд Женьо наткнулся на Константина.

– Взорвался! – кричал он в лицо картографу. – Костя! Он взорвался! Где этот чертов механик?! Все погибло! Он погубил корабль!! Ты слышишь Константин?! Погиб! Погиб младенец!

Через пол минуты, чуть успокоившись, отпустил Константина, и стоя на четвереньках, вглядываясь в исчезающие очертания окутанного паром и дымом цесариуса, повторял:

– Взорвался… Кто бы мог подумать?.. Кто бы мог подумать?.. Взорвался…

– Кто бы мог подумать, – повторил Константин, краем глаза взглянул на капитана, скривив лицо перевернулся на бок, лицом к воде. Женьо, будто кольнуло в спину, он оглянулся и несколько секунд рассматривал картографа.

– Не советовал бы вам так часто менять свои убеждения, – послышался тихий голос смотрителя музея. Старик лежал на животе недалеко от капитана, голова и руки свисали с плота, до кистей доставали волны. От легких порывов ветра на спине вздрагивала накинутая через плечо на голое тело алая лента.

– Натан, – продолжал он, – как вы ни понимаете, что любые споры могут закончатся разрывом, гибелью нашего союза. Раскол уже наметился, но мы еще едины, противоречия не так очевидны, и если мы просто помолчим…

– Молчите если угодно! – возразил синоптик. – А я не стану, когда этого требует моя совесть. Я не знаю, кого "кампания" предпочтет сделать виноватым в том, что случилось. И вы не знаете. И если подумать, месье Константин единственный, кто пытался как-то спасти положение. Рискуя своим здоровьем, жизнью он спускался в трюм и…

– Предатель! Оборотень! – крикнул смотритель. – Ты же сам составлял обвинительный лист. "Пожар и скорое его распространение следствие халатности и есть подозрение: умышленного вредительства господина старшего картографа". И твоя подпись, если не забыл – первая… А теперь, когда причина гибели корабля взрыв а не пожар, решили переиграть. Теперь, Рум у тебя герой! И не только у тебя смотрю, притихли орлы. – Он приподнял голову и посмотрел на "старших", одни опустили глаза, другие отвернулись, третьи делали вид, что спят. – Переметнулись.

– Перестаньте. Вы проснулись, как и мы, но все еще почему-то боитесь открыть глаза.

– Чего я боюсь? Мне то как раз бояться нечего. Я единственный, кто не поставил подпись. Это я защищал его от вас… но и нахваливать не собираюсь. Он виноват не меньше остальных.

– Есть! – крикнул Лем. – Так-так теперь тихо… тихо… – Он по чуть-чуть стравливал леску, свободной рукой попробовал снять ее с пальца ноги, но не получилось: рыба пошла на глубину. Палец сразу вздулся, Лем схватил леску двумя руками, потянул на себя: Макс помоги!..

Но Макс итак уже был рядом. Смочив палец водой он зубами стянул с него петлю.

– Трави… трави…

"Старшие" зашевелились, приподнялись на локтях, привстали на колени с замиранием сердца наблюдая как быстро распутывается моток: леска въедаясь в деревянный борт со свистом уходила вниз.

– Лем борись с ней… катушка уже все…

– Устает… я чувствую. Еще немного. Нет… не успокаивается… Уйдет…

– Как думаешь, что там? Акула?

– Тунец. Большой тунец, – возбужденным голосом, сверкая глазами сказал Лем.

– Уйдет, – сказал кто-то из "старших".

– С рыбой надо бороться. А у этих сил нет. Ловец рыбы, это ведь тоже призвание.

– Возможно, дело не только в призвании. Я верю в то, что человек может адаптироваться, подстраиваться под среду. Просто, у каждого свои способности. Уверен, каждый из нас, оказавшись на месте этого матроса с поставленной задачей справился бы лучше. Положение, которое мы занимаем не случайно. Мы прошли через сито эволюции, и не только эволюции нравственной. Мы выносливей, сильнее этих людей. Общество наделило нас властью, а природа сильными генами. Правда не знаю, какова была последовательность, да и не думаю, что теперь это важно.

Но факт. Матросы все время кашляют, они еле двигаются по плоту, на каждого по очереди накатывает лихорадка. Картограф, – сказал шепотом, – вообще не приходит в себя. Он ведь тоже из этих. Торгаш. Втесался в высшее общество – теперь хлебает. Обратите внимание: никто ведь из "наших", кровью не кашляет, мы не такие худые, и кожа… Вы обратили внимание на цвет кожи?

– Да, кожа… Она желтая.

– Именно… И еще у них цинга начинается… Заметили?..

– У меня, если честно тоже десна кровоточат…

– Но! Но у них раньше… Раньше ведь так?!

– Думаю вы правы.

– Вы не думаете, вы это знаете.

Расступитесь, расступитесь, – просил Макс, затаскивая на плот большую серебристую рыбу. Он держал ее за жабры; тяжелая, скользкая так сильно трепыхалась, что разрезала жабрами ему руку: пришлось бросить рыбу под ноги. Лем принялся колотить по черной твердолобой голове дубинкой. Не ошибся – тунец, большой сильный: сопротивлялся долго, наконец затих.

– Надеюсь вы понимаете?! – сказал, совсем исхудавший за эти дни, Ксантипп. – На этот раз делить надо по всем правилам!

– Половину съест капитан Рум, остальное разделим поровну, – ответил Макс. Лем подтвердил кивком.

Послышался недовольный гомон:

– Так делить неправильно.

– В конце концов существуют правила деления.

– Мы готовы рассмотреть вас, как равноправных претендентов, но просить большего с вашей стороны не только некорректно, но и…

Макс уже вытащил нож и разрезал рыбе брюхо:

– Что Вы, мы не о чем не просим. И если вспомните, никогда этого не делали.

– Лем, – позвал Константин. Впервые за три дня он оторвал туловище от пола: сел, придерживаясь рукой за перила, подтянул под себя пятки. – Лем.

– Да капитан.

– Сколько нас?

– Семнадцать человек в штате, месье, и двое пассажиров, – быстро ответил Лем. – Капитан Женьо и господин смотритель не поставили подписи, они отказываются от должностей. Как вы себя чувствуете месье?

– Чем мотивируют?

– Они не считают "Воителя" кораблем. Они даже не ознакомились с новыми должностными инструкциями, выбросили.

– Понятно. Как Чирик?

– Лихорадка. Совсем слабый. Боюсь, что уже все.

– Поправится. И не из такого выкарабкивались.

Константин разминая пальцами кожу на лбу рассматривал тунца.

– Большой. Молодцы. А что у нас с водой?

– Воды почти нет. Четыре литра осталось. Это на день, может два…

– Воду, только членам команды. – Подумал. – Тунца тоже. Делите на семнадцать.

– Месье Рум, мы решили, что по случаю болезни…

– Поровну!.. строго сказал Константин.

– Пассажирам ничего?

– Ничего. Дайте им бланки. Пусть заполнят форму четыре: имена, кастовая принадлежность, отдельно о родственниках. Нам тут абы кто не нужен. Подробно: когда и с какой целью попали на борт "неукротимого воителя". Откажутся – согласно седьмого пункта будут переведены на положение заключенных. Выполняйте.

Лем попросил одного из "старших" слезть с небольшого черного ящика, что в беспорядке грудились возле мачты, открыл замок, достал с самого низа серую пыльную папку, подошел к капитану Женьо.

– Месье, согласно восьмой поправки пункта о присутствии совершеннолетних лиц на торговых судах, утвержденной международным антитеррористическим пактом от восьмого июля, пассажиры обязаны предоставлять о себе требуемую руководством судна информацию. Вам необходимо заполнить следующие бланки…

– Я террорист?

– Я этого не могу ни утверждать, ни отрицать.

– Ничего не буду заполнять!

– В таком случае согласно кодекса о наказаниях вы подпадаете под статью сорок семь: нарушение правил…

– Знаю не хуже вас!.. – зло бросил Женьо. – Это смешно! Просто смешно! Рум плевал на все кодексы вместе взятые. Скучно ему, поиграться решил…

– Младший адмирал Лем, – подал голос Константин. – Передайте пассажиру, пусть все претензии излагает на бумаге.

– Какие у вас остались должности? – раздраженно спросил Женьо.

– Месье Рум пассажир спрашивает, какие должности мы можем ему предложить.

– Хранитель главного корабельного секрета.

– Кто? – не понял Лем.

– Какой еще хранитель? – спросил Эд. Вытащил ноги из воды, повернулся к Константину всем телом, выронил из рук деревянную тигриную голову. Капитан цесариуса выглядел таким растерянным, что картографу стало его даже немного жаль.

"Брось Костя, брось. Этот человек составил обвинительный лист. Если раньше он только читал доносы, то теперь и пишет…"

– Передай пассажиру. Основная обязанность хранителя главного корабельного секрета: ежедневный трехразовый учет всех предметов на судне. Повторяю: всех – от зубной щетки, до мачты с парусами.

– Зачем? – спросил Лем.

Константин чуть подумав:

– Каждую ночь, в целях безопасности, я буду прятать "корабельный секрет" в один из находящихся на судне предметов. Поэтому перемещение каждого необходимо будет фиксировать.

– Что еще за секрет такой? Как выглядит? – недовольно спросил Эд.

– Этого месье Рум разглашать не может, – ответил за картографа Лем. – Не имеет права. Вы вступаете в должность?

Женьо окинул взглядом "старших". Такого унижения, он еще не испытывал. Неуверенно покачал головой.

– Да. Вступаю. Я хочу пить.

– Передай, – сказал Константин, – сначала я составлю должностные инструкции, он их подпишет, а потом…

– Лем обратился к Женьо:

– Согласно правилам о вхождении в должность, принятым министерством кадровой идеологии, первого числа этого столетия…

Константин отвернулся. Самому уже не нравилась эта игра. С Эдом у него свои счеты, и он может себя так вести, а вот Лем явно переигрывал: издевался, хамил.

"Он похож на бывшего лакея, который встретил на улице обнищавшего хозяина. Так тоже нельзя. Поучить давно пора, а унижать… и у него, конечно накипело, но…"

– Лем! Подойди ко мне.

Солнце. Утром солнце, в обед и до позднего вечера. Потом ночь, прохлада, и опять солнце, солнце… «Пить… пить…» – шептали пересохшие губы. «Воды» – молили иссушенные чахлые голоса. Никто уже не слезал с плота, чтоб окунуться: на это сил уже не было. Самые выносливые с трудом, но еще набирали неполные ведра, выливали на себя, на того, кто рядом, или просто на пол, надеясь, что вода доберется до стонов с середины или даже достанет до тихих хрипов, с другой стороны. Потом часами не шевелились, бездумно глядели в небо, готовясь к очередному заходу. Изредка чуть трепыхался изорванный парус, поскрипывала мачта, вяло, без аппетита чавкал у бортов океан.

Неделя полного штиля и на небе ни облачка. Плот ели-ели покачивался на волнах, подхваченный слабым "холодным" течением он пересек торговый путь, неспешна и равнодушно уносил своих обитателей к пустым бесконечным горизонтам.

– Ошибаетесь Константин, – шептал смотритель в ухо картографу. Несколько суток назад старик перебрался на эту сторону, и когда не спал, все что-то говорил, говорил и никак не мог выговориться. Константин лежал на спине, это монотонное шептание утомило, но в последнее время вслушиваясь, стал отмечать на редкость здравые суждения, и когда смотритель замолкал, картограф даже начинал скучать, и тогда спрашивал о чем-нибудь, чтобы расшевелить болтливого старика.

– Ошибаетесь мой друг, как всегда ошибаетесь, – еле слышно повторил смотритель. – Истина, слишком человеческое понятие, чтобы стать истиной. "И это пройдет" – к черту… не пройдет. Ничто не проходит, когда времени нет. Теза – антитеза… палка – два конца… Один камни грызет, по отвесному карабкается, на стремнину правит… Все ему бури подавай, и свое и чужое тянет, надрывается бедняга. От усердия жмурится и уши руками зажимает, чтоб всякие советами не отвлекали. Этот к своему только через боль и страдания… Других путей не видит.

А иной-то как раз видит. У него свой план, не хуже есть: по течению плыть и на удачу надеяться. Такой вот, не хитрый вроде. И ничего то он делать не хочет и не станет. Не лень ему. Философия у него. Сама появится рука, которая подтянет, или сзади кто подтолкнет, того лучше: с кривой дорожки на прямую выпихнет. И ведь появляется, вот что удивительно. Появляется. Эд заметил это. Голова. Пассивное руководство – вот, что придумал. Скажите: "странно". Я возражу. Не в том смысле, что считаю его правым, а в том, что и вас не считаю. Вы Константин, скажу честно: в этом споре проигрываете.

Без разницы в общем-то – во что верить, и что делать, если в конце концов на одном плоту подыхать.

Мне вот самоуверенность ваша не нравится. Сначала пожар проглядели. Ну это ладно, тут вины вашей нет. Тем более, случаен ли он, большой вопрос. Вы знаете на сколько застрахован корабль? Не про то я, ладно, про другое хотел. Вот вся эта суета бестолковая… То что себя не жалели – Ваше дело, но сколько людей сожгли… своих же людей. А они ведь ради Вас… Чтоб в конце концов довериться какому-то мерзавцу, и… Ваш подчиненный обворовал корабль. Это он прекратил тушить и спалил насосы. Что же вы не проконтролировали? "Старших" презираете, а ведь самому уже пора пулю в лоб.

А потому, что делом надо заниматься своим, а не играть в доброго. Зачем полезли вниз? Руководить надо было, а не дырочки затыкать. Если бы занимались своим, не обгорели бы, все бы на местах остались. Никто бы не дернулся… Не на своем вы месте… Торгаш… Кроликов вам разводить, как отец Ваш… Я ведь знал Вашего отца, верите? Это вы его не видели. Еще не родились, как он бросил первую семью. А вот мне довелось. Он ведь тоже плавал, а потом землю купил. Хороший из него фермер получился, и если бы не чахотка, то наверное… Если выживем, найдите меня… Я пожалуй одолжу вам на плуг… хе-хе… Ну и этих тоже, парочку на развод… От тушеного кролика я бы сейчас не отказался… но сначала воды… много воды. Я люблю колодезную. Холодную, чистую… как у меня дома… Когда станете фермером, первым делом выройте колодец… хе-хе… Опять улыбаетесь… Я знаю, почему… Вам очень повезло… Когда запускали двигатель, я не глазел на винты, я смотрел на Вас, мой счастливый капитан. Жалко, не видели себя со стороны. То, что цесариусу конец, итак было ясно, но если бы двигатель заработал, а? Как бы жили, зная, что из-за свих предубеждений погубили людей, корабль, себя. С ним то мы за месяц туда и обратно могли, но… Но повезло – оказались правы – счастливчик. А ведь не были уверены. Лицо… да… вам будто зачитывали приговор… Да… колодец… глубокий холодный… и она такая чистая… как истина…Не стало воды, не стало истины… Как они оказались слабы… Из-за глотка, все, во что верили…

– Извините… – прохрипело над головой смотрителя. Старик повернулся и чуть не ударился носом о лицо Натана Рикши. Бывший синоптик цесариуса изнемогая, теряя силы подполз к ним на брюхе несколько минут назад. Новые обязанности корабельного учетчика он выполнял все хуже: приказы капитана вносились через один, что уже говорить о частных беседах Рума с подчиненными. Натан пытался передавать хотя бы суть, но чем дальше, тем непонятней становились разговоры. Последние дни писал неразборчивым подчерком, путался, слова заменял начальными или конечными слогами, но все еще надеялся впоследствии разобраться, внести порядок.

– Извините, – повторил он, – но мне надо задать вам несколько вопросов.

– У вас вопросы?

– Да, – прошептал Натан, и дальше заплетающимся языком: – Цель визита… жалоба, конструктивное предложение, или выказывание благодарности? Чьи интересы представляете, и… и коротко, по пунктам, с самого начала… Я записывал с: "когда станете фермером, первым делом…", и так далее…

Смотритель отвернулся, опять пододвинулся к картографу.

– Говорит. Я думал, умер еще час назад. Вот ведь какой пустой, лишний человек… Дрянь… и тут прижился… Месье, он все время у меня что-то спрашивает… Прогоните его месье… или я совершу над ним насилие.

Константин открыл глаза, посмотрел на Натана.

– Это конфиденциальный разговор Натан, – прошептал он, – и вообще, до утренней церемонии поднятия флага вы свободны.

– В таком случае подпишите вот здесь. – Протянул мятый исписанный каракулями листок. – Да… и время поставьте… Ага… Спасибо… Я буду не далеко… зовите.

Константин утвердительно моргнул.

– Зачем Вам все это? – прохрипел смотритель. – Вы как будто мстите нам за что-то… Как это мелко, не благородно, впрочем для человека вашего класса… Генетическое превосходство старших бесспорно, но интеллектуальное а не физическое. Болтуны. Если бы "старшие" последний месяц спали по два часа, как ваши адмиралы, пожелтели и похудели бы не меньше, но… но нравственный аспект. Признайте, то, что делаете вы, безнравственно. Хотите, чтобы они начали бунтовать – зачем? Да у них есть вера в систему, почему это плохо? После, якобы, пропажи корабельного секрета, Женьо третий день пишет объяснительные. "Старшие" меняются должностями и каждый вечер разучивают новый корабельный гимн. Спасибо хоть меня не трогаете. Впрочем, я вас не благодарю. Мне не нужны поблажки. Я такой же как они. И я не в том возрасте чтобы меняться.

– Не переживайте, вы с ними.

– Бросьте. Мне не нравится быть на правах любимчика. Что это за должность: охранник корабельной мачты?.. стыдно…

– Чего хотите?

– Воды. Я очень хочу пить. У меня есть колодец… дом и колодец… В колодце вода… Можно ведрами… чем угодно можно… Вернемся, вырою еще один… Нет месье Константин… они верят в это, а вы нет… Вы не правы… Впрочем, для человека вашего класса… овечки, петушки, но лучше кролики… целое ведро… холодной…

– К чертям все! – прохрипел издалека Эд Женьо. – Нет смысла тянуть! Допиваем, что осталось и все… Знать, что она есть и умирать… это невыносимо…

– Нет, – еле шевеля губами произнес Константин.

– Подлый узурпатор. Я не признаю в тебе капитана, и отказываюсь подчиняться!

Константин открыл глаза, люди на плоту зашевелились.

– Натан Вы записываете?

– Да, месье Константин. Озаглавить, как бунт, или?..

– Никаких "или".

– Пишите-пишите! – злился Женьо. – В этом уже нет никакого смысла. Это конец. Тянуть, только увеличивать страдания. Хотите – пишите: бунт, так даже лучше, могу подписать.

– Не подписывайте, – подал голос Ксантип. – Мой родственник в министерстве, поможет с документами, не бесплатно конечно, но… С нужными печатями мы оспорим легитимность капитанства Рума.

– Вот! – Радостно крикнул Женьо. Ненавистно глядя на Константина, поднял вверх указательный палец. – Вот!

– Я боялся, что коррупция разъест нас изнутри, – прошептал картограф, закрыл глаза и, спасаясь от солнца, накрыл лицо влажным платком.

– Месье Константин, записывать?

– Кумовство, взятки, блат… И это наш благородный Эд. Вам уже не нравится Ваша хваленая система, ваш закон, правила… не хотите подчиняться… пытаетесь обойти… Пишите Натан, подробней пишите. Вот ведь, – добавил цыкнув, – а казнить, меня хотели.

– Все равно, что вы там врете, – хрипел Эд. – Мне нужна моя вода. Я мог бы пригрозить вам оружием, но у вас тоже есть. Не будем опускаться до дикости. Отдайте мое, и все…

– Твое?

– Я знаю что мне грозит. Но я умираю… умираю понимаешь?.. Я готов заплатить за нее будущим… Это мой выбор… Да, это бунт… И за то, что это мой бунт, я претендую на большее чем остальные. Это справедливо. У меня не остается даже надежды.

– Есть шанс протянуть еще пару дней.

– У меня его уже нет.

Константин приподнялся на локтях, окликнул Макса.

– Да, капитан, – отозвался тот.

– Сколько ее?

– Может, полтора…

– Отдай ему.

– Всю?

– Да. Пусть сам делит.

Тридцатый и последний день на плоту. Как и прежние: полный тоски и отчаяния, разве, что он был не таким тихим.

Эд отлил половину, что оставалась в баке, но выпить ему не дали. Старшие по очереди, с присущим им трагичностью объявляли себя бунтарями и претендовали сначала на треть, потом на четверть, на пятую и так далее…

Несколько раз Эд выхватывал пистолет и тряс перед лицом Ксантиппа. Леверьский выпячивал грудь и ожесточенно бил по ней. Он как и все знал: по уставу капитану не положено иметь патроны.

Натан перестал записывать, стоя между спорщиками, долго и путано говорил о долге, потом схватил бак и прыгнул с ним в воду. Вернулся, только, когда пообещали пятую того, что осталось.

Из за суеты никто не обратил внимания, как картограф рылся в ящике, потом карабкался на мачту и пристально вглядывался в сторону заходящего солнца. Только, когда в небо взлетела сигнальная ракета, все вдруг затихли и…

– Я знаю на цесариусе вы были картографом. А нам сейчас очень нужен картограф. – Фимион Шилба капитан торгового судна «Император», уже составил свое мнение о Константине.

"Весьма примечательная особь. Животное с сильным иммунитетом. Из всего этого сброда, этот, пожалуй, единственный, кто что-то может. Этот зазнайка не станет постигать природу закономерностей, но он их хотя бы видит. Может, даже лучше меня. Лучше, лучше, и это не зазорно. Он примитивен. Поверхностный, из тех, кто копает вширь. Я же копаю вглубь. И в своем, я преуспел больше".

– Мы слишком поздно поняли, что это чума, – продолжал Фимион. – Он был моим братом. Как он меня в это втравил?.. Обманул меня. Говорил, это будет легко. И сначала так и было, но… Все это не моя стихия. Здесь все грубое, упрямое. Жизнь, такая, будто кожу сняли. Грязь, вши, все это стонущее мясо. И это небо, оно прямо надо мной. Худшая из иллюзий. Как конструктор, знаете, такой, на болтиках?..

Он сломал мою карьеру. А ведь я многого достиг. Я второй казначей министерства. Пятнадцать лет я преподавал высшую математику. Уже в тридцать я основал университет. В нем жил, работал. Я из немногих, кто еще может объяснить, что такое цифра. И вот свалилось все это. Небо – в нем слишком много пустых квадратов.

Родители были очень богатыми людьми. Пол года назад их не стало. Мы делили наследство. Мне, математику, он объяснял, как правильно делить, можете себе представить?!. Мой брат был скотом. У меня было семнадцать возможностей безнаказанно задушить его еще в детстве. Но тогда я еще претворялся сентиментальным.

Решили все продать. "Кампания" предложил вдвое больше остальных, но при условии… Вы поняли, о чем я?

– Какая доля от груза ваша? – равнодушно спросил Константин.

– Пять процентов.

– Всего?

– У нас на борту почти двести тонн золота месье.

Фимион испытующе посмотрел на Константина, придвинул стул и чуть наклонился к картографу.

– Не бойтесь, я не болен. Цесариус сгорел, – сказал он с усмешкой, – а мы еще нет.

– Ну и что?

– Вы ведь знали его… тот еще был подлец. Ну знали-знали, тоже мне секрет… Он рассказывал мне о вас… Ваш корабль "Офелия"… Как-то помогли им с водой… было такое?

– Я знал вашего брата, – согласился Константин. – Он не был моим другом. Ваш брат не самый порядочный человек, это так. Но неплохой моряк. К тому же это один из самых бесстрашных людей которых мне приходилось встречать.

– Был. Был… то же, кстати, он говорил о вас… Да… Этот бесстрашный человек, когда узнал, что болен… поджег корабль… Обрек на смерть всех…всех… Чтобы мне не досталось… Ха-ха-ха… подонок… хе-хе… Вы представляете как вам повезло, Константин… Доделайте, то, что вам не дали… Или вы из тех, кто предпочитает, всю жизнь повторять: вот если бы… Нужен тот, кому поверят. У вас есть некоторый авторитет среди "этих"… На борту двести изуродованных эволюцией обезьян. Эти приматы ждут чуда, может вы и сгодитесь на роль чудотворца.

– Давно горит?

– Какая разница… трудности делают нас только сильнее.

– Мне жаль людей, но я ничем не помогу. Суждено умереть, так тому и быть. Но я на смерть, никого больше не поведу. Старик прав, – сказал он чуть тише, – это не мое. У вас есть библиотека?

– Библиотека? Есть, а что?

– Что-нибудь, про сельское хозяйство.

– Угу, – произнес задумавшись Фимион, постучал ладонью по столу. – из этих пяти процентов, один Ваш, месье. Хотите – оформим, у нас тут даже нотариус есть.

– Где она?

– Кто?

– Библиотека.

– Библиотека, – повторил капитан, стуча по столу. – Надо дойти до Тиру и посадить корабль на мель у восточной бухты. Месяца за два можно добраться, если, конечно, ни через рифы. Может, у нас уже и недели нет. Кто знает, что там внизу творится… На третьем ярусе чумные. Туда ходить боятся.

– Я видел больных и на верху.

– Да, шляются где попало. Я просил, уговаривал… разве ж они поймут? "Старшие" заперлись в корректировочном зале, прорабатывают новый устав, для судов малого водоизмещения. Ваши, тоже все там. Помощники старших затарились, кто чем мог, попрятались по каютам, не выколупаешь. Матросы, штопальщики, грузчики заняты черти чем. Кто-то, что-то еще… но… спустя рукава… Черти что!… Две последние недели ломал голову тут над одной теоремкой, так какая-то мразь вырвала из тетради половину листов… Ну так, что месье? какой будет Ваш ответ?

– Я уже ответил Вам.

– Я не слышал.

Константин развел руками.

– Мой ответ – нет.

– Два процента.

– Где у вас библиотека?

Капитан осклабился, все так же постукивая ладошкой отвернулся.

"Ничего-ничего, куда ж ты денешься – насекомое".

– Если хотите, могу дать вам несколько советов, – сказал Константин.

– Разочарован, я был о вас лучшего мнения.

– Простите, не хотелось разрушать ваше идеалистическое представление о человечестве. Доверчивость делает вас ранимым. – Он поднялся с кресла, уперся кулаками в стол. – С правого борта шлюпки без цепей. В первых двух под брезентом консервы, галеты, баки с водой. Вы приказали?

Фимион показал жестом, чтобы Константин сел.

– Видите Константин, и клопы хотят жить. Вы мне чем-то симпатичны, поэтому буду откровенен. Таких как вы, перед тем как повесить, пытал бы публично с пристрастием… Слишком хорошо адаптируетесь. Глядя на вас слабые умы начинают сомневаться в полной непригодности этого мира. Появляются надежды, свет какой-то мерещится. Зачем? Я-то знаю, в этом тухлом киселе рыбки не словить. Мда… Если даже вы сдались… Впрочем, может ошибаюсь и для вас на этой прямой есть отрезок для подвига, а? Признаюсь: и во мне еще живы идеалы юности, мечты о приключениях, жажда справедливости, смысла…

– Не думаю.

– Правильно делаете… Я был из тех детишек, которые перед тем, как попросить, покататься на лошадке, сначала спросят, сколько у нее зубов. Чего же вы хотите? Учтите, больше половины все равно не дам.

– Мне это не нужно. Не переживайте. Появится рука, которая вытянет. На этом корабле столько везучих людей – ее не может ни быть.

– Вы, эта рука.

– Сомневаюсь.

– Вы хотели дать мне какой-то совет?

– Да, вы знаете какие-нибудь молитвы?

Солнце садилось. Почти все небо было затянуто облаками, и только там, на краю земли, ему оставили немного места. Попутный ветер раздувал паруса. Если не переменится, завтра будет солнечный день, а под вечер опять тучи. Но уже не такие, как сегодня. Таких раньше не было, и потом вряд ли увидит. Белые, прочерченные розовыми линиями, так напоминали чьи-то лица, и одно он узнал точно, и стало грустно, в груди что-то сжалось, по телу прошла дрожь. Константин оглянулся, и увидел Макса. Тот не спеша подошел, и встал рядом.

– Я знаю, – сказал он Максу.

– Только что. Он звал Вас. Я не знал где вы, думал, еще у капитана.

– А Лем как?

– Думаю у него чума. Температура, озноб, рвота. Очень похоже.

– Это не чума, он поправится.

– Это она, бубонная чума. Тут кругом крысы. Этот корабль проклят.

– Его укусила крыса?

– Нет.

– Тогда не говори ерунды. Какая взаимосвязь?

– Есть взаимосвязь.

Константин склонился над бортом, как Макс, тоже стал разглядывать возникающие из под кормы водовороты.

– Ты стал спорить со мной.

– Столько ребят погибло, капитан, – сказал еле слышно. – Никто ведь кроме нас… никто. Вот и Чира не стало. А "старшие" все живы… Все… И где справедливость?

– Где справедливость, – повторил Константин, посмотрел на Макса. – Думаю, утром, мы недосчитаемся половины шлюпок… Бери Лемма, дуй с ними.

Несколько минут они молчали. Картограф достал трубку. После месячного перерыва курить хотелось еще больше.

– Без вас не поплывем, – услышал он наконец. Ждал этого ответа. – Я-то уж точно… да и Лем откажется.

Кто-то стуча каблуками приблизился сзади, остановился в нескольких метрах.

– Я знал, что ты придешь, – сказал Константин не оглядываясь, потом обратился к Максу: – Оставь нас.

Когда матрос ушел, Эд Женьо стал на его место.

– Я вот шел сюда сейчас, – говорил капитан цесариуса, – а вот там, возле рубки дрались матросы. Сначала кричали невразумительное, а потом кинулись рвать друг-друга. Одного, даже зарезали… кишки из брюха… могу показать. Не думаю, что скоро уберут. Пьяное, злое, бесконтрольное быдло. И вот я подумал… подумал, это то, чего ты всегда хотел. Никакого контроля. Хаос. Анархия. И кишки на палубе. Должно быть ты счастлив.

Константин стал ближе к Эдду, наклонился так близко, что тот почувствовал теплое дыхание на щеке.

– Ты пришел за протоколом дневного учета.

– Я пришел, потому, что между нами остались недосказанности. Пришел, потому что… не было никакого обвинительного акта, понимаешь? А если бы и был, то вот видишь, – Он распахнул китель, вытащил из-за пояса перевязанную тесемкой бумажную папку и с натугой принялся рвать ее на клочки. – Вот, видишь… видишь… вот… вот… и вот так… – Бросил их за борт.

– Я и рад бы, – прошептал Константин, – но не могу поступиться принципами. Принципы это фундамент, на котором зиждется громада законодательно исполнительной вертикали.

– Это так, конечно… вот только… не мог ты быть капитаном "Неустрашимого". Пока ты картограф, во всяком случае. А от пятнадцатого апреля, первым кабинетом кадрового министерства, ты назначен старшим картографом на торговую шхуну "Цесарриус". И тебя никто не увольнял.

– Чего ж так волнуешься тогда?

– Не за себя я волнуюсь, Костя. За тебя. Мы друзьями были, когда-то. Я об этом не забывал. Если комиссия обвинит тебя в подлоге… Начнутся разбирательства: как велся учет, порядок вступления в должности… даже я не смогу помочь.

– Спасибо. Тронут. А теперь уходи, я не хочу тебя видеть.

– Отдай протокол.

Константин отодвинулся, отвернувшись от Эдда произнес:

– Ты прав, я не имел права занимать две должности.

– Вот видишь. И все-таки, где он?

Сплюнул: – Тьфу ты, да выбросил я его давно.

Женьо задумался, через несколько минут произнеся еле слышное: "Увы, ошибки тебя не учат. Человек "завтра", это не ты", ушел, но перед тем, как скрыться за углом метеорологической лаборатории, остановился, крикнул: – Ты знаешь, говорят, у них тут тоже вроде как пожар!

Константин утвердительно покачал головой.

"Я даже знаю, кто этот пожар будет тушить".

В полночь Константин позвал Макса в свою каюта. Лем тоже пришел, ему уже лучше. Картограф был прав, это не чума.

Как и просил, матросы принесли бортовые журналы, посуточные отчеты, список и анкеты всех членов команды. Разложили карту и картограф быстро вычислил место положение "Императора". Хронометрические наблюдения сделал еще в обед, так что долгота уже была, широту вычислил по меридиональной высоте. Солнце в этот день запаздывало на минуту тридцать секунд и наверстывало со скоростью четырнадцать и семьдесят сотых секунды в час. Эти цифры он знал по памяти.